Разве Пушкин виноват?

О ты, чья память сохранит

Мои летучие творенья,

Чья благосклонная рука

Потреплет лавры старика! («Евгений Онегин»)

Однажды довелось случайно услышать громкий разговор двух молодых людей лет четырнадцати-пятнадцати. Она: «Ой, нам на лето задали читать «Евгения Онегина»!.. Он: «Да чего там! Я щас тебе все расскажу: «В общем: он из Петербурга в деревню приехал. Она, ну, Татьяна, тут же в него влюбилась, а он – больно надо-то! А потом через год, что ли, он увидел её на балу, а она там вся из себя «в малиновом берете с послом испанским говорит». Девочка: «Татьяна?». «Ну, да, девица деревенская. Короче, теперь он уже в нее влюбился». Она: «Кто это он-то?». «Ну, кто, Онегин этот, лишний, в общем, он человек, потому что она ему сказала: «Нет, я другому отдана и буду век ему верна». Вот тебе и весь «Онегин», можешь и не читать».

Да… Как бы ни было смешно и грустно это слышать, но, по сути, мальчик не так уж и не прав. Каждое настоящее произведение искусства должно быть «исполнено» читателем, как симфония или соната. Или как песня. Или как песенка. Или как «тру-ля-ля». Или как «ля». А что, ведь «ля», по крайней мере, в каждой сонате есть. И мальчик не соврал. А если остального не воспринял, так разве Пушкин виноват?

Каждый год мы начинаем юбилейные или межюбилейные славословия. Ох, уж сам Пушкин поиздевался бы над этим! Все знают, какой он был озорник, как боялись его острот, метких, как выстрелы.

А ведь этот непостижимый человек может и сегодня посмеяться над нами. Ну, вот, к примеру, сколько раз мы с вами читали «Евгения Онегина» (не берем профессионалов)? Два? Три? Кто-то четыре? «А зачем? – спросят некоторые и, наверное, среди них будет тот мальчик, о котором мы рассказали вначале. Конечно, если нет потребности, то и не надо. Но многие люди, «пройдя» в школе «Евгения Онегина», интуитивно чувствуют сегодня, что только лишь коснулись чего-то загадочного и огромного до бесконечности. Многие и перечитывали роман, и убеждались, что в каждом возрасте они находили для себя в нем что-то новое и неожиданное.

«Не мысля гордый свет забавить», попробуем повернуть к читателю хотя бы одной из бесчисленных граней тот «магический кристалл», через который поэт запечатлел для нас неисчерпаемый мир «Евгения Онегина».

Читая роман, мы то и дело буквально спотыкаемся: ровному чтению словно «мешают» множество обращений автора к читателю и лицам, имена которых зачастую нам неизвестны, лирические отступления, многочисленные ссылки, бытовые детали. Автор будто бы болтает с читателем, который, конечно, не всегда знает, о чём здесь пишет Пушкин, и, видимо, при этом многое теряет в понимании произведения.

Абсолютное большинство сегодняшних и вчерашних учеников говорят, что любят Пушкина. Но ведь когда любишь, то естественно хотеть понять глубже предмет своих симпатий.

Неторопливым оком, вдумчивым чтением можно попытаться понять хотя бы некоторые из пушкинских обращений, фактов и отсылок.

Вот, например, описание кабинета Евгения: «Янтарь на трубках Цареграда// <…> Духи в граненом хрустале» (I, 24).

Казалось бы, о чем говорит последняя фраза? Ну, да, модник Онегин, душится. Но дело в том, что в граненом хрустале могут быть только жидкие духи, а в начале XIX века они были «писком» моды, поскольку до этого были популярны твердые духи. (Пыляев М.И. Старое житье. Очерки и рассказы. СПб., 1892). Следовательно, перед нами сверхфрант, и это особо подчеркнуто данной деталью. Ведь «деталь – царица смыслов», как подчёркивает литературовед А.Н.Ужанков.

Как часто летнею порою,

Когда прозрачно и светло

Ночное небо над Невою,

И вод веселое стекло

Не отражает лик Дианы…

О чем последняя строка? Причем здесь Диана? А Диана (др.римск.) здесь – богиня Луны. Просто в Петербурге белые ночи…

Театр уж полон, ложи блещут,

Партер и кресла – все кипит;

<…>

Толпою нимф окружена,

Стоит Истомина (V,14).

