Тема, с помощью которой пытаются разоблачить Сталина, – это его женщины. Как же? Две жены скончались. Дочь сбежала. Последние годы жизни скрашивала горничная. Мы тоже возьмём эту тему, но не для того, чтобы покопаться в «грязном белье», а чтобы его отстирать.
Бурная революционная молодость Иосифа оставляла мало времени на общение с женщинами как женщинами. Тем не менее, уже тогда женская любовь вошла в его судьбу. А чем ещё можно назвать поездку молодой женщины к нему в ссылку в далёкую Сибирь?
Вера Швейцер (Вера Лазаревна Швейцер, 1887-1950, советский государственный деятель, в 1905 году вступила в РСДРП, с 1927 по 1934 – член Центральной Контрольной Комиссии партии) рассказывала о поездке к нему в ссылку: «Условия Туруханского края для побега были неимоверно тяжелыми. Три месяца в году длилась томительная распутица. Во время короткого полярного лета в Курейку успевал заходить всего лишь один енисейский пароход… Вот и Курейка… У самого Енисея на небольшой возвышенности виднелся деревянный дом, занесённый снегом. Здесь жил Сталин… У нас с Иосифом была радостная, теплая встреча…».
А вот описание обратной дороги: «Мы мчались вверх по Енисею. Морозно. Казалось, морозом скован воздух. Трудно дышать. Недалеко над нами вспыхнуло северное сияние, озарившее нам путь. Тундра была покрыта снегом. Кое-где маячили верхушки занесённых снегом деревьев… Вдруг неожиданно Сталин затягивает песню. Радостно слышать знакомые мелодии песен, уносящихся вдаль и утопающих где-то в беспредельной снежной равнине… На просторе льются песни. Одна сменяет другую. Сталин был любитель народных песен. Я была свидетелем, как он, занимаясь хозяйством, подолгу напевал русские народные частушки».
Однако эта любовь свадьбой не закончилась.
С первой женой Екатериной Сванидзе (Екатерина (Като) Семёновна Сванидзе (1885 или 1882–1907), первая жена Иосифа Джугашвили, мать его старшего сына Якова) они венчались в 1906 году в Тифлисском храме святого Давида. Но на следующий год она умерла от тифа, оставив на его попечение восьмимесячного сына Якова.
Со второй женой Надеждой Аллилуевой они познакомились, когда ей было шестнадцать лет. Правда по семейному преданию, когда ей было всего два года, она упала в воду, и спас её от неминуемой гибели будущий муж Сосо Джугашвили.
Когда в 1917 году Сталин вернулся из сибирской ссылки, между ним и Надеждой завязался настоящий роман. Ирина Гогуа вспоминала как «однажды прибежал Сергей Яковлевич (отец Надежды) страшно взволнованный, сказал, что он (Сталин) увёз Надю… (На фронт)…». В 1918 году они поженились. Официально их брак был зарегистрирован 24 марта 1919 года. Фамилию мужа Надежда взять не пожелала.
Между прочим, в 1921 году Надежду Аллилуеву исключили из коммунистической партии с формулировкой «за общественную пассивность и приверженность к анархо-синдикализму». Однако через четыре дня она была восстановлена по личной просьбе Ленина.
Первые годы семейной жизни были счастливыми. Вот так писал Сталин жене: «Татька! Получил твоё письмо. Ты что-то в последнее время начинаешь меня хвалить. Что это значит? Хорошо, или плохо? Новостей у меня, к сожалению, никаких. Живу неплохо, ожидаю лучшего… Ты намекаешь на какие-то мои поездки. Сообщаю, что никуда (абсолютно никуда!) не ездил и ездить не собираюсь. Целую очень ного, кепко ного. Твой Иосиф» (Архив Президента Российской Федерации. Ф. 45. On. 1. Д. 1549. л. 50–51. Автограф).
А вот так Надежда отвечала: «Дорогой Иосиф. Как твоё здоровье, поправился ли и лучше ли чувствуешь себя в Сочи? Я уехала с каким-то беспокойством; обязательно напиши… В понедельник 2/IX письменный экзамен по математике… Словом пока никаких планов строить не могу, т.к. все «кажется». Когда будет всё точно известно, напишу тебе, а ты мне посоветуешь как использовать время… Слыхала как будто Горький поехал в Сочи, наверное побывает у тебя, жаль, что без меня – его очень приятно слушать. По окончании моих дел напишу тебе о результатах. Тебя же очень прошу беречь себя. Целую тебя крепко, крепко, как ты меня поцеловал на прощанье. Твоя Надя. P.S. Вася с 28/VIII ходит в школу» (там же).
