Генерал А.Н. Куропаткин и русская разведка

I

СОДЕРЖАНИЕ

Недоумение генерала Батюшина

Генерал Куропаткин не согласился…

Генштабист и геополитик

Первые шаги

Начало боевого пути

Алжир и вновь Туркестан

С «белым генералом» − Плевна и Шипка

На Балканах. Скобелев и Куропаткин

Наводит на размышления

Другого такого Куропаткина нет

На границу с Китаем

Памяти Ивана Игнатьевича Васильева, Ученого Секретаря Общества изучения истории

Отечественных Спецслужб

Меньше месяца отделяет нас от довольно-таки круглой даты – 120-летия начала Русско-японской войны 1904-1905 годов. Началась она 27.01/09.02.1904 года нападением японского флота на русскую военно-морскую базу на Дальнем Востоке – Порт-Артур. Той японской войне посвящена наверное самая фундаментальная из моих работ «Цусима – знамение конца русской истории», а также – «Онтология измены». Часть материалов из них была освещена в публикациях на РНЛ. Основной темой этих работ было обоснование на самом деле очевидного положения, что русско-японская война отнюдь не была «позорным военным поражением» Российской Империи, и более того – военным поражением она вообще не была.

Но зато она была одним из первых опытов успешного информационного проигрыша нами этой войны, на фоне весьма специфического командования генералом А.Н. Куропаткиным русской Маньчжурской армией, традиционно объясняемые «бездарностью» царского военачальника.

На самом деле командование это было скорее гениальным. Вопрос только – в чьих интересах оно действовало. Выявление истинной роли генерала Куропаткина в этой войне и посвящен предлагаемыq вниманию читателя очерк.

I

Недоумение генерала Батюшина

Генерал Куропаткин не согласился…

В уже далеком 2002 году, в период подготовки к изданию книги генерала Николая Степановича Батюшина «Тайная военная разведка и борьба с ней», Иван Игнатьевич Васильев – Ученый Секретарь Общества изучения истории Отечественных Спецслужб, в котором я имею честь состоять, зная мой давний интерес к русско-японской войне 1904-1905 годов, указал мне на привлекший его внимание эпизод генеральских записок.

Эпизод действительно любопытный.

Вот что пишет наш крупнейший русский разведчик и контрразведчик: «У нас начало рациональной постановки тайной разведки относится … ко времени после Русско-японской войны 1904-1905 гг. …

Николай Степанович Батюшин

До этого времени разведывательное дело было каким-то пасынком в отчетных отделениях штабов военных округов, … Ничтожность отпускавшихся на это дело средств указывала, что дело тайной разведки у нас было не в почете. На Варшавский, например, военный округ… отпускалось 2-3 тысячи рублей в год.

Если к этому добавить полное отсутствие каких-либо разработанных для этого трудного дела положений и сведущих лиц, то можно себе представить в каком печальном положении оказались мы во время Русско-японской войны.

Ни о какой сети постоянно живущих в Японии и Маньчжурии, ставших театром военных действий, постоянных резидентов не приходилось и думать, надобно было все импровизировать и притом в стране, языка и обычаев коей мы совсем не знали.

Служа в 1904-1905 гг. помощником начальника оперативного отделения во 2-й Маньчжурской армии, я видел, как начальник ее разведывательного отделения подполковник Розанов и особенно его помощник капитан Рябиков бились, как рыбы об лед, стараясь наверстать не по их вине потерянное.

Тяжесть положения усугублялась незнанием японского языка настолько, что в нашей, например, армии не было переводчика, умевшего читать японскую скоропись. Взамен него у нас был бурят-переводчик, знавший китайский язык и возивший с собой словари иероглифов, общие по китайскому, японскому и корейскому языкам. Переводчик, умевший читать японскую скоропись, имелся лишь в штабе Главнокомандующего. Можно себе представить, как задерживалось использование японских документов, которые бывали захвачены.

Этой нашей беспомощности собирался помочь богатый китайский купец русофил Тифонтай при посредстве своих многочисленных торговых контор, [используя их как развернутую агентурную сеть], прося за это поистине благое дело миллион рублей.

К великому сожалению генерал Куропаткин на это не согласился, находя подобную сумму чрезмерной. За эту не в меру скупость нам пришлось заплатить сотнями миллионов рублей и тысячами жизней, ибо всю Русско-японскую войну мы вели вслепую»^[1].