Кто эта Истомина? Это реальное лицо, знаменитая балерина: Авдотья Ильинична, предмет воздыханий многих современников Пушкина. Из-за нее стрелялись на дуэли Шереметев и Завадовский, а секундантом был А.С.Грибоедов.

«Пади, пади!» – раздался крик… «Пади!» – крик форейтора, разгоняющего пешеходов. Быстрота езды по людным улицам была признаком щёгольства. Для хорошего тона или для шика требовалось, чтобы форейтор был маленький мальчик, обладавший высоким голосом и издававшим звук «И!» как сокращённое «пади!», он должен был издавать его без умолку и тянуть как можно дольше, например, от Адмиралтейства до Казанского моста. Между мальчиками-форейторами завязалось благородное соревнование, кто кого перекричит…» (Пржецлавский О.А. Воспоминания // Помещичья Россия… с.67).

«Уж барабаном пробуждён…» (I, 35). Сигналы утреней побудки и вечернего сбора в казармах подавались в начале 19 века барабанной дробью. Казармы гвардейских полков были расположены в разных концах города, и барабанная дробь, разносясь в утренней тишине по пустынным улицам, будила трудовое население города.

«Лобзать уста младых Армид…» (I, 33) Кто такие Армиды? Армида – главная героиня поэмы Торквато Тассо (1544-1595) «Освобождённый Иерусалим», здесь: волшебница. Почему «кокетки записные»? Кто такие Сей и Бентам? Пленницы Салгиры? Конечно, восьмиклассник с досадой проскакивает все эти непонятности, теряя в целостности восприятия. Эти примеры касаются только очень малой части и только первой главы романа, но вся совокупность этих ссылок, фактов, обращений, цитат прямых и скрытых, словно раздвигают границы романа, делая его многомерным и красочным, наполненным пространством живой жизни, той самой русской энциклопедией.

У великих писателей и поэтов не бывает ничего лишнего в текстах: ни упоминаний событий и лиц, ни имён и даже деталей одежды. Ведь одежда – знаковая система. Вот и у Евгения «широкий боливар» и «недремлющий брегет», потому что эти вещи есть только у модников-франтов. Всегда ли читатели готовы воспринять всю полноту симфонического многоголосия «ЕО»? А Пушкин «воспитывает» читателя. Впрочем, без нажима: не хотите, что ж… А вот гениальный читатель И.А.Гончаров восклицал: «Боже мой! Какой свет, какая волшебная даль открылась вдруг!»

Увлекательно понемногу вспоминать, что означают устаревшие слова, которые встречаются в лирике поэта; кто такие мифологические герои, упоминаемые в тексте; на что намекает или на какого реального современника указывает Пушкин. Такой поиск распахивает рамки романа до тех пределов, до каких мы способны быть любознательными. По замыслу поэта, это повернёт к нам «магический кристалл» новыми гранями, оживающими ярким светом, сквозь которые можно увидеть «странные сближенья» и ассоциации, при этом вовсе не удаляясь в эмпиреи.

Как знать, может, за эти небольшие усилия Пушкин улыбнётся нам не насмешливой, а ободряющей улыбкой - мы вместе трудимся над романом, как композитор и исполнители его произведения. Ведь перед каждым музыкантом одна и та же конкретная партитура, перед каждым читателем – один и тот же текст, а результат – разный. Так что и читатель может быть гениальным, талантливым и так себе. Струны есть ли у читателей в душе, чтобы отозваться на полифонию А.С.Пушкина?

Кстати, не будем же мы и ныне утверждать, что Пушкин пропускал строки, строфы в «Евгении Онегине» якобы для того, чтобы скрыть нечто о неких тайнах. А как думаете, вы, читатель?

P.S. Кто-то из святых отцов писал, что однажды ему приснился в тонком сне Александр Сергеевич и сказал, что, мол, во многих домах есть мои книги, но мало кто молится за меня…

Варламова  Наталья Владимировна, педагог, филолог, публицист