В 1921 году на свет появился их первенец Василий. Это привело к первому серьёзному разногласию. Иосиф настаивал, чтобы мать посвятила себя семье и воспитанию сына. Он понимал, что ребёнку нужен уход родного человека, поскольку сам он отдавал все свои силы и время государственному служению. Надежда желала «развиваться и приносить пользу обществу». Дети Сталина остались без присмотра. Вернее за ними присматривал начальник его охраны Николай Власик, который со временем стал почти что членом семьи. Не нарушая субординации при этом.
В дальнейшем теоретические споры между супругами продолжались и, несмотря на взаимную любовь, привели к трагедии. В день пятнадцатилетия Октябрьской революции, во время празднования в доме Ворошилова произошла ссора. Вернувшись домой, Надежда выстрелила из подаренного пистолета себе в сердце.
Их дочь Светлана подробно описала произошедшее: «…А повод был не так уж и значителен сам по себе и ни на кого не произвёл особого впечатления, вроде "и повода-то не было". Всего-навсего небольшая ссора на праздничном банкете в честь XV годовщины Октября. "Всего-навсего", отец сказал ей: "Эй, ты, пей!" А она "всего-навсего" вскрикнула вдруг: "Я тебе не – ЭЙ!" – и встала, и при всех ушла вон из-за стола…
Мне рассказывали потом, когда я была уже взрослой, что отец был потрясён случившимся. Он был потрясён, потому что он не понимал: за что? Почему ему нанесли такой ужасный удар в спину? Он был слишком умён, чтобы не понять, что самоубийца всегда думает "наказать" кого-то – "вот, мол", "на, вот тебе", "ты будешь знать!". Это он понял, но он не мог осознать – почему? За что его так наказали? И он спрашивал окружающих: разве он был невнимателен? Разве он не любил и не уважал её, как жену, как человека? Неужели так важно, что он не мог пойти с ней лишний раз в театр? Неужели это важно?
Первые дни он был потрясён. Он говорил, что ему самому не хочется больше жить… Отца боялись оставить одного, в таком он был состоянии. Временами на него находила какая-то злоба, ярость. Это объяснялось тем, что мама оставила ему письмо. Очевидно, она написала его ночью. Я никогда, разумеется, его не видела. Его, наверное, тут же уничтожили, но оно было, об этом мне говорили те, кто его видел. Оно было ужасным. Оно было полно обвинений и упрёков. Это было не просто личное письмо; это было письмо отчасти политическое. И, прочитав его, отец мог думать, что мама только для видимости была рядом с ним, а на самом деле шла где-то рядом с оппозицией (выделение моё. – В.А.) тех лет. Он был потрясён этим и разгневан и, когда пришёл прощаться на гражданскую панихиду, то, подойдя на минуту к гробу, вдруг оттолкнул его от себя руками и, повернувшись, ушёл прочь. И на похороны он не пошёл» (Аллилуева С.И. Двадцать писем к другу. М.: Книга, 1989).
Внучка Сталина Галина Джугашвили дополнила рассказ: «Случались у неё порой приступы мигрени, но причина рокового выстрела, конечно, не в этом. Надежда застрелилась после ссоры с дедом, происшедшей на банкете в доме Ворошилова. Она уехала на квартиру в Кремль, а он отправился на дачу. Вечером Надежда Сергеевна несколько раз звонила ему из города, но он бросил трубку и больше к телефону не подходил. Чем это обернётся, дед предвидеть не мог…».
Доводилось слышать, что Сталин заставил Надежду сделать десять абортов. Это наветы. За годы совместной жизни они родили двух детей. Рождение двух детей и десять абортов – несовместимы.
Похороны прошли 11 ноября на Новодевичьем кладбище. В 1933 году на её могиле был поставлен памятник из белого мрамора с надписью: «Надежда Сергеевна Аллилуева-Сталина /9/IX 1901 – 9/XI 1932 / член В.К.П.(Б) / от И.В. Сталина». Автор надгробия известный скульптор И.Д.Шадр, архитектор академик И.В.Жолтовский. Иосиф Виссарионович Сталин часто посещал могилу жены и долго сидел на мраморной скамейке напротив.
Много инсинуаций было сочинено о связи вдовца Иосифа с горничной Валентиной Истоминой.
Урождённая Валентина (или Варвара) Васильевна Жбычкина была приглашена в качестве кухарки на ближнюю дачу начальником личной охраны Сталина генералом Н.И. Власиком. Она вышла замуж за военнослужащего Ивана Истомина. Валентина фактически стала членом семьи Сталина и находилась с ним неотлучно вплоть до его смерти. Сталин настолько доверял Истоминой, что позволял подавать еду или лекарства только ей.