Генштабист и геополитик

Удивиться тут было чему: генерал Алексей Николаевич Куропаткин (17.03.1848-16.01.1925) был выдающимся генштабистом и геополитиком^[2] и уже потому должен был прекрасно понимать значение разведки. Еще в конце 1970-х годов я ознакомился с берлинским изданием 1909 года его «Итогов войны»^[3], где среди прочего был дан анализ «качества» границы Российской империи в ее тогдашнем протяжении, причем в этом анализе были, очевидно, учтены и данные разведки. Поскольку большая ее часть стала границей СССР, то этот анализ сохранял в определенной степени значение и для наших дней – имеются в виду те же семидесятые годы.

В частности, в «Итогах» особо отмечалось, что граница с Афганистаном носит стратегически оптимальный характер. И любые ее насильственные изменения чреваты долговременными военными и политическими осложнениями.

Когда в конце 1979 года наши войска вошли в Афган – помню невольный холодок по спине: неужели наши высокие военные чины не знали хотя бы этого, проведенного в начале века и никем до сих пор не опровергнутого анализа? Добром это кончиться не могло. Дальнейшее известно.

Справедливости ради следует отметить, что, как мне стало известно совсем недавно, военные были против вторжения. Но были вынуждены исполнить указание Политбюро. Интересно, кто в этом геронтократическом, и уже потому не склонном к резким движениям сообществе, инспирировал эту авантюру, ставшую детонатором взрывного развала Союза?

Первые шаги

Начало боевого пути

Но вернемся к Куропаткину. Лучшим генштабистом России считал Куропаткина и «Белый генерал» М.Д. Скобелев (17.09.1843 – 25.06.1882). Это, впрочем, неудивительно, если вспомнить, что само поступление А.Н. Куропаткина в Николаевскую Академию Генерального штаба являет один из уникальных случаев в русской военной истории.

Один из лучших выпускников 1866 года знаменитого Павловского училища, Куропаткин пренебрег возможностью вакансий в знаменитые гвардейские полки, предпочтя службу в песчаном аду туркестанских пустынь. В 1-м Туркестанском стрелковом батальоне 18-летний подпоручик Куропаткин начал свою боевую карьеру^[4].

За три года (1867-1870) Куропаткин проходит путь от подпоручика до штабс-капитана. Он принял участие в Яны-Курганском (1867), а затем Зеравшанском (1868) походах против войск бухарского эмира.

Куропаткин вспоминал, как в первом из них «унтер-офицер Башнеров очень опытный, георгиевский кавалер, имевший боевой опыт еще за службу на Кавказе», учил его навыкам фронтовой разведки, «где и как надо пробираться, чтобы заложить секрет, как надо сторожить врага; учил выбирать наблюдательные пункты, пробираться ползком, сигнализировать»^[5].

В кампанию 1868 года в качестве старшего адъютанта походного штаба батальона Куропаткин принял участие почти во всех главнейших сражениях кампании: в штурме Самаркандских высот 1 мая, в бою под Катты-Курганом 29 мая, бою на Зерабулакских высотах 2 июня и во вторичном взятии Самарканда 8 июня. За последнее дело был произведен в поручики.

Летом 1869 г. Куропаткин получил и свои первые награды − орден Станислава третьей степени с мечами и бантом и Анны третьей степени с мечами и бантом. В 1869 году Куропаткин был назначен ротным командиром, а в августе 1870 года в возрасте 22 лет за отличие по службе произведен в штабс-капитаны.

Одновременно способный офицер успевает подготовиться к экзаменам в Академию Генштаба. Читавшие записки генерала А.А. Игнатьева «50 лет в строю», знают, что эти экзамены были, мягко говоря, непростыми испытаниями. Примерно, как на физфак или мехмат МГУ в начале 1960-х годов. Если не круче.

Штабс-капитан из линейного туркестанского батальона блестяще сдает экзамены в Академию, и – малоизвестный факт! − одновременно ухитряется сдать таковые в престижный Петербургский Технологический институт. Более того, некоторое время он успешно совмещает обучение в этих очень непростых вузах. К вопросу, почему боевой офицер Куропаткин поступал в гражданское учебное заведение, вернемся чуть позже.

В 1874 году Куропаткин первым из своего выпуска окончил полный курс Николаевской академии^[6], был причислен к Генеральному штабу и произведен в следующий чин – капитана. А также премирован научной командировкой за границу – за государственный счет.

Алжир и вновь Туркестан

Командировку капитан Куропаткин подбирал исходя из интересов будущей службы в Туркестане, и остановил выбор на североафриканской колонии Франции – Алжире, в тогдашнем произношении – Алжирии.

