Что обещал новый 1917 год?

Например, из газетных репортажей той поры следовало, что новый год состоятельная публика встречала в обеих столицах с каким-то диким и безудержным размахом. В Петрограде уже к 11 часам вечера были заняты все столики в кафе и ресторанах. Несмотря на официальный сухой закон, вино, водка и коньяк лились рекой. И не важно, что цены запредельные по тем временам – бутылка какой-то кислой бурды, названной вином, по 20 рублей, а коньяк аж по 80! Водку хлещут стаканами, наливая из бутылок для нарзана.

Побывавший в отпуске фронтовой поручик Сергей Вавилов – будущий президент Академии наук СССР – писал тогда о первопрестольной:

Он указывал на смешение в настроениях и поведении москвичей традиционной патриархальности, огромного количества невероятных сплетен, какого-то необычайного хулиганства и безумного отчаяния. И все это в воюющей стране, где счет убитым и раненым идет уже на миллионы, и во всех слоях населения чувствуется усталость от войны. Но, выходит, для многих нуворишей, спекулянтов и сомнительных дельцов, на войне как раз и разбогатевших, великая бойня стала поводом для пиров и демонстративного веселья. Они спешат урвать от жизни все и ждут для себя перемен только к лучшему.

Впрочем, людям свойственно всегда надеяться на лучшее и светлое. В конце 1916 года, когда победоносный исход войны для России, казалось, был предрешен, в Святейшем Синоде обсуждался вопрос о том, чей будет Константинополь. Со своим проектом решения этого вопроса выступил архиепископ Антоний (Храповицкий). Он считал, что задачей России в этом регионе является не только освобождение Константинополя, но и Гроба Господня, Голгофы, Вифлеема, Дамаска, Бейрута и вообще всех православных епархий. Архиепископ Антоний полагал, что России следует восстановить Византийскую Империю, объединив Грецию с Константинополем (Царьградом) под мирской властью Самодержца-грека и под духовной властью Вселенского греческого Патриарха.

Россия должна была овладеть широкой лентой земли от Южного Кавказа до Дамаска и Яффы, а также Сирией и Палестиной, открыв для себя берег Средиземного моря и соединив его с Кавказом железными дорогами. Архиепископ Антоний предлагал организовать переселение русских крестьян и ремесленников в Сирию и Палестину, "очищая для них и пустыни и магометанские поселения, которые, впрочем, и сами начнут быстро пустеть под русским владением":

Словом, вот он, Третий Рим, уже близкий – только руку протяни. Для нас сегодня приведенный текст – не свидетельство реальных прогнозов, а православной идиллической мечты о давно предначертанном будущем. А как же надвигающиеся революционные бури, спросит современный читатель. Их не видел или не принимал в расчет не только этот известный иерарх Русской православной церкви, в скором будущем, ставший одним из претендентов на патриарший престол. Человек диаметрально противоположных взглядом и иной судьбы, Ленин, находившийся тогда еще в швейцарской эмиграции, писал в одном из частных писем:

Да, о ней нет и намека в русских газетах той поры, из которых Ленин как раз черпал информацию, следя за событиями на родине. Однако вот французский посол Морис Палеолог как раз тогда выслушал рассказ одной великосветской дамы о ее поездке в Москву и царящих там настроениях протеста против царя и, особенно, царицы. Выходит, недавнее убийство Распутина нисколько не охладило слухи и сплетни. Ропот и недовольство только нарастали. Как истинный дипломат, а, значит, и разведчик, Палеолог делает неутешительный вывод для страны пребывания, о чем доносит в Париж:

И он прав – именно во всех, начиная с самых высших. Ведь даже великая княгиня Елизавета, старшая сестра императрицы Александры Федоровны, послала сочувственную телеграмму матери одного из главных участников убийства «старца Григория»:

Это убийство так и осталось нерасследованным в законном порядке, а его участники не осуждены. Так начиналась пора великого беззакония. Но современники об этом еще ничего не знали. И все же наиболее прозорливые что-то уже чувствовали, предвидели. Незадолго до нового года Владимир Маяковский пишет стихотворение с говорящим о многом названием «Надоело». Заканчивается оно так:

 

Но еще за год до того в петроградском кафе «Бродячая собака» он прмо в лицо жующей и пьющей публике бросил свои гневные строки:

Переводя с поэтического на язык политики и социологии, можно однозначно утверждать – поэт с безошибочной точностью зафиксировал распад социальных тканей пока еще формально существующего государства. Даже не тяготы и лишения войны, а, прежде всего, кричащая несправедливость, жизнь разных классов и слоев населения, будто не только в единой стране, но и в чуждых друг другу мирах, толкали общество к пропасти. Спустя четверть века, в годы Великой отечественной войны страна несла потери несравненно более тяжелые, народ северной блокадной столицы умирал от голода и истощения, но при этом была единая, по целям, задачам, устремлениям страна. А величайшие жертвы и испытания всего народа навсегда останутся великим подвигом.

Ровно сто лет назад все было иначе. Историю того времени можно, конечно, переписать. Но никому не дано жившим, думавшим и действовавшим тогда людям неким методом чудесного перепрограммирования привнести сегодняшнее видение и толкование событий, заставить их смотреть на себя и окружающее иначе, чем тогда. А ведь сегодня подобное стремление, пусть даже из благих намерений, у некоторых есть.

Иное дело уроки истории. Хотя и живем мы сегодня совершенно в иных условиях, да и название страны официально иное, есть один важнейший момент, заставляющий нас пристально и неотстраненно смотреть на события вековой давности. Нельзя, чтобы кичливая наглость богатства, роскоши и безвкусия хамски бросала вызов огромной массе народа, живущего трудно, далеко не в роскоши. Те кричащие полюса не только материального, но и духовного разобщения, которые мы наблюдаем и сегодня, могут вновь стать причинами большой беды. На их ликвидацию и должно, пожалуй, быть направлены, прежде всего, усилия и власти, и общества. В этом есть у него огромная потребность.

А в остальном, как говорится, со старым Новым годом и с наилучшими пожеланиями всем нам!