Литва, но не Великое княжество
Литва с 1918 года может считаться прибалтийской территорией, а не части Литовско-Белорусского массива земель прежнего ВКЛ. Исторический путь Литвы между мировыми войнами также был очень схож с историей соседей по региону. В апреле 1920 года были проведены выборы Учредительный Сейм, который состоял из 112 депутатов. На выборах победил блок христианских демократов, состоящий из трех партий, получивших 59 мест в Сейме. Как видим, усилия графа Муравьева развести католицизм и «полонизм» увенчались полным успехом – литовские католические партии заняли воинственную антипольскую позицию. Левый блок крестьян ляудининков, буквально «народников» (лит. Liaudininkas) получил 29 мест. Это была партия, идеологически близкая к российским эсерам (социалистам-революционерам). В 1917 году «народники» даже входили в состав всероссийской партии эсеров и имели своих представителей в Центральном комитете (ЦК) эсеров. Впрочем, несколько позднее партия отреклась от социалистических идей. Третье место досталось Социал-демократической партии Литвы (СДПЛ). Это возникшая еще в 1896 году партия была в свое время членом Второго Интернационала и представляла собой литовское отделение российских меньшевиков. Литовские большевики выборы бойкотировали.
Десять мест в Учредительном Сейме получили национальные меньшинства (6 евреев, 3 поляка и 1 немец). В Учредительный Сейм было выбрано и пять женщин. Показательно, что на выборах в учредительное собрание провались партия Национального прогресса, то есть литовских националистов президента А. Сметоны, набравшая лишь 0,6 % голосов. Учредительный Сейм собрался в здании городского театра в Каунасе (бывшей Ковне), который был объявлен временной столицей Литвы (поскольку, как считалось, столицей Литвы может быть только «Вильнюс»). Неслучайно члены Учредительного Сейма объявили, что еще 100 мест будет отведено депутатам Виленского края. Но, как отмечалось выше, в октябре 1920 года Вильнюс был захвачен польскими частями Желиговского, и на 20 лет снова стал польским Вильно. Так что первую Литовскую республику 1920-39 гг обычно называли Каунасской Литвой.
В состав Литвы в границах 1920 года вошли земли прежней Ковенской губернии. Сувалкская губерния вошла в состав Литвы частично. В Литве оказались её северная и восточная части. Губернский центр Сувалки достался Польше. Первоначально Литва даже не имел выхода к морю. Во времена ВКЛ существовал единственный литовский порт Паланга, по-немецки Поланген. Впрочем, порт был незначительным, разрушенный шведами во время Северной войны этот порт все XVIII столетие представлял из себя руины. Население составляли потомки куршей, исповедующие, впрочем, католицизм. После раздела Речи Посполитой Поланген отошел к России, и с 1819 года входил в состав Курляндской губернии. Благодаря владевшему здешними землями польскому семейству графов Тышкевичей Поланген стал развиваться как курорт. Впрочем, пока еще город был небольшим поселком, насчитывая примерно 2,5 тысячи жителей. Как бы то ни было, Поланген был морским городком.
Ссылаясь на необходимость иметь порт и то, что некогда этот городок входил в Речь Посполитую, Литва начала требовать от такой же новой республики Латвии уступить Палангу. Основным доводом в пользу литовских претензий на Поланген литовский представитель А. Вольдемарас привел католическое вероисповедание большинства местных жителей. Кстати, выдвигая претензии на Мемельский край, литовские деятели ссылались на балтское происхождение исповедующих протестантизм здешних жителей, свои претензии на независимость Литва обосновывала правом наций на самоопределение, а требование на Виленщину, население которой не считало себя литовцами, оправдывала историческими аргументами. В 1919-1920 гг. по вопросу кусочка побережья с Полангеном велись интенсивные переговоры между Литвой и Латвией, в ходе которых было принято постановление передать решение вопроса об установлении границы международной арбитражной комиссии. 30 марта 1921 года арбитражная комиссия во главе с профессором Эдинбургского университета Дж. Симпсоном решила отдать Литве приморский участок протяжённостью 19,5 км вместе с Полангеном, получившим немедленно литовское название Паланга. Так Литва стала морской страной.
Новое государство, объявившее себя наследником ВКЛ, было невелико по территории – 52 822 км2. Впрочем, в январе 1923 года Литва захватила Мемельский край, часть немецкой Восточной Пруссии, и увеличила свою территорию на 2 848 км2.
Весьма сложно было определить этнический состав населения новой страны. В ноябре 1920 года министерство иностранных дел республики подготовило и распространило среди зарубежных представителей справку, в которой сообщалось, что на территории находящейся под управлением каунасского правительства (без Виленского и Мемельского регионов) проживает 75,5% католиков, 13% евреев и 8% православных (в том числе староверы), 3,5% - протестантов. В этой справке утверждалось, что литовцы составляют 70% населения, евреи 13%, поляки - 8%, русские и белорусы - 7%, другие национальности - 3%. Хотя накануне Первой мировой войны литовцы в землях современной Литвы составляли 54 % населения, но в возникшей Литовской республике оказались территории, где литовцев было больше, чем на Виленщине. Кроме того, как и в соседних прибалтийских республиках за период войн 1914-20 гг. произошло значительное сокращение численности нелитовцев. Впрочем, уже через 3 года, по официальным данным, литовцы неожиданно стали составлять 84 % населения.
Согласно данным первой переписи, проведенной 17 сентября 1923 года, население Литвы на тот момент составляло 2 028 971 человек. К этому надо приплюсовать 141 тысячу жителей захваченного Мемельского края. В 1934 году в стране проживало 2 476 тыс. человек, доля городского населения — 15,8 %[1]. В сельском хозяйстве было занято 79,4% всего населения, в промышленности — 6,2%, причем промышленность работала главным образом на внутренний рынок. Преобладала мелкая промышленность, перерабатывавшая в основном продукты сельского и лесного хозяйства. Всех промышленных рабочих в 1934 году насчитывалось около 20 тыс. человек. По числу занятых рабочих на первом месте находились пищевая промышленность (23%), среди которой выделялись винокурение, пивоварение и мукомольное дело. Далее шли также лесообрабатывающая (19%), затем — текстильная (13%), бумажная и полиграфическая (9%), металлообрабатывающая (7%), обработка камня и земли (7%). Таким образом, по своему экономическому развитию Литва стояла на уровне банановых республик Центральной Америки.
В этой небольшой молодой стране (которая, впрочем, считала себя очень древней, претендуя на наследство ВКЛ), политическая жизнь напоминала соседей по Прибалтийскому региону – парламентаризм, диктатура, экономической упадок и политика создания привилегий для титульной нации. Другое дело, что парламентарный период был очень коротким, диктатура особенно неэффективной, но зато литовские правители могли похвастаться куда большим успехом в деле создания мононациональной страны.
Короткая эпоха «Сеймократии»
Период становления государства приходится на время работы Учредительного Сейма. Но помимо парламентских выступлений для этого периода также был характерен террор. Так, в 1921 году к расстрелу приговорили большевиков А. Манялиса и П. Варкалиса, вынесен пожизненный приговор одной из лидеров большевиков Н. Мелналкскайте. Арестовано по политическим статьям было 148 человек. Как и у соседей по региону, в Литве еще с первых лет существования была создана влиятельная политическая полиция. Хотя ее структура периодически менялась, в просторечии за ней укрепилось название «Жвальгиба» (что переводится как «разведка», хотя ее функции сводились к борьбе с внутренним врагом).
Также в Литве возникла и военизированная организация «Союз стрелков» (Šaulių Sąjunga), в просторечии - «шаулисы». В разные годы число «стрелков» колебалось от 8 тысяч (1921 год) до 33 тысяч в 1935 году. А к моменту конца Каунасской Литвы «стрелками» числились 68 тысяч человек (более 2,5% всех жителей страны). Как и эстонский Кайтселийт и латвийские айзсарги, литовские «стрелки» предназначались для борьбы с внутренним врагом. Вот на фоне идеологически подкованных «жвальгибы» и «стрелков» и начала работать литовская демократия.
1 августа 1922 года после двухлетних дебатов Учредительный Сейм принял Конституцию Литовской республики, основанную на принципах демократии по образцу Третьей французской республики. Как и у соседей, новая республика стала парламентарной с огромными полномочиями Сейма и ограниченной властью президента. Всемогущество Сейма привело к тому, что политический режим в Литве до декабря 1926 года окрестили «сеймократией». Срок полномочий Сейма и выбираемого Сеймом президента составлял три года. Литовский язык впервые в истории становился официальным языком. Была введена метрическая система мер. Старинный герб Великого княжества Литовского стал гербом Литовской республики. Флаг республики представлял собой флаг «Литовского королевства» 1918 года. Были провозглашены демократические свободы и права независимо от их пола, происхождения, вероисповедания и национальности, отменена смертная казнь. Другое дело, что все эти торжественные декларации в значительной степени оставались пустыми словами в условиях действующего военного положения. В силу этого свирепствовала цензура печати, неугодные журналисты подвергались арестам и тюремным заключениям, Так, побывали в тюрьмах за политические статьи и бывший первый президент Сметона и бывший первый министр иностранных дел Вольдемарас. (Позднее они сами будут сажать в тюрьму своих противников). Любые собрания граждан в стране всячески ограничивались.
В отличие от Латвии и Эстонии, провозглашавших светский характер своих государств, в Литве в условиях той роли, которая сыграла в истории страны католическая церковь, католицизм был объявлен государственной религией. Провозглашалась свобода вероисповедания, но преподавание католического закона Божьего было обязательно для всех учащихся.
Как и в Эстонии с Латвией, власти Литовской республики начали аграрную реформу. В 1919 крупные землевладельцы, большинство из которых были поляки, составляли только 1% от общей численности населения Литвы, однако им принадлежало 26% земли. Согласно статистическим данным, в молодой республике безземельные составляли 21 % от всех земледельцев, малоземельные - около 25 %. Таким образом, почти половина крестьян могла поддержать большевиков. Авторы официальной истории Литвы признают: «Только раздел помещичьих земель мог обеспечить литовским властям поддержку широких слоев крестьянства»[2]. В этих условиях власти республики начали осуществлять аграрную реформу, благо помещики в большинстве своем были инонационального происхождения. Были национализированы все хозяйства свыше нормы в 80 га. В результате образовался слой крестьян, получивших землю и поддерживающих правительство. После земельных реформ 1922–1926 гг. более трех четвертей владений помещиков были переданы крестьянству с минимальной компенсацией бывшим владельцам. Всего к 1926 году 25 577 безземельных крестьян получили наделы, 18 293 тысячи малоземельных смогли увеличить свои наделы[3]. В совокупности крестьяне получили 460 тыс. га земли. Аграрные изменения вызывали и массовые смены жительства крестьян – порой полностью исчезали старые деревни, крестьяне переезжали на хутора. В отличие от Латвии и Эстонии, хуторской тип расселения и ведения хозяйства был для литовцев сравнительно новым. Но постепенно литовцы тоже стали превращаться в народ хуторян.