Вероятно, Иосиф Виссарионович испытывал приязнь к красивой доброй и непритязательной Валентине. Но у него на руках оставались взрослые дети и партийный билет. Была ли у них интимная связь, никто точно сказать не может. Эту тайну они унесли собой в могилу. Каждый в свою. И додумывать здесь ничего не надо. Это их личная тайна.
Накануне смертельного приступа И.В. Сталина Истомину без видимой причины вызвали с ближней дачи. Несомненно, будь Валентина Васильевна рядом со Сталиным, то трагического конца не случилось бы ни при каких обстоятельствах. Эта женщина была ангелом-хранителем вождя народов.
После смерти Сталина Истомина была освобождена от должности и уволена из органов, но затем восстановлена на работе в 9-м Управлении КГБ. В 1959 году в звании младшего лейтенанта уволена в запас.
Наверняка хрущёвские прислужники пытались добиться от неё признаний «в сексуальных домогательствах». Но не добились. Валентина Васильевна осталась предана Сталину и после его смерти. Она скончалась в 1995 году. И никто не смог добиться от неё признаний «в грубости и деспотизме» Сталина. Вероятность того, что сохранились какие-либо воспоминания, мала, поскольку они могли стоить жизни их хранителю.
Дочь Светлана действительно бежала из СССР, а вернее от Хрущёвских преследований. Сразу же после смерти Иосифа Виссарионович от неё стали требовать отречься от отца. Сменить фамилию и разоблачить семейного деспота. Ради детей она сменила фамилию на материнскую – Аллилуева. Но участвовать в «разоблачительной антисталинской» компании не стала.
В 1966 году Светлана Иосифовна приехала в Индию, сопровождая прах своего фактического мужа Браджеша Сингха. Она попросила советского посла Бенедиктова позволить ей остаться в Индии, но он настаивал на том, чтобы она вернулась в Москву, и заявил, что ей больше не разрешат выехать из СССР. В тот же день она явилась в посольство США в Дели и попросила политического убежища. «…Моё невозвращение в 1967 году было основано не на политических, а на человеческих мотивах. Напомню здесь, что, уезжая тогда в Индию, чтобы отвезти туда прах близкого друга – индийца, я не собиралась стать дефектором, я надеялась тогда через месяц вернуться домой. Однако в те годы я отдала свою дань слепой идеализации так называемого «свободного мира», того мира, с которым моё поколение было совершенно незнакомо».
Об истинном отношении Светланы к своему отцу можно прочитать в её книге воспоминаний «Двадцать писем к другу». Вот выписка о последних часах жизни Сталина: «Отец был без сознания, как констатировали врачи. Инсульт был очень сильный; речь была потеряна, правая половина тела парализована. Несколько раз он открывал глаза – взгляд был затуманен, кто знает, узнавал ли он кого-нибудь. Тогда все кидались к нему, стараясь уловить слово или хотя бы желание в глазах. Я сидела возле, держала его за руку, он смотрел на меня, – вряд ли он видел. Я поцеловала его и поцеловала руку, – больше мне уже ничего не оставалось. Как странно, в эти дни болезни, в те часы, когда передо мною лежало уже лишь тело, а душа отлетела от него, в последние дни прощания в Колонном зале, – я любила отца сильнее и нежнее, чем за всю свою жизнь. Он был очень далек от меня, от нас, детей, от всех своих ближних. На стенах комнат у него на даче в последние годы появились огромные, увеличенные фото детей, – мальчик на лыжах, мальчик у цветущей вишни, – а пятерых из своих восьми внуков он так и не удосужился ни разу повидать. И всё-таки его любили, – и любят сейчас, эти внуки, не видавшие его никогда. А в те дни, когда он успокоился, наконец, на своем одре, и лицо стало красивым и спокойным, я чувствовала, как сердце моё разрывается от печали и от любви. Такого сильного наплыва чувств, столь противоречивых и столь сильных я не испытывала ни раньше, ни после. Когда в Колонном зале я стояла почти все дни (я буквально стояла, потому что сколько меня ни заставляли сесть и ни подсовывали мне стул, я не могла сидеть, я могла только стоять при том, что происходило), окаменевшая, без слов, я понимала, что наступило некое освобождение. Я ещё не знала и не осознавала – какое, в чём оно выразится, но я понимала, что это – освобождение для всех и для меня тоже, от какого-то гнета, давившего все души, сердца и умы единой, общей глыбой. И вместе с тем, я смотрела в красивое лицо, спокойное и даже печальное, слушала траурную музыку (старинную грузинскую колыбельную, народную песню с выразительной, грустной мелодией), и меня всю раздирало от печали. Я чувствовала, что я – никуда не годная дочь, что я никогда не была хорошей дочерью, что я жила в доме как чужой человек, что я ничем не помогала этой одинокой душе, этому старому, больному, всеми отринутому и одинокому на своем Олимпе человеку, который всё-таки мой отец, который любил меня, – как умел и как мог, – и которому я обязана не одним лишь злом, но и добром… Я ничего не ела все те дни, я не могла плакать, меня сдавило каменное спокойствие и каменная печаль».