Командировка началась в июне 1874 года. В Алжирии Куропаткин провел шесть с половиной месяцев. Осматривал местные города и крепости, совершил поездку по Малой Сахаре, а с 1 февраля по 1 апреля 1875 года принял участие в экспедиции французских войск в Большую Сахару. За отличие получил от французского командования орден Почетного Легиона.

Одновременно им был выполнен большой объем работы разведывательного характера. Помимо того, что им во время экспедиции в Большую Сахару были выполнены маршрутные съемки и описание местности, Куропаткин детально выяснил вопросы довольствия французских солдат, отношений между французскими солдатами и офицерами, устройства местного хозяйства и ирригационных систем, передвижения войск по пустыне, организации верблюжьих обозов и иные^[7].

В Россию капитан прибыл 8 мая 1875 года и за время положенного по окончании Академии четырехмесячного отпуска, привел свои алжирские путевые записки к форме отчета, представленного им начальнику академии Генерального штаба.

Отчет был высоко оценен и в 1877 году был напечатан отдельной книгой под названием «Алжирия». Руководство Академии Генерального штаба сочло военно-статистическое описание Алжирии капитаном Куропаткиным настолько полным и ценным, что в дальнейшем допустило его «без испытания» к должности адъюнкт-профессора по кафедре военной статистики.

Отклонив назначение в Генеральный штаб, Куропаткин вновь стремится в «горящий» Туркестан. Прибыв в Ташкент в декабре 1875 года, он успевает принять участие в Кокандском походе генерал-майора Михаила Дмитриевича Скобелева, в результате которого Кокандское ханство было присоединено к России и преобразовано в Ферганскую область в составе Туркестанского генерал-губернаторства.

Незадолго до вторичного занятия Коканда русскими войсками отряд полковника Александра Николаевича Меллер-Закомельского, начальником штаба которого был капитан Алексей Николаевич Куропаткин, успешно выполнил задачу по захвату последнего вождя кокандских мятежников Исхак-муллы, провозглашенного ханом под именем Пулат-хана или Пулат-бека, известного своими зверствами, в том числе и над русскими военнопленными.

Пулат-бек превратил в свой опорный пункт крепость Уч-Курган.

Наиболее ярким боевым эпизодом похода стал именно ночной набег русских войск на Уч-Курган под командой капитана Куропаткина. Под началом его была полурота охотников и 1-я сотня 1-го Сибирского казачьего полка, горевшая жаждой мести за казнь четырнадцати своих товарищей Пулат-беком.

Куропаткин первым ворвался в цитадель, где было почти шесть тысяч мятежников и пять орудий, захваченных нами. Орден Св. Георгия 4-й степени стал наградой капитану за этот подвиг. Знаками ордена Св. Георгия, − Георгиевскими крестами были награждены и 14 казаков 1-й сотни. Кроме того, наградами Куропаткину за кампанию стал орден Св. Князя Владимира 4-й степени с мечами и бантом и медаль за покорение Кокандского ханства.

В скобках отмечу, что Пулат-бек был захвачен и, в воспитательных целях, на той же площади, где творил свои зверства был повешен.

Скобелев обратил тогда внимание на капитана Генерального штаба, выделявшегося храбростью даже в среде боевых туркестанских офицеров. Со времени Кокандского похода боевая судьба двух офицеров тесно переплелась.

И вновь успешные боевые действия А.Н. Куропаткина сочетались с не менее успешными разведочно-дипломатическими. В 1876-1877 гг. он возглавляет военно-дипломатическую миссию в Кашгарию (отложившуюся часть Китая). Границу с ней было необходимо установить для окончательного замирения новоприобретенной территории. Помимо разрешения пограничного вопроса миссия имела и другую цель: сбор различных сведений о Кашгарии, в особенности торговых и военных.

Заняв жесткую позицию на переговорах с кашгарским властителем Якуб-беком, Куропаткин добился решения пограничного вопроса на выгодных для России условиях.

Вполне успешно была решена и другая задача, стоявшая перед миссией Куропаткина. По ходу движения отряда, участники экспедиции собирали разнообразные сведения о стране, ее экономике и населении, а офицеры вели маршрутную съемку.

На основе собранных материалов Куропаткин составил подробное описание Кашгарии, вышедшее в дальнейшем отдельным изданием.

С «белым генералом» − Плевна и Шипка

На Балканах. Скобелев и Куропаткин

Весной 1877 года вспыхнула война между Россией и Турцией за освобождение Болгарии. Куропаткин рвется в действующую армию. Его вызывают в Петербург и, указав, что ему незачем ехать на войну уже имея четыре боевых ордена, предлагают высокий пост начальника Азиатской части Главного штаба. В очередной раз Куропаткин пренебрег благоприятной возможностью устроить свою служебную карьеру и добился направления в штаб Дунайской армии. Прибыв на место 20 июля, он вскоре становится начальником штаба в отряде генерала М.Д. Скобелева.

Генерал Михаил Дмитриевич Скобелев

«Будучи ближайшим боевым сотрудником генерал-адъютанта Скобелева 2-го», Куропаткин участвовал во всех боевых действиях, которые вели части, возглавляемые «белым генералом», особенно отличившись под Ловчей, Плевной и при переходе через Балканы.

В бою 31 августа под Плевной, участвуя лично в штурме «Скобелевских редутов», получил сильную контузию при взрыве зарядного ящика и «уцелел только чудом», как было написано в донесении главнокомандующего.

Прошел слух, что Куропаткин убит, и в «Московских ведомостях» № 220 и 228 за 1877 год сообщалось о смерти «одной из надежд» Генерального штаба − капитана Куропаткина: «Генерального штаба капитан Куропаткин, около которого взорвало зарядный ящик и несколько человек, спокойно продолжал руководить огнем батареи; он дал слово не сдавать занятый редут и остаться там последним, − и поднят турками на штыки.

Вот тип, из которого вырабатываются великие военные характеры. Мир праху твоему».

В госпиталь Куропаткин отправился лишь после завершения сражения.

Там он удостоился личной беседы с Александром II и даже расцеловался с ним^[8].

По окончании штурма редутов Скобелев и Куропаткин выехали на несколько дней в Бухарест, чтобы отдохнуть и подлечиться, но получив известие о назначении соответственно командующим и начальником штаба 16-й пехотной дивизии, поспешили вернуться под Плевну.

На новом посту два выдающихся русских офицера составили нерушимое боевое единство. Наш великий художник-баталист Василий Верещагин, сам выпускник Морского корпуса и участник, в том числе как живописец и хроникер, такого количества боевых действий, что к его советам в боевой обстановке прислушивался сам Скобелев, описывая боевые действия 16-й дивизии, и говоря о ее командовании употреблял обычно сочетание «Скобелев и Куропаткин».

Самого Куропаткина Василий Васильевич характеризует так: «Полковник Куропаткин, начальник штаба Скобелева, был, бесспорно, один из самых лучших офицеров нашей армии; невысокого роста, не особенно представительной красоты, но храбрый, разумный и хладнокровный, он был многими чертами характера противоположен Скобелеву, который давно уже был с ним дружен, уважал и ценил его, хотя часто с ним спорил; и надобно сказать, что в спорах этих рассудительный начальник штаба оказывался по большей части более правым, чем блистательный, увлекавшийся генерал»^[9].

Говоря о третьем штурме Плевны и последующих за ним боевых эпизодах, Верещагин подчеркивает, что не «белый генерал», а «Скобелев и Куропаткин» сделали то-то и то-то^[10].

Наводит на размышления

Нет нужды доказывать, что полководец «Суворову равный», как называл Скобелева сам Куропаткин в своих воспоминаниях^[11], в оценке стратегической и тактической обстановке превосходил иной раз своего друга. Вместе с тем, все имеющиеся непосредственные свидетельства боевых товарищей, знавших Скобелева и Куропаткина по Балканам и Туркестану, не дают оснований говорить о фатальной разнице в их дарованиях и волевых качествах.

Между тем, в любой биографии генерала Куропаткина непременно говорится, что якобы сам Скобелев указывал на «слабость воли» Куропаткина, и не рекомендовал ему занимать командные посты, требующие большой ответственности и решительности в принятии решений.

Но вот что любопытно и наводит на размышления.

Странным образом внимание большинства исследователей миновал знаменательный и отнюдь не являющийся секретом факт. Дело в том, что первые упоминания об этих «словах Скобелева» прозвучали лишь через несколько лет после Русско-японской войны 1904–1905 годов^[12]!

Не только через четверть века после таинственной смерти «белого генерала», но и после гибели на «Петропавловске» хорошо знавшего обоих Василия Верещагина.