Поскольку целью аграрной реформы было создание массовой социальной базы новой власти, а не экономические соображения, то неудивительно, что с хозяйственной точки зрения наблюдать особого развития господствовавшего в Литве аграрного сектора не приходится. В официальной истории Литвы торжественно говорится: «Правительство на льготных условиях обеспечивало фермеров качественным зерном для посевов, племенным скотом, помогало с подготовкой специалистов. В сельском хозяйстве начали использоваться органические и минеральные удобрения, повысилась урожайность зерновых (с 9 ц до войны до 12 ц в тридцатые годы). Фермеры начали создавать кооперативы, в стране строились молокоперерабатывающие предприятия, а по мере приобретения современного оборудования и холодильников повышались и объемы экспорта молочной и мясной продукции»[4]. Отрицать определенное развитие сельского хозяйства за 20 лет нельзя, но надо учитывать, что до революции основными аграрными производителями были крупные помещичьи хозяйства, исчезнувшие после реформы. Многие приобретшие по реформе землю крестьяне не получали от правительства никакой помощи в приобретении скота и сельхозинвентаря, строительстве домов и хозяйственных построек. К тому же расселившись на хуторах, крестьяне теперь не могли пользоваться общинными пастбищами и лесами, которые вдруг стали чьей-то собственностью. В результате хуторяне быстро разорялись и к 1926 году половина крестьян-новоселов потеряли землю. И даже по официальной статистике 34,7 % хуторов не имели никаких хозяйственных построек, что означало, что земля брошена и не используется.
Парламентский период в истории Литвы был столь же неэффективен, как у соседей по региону, зато более короткий. В первом составе Сейма, выбранного в 1922 году, по-прежнему преобладали христианские демократы, зато 5 мест получили коммунисты. Строго говоря, партия была запрещена и депутаты от компартии баллотировались от некоего Союза Труда, по-литовски – Дарбо Куопос, отчего их называли куопининками. Было резко ограничено участие в выборах представителей нацменьшинств, причем после выборов избирательные комиссии, состоящие исключительно из активистов литовских националистических партий еще и отобрали часть мест, завоеванных на выборах меньшинствами. Так, все 3 представителя немецкого населения были лишены депутатских мандатов, у евреев из 6 полученных ими депутатских мест отобрали 4, из 5 выбранных поляков по решению избирательных комиссий были отобраны 3 мандата. Всего представителей этнических меньшинств, составлявших даже по официальной статистике треть населения, имели в Сейме 5 представителей. Впрочем, первый состав Сейма оказался неработоспособным. Между левыми и правыми партиями шли конфликты. Уже выборы президента республики сопровождались скандалом. За избранного, бывшего Главу Учредительного Сейма, А. Стульгинскиса проголосовали представители христианско-демократического направления, левые голосовать вообще отказались. В результате избранный меньшинством парламента Стульгинскис вряд ли мог считаться легитимным президентом. Еще несколько месяцев депутаты не могли определиться с кандидатурой премьер-министра. Единственное, что успел сделать первый Сейм – объявить о присоединении к Литвы Мемельского края, оторванного от германской Восточной Пруссии в результате агрессии со стороны Литвы против разоруженной по Версальскому договору Германии. В марте 1923 года нелигитимный президент Стульгинскис распустил Сейм, просуществовавший 4 месяца.
Выборы во второй состав Сейма сопровождались не только предвыборными митингами, порой переходящими в потасовки среди сторонников разных партий, но и различными махинациями правительства. Второй состав Сейма также отличался конфликтностью и неустойчивостью. Правда, он просуществовал весь положенный конституцией срок – до 1926 года. Но в целом парламент прославился крайней хаотичности своей политики. Практически с каждой новой сессией происходили перевыборы спикера парламента. В целом правила разношерстная коалиция правых, которая сама постоянно раздиралась ссорами и конфликтами. Правящие христианские демократы оказались замешанными в ряд финансовых скандалов.
Все это время происходили политические судебные процессы над коммунистами. В 1923 году проходил громкий «Процесс куопининков» – 150 бывших депутатов Первого Сейма из «Рабочей группы» и кандидатов на выборах в парламент от «большевистских» сил были арестованы. В 1925 году был расстрелян рядовой солдат Ю. Юбилерис, обвинённый в попытке убийства агента политической полиции и в антигосударственной пропаганде. В 1926 года после трех лет «следствия», сопровождавшегося фальсификациями и применением пыток против арестованных, 92 человека были осуждены за «подготовку вооружённого восстания». Впрочем, коммунисты действовали весьма активно и в подполье. Периодически на административных зданиях вывешивались красные флаги, распространялись нелегальные печатные издания.
Тем не менее, террор оказался не способен подавить левых. 8–9 мая 1926 года прошли выборы в Третий сейм, в котором согласно поправке к конституции было уже 85 мест. На этих выборах триумфальную победу одержали левые – крестьяне-ляудининки и социал-демократы. Их поддержали 7 депутатов от нацменьшинств. Левые сформировали коалиционное правительство во главе с «крестьянином» М. Слежявичюсом и провели на пост президента ляудининка известного врача Казиса Гринюса (ранее – Казимира Гриневича). Серьезную неудачу потерпел Союз литовских националистов (Lietuvių tautininkų sąjunga — LTS), сокращенно Таутининкай (Tautininkai), рядовых членов которого назвали таутининки. Они получили лишь 3 места в Сейме. Это было для них особенно неприятно, ведь во главе их стояли известные деятели – Антанас Сметона, уже бывший президентом Литвы в 1919-1920 гг, и Августинас Вольдемарас, уже ранее занимавший посты премьер-министра и министра иностранных дел.
Новое «эсеровско-меньшевистское правительство с литовской спецификой» (как его называли коммунисты) отменило чрезвычайное положение, действующее со времен «войны за независимость», провело всеобщую амнистию политзаключенных, включая коммунистов, отменило все ограничения печати, впервые в истории страны была провозглашена свобода собраний. В результате митинги и демонстрации стали частью городского пейзажа в Литве. Новое правительство прекратило преследование национальных меньшинств, разрешив строительство сразу 70 польских школ, и попыталось ограничить влияние церкви. Это сразу же вызывало конфликт с Ватиканом. Самой же главной ошибкой правительства стала попытка уменьшить военные расходы и сократить численность армии. Армейское офицерство за время постоянного военного положения привыкло читать себя гарантом существования страны, игнорируя мнения постоянно меняющихся кабинетов министров. Конфликт с Польшей, с которой формально сохранялось состояние войны, способствовал постоянному росту военных расходов, что было тяжкой ношей для отсталой страны. В 1922 году в 2-хмиллионной стране под ружьем находилось сразу 50 тысяч военнослужащих плюс 10 тысяч «стрелков». Позднее число военных сократилось вдвое, но, тем не менее, Литва могла показаться крайне милитаризированной страной. Только провозглашение намерения правительства урезать расходы на армию вызвали резкую реакцию офицерства. «Господа, это не вы сократите армию, это армия сократит вас»[5], доходчиво объясняли офицеры депутатам Сейма.
1926 год в Литве напоминал людям старших поколений события 1905 и 1919 гг. – такие же постоянные митинги и демонстрации, забастовки, безбрежная свобода слова, появление все новых партий и профсоюзов, надежды на скорое светлое будущее и экономические потрясения. Свободы стало много, зато порядок почти исчез. Но этот период литовской керенщины продолжался недолго.
В ночь на 17 декабря 1926 года воинские части, которыми командовал майор Повилас Плехавичюс, вошли в Каунас и под утро ворвались в зал Сейма, прервав заседание. Мятежники объявили о разгоне Сейма, арестовали президента Гринюса (как раз этот день был днем его 60-летия), всех министров и нескольких депутатов. Но «чисто» военная диктатура не установилась. В перевороте не участвовали генералы, которые были в основном из числа бывших офицеров российской императорской армии, сохранившие свойственные этой армии нежелание заниматься политикой. Непосредственно переворотом занимались младшие офицеры, выдвинувшиеся уже непосредственно в литовской армии, по этой причине сам переворот получил название «революция лейтенантов». Литовские военные предпочли править из-за спины конституционного правительства. По этой причине в момент переворота президента Гринюса заставили отправить в отставку правительство Слежавичуса и поручить формирование нового правительственного кабинета А. Вольдемарасу, лидеру таутининков. Затем Гринюс подал в отставку, президентом был объявлен председатель парламента, который, впрочем, уже через сутки сам подал в отставку. Военные быстро согнали депутатов Сейма, которые на своем заседании «выбрали» новым президентом страны лидера таутининков А. Сметону. Но из 85 депутатов на заседание парламента, которое было созвано утром 19 декабря, пришли только 40 человек, то есть не было кворума – больше половины членов Сейма (не менее 43). В итоге из 40 членов Сейма 38 проголосовали за Сметону. Как видим, само это голосование противоречило законам республики, но деятелей переворота это не смущало.
В отношении оппозиции начался террор. Так, было арестовано свыше 350 членов компартии Литвы, свыше 130 комсомольцев, около 60 профсоюзных деятелей, 35 активистов левых организаций. Для политзаключенных был создан специальный Варняйский концентрационный лагерь. Кроме того, в качестве тюрьмы стал использоваться 9 форт бывшей ковенской крепости. Четверо руководителей компартии (К. Пожела, Ю. Грейфенбергерис, К. Гедрис, Р. Чарнас) были расстреляны (напомним, что вообще-то законом смертная казнь в Литве была отменена). Последовала полоса судебных процессов, которые неизменно заканчиваясь суровыми приговорами (из числа 220 осуждённых 14 человек было расстреляно).
Режим принял особые законы по защите государства, на основании которых для любого собрания следовало получить разрешение начальника уезда. В каждом собрании должен был участвовать ответственный представитель полиции, обязанностью которого было не позволять поднимать политические вопросы.
Новая власть вновь ввела военное положение и установило цензуру. Весной 1927 года Сейм окончательно был разогнан, несколько депутатов были арестованы. При этом новые правители хладнокровно избавились и от поддержавших их в парламенте христианских демократов, которые теперь, в условиях отсутствия парламента, стали не нужны. Новые выборы были перенесены на неопределенный срок. Наконец, и в армии последовала чистка от сочувствующих коммунистам. Весной 1927 года власти объявили о раскрытии заговора, в котором, по официальным заявлениям, участвовал один депутат Сейма от ляудининков и нескольких офицеров (насколько этот заговор соответствовал действительности, трудно сказать). Арестованных по обвинению в заговоре приговорили к смертной казни, которую в последний момент заменили каторжными работами.
В мае 1927 года был арестован и расстрелян один из героев войны за независимость, бывший начальник Генерального штаба генерал-лейтенант литовской армии Константин Клещинский, работавший на советскую разведку.
Оппозиция пыталась бороться. В сентябре 1927 года социал-демократы подняли восстание в ряде городов и уездов. Им даже удалось на короткий срок овладеть городом Таураге, пока верные правительству войска не подавили восстание. Затем началась расправа с мятежниками. К суду привлекли 324 человека. 9 участников восстания расстреляли, 18 человек осудили на пожизненные сроки заключения. Впрочем, власти продолжали проводить аресты и следствия по делам восстания. Весной 1929 года были казнены еще 4 участников событий сентября 1927 года.
После неудачи путча противники диктатуры начали индивидуальный террор против наиболее ненавистных представителей режима. Власти отвечали репрессиями. Только за лето-осень 1928 года судебные заседания проходили по делам 48 человек.
Видный деятель социал-демократической партии, бывший депутат Сейма Иеронимас Плечкайтис бежал за границу и стал формировать в Польше группы боевиков для вторжений на литовскую территорию. Впрочем, именно тот факт, что за Плечкайтисом стояла Польша, привело к полной дискредитации его борьбы. В результате террористические и диверсионные акции людей Плечкайтиса только вызвали симпатии к режиму Сметоны. Летом 1929 года, польские спонсоры Плечкайтиса сочли его деятельность неэффективной и прекратили поддерживать его движения. Таким образом, каунасский режим только укрепился.
Впрочем, вскоре начался раскол и борьба за власть в стане «победителей 17 декабря».
Семейная диктатура Антанаса Сметоны
После переворота в Литве на какое-то время установилось правление двух лидеров – президента А. Сметоны и премьера А. Вольдемараса. Разумеется, между ними началась борьба за то, что бы стать единственным. Первоначально человеком № 1 режима мог считаться Вольдемарас. Бывший профессор ряда российских университетов, эрудит, бегло говорящий на нескольких языках, оратор и дипломат, Вольдемарас объехал многие страны Европы, выступал в Лиге Наций. Он горделиво говорил: «В мире никто не знает, что такое Литва, но все знают, кто такой Вольдемарас». Он не хотел зависеть от армии, которая его привела к власти, и уже в конце 1927 году основал военизированную организацию «Железный волк» (Geležinis Vilkas). Поскольку Вольдемарас как дипломат не смог добиться никаких подвижек в виленском вопросе, его авторитет стал падать. В мае 1929 года на него даже было совершено покушение. Удалось схватить лишь одного из покушавшихся, которого быстро расстреляли. Были арестованы десятки левонастроенных интеллигентов, группировавшихся вокруг журнала с историческим названием «Аушра». Но это не увеличило авторитет премьера.
И более старый по возрасту, хитрый и скрытный президент Сметона переиграл его. Он получил по результатам переворота обширные полномочия, которыми умел воспользоваться. В отличие от профессора Вольдемарас, президент Сметона не корчил из себя дипломата мирового уровня и не разъезжал по заграницам, а позиционировал себя как заботливого отца нации. Сметона объехал всю страну, выступал с речами, причем перед русскими говорил по-русски, перед поляками – по-польски, посещал храмы всех конфессий.
15 мая 1928 года Сметона даровал народу новую конституцию. Вся полнота власти, согласно ей, сосредоточилась в руках президента. Он избирался на 7 лет некими «представителями нации» и мог назначать и смещать чиновников всех уровней, проводить выборы и распускать парламент. При нём существовал Государственный Совет, к функциям которого относилось консультирование президента по разным вопросам и подготовка законопроектов. Несмотря на принятую конституцию, ни сроки выборов следующего Сейма, ни условия участия в голосовании не указывались. Президент быстро избавился от приведшего его к власти генерала Плехавичуса, «героя» переворота 17 декабря 1926 года, просто отправив того в отставку. Вскоре Сметона смог также без проблем избавится от слишком амбициозного премьер-министра Вольдемараса.
22 сентября 1929 года, когда премьер-министр находился за границей, он узнал об отставке своего кабинета. Когда он вернулся, его задержали и отправили на проживание в небольшой городок под надзором полиции. Так закончилось 33-месячное соправление президента и премьер-министра. Началась эпоха единоличной диктатуры Сметоны. Президент распустил организацию «Железный волк». Впрочем, вольдемаровцы ушли в подполье и не оставляли надежд свергнуть Сметону, предавшего их кумира. В 1934 году вольдемаросовцы предприняли попытку государственного переворота. Но в ходе путча, убедившись, что армия поддерживает Сметону, мятежники прекратили восстание, договорившись, что власти не будут подвергать их преследованию. Впрочем, многих участников путча арестовали, часть из них после амнистии перебрались в Германию, где создали группировку «Союз активистов Литвы» (ЛАС). Сам же Вольдемарас был приговорён к 12 годам тюремного заключения. В 1938 году он был амнистирован и выслан за границу.
Теперь окончательно главным человеком страны стал Антанас Сметона. Он родился в 1874 году в многодетной крестьянской семье. Несмотря на простое происхождение и бедность, Антанас получил образование в русской прогимназии в Полангене (Паланге), затем – в русской гимназии в Митаве. Последнюю, впрочем, он не окончил. Он уехал в Санкт-Петербург, в 1897 году сдал экстерном экзамены по гимназическому курсу и начал изучать право на юридическом факультете Петербургского университета. Из-за участия в демонстрации в 1899 году Сметона был приговорен к двухнедельному заключению. В 1902 году, после завершения университетского курса Сметона стал заниматься адвокатской деятельностью в Вильне, попутно работая в банке. В дальнейшем Сметона был редактором ряда литовских газет. Во время Первой мировой войны, в противоположность большинству прибалтийских политиков, проявивших верность России, Сметона оказался в германском лагере. Он принимал участие в Литовской конференции в Вильне и был выбран председателем Литовского совета, который и принял Литовскую декларацию независимости. В 1919 году его провозгласили президентом Литвы. Но уже в следующем 1920 году его сменил на этом посту Александрас Стульгинскис. В 1923-26 гг Сметона преподавал философию в только что созданном университете в Каунасе и даже получил звание доцента. Впрочем, Сметона не терял надежду вернуться к власти. Он создал в 1924 году националистическую «партию национального прогресса». Эта партия не имела успеха, получив на выборах во второй Сейм полпроцента голосов. Сметона реорганизовал партию, превратив ее в Союз литовских националистов (таутининков). На выборах в Сейм в 1926 году таутининки получили только 3 места. Среди избранных в парламент был сам Сметона и его друг-враг Вольдемарас. Таким образом, казалось, что Сметона и его партия представляют собой незначительную политическую величину. Но все решительно изменил государственный переворот 17 декабря 1926 года.
Сам Сметона получил в 1931 году официальный титул «вождя нации» (Tautos vadas). Политической опорой Сметоны была партия таутининков (националистов). После переворота таутининки превратились в чисто вождистскую партию, вся программа которой сводилась к верности вождю. В 1932 году было объявлено, что члены партии «всегда остаются приверженцами одного порядка, который гласит, что последнее решение всегда остается за президентом республики»[6]. Первоначально наряду с таутининками еще дозволялось существовать некоторым политическим партиям, впрочем, не способным ни на что повлиять. Лишь в 1933 году в Литве попали под запрет все политические партии за исключением правящей и комедия многопартийности закончилась. К 1938 году в партии таутининков уже насчитывалось около 15 тысяч членов, большинство из которых, впрочем, были не идейными, а простыми карьеристами. При партии таутининков было создано молодежная организация, своего рода комсомол – «Молодая Литва», насчитывавшая примерно 40 тысяч человек. «Младолитовцы» пропаганду литовского национализма совмещали с работой различных кружков, в том числе курсов кройки и шитья, художественной самодеятельностью, библиотеками, краеведения и пр. Школьники проходили аналогичную идейную «накачку» через организацию скаутов. Наконец, «шаулисы» (члены союза стрелков) были не только военизированной структурой, но так же вел активную пропагандистскую работу среди населения. В лимитрофах огромную роль играли и военизированные структуры. Для режима особо имело значение то обстоятельство, что «шаулисы» были идеологически едины с властью. В результате на «шаулисов» посыпался золотой дождь. Именно они должны были вести воспитательную работу в массах в духе литовского национализма и одновременно вести военно-спортивную подготовку граждан. За два десятилетия деятельности в Литве Союз Стрелков создал сеть культурных учреждений: в 1939 году в Литве действовало 72 Дома стрелков, 125 хоров, 417 любительских театральных трупп, 105 оркестров и 350 библиотек. Также существовало множество спортивных команд и различных курсов[7]. В рядах шаулисов числилось 68 тысяч человек.
В 1936 году власти инициировали создание общего методического плана военно-физической подготовки. Утвердили единый государственный физкультурный значок, и установили нормативы для его получения (аналог норм ГТО в СССР). Их сдача стала обязательной для учеников старших классов, студентов, военнослужащих и всех членов спортивных организаций. Как видим, поразительным образом сметоновская Литва больше напоминала Советский Союз в миниатюре, чем «европейскую страну».
Других партий не было, царило спокойствие. И в 1936 году Сметона даже провел выборы в Сейм. Из 49 парламентариев 42 являлись делегатами от таутининков. Остальные – были членами молодежной организации таутининков. Разумеется, этот Сейм голосовал как надо. За 5 лет своего существования депутаты Сейма лишь один раз внесли дополнения в готовящееся правительственное постановление. В 1938 году был создан специальный Институт литуанистики, задачей которого должна была стать формирование литовской научной терминологии. Депутаты Сейма не только одобрили проект создания института, но и предложили дать ему имя президента Сметоны. Разумеется, вождь народа удовлетворил эту просьбу.
Наконец, в 1938 году была принята новая конституция, которая окончательно закрепляла практически неограниченные полномочия президента. В ноябре 1938 года назначенные президентом Сметоной «представители нации» избрали президента из единственного кандидата на президентских выборах – Антанаса Сметону.
Однако режим отнюдь не был фашистским, несмотря на симпатии Сметоны к порядкам в Италии под властью Муссолини. Сметона правил народом в духе патриархального отца семейства. При этом семейственность литовский диктатор проявлял и в буквальном значении слова. Так, премьером Литвы был назначен Юозас Тубелис. Он был мужем сестры жены президента. Вообще «первая леди» страны София Сметонене, (кстати, кузина Юзефа Пилсудского), имела большое влияние на государственные дела литовского вождя, в том числе и на кадровые назначения. Ее братья также входили в высшее руководство страны – один брат был военным прокурором республики, другой – мэром Паневежиса. Зять Сметоны работал в Генеральном штабе страны и был военным атташе в Варшаве. Ряд других родственников Сметоны также занимали высокие посты в госаппарате. Впрочем, диктатор назначал на различные «хлебные» должности также своих друзей детства и давних знакомых.