И о самых последних минутах: «Очевидно, в последнюю уже минуту, он вдруг открыл глаза и обвел ими всех, кто стоял вокруг. Это был ужасный взгляд, то ли безумный, то ли гневный и полный ужаса перед смертью и перед незнакомыми лицами врачей, склонившихся над ним. Взгляд этот обошел всех в какую-то долю минуты. И тут, – это было непонятно и страшно, я до сих пор не понимаю, но не могу забыть – тут он поднял вдруг кверху левую руку (которая двигалась) и не то указал ею куда-то наверх, не то погрозил всем нам. Жест был непонятен, но угрожающ, и неизвестно к кому и к чему он относился… В следующий момент, душа, сделав последнее усилие, вырвалась из тела… Душа отлетела. Тело успокоилось, лицо побледнело и приняло свой знакомый облик; через несколько мгновений оно стало невозмутимым, спокойным и красивым. Все стояли вокруг, окаменев, в молчании, несколько минут, – не знаю сколько, – кажется, что долго. Потом члены правительства устремились к выходу, – надо было ехать в Москву, в ЦК, где все сидели и ждали вестей… Все они суетились тут все эти дни, старались помочь и, вместе с тем, страшились – чем всё окончится? Но искренние слезы были в те дни у многих – я видела там в слезах и К».
И вот прощание: «Пришли проститься прислуга, охрана. Вот где было истинное чувство, искренняя печаль. Повара, шоферы, дежурные диспетчеры из охраны, подавальщицы, садовники, – все они тихо входили, подходили молча к постели, и все плакали. Утирали слезы как дети, руками, рукавами, платками. Многие плакали навзрыд, и сестра давала им валерьянку, сама плача. А я-то, каменная, сидела, стояла, смотрела, и хоть бы слезинка выкатилась.… И уйти не могла, а всё смотрела, смотрела, оторваться не могла. Пришла проститься Валентина Васильевна Истомина, – Валечка, как её все звали, – экономка, работавшая у отца на этой даче лет восемнадцать. Она грохнулась на колени возле дивана, упала головой на грудь покойнику и заплакала в голос, как в деревне. Долго она не могла остановиться, и никто не мешал ей. Все эти люди, служившие у отца, любили его. Он не был капризен в быту, – наоборот, он был непритязателен, прост и приветлив с прислугой, а если и распекал, то только "начальников" – генералов из охраны, генералов-комендантов. Прислуга же не могла пожаловаться ни на самодурство, ни на жестокость, – наоборот, часто просили у него помочь в чем-либо, и никогда не получали отказа. А Валечка – как и все они – за последние годы знала о нем куда больше и видела больше, чем я, жившая далеко и отчужденно. И за этим большим столом, где она всегда прислуживала при больших застольях, повидала она людей со всего света. Очень много видела она интересного, – конечно, в рамках своего кругозора, – но рассказывает мне теперь, когда мы видимся, очень живо, ярко, с юмором. И как вся прислуга, до последних дней своих, она будет убеждена, что не было на свете человека лучше, чем мой отец. И не переубедить их всех никогда и ничем».
В 1984 году С.И.Аллилуева вернулась в СССР. Политбюро восстановило гражданство. Она жила в Москве и в Грузии. Но в начале перестройки началась новая волна «разоблачений» Сталина. В 1986 году Светлана Иосифовна опять уехала их страны.
Но главной женщиной Сталина была его мать Екатерина (Кеке) Геладзе. Она всю жизнь мечтала, чтобы её Сосо стал православным священником. Именно она настояла на том, чтобы он поступил в Горийское духовное училище. Иосиф закончил училище с отличием и поступил в Тифлисскую духовную семинарию. Здесь он познакомился с революционными идеями и увлёкся революционной борьбой. Семинарию оставил и стал одним из вождей партии большевиков. Со временем возглавил огромную империю СССР. Но Кеке сожалела, что её Сосо так и не стал священником. Несомненно, что Иосиф Виссарионович неоднократно уговаривал мать переехать в Москву, но она осталась в Грузии.
Скончалась Екатерина Геладзе-Джугашвили в 1937 году и похоронена в пантеоне выдающихся деятелей Грузии в Тифлисе на горе Мтацминда рядом с церковью святого Давида.
Конечно, это далеко не все женщины, с которыми близко сводила судьба Иосифа Виссарионовича Сталина. Но и приведённые рассказы ярко свидетельствуют о личности незаурядной исторической и … земной.
Владимир Робертович Анищенков, главный редактор радиостанции «Победа»
