Skurk!
Еще раз о разведке «по-куропаткински»
V
Постановка дела перед войной
И на войне
Еще раз о разведке «по-куропаткински»
Постановка дела перед войной
Представляет ненулевой интерес, как генерал Куропаткин, сам опытный разведчик, поставил дело по получению разведданных о наиболее вероятном противнике на Дальнем Востоке.
В 1898 году военным агентом в Японию был назначен полковник Глеб Ванновский, деятельность которого оказалась мало результативной, ввиду незнания им японского языка. Тем не менее, Куропаткин в своей резолюции на представлении начальника Главного штаба, написал, что считает кандидатуру Ванновского «вполне подходящей для должности военного агента».
Понятно, что ценность последнего как поставщика секретных сведений была близка к нулевой. Но только в середине 1903 года, за полгода до войны, по представлению руководителя русской внешней разведки, Ванновского удалось заменить на посту агента подполковником Владимиром Самойловым. В этот раз выбор оказался удачным.
Как свидетельствует в своих записках полковник Евгений Александрович Никольский, служивший в описываемый период в Главном штабе, «полковник Самойлов (Япония) доставлял очень ценные сведения о японской армии. Он постоянно доносил, что японская армия сильна, хорошо снабжена. Он приводил совершенно правильные количественные сведения от блестящих, даровитых начальников, которые вполне оправдались впоследствии, во время войны.
В своих донесениях перед началом войны в конце декабря он говорил о полной готовности японской армии к началу военных действий. Наконец, в одном из последних донесений в подтверждение правильности своих выводов сообщил, что в санитарные повозки полковых обозов уложены все медикаменты и хирургические инструменты. Из последнего он сделал заключение, что в скором времени японцы начнут войну.
Все донесения полковника Самойлова всегда в подлинниках представлялись военному министру Куропаткину, который на полях донесений против особенно сильно предупреждающих мест всегда ставил или вопросительный знак, или писал: “Полковник Самойлов ошибается!”
Я свидетельствую, что ни одно донесение полковника Самойлова не было в подлиннике представлено на благовоззрение Государя, [выделено Никольским. – БГ], а всегда возвращалось делопроизводителю, ведавшему делами Японии, который подшивал его к делу.
Я утверждаю, что Главный штаб имел своевременные, вполне верные данные о японской армии и знал о намерении Японии в самое непродолжительное время начать с нами войну и что Куропаткин делал вид, что не верит этим сведениям, и не доводил их до сведения своего Государя»[1].
И на войне
К этому «странному» отношению генерала Куропаткина к разведывательной агентуре в Японии следует добавить также весьма «странный» факт, что немедленно по его назначении «самостоятельным и ответственным» командующим Маньчжурской армией, он запретил фронтовую разведку, прежде всего в передовом Восточном отряде генерала Засулича на реке Ялу, что стало одной из причин поражения этого отряда.
Разведка была запрещена Куропаткиным под предлогом «сбережения конского состава». Вспомним Кульджу.
Но это еще не все.
Сразу после спровоцированного Куропаткиным нашего поражения на Ялу[2], об экономии конницы для разведки «самостоятельный и ответственный» командующий забывает, равно как и об экономии кадров, а наоборот, приказывает активно ее вести так называемыми «охотничьими командами».
Александр Андреевич Свечин, будущий царский генерал-майор, советский комдив и военный теоретик, а тогда штабс-капитан, командир роты 22-го Восточно-Сибирского полка, говорит, что охотничьи команды (команды пеших и конных разведчиков при полках и даже батальонах), работали добросовестно. «Но, в общем “разведка велась крайне неумело.
Особенно неопытны и неумелы были не младшие начальники-исполнители, а высшие, руководившие разведкой. Крайне робкое в серьезных действиях, наше управление в организации разведки отличалось и большой смелостью, и непрактичностью.
Разведочные команды получали странные задачи.
Обследованием фронта противника не довольствовались; стремились войсковыми частями обследовать тыл противника, расположение его главных сил, «открыть планы и намерения врага».
Как сквозь сито, гнали через неприятельские аванпосты наши охотничьи команды.