Как и в других лимитрофах, в Каунасской Литве существовал культ личности президента. Во всех административных учреждениях висели официальные портреты, на которых президент был изображен со строгим видом, без тени эмоций, с идеально ухоженными усами и бородкой в cтаромодном стиле XIX века. Его лик взирал на народ с почтовых марок, монет и банкнот. 10 сентября - день рождения Сметоны, отмечали как государственный праздник. Его именем называли улицы, школы, ставили памятники. Ловкий литератор Казис Бинкис написал для детей книжку о детстве вождя и о том, как его закалили трудности и привели к победам. Эта книжка была издана тиражом в 300 тысяч экземпляров, что стало до сих пор непреодоленным рекордом для книги на литовском языке[8]. На стихи того же К. Бинкиса и другого поэта К. Инчуры созданы две музыкальные кантаты «Сказка о Залесье» и «Кантата в честь борьбы за свободу Литвы», также посвящённые вождю.
Слева: Официальный портрет Антанаса Сметоны
Справа – профиль Сметоны на монете 10 литов
От потенциальных военных заговоров Сметона избавился весьма простым способом – жалование офицерам было резко увеличено, их служебный оклад был значительно выше оклада гражданских чиновников. По случаю различных праздников и юбилеев военным предоставлялись различные дополнительные выплаты и надбавки. При этом кадровые военные могли рассчитывать на бесплатное медобслуживание, служебные квартиры и различные льготы. В 1940 году в литовской армии служило 17 генералов, 1 800 офицеров, 30 078 унтер-офицеров и солдат. Военные расходы были самой большой расходной частью государственного бюджета. Литва на военные нужды тратила около 7% годичного национального дохода, причем доля служебных окладов офицеров и генералов составляли в этих расходах немаленькую часть. И, напомним, существовали еще шаулисы, которых было вдвое больше, чем солдат регулярной армии.
Политическая жизнь Литвы весь период диктатуры была весьма бурной. После окончания непродолжительных тучных лет Литва окунулась в экономический кризис, вызванный мировой великой депрессией. В 1934 году в немецком Мемеле, переименованном в Клайпеду, местные активисты нацистской партии Германии готовились поднять восстание против литовских оккупантов. Их заговор раскрыли, 126 нацистов предстали перед судом. Сразу 76 из них были приговорены к смертной казни, которую, естественно, Сметона заменил на тюремные сроки, а в дальнейшем амнистировал – ссорится с Гитлером он не хотел. Но все же мемельский заговор оказал влияние на дальнейшее развитие страны. В 1934 году литовское правительство издало закон о чрезвычайной охране государства. Закон наделил государственные органы широкими полномочиями для борьбы с антигосударственными элементами. Это все окончательно упразднило всякую роль еще формально выборных органов власти.
Страна снова стала полем социальных битв. Города сотрясались массовыми забастовками. Затем начались выступления в деревне. В 1935 году «Пеноцентрас» («Молокоцентр»), который монопольно осуществлял закупку молочной продукции в деревнях, одним махом в три раза (!) снизил закупочные цены. Это вызвало стихийные крестьянские выступления. При усмирении забастовок в Сувалкии полиция расстреляла трех человек, нескольких тяжело ранили (два из них умерли в больнице). Потом еще шестерых организаторов забастовки казнили. В тюрьмах оказались сотни участников восстания. Вскоре от забастовок крестьяне перешли к бунтам. Поджигались административные здания и полицейские участки. В местечке Гражишкяй даже был атакован полицейский участок, освобождены задержанные. За этим последовала карательная акция полицейских подразделений, в результате которых были убитые и раненые, но у властей все же хватило ума не устраивать массовые казни и экзекуции. В следующем 1936 году в Сувалкии продолжались крестьянские бунты. Но режим устоял, хотя жестоко и преследовал бунтарей. За участие в «Сувалкийских событиях» пред судом предстали 938 человек. 5 лидеров восстания были расстреляны, были вынесены 13 пожизненных приговоров, 456 человек бросили в тюрьму. Одновременно правительство пыталось соединить кнут с пряником, пойдя навстречу ряда требований крестьян. Была предоставлена отсрочка по оплате налогов, на 10% снижен земельный налог, повышены цены на закупку сельхозпродукции.
Но если село несколько успокоилось, то теперь ожесточенная борьба развернулась в городах. Летом 1936 года всеобщая забастовка охватила Каунас. И в дальнейшем забастовки и манифестации не прекращались. Антиправительственные митинги нередко кончались столкновениями с полицией, были убитые и раненые. Власти отвечали репрессиями. Поскольку мест в тюрьмах не хватало, был создан новый концлагерь в местечке Димитравас, где когда-то находилась усадьба графа Дмитрия Зубова. Тем не менее, забастовки действительно привели к повышению зарплаты рабочих на 10-15 %. Впрочем, рост цен буквально сразу же «съел» все прибавки.
За всё время существования Первой Литовской республики по политическим статьям осудили 3 096 человек.
Жизнь маленького человека в маленькой стране
Но помимо политической борьбы в маленькой стране продолжалась обычная жизнь маленьких людей со своими маленькими радостями. Жизнь в Каунасской Литве была довольно тяжелой и бедной. Экономика страны была отсталой. В годы независимости Литва стала страной мелкой промышленности. Как признает официальная история, «росло количество предприятий, однако уменьшалось число работающих на них рабочих»[9].
Из крупных предприятий в Литве действовала табачная фабрика «Континенталь», чулочная «Котон» и спичечная Крейгера. Основными промышленными предприятиями в столичном Каунасе (а на этот город приходилось половина промышленного потенциала республики) были заводы «Металас» (то есть «Метал», бывший проволочно-гвоздильный), «Нямунас» (бывший завод земледельческих орудий и машин), изготавливавшие для внутреннего рынка гвозди, проволоку, болты, шурупы, детали несложных сельскохозяйственных машин и орудий. В Шяуляе действовали три кожевенные фабрики. Было несколько предприятий деревообрабатывающей промышленности, предприятия по переработке мяса и молока, мукомольная, плодоовощная, табачная фабрики. В 1924 году в Литве было 5 402 промышленных предприятия. Более 500 рабочих было занято лишь на одном, от 200 до 5 тыс. — на 11 предприятиях, от 50 до 200 — на 72, от 15 до 50 — на 263, от 10 до 15 — на 665, от 2 до 10 — на 3 390. Всего в промышленности, по данным на 1 января 1939 года, были заняты 24 636 рабочих. Кроме того, работало около 22 тыс. ремесленных мастерских, использовавших труд одного рабочего или существовавших за счет труда хозяина и членов его семьи. За два десятилетия существования Каунасской Литвы были построены некоторые новые, весьма крупные по литовским масштабам, предприятия. Так, появились мясокомбинаты, молокозаводы, сахарные предприятия, ликеро-водочные и табачные фабрики, наконец, шведами была построена бумажная фабрика.
По производству и потреблению электроэнергии Литва занимала одно из последних мест в Европе (всего 80 млн кВтч в 1940 году). Лишь 19 % литовцев знали, что такое электричество. Керосиновые лампы считались показателем среднего достатка. Урожайность зерновых составляла немногим более 9 ц/га. В лучший период 1938/39 г. Литва произвела мяса (в убойной массе) 180 тыс. т, молока — 1240 тыс. т на 4430 тыс. га сельхозугодий. От одной коровы в среднем в год надаивалось 1400 кг молока. На мировом рынке Литва была поставщиком сельскохозяйственной продукции. Так, страна была третьим по величине производителем и экспортером льна на мировом рынке (экспорт льна составлял около 30 процентов от всей доли экспорта). В целом в 1930 году (перед экономическим крушением Великой депрессии) экспорт скота и продуктов животноводства составил 54% по отношению ко всей экспортной продукции Литвы. Экспорт Литвы был в основном ориентирован на две страны: Германию и Англию. Еще в 1930 году Германия забирала 60% литовского экспорта. После прихода к власти Гитлера Германия перестала быть основным покупателем литовской сельхозпродукции. При этом Литва так и не смогла найти замену Германии. В результате экономика рухнула еще более, превзойдя даже уровень падения времен Великой депрессии.
Как видим, страна не отличалась промышленным развитием, а сельское хозяйство имело лишь внутреннее значение. Если Латвия поставляла на внешний рынок свой бекон, то Литва и это не могла предложить миру. Таким образом, Литва вроде бы была европейской страной, но с другой стороны ее вообще мало кто знал за пределами Балтийского региона.
Правительство Сметоны пыталось привлечь к развитию страны иностранный капитал. Некоторые успехи в этом деле имелись. Однако все портило то, что вопрос допуска или недопуска той или иной кампании определял сам президент и (точнее) его окружение. Например, шведский капитал в этой балтийской стране был представлен в основном спичечной фабрикой Ивара Крейгера, о котором уже говорилось в предыдущих главах. В 1930 году правительство Сметоны продало монопольное право на производство спичек Шведскому спичечному тресту Крейгера. Но его предприятия не давали литовцам никаких доходов, зато заставляли их переплачивать за свою продукцию. Этот Крейгер, прозванный литовцами «Краугерис» («кровопийцей»), пользуясь приближённостью к властным кругам, стал монополистом в производстве спичек во всей стране. «Краугерис» довёл стоимость коробка до цены, равной стоимости одного литра молока. Крестьяне уже не могли покупать его продукцию, и вернулись к старым кресалам с трутом. Вскоре литовцы нашли еще один выход из положения - контрабандисты стали массово завозить в страну дешевые, стоимостью в коробок спичек, зажигалки из Восточной Пруссии. Это вызвало недовольство кампании Крейгера, понесшей убытки. Правительство стало на сторону Крейгера, издав запрет на использование зажигалок. Таможенники изымали зажигалки у возвращающихся из-за границы как будто это было оружие. Прилюдно пользоваться зажигалкой стало просто опасно. В результате литовцы вновь стали использовать литовские спички шведской кампании, обогащая Швецию и «кровопийцу» Крейгера. Кстати, очень дорого в Литве стоили табак и алкоголь, при этом правительство всячески боролось с выращивание самосада и самогоноварением, сажая за это в тюрьму.
А в целом в Литве почти 100% мощностей по производству электроэнергии принадлежали Бельгии, бумажная промышленность и полиграфия на 80-90% принадлежали Швеции (оставшаяся часть приходилась на долю Англии и Голландии), текстильную промышленность и банковское дело монополизировала Америка.
Как и у своих соседей по Прибалтийскому региону, экономика Литвы управлялась государством, точнее, небольшой группой лиц, связанной знакомством со столпами республики, а чуть позже, с декабря 1926 года, с вождем Антанасом Сметоной и его приближенными. Разумеется, никаких свободных рыночных отношений в Литве не существовало. Но надо отдать должное литовскому вождю – в основном он предпочитал не вмешиваться в хозяйственные дела.
Попытка бороться с экономическими трудностями не имела ничего общего с законами свободного рынка. Так, например, когда Германия запретила импорт литовских товаров на немецкую территорию, в том числе продажу гусей из Литвы, то вождь Сметона и его правительство постановили, что все госслужащие и бюджетники должны раскупить этих гусей. Количество приобретённой птицы должно было определяться в соответствии с месячной зарплатой согласно определенной разнарядке. Человек мог получить следующую выплату жалования лишь при условии предоставления специальной квитанции о покупке гусей. Такими совсем не рыночными мерами удалось избежать уничтожение этой партии гусей.
Остановить кризис сельского хуторского хозяйства такие меры не помогли. Всего за годы стагнации разорилось более 4 тыс. хозяйств. За 1935 – 1939 гг. прекратили существование ещё 6 956 мелких хозяйств. Численность сельских безработных достигла поразительной цифры - 200 тыс. человек. Жизнь села была нелегкой. В Литве насчитывалось 877 врачей, но из них 355 работали в Каунасе. Деревня медицинскую помощь почти не знала. Туберкулез и трахома (заболевание глаз, вызывающее слепоту), были бичом литовской глубинки. Едва ли не каждая крестьянская семья имела родственников, больных туберкулезом или слепых от трахомы. Бывший президент Литвы Гринюс, врач по образованию, сообщил результаты своего обследования 150 крестьянских хозяйств. По его данным, 76% обследованных крестьян носят деревянные башмаки, 2% - кожаные ботинки. Только 1% женщин носит ночные рубашки, 19% женщин не употребляет мыла. Паразиты имеются в 95 семьях из 150. Мясо ежедневно едят 2% обследованных, четыре раза в неделю - 22%, реже - 37%, остальные совершенно его не едят. 19% детей умирают, не достигнув года. Тот же Гринюс в статье, опубликованной в газете «Lietuvos zinios» (Литовские вести) за 25 января 1940 года, сообщал, что в Литве 150 тысяч больны туберкулезом. Около 80 % детей больны рахитом. Соответственно, смертность в Литве превышала рождаемость и, если так продолжалось бы, то через 150 лет литовский народ должен был вымереть[10]. Правда, демографическая ситуация в Литве была лучше, чем у соседей по региону, и население страны пока возрастало. Литовский географ Казис Пакштас выпущенной в 1929 году книге «Политическая география республик Балтии», основываясь на тогдашних демографических тенденциях, прогнозировал, что в 2010 году в Литве будет жить от 5 (на территории без оккупированного тогда Польшей Вильнюсского края) до 8 миллионов (на территории по договору с Советской Россией от 12 июля 1920 г.) людей[11].
В целом, по подсчетам крупного экономиста Колина Кларка, создателя экономической концепции валового национального продукта (ВНП), Литва за период с 1925 по 1934 гг., по показателю среднего реального подушного дохода на одного занятого жителя уступала Египту, Южной Африке, французской колонии Алжир, а также Румынии и Болгарии. Но при этом все статистические показатели страны значительно улучшало наличие захваченного в 1923 году Клайпедского края, части немецкой Восточной Пруссии.
Такое положение экономике напрямую отражалось на социальном развитии страны. Хотя формально в Литве существовал 8-часовой рабочий день, но хозяева находили массу возможностей его удлинить. Даже в официальных изданиях публиковались сведения о 12-часовом рабочем дне, при том, что рабочие получали зарплату как за 8 часов работы.
Бремя налогов в довоенной Литве было тяжелым – государство перераспределяло около трети годичного совокупного национального дохода. По сравнению с другими европейскими странами, тогдашняя Литва относилась к числу тех, в которых налоговое бремя было особенно большое. В среднем каждый житель платил 135 литов налогов в год (почти втрое больше, чем при царе). И это – без учета «Вильнюсского займа» и подобных добровольно-принудительных выплат.
В довоенной Литве социальное страхование находилось в зачаточном состоянии. Не существовало ни оплачиваемого отпуска, ни отпуска по беременности и родам. А пенсионеров не было и 10 тысяч. Это были отставные чиновники и военные.
Острейшим был жилищный вопрос. Ставший столицей (пусть официально считавшейся «временной») Каунас пережил бурный рост населения. По сравнению с довоенным временем оно удвоилось, достигнув 150 тысяч человек. При этом особого строительства жилья не происходило. Как писал в русской эмигрантской газете «Руль», (принципиально называвший город Ковно), журналист Борис Оречкин, «неудивителен, поэтому, тот жилищный кошмар, который представляет собой Ковно: все квартиры реквизированы, и во всех реквизированных квартирах живут люди, в количествах, превышающих скромные требования самых элементарных жилищных удобств. За квартиру в одну – две комнаты, ковенцы готовы платить и платят по нескольку сот долларов одного лишь отступного. И все-таки квартир не получают»[12]. В квартиры были превращены даже бывшие общественные бани, как жилье использовались также некоторые казармы и казематы Ковенской крепости. Половина домов в Каунасе не имела водопровода, ¾ улиц были лишены канализации, и половина их не была замощена. Зато в городе строились весьма солидные здания, принадлежащие монополистическому «Молокоцентру», Союзу Стрелков, Военному музею имени Витаутаса Великого, и пр. В дальнейшем в Каунасе были построены, наряду с монументальными сооружениями, также и относительно доступное жилье. Но в целом жилищный вопрос оставался одним из самых острейших вплоть до конца Каунасской Литвы. При этом Каунас застраивался без всякого плана, в результате чего сложилась весьма хаотическая застройка города, в котором лачуги и современные здания в стиле модерн соседствовали друг с другом.
Слабое развитие промышленности приводило к тому, что обеспечить свободные руки работой было сложно. При этом на селе также скопилась масса сельских безработных. Массовая безработица была постоянным фактором все годы существования Каунасской Литвы. Частично выход из положения давал испытанный рецепт – эмиграция. Правда, уехать за океан в США, где уже проживала крупная литовская диаспора, стало затруднительно. В США после Первой мировой войны литовцы оказались отнесенными к категории «нежелательных иностранцев», (то есть их не относили к лицам европейской расы). Для выходцев из Литвы иммиграционным законодательством США в 1921 и 1924 гг. была установлена квота: не более 384 человека в год. Впрочем, до принятия этих дискриминационных законов в США сумели перебраться более 20 тысяч выходцев из Литвы. Зато свободным оставался путь в Латинскую Америку. И тысячи литовцев отправились в Аргентину, Бразилию, Уругвай, Чили. А всего в 1920-1940 гг. из Литвы официально эмигрировало 102,4 тыс. человек[13] (5 % населения). Из них переселились в США - 30 869, в Бразилию - 24 982, в Аргентину - 16 744, в Канаду - 7 942, в ЮАР - 7 215, в Палестину - 5 008, Уругвай - 4 437, другие страны - 5 264[14]. Помимо заокеанской эмиграции, большой размах приняла сезонная эмиграция на сельскохозяйственные работы в Восточной Пруссии и Латвии.
Массовая эмиграция оказалась весьма полезной для режима. Уезжали самые активные, инициативные люди, которые могли быть у себя на родине бунтарями. Сокращалась безработица. Правительство Литвы времен диктатуры Сметоны даже планировало масштабное переселение литовцев в пустынные территории в Южной Америке и Африки. Властей предержащих республики не смущал тот факт, что ассимиляция литовцев на новой родине шла стремительно. Показательно, что в США в 1930 году литовцев насчитывалось 459 тысяч, то в 1940 году – 394 тысячи! Родившиеся за океаном дети литовцев в большинстве своем не считали себя литовцами.
Главным же плюсом эмиграции для литовских властей было то, что эмигранты переводили родственникам на родине денежные отчисления. До 10 % доходной части бюджета Литва имела именно от эмигрантов. Пятьдесят миллионов лит, выпущенных в обращение литовским банком, обеспечены больше, чем пятью миллионами долларов. Из них 2 миллиона золотых рублей были в свое время получены по мирному договору с советским правительством, а остальная сумма покрыта наличной американской валютой, в основном из долларов, присылаемых на родину эмигрантами. В результате стало возможным своеобразное экономическое чудо: твердая литовская валюта – лит, и бездефицитные бюджеты в малопроизводящей стране. Правительство было заинтересовано и далее использовать капиталы эмигрантов. Было разрешено возвратившимся эмигрантам, даже не восстановившим литовское гражданство, приобретать землю и другое недвижимое имущество, следовали призывы к состоятельным эмигрантам инвестировать свои капиталы в промышленность Литвы. В тогдашней литовской литературе, в частности, у сатирика Пятраса Цвирки, постоянными персонажами являются приехавшие в Литву «американцы» с большими деньгами при громадном апломбе, отсутствии ума и всякой культуры. Реэмигрантов было не так уж и много, к тому же многие из них в дальнейшем все – равно вернулись в страны проживания. Тем не менее, капитал эмигрантов, их знания и навыки, полученные за рубежом, помогали литовскому государству держаться на плаву.
Двое летчиков из числа американских литовцев – С. Дарюс и С. Гиренас в 1933 году попытались совершить беспосадочный перелет из Нью-Йорка в Каунас на самолете с названием «Литуаника». Пролетев большую часть маршрута, «Литуаника» потерпела аварию в восточной части Германии. Оба пилота погибли. Но этот неудачный полет в Литве стал символом достижений литовского народа. Особенно подчеркивалось единство литовцев Литвы и литовцев, живших за границей.
Самым же великим вкладом эмигрантов стало появление в Литве баскетбола, который ныне для литовцев – часть национальной культуры, почти религия. Напомним, что баскетбол (в Литве его нередко называют «крепшинис») появился в самом конце XIX столетия в США, откуда вскоре попал в Европу. В Петербурге спортивный клуб «Маяк» начал культивировать игру в баскетбол, и в 1908 году провел дебютный турнир. Среди игроков «Маяка» были литовцы братья Динейки. Впрочем, все же баскетбол пришел в Литву непосредственно из Америки. Среди литовцев, прибывших из США, были и игроки в эту новомодную игру. Они и заразили баскетболом литовцев. В 1937 году в Риге состоялся «Евробаскет» (чемпионат Европы по баскетболу), в нем участвовали 8 стран, и который литовцы триумфально выиграли. Правда, триумф был немного подпорчен одним обстоятельством – чемпионский спортивный кубок был украден из гостиницы, в которой размещались спортсмены.
В следующем 1938 году женская сборная страны по баскетболу взяла серебро на чемпионате Европы.
Как страна-победитель, Литва стала готовиться к проведению чемпионата у себя. Несмотря на огромные финансовые затраты, литовское правительство в ударные сроки построило баскетбольный Дворец спорта, вмещающий 11 тыс. зрителей. В мае 1939 году на Евробаскете команда Литвы, которая состояла в основном из литовских американцев, с минимальным перевесом в одно очко победила Латвию, взявшую «серебро». Американский литовец Фрэнк Любин стал первым чемпионом Европы по баскетболу.
Следует заметить, что победы баскетболистов были единственными успехами литовских спортсменов в период первой независимости. Литовские сборные участвовали в Олимпийских играх 1924 и 1928 гг, но не завоевали ни одной медали. По финансовым соображениям Литва не участвовала в Олимпиадах 1932 и 1936 гг. Литовские баскетболисты принесли Литве авторитет в мировом спорте.
Но все же главной проблемой Литвы между мировыми войнами, как и у других лимитрофов, были национальные проблемы.
«Облитовливание» литовцев
Процесс «релитуанизации» (то есть возвращения литовской идентичности) отличался особыми сложностями, которых не было у эстонцев и латышей. Речь идет о том, что осознание себя литовцем и владение языком не мешало иметь польскую или (в Мемельском крае) немецкую идентичность. Над Литвой довлела великая историческая традиция совместного с Польшей существования в виде Речи Посполитой. По этой причине, как упоминалось ранее, среди полностью ополяченной по языку и культуре аристократии преобладали стремление к восстановлению этой старой Польши, составной частью которой непременно должны стать этнические литовские земли. Интеллигенция и средние городские слои в основном были сторонниками краёвцев. Старая формула – «Gente Polonus, Natione Lituanus» (поляки литовского рода) не потеряла своего значения. В этом смысле литовским этническим националистам, которые также опирались на историческое наследие ВКЛ, было весьма сложно противостоять и тем более честно конкурировать с общепольским патриотизмом многих этнических литовцев.
Показательно судьба братьев Станислава и Габриэля Нарутовичей. Они родились в Ковенской губернии, в городе Тельши (Тельшай) в старинной, известной с 1413 года литовской дворянской семье, полностью ополяченной на протяжении многих поколений. Отец братьев был участником польского восстания 1863 года. Но вот его сыновья пошли по разным дорогам. Станислав, женатый на двоюродной сестре Юзефа Пилсудского, примкнул к литовскому движению. Он участвовал в Великом Виленском сейме 1905 года, на котором предложил разделить помещичью землю между крестьянами (удивительное предложение от помещика). В 1918 году Станислав Нарутович, ставший уже Станиславосом Нарутавичюсом, был членом Тарибы и участвовал в подписании декларации независимости Литвы. Правда, в дальнейшем он отстранился от политики, в независимой Литве занимался юридической практикой. 31 декабря 1932 года, за несколько минут до наступления нового года, Станислав застрелился под влиянием депрессии.
Его младший брат Габриэль был сторонником восстановления Польши. В 1922 году именно Габриэль Нарутович был избран парламентом первым президентом Польши. Правда, президентом он пробыл только 5 дней. Поскольку его избрание в парламенте произошло только при поддержке от депутатов от национальных меньшинств Польши, в первую очередь украинцев и евреев, то Нарутовича объявили предателем нации. И он был застрелен польским ультранационалистом.
В таких условиях власти Литовской республики, продолжая считать себя единоличными наследниками Великого княжества Литовского, в основу государственной идеологии положили язык. Как ни парадоксально, именно с языком литовских «нациестроителей» было особенно сложно. Литовцы по-прежнему говорили на своих диалектах, среди аристократии и среднего класса сохранял сильные позиции польский язык. Большинство литовцев к началу существования республики получили образование в русских школах на русском языке. В довершение всего литовцы старшего поколения усвоили письменность на кириллическом алфавите литовского языка. По-прежнему многие литовцы, пишущие латинским алфавитом, применяли польский вариант написания букв. Хотя в окончательном варианте литовская грамматика и нормы литовского литературного языка были окончательно разработаны Йонасом Яблонскисом (Иваном Яблонским) в начале XX века, и только в 1925 году им был издан «Учебник литовского языка» («Lietuvių kalbos vadovėlis»), именно его вариант литовской грамматики стал официальным. Самому Яблонскису приходилось переводить с диалектов литературные произведения литовских писателей, творивших всего лишь полтора-два десятилетия назад. (Неизвестно, как бы отнеслись сами писатели к «переводу» своих произведений на нормативный Яблонскисом язык). Все время существования Каунасской Литвы учеными мужами и политиками проводились различные филологические эксперименты по созданию «чистого» литовского языка, свободного от иноязычный заимствований. В результате многие интернациональные слова были заменены литовскими вариантами. Даже такие слова, как прогресс, театр и даже баскетбол получили «чисто литовские» названия.
Как уже говорилось, по официальным данным литовцы составляли 84 % населения республики. Разумеется, эти цифры являются преувеличенными, хотя литовцы все же составляли большинство. Но вот идентичность далеко не у всех была литовской. Показателем особенности этнических процессов в республике может считаться этническое и политическое развитие столицы – Каунаса. Напомним, что в 1897 году в российской Ковне литовцы составляли только 6, 6 % жителей. В результате бурного роста города перед первой мировой войной доля литовцев стала увеличиваться. По данным 1923 года, количество людей говоривших в Каунасе на литовском языке резко увеличилось и составило четвёртую часть населения города, при том что литовцами назвали себя 58,97 % (54 520) жителей города. Но незадолго до проведения переписи, летом 1921 года, прошли выборы в городское самоуправление. И большинство получили кандидаты из Польского списка – 19 мандатов (34%), из 56 всех мандатов. При этом поляки прошли и по другим спискам. Кроме того, в самоуправлении оказалось много евреев, представлявших собой, впрочем, представителей различных литовских партий. Таким образом, столпы новой республики могли повторить фразу Массимо д’Адзельо, итальянского политика времен объединения Италии – «мы создали Италию, осталось создать итальянцев». В Литовской республике надо было создать литовцев, по крайней мере, из католиков, говорящих на балтских диалектах.
В результате в основу формирования государства легли сохранение и навязывания нелитовским гражданам культурно-языковой литовской среды. Основные методы достижения этого были просты – обеспечение абсолютного преобладания литовского языка путем внедрения его во все сферы общества и подавление языков и культуры этнических меньшинств. Так стремились действовать и парламентские правительства и диктатура Сметоны. Начиная с 1927 года, вводилось правило указывать национальность учеников. Если один из родителей ученика был литовской национальности, то ученик автоматически считался литовцев и направлялся в литовскую школу. И только принятия таких правил, в 1928 году было провозглашено всеобщее школьное образование. Это было очень актуально, ведь 60% детей школьного возраста оставались вне рамок образовательных институтов. И, как ни странно, это благое правительственное решение вызвало конфликт с католической церковью, стремящейся придать школам чисто католический характер. Проповедуемый правительством литовский национализм с его культом ВКЛ означал позитивное отношение к периоду язычества и к подчеркиванию роли католической церкви в ополячивании литовской элиты вступал в противоречие с установками католиков.
В силу многих сложностей как экономического, так и политического характера, образование в Литве отнюдь не отличалось высоким уровнем. Так, в 1934—1935 гг. в стране имелось всего около 100 дошкольных учреждений, охватывавших 4 298 детей. Начальными школами, в количестве 2 556, было охвачено 268 658 детей. Средних общеобразовательных школ было 107 с 21 447 учащимися. Средняя школа была платной и состояла из двух ступеней: прогимназии (неполная) и гимназии (полная средняя школа). Большое внимание в школах уделялось преподаванию католического Закона Божьего, а также утверждению посредством образования литовского национализма. С этой целью огромное внимание уделялось весьма тенденциозно излагаемой истории. Литовские школьники заучивали наизусть имена средневековых князей (точнее, их «литуанизированные» имена – Миндаугас вместо Миндовга, Витаутаса вместо Витовта, и т.д.), даты их правления, битвы и прочие «великие события».
При этом многие школьники бросали школу. Так, в 1938 году четвертый класс столичных каунасских школ закончили всего 10% от первоначальной численности учащихся. В других литовских городах ситуация была аналогичной. Многие получившие диплом об окончании учебного заведения были функционально неграмотными, то есть могли написать свое имя и читать вывески, но были не способны усвоить сложный текст.
В высших учебных заведениях тоже имелись проблемы. В 1934-35 гг. в 8 учительских семинариях обучалось 496 учащихся, в прочих высших учебных заведениях — 4 355, которые распределялись следующим образом: университет в Каунасе — 3 709 человек, в сельскохозяйственной академии — 226, в коммерческом институте — 154, в консерватории — 215, на высших курсах физкультуры — 51. В принципе, это не такие уж маленькие цифры, но учтем, что задачей учебных заведений всех уровней было стремление заставить учащихся говорить по-литовски. Поэтому реальный образовательный уровень выпускников был весьма невысоким.
В целом в предвоенные годы в Литве на 1 тысячу человек приходилось 64 человека со средним и неполным средним образованием и 2 человека с высшим. Треть населения в возрасте от 9 лет и старше в Литве была безграмотной.
Для национального сплочения режим не без успеха пытался использовать великое историческое прошлое ВКЛ, которое было объявлено собственностью исключительно литовцев. В 1930 году с невероятной пышностью отмечалось 500-летие смерти князя Витовта. Как раз тогда Витовт был официально объявлен Витаутасом Великим. В Каунасской Литве, в условиях различных проблем с Ватиканом и католической церковью, возникла сохраняющаяся и в наши дни традиция давать детям имена не только из католических святцев, но и имена, которые носили языческие князья, а также имена древних богов и богинь. В результате имена Витаутас, Миндаугас, Альгирдас, Кестутис, являются самыми распространенными у мужчин. Многие литовки носят имена языческих богинь и фольклорных персонажей – Лайма, Милда, Юрате. Вошли в моду имена со значением на литовском языке – Гинтарас (янтарь), Аушра (заря), Аудра (буря), Вайва (радуга), Рамуне (ромашка), Рута (цветок руты), и пр. Большинство литовцев, впрочем, сохраняли христианские имена.
В Литве для пропаганды национализма была задействована, прямо как в СССР, и монументальная пропаганда. В 1928 году во временной столице был открыт памятник Свободе (Laisves paminklas). 23 ноября 1934 года, в день 16-й годовщины создания литовской армии, в центре Каунаса был установлен монумент «Погибшим за свободу Литвы». Это сложенная из камней четырёхугольная пирамида с вечным огнём внутри, напоминающая скорее языческое капище. Здесь погребли останки Неизвестного солдата. В 1936 году, в период продолжения празднования 500-летия смерти Витаутаса (будем теперь называть его так) в Каунасе русский архитектор Владимир Дубенецкий построил Военный музей имени Витовта Великого монументальное здание в стиле ар-деко. Им же были построена гостиница «Lietuva». Таким образом, литовские деятели могли смело говорить: «Литва – это европейская страна! У нас есть все, что свойственно европейским странам, даже военный музей и памятник Неизвестному солдату. И как в Америке, есть статуя Свободы»!
Любые скептические замечания в адрес великого прошлого Литвы карались на основании законов. Так, 8 февраля 1934 года президент А. Сметона выдал закон «О защите нации и государства», предусматривающий суровые наказания за «хулу на литовскую нацию», осквернение национальных символов.
В Литве в Каунасскую эпоху возникло то массовое культурное явление, которое окончательно сделало литовцев прибалтами, сблизив их с соседями по региону. Речь идет о певческих праздниках. Если в Эстонии и Латвии традиции песенных праздников сложились еще в XIX веке, то в Литве подобных мероприятий еще не проводилось. Причина понятна: в протестантских Эстонии и Латвии еще со времен Реформации существовала традиция коллективного исполнения псалмов и религиозных гимнов. Сами песенные праздники родились именно как религиозные мероприятия. В католической Литве традиций коллективных массовых песнопений не существовало. Но литовцы быстро усвоили традицию праздника. Трижды – в 1924-м, 1928-м и 1930-м – в Каунасе проводился праздник песни, привлекшие тысячи человек. Третий праздник песни проходил в рамках мероприятий приуроченных к 500-летию смерти Витовта. Всего 9 тыс. певцов и 200 хоров приняли участие в празднике, установив своего рода рекорд.
И, наконец, для формирования и сплочения нации всячески раздувался Виленский вопрос. Для поддержания постоянной национальной экзальтации все правительства республики использовали конфликт с Польше из-за «Вильнюса» (как в Литве официально именовался находящийся с 1920 года под польской властью город Вильно). Виленский вопрос действительно сплачивал литовцев, но породил множество конфликтов не только с Польшей, но и с этническими меньшинствами республики. В зависимости от того, какую позицию в вопросе «Вильнюса» займет то или иное меньшинство, и осуществлялась правительственная политика в отношении меньшинств.
Литовские нелитовцы
Литва, как и во все времена существования, оставалась многонациональной. Хотя согласно официальным данным, количественно все национальные общины уменьшились. Так, евреи составляли – 7,6% (153,5 тыс.), поляки – 3,2% (65,6 тыс.), русские – 2,5% (50,5 тыс.). Фактически их всех было больше, поскольку во время проведения переписи 1923 года литовцем записывали любого, кто сможет ответить на вопрос по-литовски. В инструкции Центральной комиссии по проведению переписи предписывалось тщательно провести отбор заведующих ими и переписчиков, чтобы этнические меньшинства не пытались завысить количество своих членов. В результате представителей нацменьшинств записывали только имевших литовское гражданство. Остальные были причислены к иностранцам. Многие русские, эвакуированные из литовских губерний еще в 1915 году, в силу хаоса революции и Гражданской войны вообще могли вернуться на свою малую родину только в 1923-24 гг. И в результате у себя дома оказались иностранцами. Но, как и в других лимитрофах, экономическое и культурное значение нацменьшинств было несравненно более значимым, чем их численностью.
Литовские деятели пытались самыми различными способами ограничить влияние национальных меньшинств. Как уже отмечалось выше, представительство евреев, поляков и русских всячески ограничивалось в результате различных предвыборных махинаций.
В Каунасской Литве проживало немалое количество белорусов. Впрочем, непосредственно белорусами по переписи 1923 года назвали себя 4 400 человек (0,2% населения). Основная масса литовских белорусов, большинство из которых исповедовало католичество, считали себя поляками, литвинами (и потому были записаны как литовцы) и просто «тутейшими» (и их тоже учли как литовцев). Но поскольку литовские власти не теряли надежду вернуть себе Вильнюсский край в пределах прежней Виленской губернии, в которой больше половины населения составляли белорусы, то они стали заигрывать с белорусскими националистами. В первом составе литовского правительства даже появилось министерство белорусских дел, а в армии начали создавать боевые подразделения из белорусов. В 1920 году даже был заключен «договор» между только что возникшей Литвой и уже не существующей эфемерной Белорусской народной республикой. Впрочем, поражение в борьбе за Вильну привело к тому, что белорусскую карту власти Каунасской Литвы перестали использовать. Большинство белорусских организаций были закрыты, министерство по белорусским делам упразднено.
Русские в Каунасской Литве, как и во всех лимитрофах, были разделены на ряд групп, которые больше враждовали друг с другом, чем пытались помогать соплеменникам. В Литве не было русских территорий наподобие Печорского края или Пыталова. Но русскую жизнь осложняло то, что среди русских Литвы больше половины, точнее, 63% от общего числа русского населения, имевшего гражданство, составляли старообрядцы. Их перепись 1923 года насчиталась 31 778 человек. Они сохранили свою конфессионально – этническую самобытность и собственную церковную структуру, в которой насчитывалось около 50 приходов. Но в целом они жили замкнуто, с недоверием относясь к «никонианцам» - русским, исповедующим православие и проявляя лояльность властям республики.
После войн 1914-20 гг. численность русского населения в Литве сократилась наполовину, большинство русских школ и культурных заведений были закрыты еще при немецкой оккупации в 1915 году. Примерно половина русских, проживавших в литовских губерниях к 1914 году, не смогла вернуться на родину. Да и то, как отмечалось, по возвращению многие вдруг оказались иностранцами.
Белых эмигрантов в Литве осело довольно мало, никакого организованного очага белых не возникло.
Объявленные иностранцами и белые эмигранты жили в сложных условиях. Они должны были ежегодно продлевать временное разрешение на проживание и трудоустройство от МВД (это обходилось им в 60 литов). От них требовалось сдавать (платно) особые экзамены по литовскому языку, причем реальная степень владения порой намеренно не учитывалась литовскими комиссиями. Между тем, несдача экзамена могла привести к потере рабочего места. Власти республики всячески пытались не допустить создания русской организации, способной объединить всю русскую общину. Так, был запрещен «Союз взаимопомощи бывших офицеров и инвалидов». Поскольку в этом Союзе состояли ветераны первой мировой войны из числа всех русских групп Литвы, а также (что было самым опасным с точки зрения властей) служившие в русской армии литовцы, то эта чисто благотворительная организация была немедленно запрещена.
В целом русская община в Литве хоть и не процветала, но, по крайней мере, не подвергалась особо сильным притеснениям. Выходило множество (около 50 наименований) периодики на русском языке: «Свободное слово», «Экономическая жизнь Литвы», «Новые дни», «Русский календарь», «Наша жизнь», «Заря», «Голос Литовской православной епархии» и другие.
Католическая церковь Литвы все же опасалась конкуренции со стороны русского православия. Впрочем, и вполне светские деятели республики опасались, что православные великорусы и белорусы страны не поддадутся литуанизации. В силу этого начались нападки на православие в газетах. Имело значение и то обстоятельство, что православная церковь в литовских землях была вполне богата. Перед Первой мировой войной в пределах будущей Литовской Республики находилось 48 православных приходов, три монастыря, а также 18 военных церквей и 41 филиал (часовни школ, больниц, тюрем, кладбищ), всего 110 церквей. Православным храмам принадлежали земельные угодья, леса, озёра, мельницы и т.п.. В церковный комплекс, кроме самого храма, обычно входили различные жилые и хозяйственные строения[15]. Разумеется, это был слишком сладкий пирог, что бы от него отказываться. Правительство Литвы постановило передать католической церкви те православные храмы, которые ранее, до реформ М. Н. Муравьева были католическими. При этом, разумеется, было намерено забыто то обстоятельство, что Муравьев передал православным только те католические храмы, которые исторически возникли как православные. Впрочем, власти бесцеремонно передали католикам и 17 православных храмов, никогда прежде не принадлежавших католикам. Так, бывший православный собор Петра и Павла в Каунасе, построенный на добровольные пожертвования православных верующих, превратился в католический собор св. Михаила. 13 православных церквей было просто разрушено.
В православных видели «шпионов» Кремля. Один из католических священников писал в департамент вероисповеданий: «Не меньше был бы грех перед нацией, если бы кто-то взялся и помог малому числу православных дать церковь и попа, который бы действовал среди литовцев, распространял православие, готовил шпионов для Москвы - врагов и недругов («няприетелю») Литвы. Такая работа ежедневно напоминала бы местным жителям ту кровавую обиду, которой порабощали и мучили Литву столько лет москали»[16]. Впрочем, большинство литовцев того времени кровными врагами считало евреев, поляков и немцев, и в основном отношение к русским православным было нейтральным.
На территории Литвы, как, впрочем, и других лимитрофов, не возникло очага русской белой эмиграции. Но некоторые русские, уроженцы глубинной России, обрели в Литве свою новую родину. Так, видный русский философ Лев Карсавин, высланный из советской России, по приглашению своего бывшего студента Вольдемараса, приехал в 1927 году в Литву и занял кафедру профессора всеобщей истории университета в Каунасе. Отличавшийся способностями полиглота, Карсавин не только стал читать лекции по-литовски, но и написал солидные научные труды «Теория истории» (1929), фундаментальное пятитомное исследование «История европейской культуры» («Europos kultūros istorija», 1931—1937), несколько десятков статей по средневековой философии и теологии в «Литовской энциклопедии» («Lietuviškoji enciklopedija»). Собственно, Карсавин стал создателем исторической науки в Литве. До этого исторические труды на литовском языке были не более чем тенденциозными переводами с польского, русского и немецкого языков, носившими упрощенно-патриотический характер.
Перебрался в Литву и художник Мстислав Добужинский, вспомнивший о своем происхождении от литовского шляхетского рода. В Литве он создал свою частную школу живописи, преподавал в Каунасской художественной школе, был главным художником Литовского государственного театра. Впрочем, в 1935 году, прожив в стране 6 лет, Добужинский навсегда уехал из Литвы. Никаких политических проблем в этом не было. Он так жаловался в письмах парижским друзьям: «Я очень тоскую по Парижу и все еще не могу привыкнуть к Каунасу… Провинция все же иногда очень действует на нервы! Здесь просто скучно»[17].
Архитектор Владимир Осипович Дубенецкий реставрировал музыкальный театр в 1925 г., а также построивший здание гостиницы «Lietuva»,
Для литовских националистов особую неприятность представляли школы нацменьшинств, отличавшиеся к тому же высоким качеством образования. Литовский язык, который только-только приобрел свои литературные нормы, не мог конкурировать с русским и польским языками. В таких условиях, в обход статей 73 и 74 Конституции, обеспечивающие национальным меньшинствам школу на родном языке, не говоря уже оставшимся на бумаге закона 1922 года закона о начальной школе, литовские власти стали проводить политику откровенного подавления обучения на всех языках, кроме литовского. При этом отношение к различным этносам (и их школам) было различным.
