23 октября 2017 года исполнится 85 лет со дня рождения классика русской литературы Василия Ивановича БЕЛОВА и 5-летие его ухода из жизни - 4 декабря 2012 года.
Стихи, рассказы, повести, романы, публицистика В.И.Белова получили широкое признание в России и за рубежом, он автор более 60 книг, общий тираж их превышает 7 миллионов экземпляров.
С городом на Неве связано многое в жизни и творчестве Василия Ивановича Белова. Здесь, в одном из подразделений базы Балтийского флота, он проходил срочную армейскую службу в 1952-1955 годах.
В газете «На страже Родины» Ленинградского военного округа были напечатаны первые стихи Белова, а затем и в журнале «Звезда». Его стихи одобрил известный ленинградский поэт Александр Решетов.
Будучи уже признанным мастером слова, Василий Иванович продолжал поддерживать связи с Северной столицей, часто приезжал сюда. В Академическом театре драмы им. А.С.Пушкина были поставлены его пьесы, в том числе - «Александр Невский». Здесь проходили встречи Василия Ивановича с читателями и друзьями, на которых обсуждались насущные вопросы текущей жизни и творчества.
В память о пребывании прозаика на берегах Невы известный петербургский фотомастер Анатолий Пантелеев, давно знакомый с ним, оформил «Комнату писателя В.И.Белова» в одном из зданий филологического факультета Санкт-Петербургского государственного университета.
«ЗДЕСЬ, У САМОВАРА...»
Сияло, искрилось утро февраля - такое редкое для пасмурного Петербурга, а синева над городом обещала весну. Какое-то умиротворение проникало в душу. И, в самом деле, день стоял необычный - Сретенье Господне. Ради праздника, наверное, и солнце светило столь щедро, и небо отливало далёким-далёким Горним светом.
На тратуарах и улицах снега уже не было. Только слякотная жижа чмокала под каблуками прохожих, да тёмный лёд в каменных створах каналов и на Фонтанке говорили о зиме.
Миновав на троллейбусе Дворцовый мост через Неву, я с заметным сердечным трепетом вступил на Университетскую набережную. Сразу всколыхнулась память, нахлынуло былое студенчество, мелькали знакомые лица, откуда-то доносились обрывки разговоров и веселый смех. Целую «эпоху» - пять лет - ходил я вдоль граниных парапетов, и, не знаю, чего бы отдал, чтобы хоть на минуту вернуться туда. