«Таинство нельзя сыграть»

В день рождения писателя 9 февраля в Музее Достоевского в рамках музейного Лектория состоялась лекция доктора филологических наук старшего научного сотрудника Музея Бориса Николаевича Тихомирова по теме «Священнослужители в биографии Ф.М. Достоевского», которую я никак не мог пропустить. Содержательная лекция была посвящена отношениям великого писателя со священниками в разные периоды его жизни. Ближе к концу Борис Николаевич упомянул историю, кажется, выходившую за рамки темы, о том, как одному священнику предложили сыграть в кино священника...

Эта неординарная история произошла со мною. Мне действительно предложили исполнить в экранизации романа «Преступление и наказание» роль священника, который исповедовал перед смертью Семена Захаровича Мармеладова. Что из этого вышло? Давайте все по порядку.

Думаю, что многие любители Достоевского помнят замечательный художественный фильм «Преступление и наказание», снятый в еще 1969 году режиссёром Львом Кулиджановым. В нем были блестяще воплощены образы романа: Раскольников в исполнении Тараторкина, Порфирий Петрович — в исполнении Смоктуновского, и один из самых сильных образов Мармеладов, сыгранный Евгением Лебедевым. Фильм стал классикой российского кинематографа. После него трудно представить героев Достоевского в другом воплощении. Казалось, лучше сыграть невозможно. Может быть, поэтому несколько десятилетий роман не экранизировался.

Только спустя почти 40 лет за новую экранизацию в жанре телевизионного сериала взялся опытный кинорежиссёр Дмитрий Светозаров, известный по телесериалам «Улицы разбитых фонарей» и «Агент национальной безопасности». Работа продлилась полтора года. Премьера 8-серийного фильма состоялась 3 декабря 2007 года на «Первом канале».

О новой работе я узнал совершенно случайно на стадии подготовки. Где-то в начале осени 2006 года мне позвонил помощник режиссера фильма (сейчас боюсь ошибиться в имени) и сообщил, что начата работа над фильмом по роману Достоевского.

- Работа масштабная, серьезная. Снимает наш мэтр Дмитрий Иосифович Светозаров. Будет снято восемь серий, в которые войдет практически весь роман дословно.

Я искренне обрадовался тому, что знаменитый роман наконец-то дождался своей новой экранизации, и в то же время удивился, чем я могу быть полезен в этом деле.

Помощник режиссера, как будто почувствовав мой внутренний вопрос, сразу перешел к нему: «Нам посоветовали обратиться к вам в Музее Достоевского. Мы знаем, что вы работаете в Музее и совмещаете это со службой в Церкви».

Я подтвердил: «Именно так. Работаю в Музее научным сотрудником и одновременно служу в храме на сельском приходе, а также являюсь настоятелем храма на Леушинском подворье в Санкт-Петербурге...»

«Как Вам удается совмещать работу в музее и в церкви?» - удивился он.

«Мне это скорее помогает, культура и культ понятия однокоренные».

«Вот это нам как раз и надо, - ухватился помощник за мои слова. – У нас к вам есть одно интересное предложение».

У меня мелькнула мысль о том, что, наверное, меня хотят пригласить консультантом, но я ведь не большой специалист в достоевоведении, скорее достоеволюб, чем достоевовед».

«Нет-нет, вы нам нужны как священник», - опять будто прочитав мои мысли, сказал помреж. Но его ответ меня еще более озадачил. «Неужто хотят освятить сценическую площадку? Или, может быть, молебен нужно послужить перед началом съемок. Такого я еще не слышал» - мелькнуло у меня в голове.

Между тем помощник режиссера продолжал: «Вы, конечно, помните, что в романе есть сцена со священником, когда к умирающему Мармеладову приходит батюшка, исповедует и причащает его перед смертью».

Я, конечно, помнил этот не большой, но выразительный эпизод в романе и образ не названного по имени священника, «седого старичка», пришедшего «с запасными дарами». Мне всегда хотелось понять, был ли прототип у этого священника, из какого храма он мог быть? Как утверждают исследователи, дом Мармеладовых находился на Большой Подьяческой улице близ Садовой, и ближайшим храмом к этому условному адресу в романе является знаменитый собор Спас-на-Сенной, который вообще играет важную смысловую роль в романе. Перед ним на Сенной площади потом в конце романа совершает покаяние Раскольников.

В романе за батюшкой «ходил полицейский». Подчеркнуто, что священник сразу пришел «с запасными дарами». «Доктор тотчас же уступил ему место и обменялся с ним значительным взглядом». В этой сцене глубоко трогает забота неравнодушного полицейского о душе умирающего человека. Также меня удивляло то обстоятельство, как батюшка смог столь оперативно — в считанные минуты — прийти к умирающему и исполнить свой пастырский долг, напутствовать в последний путь умирающего. Приятно отметить уважительное отношение к нему доктора, который тут же уступает место у постели Мармеладова. Кстати, Достоевский ничего не говорит о вознаграждении батюшки. Судя по всему, это было безкорыстно.

Во время исповеди приходит Соня, происходит ее последняя встреча с отцом.

«Исповедь и причащение кончились». Далее следует драматичный экзистенциальный диалог священника и Катерины Ивановны. «Священник отступил и, уходя, обратился было сказать два слова в напутствие и утешение Катерине Ивановне.— А куда я этих-то дену? — резко и раздражительно перебила она, указывая на малюток.— Бог милостив; надейтесь на помощь Всевышнего, — начал было священник. — Э-эх! Милостив, да не до нас! — Это грех, грех, сударыня, — заметил священник, качая головой. — А это не грех? — крикнула Катерина Ивановна, показывая на умирающего. /.../ Ведь он, пьяница, всё пропивал. Нас обкрадывал да в кабак носил, ихнюю да мою жизнь в кабаке извел! И, слава Богу, что помирает! Убытку меньше! — Простить бы надо в предсмертный час, а это грех, сударыня, таковые чувства большой грех!… Теперь же она вдруг набросилась на него почти в исступлении. — Эх, батюшка! Слова да слова одни! Простить!… Так чего уж тут про прощение говорить! И то простила! Священник поник головой и не сказал ничего».

Надо отдать должное терпению священнику, который до последнего призывает к примирению раздраженную Катерину Ивановну с умирающим супругом.

Эпизод не большой, но чрезвычайно важный. Какой милосердный писатель Достоевский: великого грешника, опустившегося человека Мармеладова не оставляет без исповеди и последнего причастия.

Я вспомнил эти страницы романа, все еще не понимая, чем могу быть полезен.

«Вы знаете, мы долго думали, как воплотить эту сцену на экране, какого актера подобрать, и возникла неординарная идея: а что если снять в этой сцене настоящего священника. Ведь никакой актер не сможет сыграть священника, верно?! Все равно будет видно, что поп не настоящий. Тут никакой грим не поможет. А вы все-таки изучаете Достоевского, живете в его мире, и в то же время служите в церкви. Это позволит вам органично исполнить эту роль. Согласитесь, сильный режиссерский ход! Представляете: настоящий священник исповедует и причащает Мармеладова. Всей творческой группе понравилась эта находка... Мне кажется, что вам это тоже будет интересно. Ну а мы еще и на гардеробе сэкономим», - закончил он свою пафосную речь.

Не скрою, в первый момент я поддался его эмоциональной волне. Я подумал, как интересно было бы послужить Достоевскому в такой ипостаси! Но как только на миг я представил себя стоящим с крестом у постели умирающего Мармеладова, а затем с потиром причащающего его, мне стало не по себе.

То есть, получается, что я буду изображать причастие, играть в таинство?! Я должен буду наложить на актера епитрахиль, прочитать разрешительную молитву, а потом изобразить причастие?! Какой ужас! Это невозможно даже вообразить. В этот момент я почувствовал всю непроходимую пропасть между служением и игрой, Церковью и сценой.

Мне легче всего было ответить сразу «нет» и прекратить разговор, но мне хотелось, чтобы меня поняли, и я попытался объясниться.

«Вы понимаете, то, что совершает священник — это таинство, священнодействие, которое невозможно сыграть. Вы верно сказали, «что актер не может перевоплотиться в батюшку». А я вам говорю, что священник не может стать актером...».

«Вот именно, - подхватил мой собеседник, - в том-то и дело, что вам не нужно становиться актером. В этом-то и фишка. Вы просто должны остаться собой. Нам больше ничего и не нужно. Вы даже будете в вашей привычной одежде...».

Я чувствовал, что меня не понимают: «Но именно это и недопустимо. Таинство нельзя сыграть. То, что для вас игра, для меня священнодействие.

Священник не может играть в таинства. Священник может только служить. Если я прочту разрешительную молитву, то грехи будут прощены. Ведь я же священник».

«Вот это нам как раз и надо», - воскликнул помощник режиссера.

«Нет, вы не понимаете, грехи простятся актеру, который будет играть Мармеладова...»

«Ну и что?»

«Да то, что он будет каяться не за себя, а за Мармеладова. А это будет ложь, «дьявольская шутка», как говорил Достоевский. Священник всегда остается священником. Он не может играть в таинства и имитировать совершение священнодействий. Это будет кощунство и профанация. Да я с вами всю благодать потеряю. Я не могу участвовать в вашем фильме при всей моей любви к Достоевскому».

«Что же нам делать?»

«Что делали до Вас, то и вы делайте. У вас есть актеры. Это будет честно. Вы не скрываете, что это не настоящий священник. Зритель понимает, что это игра. Все честно...»

«Ну, ладно, я ваши слова передам режиссеру. Спасибо, что выслушали».

Я положил трубку и вздохнул спокойно: «Каких только искушений не бывает...» Я был уверен, что на этом история закончилась, но через несколько дней снова позвонил помощник режиссера: «Наш режиссер все понял. Ваша позиция вызывает уважение. Но у нас есть небольшая просьба. Надеемся, не откажите».

Я молча напрягся.

«Можно ли у вас попросить реквизит».

«Что-что? Какой реквизит?»

«Мы уже нашли актера. Хороший актер. Верующий. Но нам нужна эта чаша для причастия, Евангелие для исповеди. Ну что там еще нужно?! Короче, реквизит».

«Нет, вы меня не поняли. Это для вас реквизит, а для меня церковные святыни. Эти предметы — потир, лжица, крест — освящаются, над ними читаются особые молитвы. И по церковным правилам потир может брать в руки только священник и только во время службы для причастия. Поэтому я не могу вам дать священные сосуды из моего храма.

«Нам-то и надо всего лишь для одной сцены. Мы бы взяли у вас на один день. В тот же день все бы и вернули», - не унимался помреж.

Я уже начинал напрягаться: «Вы знаете, что в годы гонений за то, что священники отказывались выдавать безбожной власти священные сосуды, подвергались арестам и расстрелам. Мои собратья мучениками становились... А вы хотите, чтобы я добровольно отдал вам священные сосуды...»

«Что же нам делать?»

«Не знаю. Это уже ваши проблемы. Найдите где-нибудь не освященные сосуды... Потом подарите в какой-нибудь новый храм. Батюшка освятит, а вам скажет спасибо».

«Ну, я все понял...»

Когда вышел фильм, я с интересом посмотрел сцену с исповедью Мармеладова, - на все восемь серий сил не хватило. Надо сказать, что актер сыграл батюшку вполне реалистично. Был показан момент причастия. Я еще раз возблагодарил Бога, что не согласился исповедовать и причащать Мармеладова...

Позже я узнал, что потир купили в «Софрино», а после съемок передали в какой-то храм. Ну вот и практическая польза от фильма. Хотя бы таким образом я послужил Достоевскому...

ЦАРСТВО НЕБЕСНОЕ И ВЕНЧЫЙ ПОКОЙ ПРИСНОПОМИНАЕОМУ ВЕЛИКОМУ ПИСАТЕЛЮ ЗЕМЛИ РУССКИЙ ФЕДОРУ!

Больше помощник режиссера мне не звонил, и, казалось, история действительно закончилась. Но бывают странные совпадения. Сегодня, когда я писал этот рассказ, совершенно случайно узнал, что известный извергнутый из сана бывший священник Алексей Уминский, оказывается, играл в сериале «Монастырь»... священника. Видимо, он иначе понимал смысл священнического служения и вполне допускал совмещение игры и служения. Как мы знаем, закончил он печально.

Одним словом, священником нужно быть, а не играть и не казаться...

Протоиерей Геннадий Беловолов, сотрудник Литературно-мемориального музея Ф.М.Достоевского, директор мемориальной квартиры-музея Иоанна Кронштадтского в Кронштадте, настоятель храма свв. апп. Петра и Павла в с. Сомино

Впервые опубликовано на странице автора в социальной сети