Наименьшие проблемы у правительства возникали с русскими школами. Правда, к неудовольствию правительства, многие евреи, особенно в городах, родным языком считали русский язык, да и большинство литовских евреев в той или иной степени им владело. Согласно данным, приведённым министерством Просвещения Литвы, количество русских православных и белорусских школ было следующее: в январе 1920 – 3, в 1921 – 4, в 1922 – 6, в 1923 – 11, в 1924 – 12.[18]. Поскольку эти школы имели хорошую репутацию, то весьма многие из школьников русских школ были литовцами и евреями. Все же школ было мало. Большинство русских оставались малограмотными. По переписи 1923 года лишь 38,4% русских старше 10 лет были грамотными.
По отношению к евреям правительство Каунасской Литвы проводила жесткую, но в целом малоэффективную политику ограничения экономического влияния еврейства. С целью сокращения численности еврейского населения всячески поощрялась эмиграция за пределы Литвы.
Евреи составляли весьма значительную часть городского населения, в их руках был основной бизнес страны. По субботам почти все магазины и рестораны в литовских городах были закрыты – большинство торговцев были евреями, которые свято соблюдали субботу. В начале 1930-х гг. в Каунасе выходило пять «чисто еврейских» ежедневных газет на идиш. При этом евреи владели и основными литовскими газетами. Также в Каунасе действовала сеть еврейских детских садов, начальных и средних школ (в том числе четыре ивритские гимназии) и учительских семинарий, в которых языком преподавания были иврит и идиш[19]. Впрочем, литовский язык там преподавался в обязательном порядке. Быстро росло число еврейских школ и за пределами столицы. Так в 1919 году в Литве в целом насчитывалось 49 еврейских школ, в 1923 – 107, в 1928 – 144. И при этом евреи составляли немалую часть учащихся русских школ. Ко всему прочему четверть всех студентов университета в Каунасе были евреями.
Евреи по закону не могли занимать должности на государственной службе, зато в коммерции им не было равных. Евреи контролировали около 40 % промышленности, 54 % внутренней торговли, 20 % экспорта и 40 % импорта страны. Многие евреи были людьми свободных профессий: евреи составляли 42 % всех врачей в Литве, чуть меньший процент евреев был среди адвокатов страны, людей искусства, журналистов, 32 % евреев работали в торговле, 23 % занимались промышленностью и ремеслами[20]. Это не могло не вызывать широкого распространения антисемитских настроений среди литовцев, и среди «простых» работяг, гнувших шею на еврейского предпринимателя, и у литовского бизнесмена, видевшего повсюду еврейский коммунистический заговор, и у интеллигентов, которым было трудно конкурировать с евреями. Ограничения прав евреев начались еще в период «сеймократии», когда было упразднено министерство по еврейским делам, с улиц стали удалять вывески на идиш. Неоднократно предпринимались попытки вытеснить евреев из сфер бизнеса.
При этом сами евреи в Литве были расколоты. Были сионисты, которые проповедовали выезд на «землю Обетованную» и использование языка иврит, и «фолькисты», которые были лояльны литовскому государству и отстаивали язык идиш как национальный еврейский язык. Наряду с этим, многие евреи были русскоязычными, среди них были сторонники всех политических направлений, в том числе попадались и самые крайние литовские националисты. Так что этнический еврей, номинально считавшийся иудеем, но равнодушный к религии, русскоязычный активист крайне правой литовской партии не был редкостью в то время. Довольно много евреев состояло в подпольной коммунистической партии Литвы, в результате чего и антисемитизм, и антикоммунизм и антисоветизм были широко распространены в Литве.
Но справедливости ради надо отметить, что, несмотря на антисемитские настроения в массах президент Сметона воздерживался от каких-либо карательных мер в отношении евреев. На фоне соседней Польши Сметона мог вообще показаться образцом толерантного отношения к евреям. Не случайно назвали его «королем евреев», многие – с ненавистью, сами евреи – с благодарностью.
Самые напряженные отношения были с поляками. Официальные переписи сообщали, что поляки составляют около 3,2 % всех жителей. Претензии Польши на Литву, которые могли поддержать многие литовцы, вызывали крайне нервную антипольскую реакцию у всех правительств Каунасской Литвы. Положение усиливало так же то обстоятельство, что, как отмечал Я. Гертых, известный литовский литератор польского происхождения, на руководящих постах в новой республике оказалось много литовцев из бывших царских чиновников. По его словам, «в Каунас прибыла волна литовских интеллигентов из России. Это были те, кто в Советской России лишился в результате революционных процессов своих управленческих постов, был выброшен оттуда бурными социальными событиями. Они принесли с собой определённый уровень профессиональных знаний и опыта, но вместе с тем, в связи с коренными изменениями в их жизни, и большую дозу отвращения и ненависти к Польше и полякам, большую, чем у местной интеллигенции»[21]. Полонофобия стала одним из краеугольных камней официальной идеологии. Литовские поляки считались литовцами, которые усвоили когда-то польский язык и забыли родной литовский. Стало быть, надо заставить тех граждан Литвы, кто говорит по-польски, стать литовцев и вернуться к литовскому языку. Историческая логика в таких рассуждениях была – действительно, несмотря на переселение на литовские земли поляков – мазуров, прибытие в города польских ремесленников, все же большинство литовских поляков действительно были потомками ополяченных жмудин и аукштайтов. Но приказы властей немедленно перейти на литовских язык было совершенно нелепым. С тем же успехом можно требовать от англичан забвения английского языка, относящегося к германским языкам, и немедленного перехода к кельтским языкам бритттов, на котором некогда говорили их предки.
Понятно, что особую неприязнь у властей, как периода парламентаризма, так и при диктатуре, вызывали польские школы. По отношению к ним проводилась весьма грубая политика. Число школ с польским языком обучения в силу сплочения т экономической мощи польской общины литовских земель первоначально быстро росло. В 1920 году их было уже 20, к 1923 польскоязычных школ насчитывалось уже 30, затем упало до 24 к 1926 году. Незадолго до переворота 1926 года, когда в стране началось краткое правление народников-ляудининков, за несколько месяцев число польских школ увеличилось до 91! Вопрос о школах стал одним из поводов для выступления армии и установления диктатуры. И после установления диктатуры процесс деполонизации пошел стремительно. В 1936 году вышел закон, по которому польские школы разрешалось детям, родители которых оба поляки. Однако эти школы были частные и содержались за счёт самой общины. Самым главным было то обстоятельство, аттестат об окончании такой школы не давал никаких преимуществ при устройстве на работу. К концу 30-х гг в Литве остались лишь 9 польских школ.
К этому времени политика «выдавливания» представителей национальных меньшинств приняла особенно жесткий характер. В 1938 году проводилась Вселитовская олимпиада, на которую не были допущены спортсмены-нелитовцы, зато участвовали эмигранты. К концу своего существования Каунасская Литва приходила с целым букетов болезненных проблем и кризисов. Политические события только усилили эти кризисы.
[1] Малая советская энциклопедия : в 11 т. 2-е изд. / глав. ред. Н.Л. Мещеряков. М., 1936—1947. Т. 6., с. 323—324
[2] Альфонсас Эйдинтас, Альфредас Бумблаускас, Антанас Кулакаускас, Миндаугас Тамошайтис. История Литвы. Вильнюс, 2013, с.168
[3] История Литовской ССР: (С древнейших времен до наших дней). - Вильнюс: Мокслас, 1978., с. 338.
[4] Альфонсас Эйдинтас, Альфредас Бумблаускас, Антанас Кулакаускас, Миндаугас Тамошайтис. История Литвы. Вильнюс, 2013, с.169.
[5] Альфонсас Эйдинтас, Альфредас Бумблаускас, Антанас Кулакаускас, Миндаугас Тамошайтис. История Литвы. Вильнюс, 2013, с.175.
[6] Рихтер Клаус Культ Антанаса Сметоны в Литве (1926-1940). Принцип действия и развитие // Журнал российских и восточноевропейских исторических исследований. 2014. №1 (5). URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kult-antanasa-smetony-v-litve-1926-1940-printsip-deystviya-i-razvitie (дата обращения: 05.03.2023).
[7] Йокубаускас Витаутас Концепция партизанской войны в Литве в 1920–1930-е годы // Балт. рег.. 2012. №2. URL: https://cyberleninka.ru/article/n/kontseptsiya-partizanskoy-voyny-v-litve-v-1920-1930-e-gody (дата обращения: 04.05.2023).
[8] Truska L. Lietuva 1938–1953 metais. S. 288.
[9] http://valstybingumas.lt/RU/saltiniu-apzvalga/LR-1918-1940-saltiniai/Pages/default.aspx
[10] Швед В. Литовский лабиринт. //Наш современник. 2011, № 9// https://royallib.com/book/shved_vladislav/litovskiy_labirint.html
[11] https://politconservatism.ru/thinking/litva-i-rossiya-v-poslednem-slove-zapada-chast-2
[12] https://brodiaga64.livejournal.com/8905.html
[13] Кабузан В. М. Формирование многонационального населения Прибалтики (Эстонии, Латвии, Литвы, Калининградской области России) в XIX-XX вв. (1795-2000 гг.). М., 2009., с. 63.
[14] Эйдинтас Альфонсас. Литовская эмиграция в страны Северной и Южной Америки в 1868–1940 гг. Вильнюс: Мокслас, 1989. с. 153, 160.
[15] https://ruskline.ru/analitika/2018/05/15/mitropoliya_russkoj_pravoslavnoj_cerkvi_v_mezhvoennoj_litve/
[16] https://ruskline.ru/analitika/2018/05/15/mitropoliya_russkoj_pravoslavnoj_cerkvi_v_mezhvoennoj_litve/
[17] Ковтун А. Возвращенные сюжеты: русские Каунаса (1918–1940 гг.) // Диаспора. 2004. № 2. С. 161.
[18] Русская школа за рубежом. Книга 23. – Прага: Издание Объединения Земских и Городских Деятелей в Чехословакии, 1926. – с. 521-525
[19] https://eleven.co.il/diaspora/communities/12010/
[20] Альфонсас Эйдинтас, Альфредас Бумблаускас, Антанас Кулакаускас, Миндаугас Тамошайтис. История Литвы. Вильнюс, 2013, с.191.
[21] Иванов В.В. De jure и de facto история формирования этнополитического государства литовцев в межвоенный период 1919-1941 г. Том I. Вильнюс 2018. с. 185