Другого такого Куропаткина нет

Во время осады Плевны Куропаткин проявил себя и как мастер психологической, информационной войны. Когда до наших войск дошла весть о взятии Карса, он предложил поделиться этой новостью с войсками Осман-паши для «поднятия» их боевого духа. На огромном транспаранте, сделанном из попон, и освещенном тридцатью фонарями, было выведено по-турецки два слова: «Карс взят». Понятен шок осажденных.

26 декабря 1877 года, накануне знаменитого сражения у Шипки-Шейново, полковник Куропаткин был тяжело ранен – пуля со ста шагов ударила в край левого погона и вышла у позвоночника.

До конца войны Скобелев лишился своего начальника штаба, чем «белый генерал», как пишет Верещагин, был выбит из колеи. «Крепко чувствовали все в отряде его потерю; Скобелев сказал мне, что он был ему незаменим»^[13]. Даже такой талантливый офицер, как граф Федор Эдуардович Келлер, вступивший в должность начальника штаба дивизии, не стал в глазах Скобелева адекватной заменой Куропаткину.

Рана Куропаткина была столь тяжела, что посетивший его в Габровском госпитале Верещагин был не на шутку встревожен. «Отозвав в сторону милую сестрицу милосердия», он «наказал ей соблюдать полную тишину и беречь К. как зеницу ока, хотя бы по той причине, что такого другого Куропаткина нет – он представляет-де некоторым образом унику»^[14].

Лечение затянулось до лета 1878 года, сначала в Болгарии, затем в Петербурге и в санатории. Но закаленный организм в конце концов преодолел все последствия тяжелой раны.

На границу с Китаем

За боевые отличия в русско-турецкую войну Куропаткин был награжден орденами Св. Станислава и Св. Анны 2 степени и Св. Владимира 3 степени с мечами, золотой саблей с надписью «За храбрость» и чином полковника. Ему было тогда 29 лет.

6 сентября 1878 года полковник Куропаткин был назначен на высокую должность заведующего Азиатской частью Главного штаба. 30 сентября того же года он стал также адъюнкт-профессором Николаевской академии Генерального штаба по кафедре военной статистики.

В конце лета 1879 года последовал очередной резкий поворот в карьере Куропаткина.

14 августа, по ходатайству генерал-губернатора Туркестана Константина Петровича фон Кауфмана, он получил назначение начальником Туркестанской стрелковой бригады. Это было весьма лестное назначение для молодого полковника, так как начальники отдельных стрелковых бригад по правам и содержанию приравнивались к начальникам дивизий, а Куропаткин служил в чине полковника всего лишь год.

Весной 1880 года. бригада полковника Куропаткина в составе группы войск генерала фон Кауфмана была экстренно выдвинута к китайской границе. Причиной послужило требование Цинского правительства вернуть отложившийся от Китая и занятый в 1871 году русскими войсками Кульджинский, или Илийский, султанат. Напряженные политические отношения грозили перейти в войну.

По приходе на место фон Кауфман поручил Куропаткину командование северным авангардом Кульджинский группы войск, охранявшим Борохарский горный хребет.

Офицер Туркестанской стрелковой бригады Петр Петрович Калитин^[15] вспоминал о деятельности своего начальника и подчиненных ему войск: «Куропаткин по суткам не сходил с лошади и требовал того же от других. С большим трудом прокладывались тропинки и разрабатывались дороги для прохода артиллерии и обозов.

Петр Петрович Калитин

В проходах спешно возводили укрепления, делали каменные завалы, рыли траншеи, промежуточные посты укреплялись.

Топографы и особые офицеры снимали инструментально занятую местность.

Устроив войска на занятых ими позициях и тщательно укрепив все горные проходы и их возможные обходы, Куропаткин деятельно принялся за тактическую подготовку вверенных ему войск; производил маневры с боевою стрельбою, атакой и обороной позиций.

Кавалерия упражнялась в примерных партизанских действиях и разведывательной службе. Люди рот приучались подниматься на гребни гор для будущей практики.

Через полтора месяца усиленного труда обороняемая позиция северного авангарда, имея в тылу прекрасно разработанную колесную дорогу на Кульджу и хорошее обеспечение между собою, сделалась грозною и недоступною и не для китайцев»^[16].

И здесь мы видим всегдашнюю эффективность молодого полковника, с особым вниманием к подготовке партизанской и разведдеятельности без какого-либо намека на «сбережение кавалерии».

Что по не разъясненным причинам стало вдруг «пунктиком» для командарма Куропаткина в войну русско-японскую^[17].

О дальнейшем боевом содружестве Куропаткина и «Белого генерала» в следующем рассказе.