Из полков выбирались лучшие нижние чины, лучшие офицеры; им давались самые туманные инструкции; собранные команды угонялись за 100 верст на гибель, тем более верную, чем отважнее были офицеры. Сотни пропавших без вести оплачивали совершенно нестоящие сведения, принесенные одним удачником.
В июне месяце 1904 года это преступное уничтожение лучших сил Восточного отряда достигло самого большого напряжения...
Примерно около 8-го июня была выслана масса команд охотников ‒ от всего Восточного отряда свыше 10 команд; никто не возвратился. В безрезультатных охотничьих предприятиях было загублено не менее 15% офицеров отряда и 10% солдат...
В этих разведочных делах мы теряли не только лучших людей Восточного отряда, мы теряли веру в себя, мы постепенно приучали всех к неудачам, постепенно разучивались одерживать победы”...»[3].
То есть, тенденция однозначная.
Такие действия опытнейшего генерала, имевшего личный опыт даже нелегальной разведки, вызвали изумление не только имперского разведчика и контрразведчика Батюшина, а советского разведчика и контрразведчика Константина Кирилловича Звонарева[4], отразившего это изумление в книге по агентурной разведке, изданной для служебного пользования Штабом РККА[5].
Звонарев также подчеркивает, что «в мирное время агентурной разведки в Японии и Корее организовано не было.
Попытка создать агентурную сеть была сделана в 1902 году штабом Приамурского военного округа, но встретила отрицательное отношение Главного штаба к этому вопросу»[6].
Но зато с началом войны, Куропаткин внезапно «начинает осознавать» значение агентурной разведки, и это свое осознание отражает документально:
«15 апреля 1904 года Куропаткин телеграфировал военному министру, что он "все еще в неизвестности, где 2-я японская армия".
Он указывал, что “по некоторым сведениям, можно предполагать, что часть 2-й армии высадилась в Корее. Крайне желательно выяснить это достоверно.
Не представляется ли возможность, жертвуя большими суммами денег, выполнить это через наших военных агентов более положительным образом, чем ныне", ‒ спрашивал Куропаткин. Нечего конечно говорить, что и военный министр не смог помочь Куропаткину в этом вопросе...»[7].
Заметим, что в телеграмме министру речь об экономии средств Командующий Маньчжурской армией не ведет.
Ну, а поскольку на помощь от министерства Куропаткин и сам всерьез рассчитывать не мог ‒ умный ведь человек, – то генерал, «в безвыходном положении» начинает действовать сам. И это действо Куропаткина также достойно изумления и отображения в истории.
Не получив желаемого от военного министра Командующий решает создать собственную агентурную разведку. А создание ее поручает «начальнику транспортного отдела своего штаба генералу Ухач-Огоровичу [ударение в первой части фамилии генерала на первый слог. – БГ]»[8].
И вот здесь действительно начинается песня.
А поскольку из нее, известно, слов не выкинешь, то полный текст ее дадим ниже.
[1] Никольский Е.А. Записки о прошлом. - М.: Русский путь, 2007. C. 87.
[2] Подробности см. «Цусима – знамение …». Т. I. Книга 2. Часть третья. Глава 7. Восточный отряд. С. 637-659.
[3] Свечин А. В восточном отряде. - Варшава, 1908. С. 127-128.
[4] Звонарев Константин Кириллович (наст. имя Карл Кришьянович Звайгзне) (1892-1938) – историк, советский государственный деятель. Сотрудник спецслужб, полковник. Член ВКП(б). Репрессирован 29.11.1937. Реабилитирован 16.05.1956.
[5] Звонарев К.К. Агентурная разведка. Русская агентурная разведка всех видов до и во время войны 1914-1918 гг. Германская агентурная разведка до и во время войны 1914-1918 гг. /Издание IV Управления Штаба Раб.-Кр. Кр. Армии. Для служебных целей. 1929-1931. - Киев: Издательский дом «Княгиня Ольга», 2005. С. 58.
[6] Там же. С. 63.
[7] Там же. С. 63-64.
[8] Там же. С. 64.
1. И вот здесь действительно начинается песня.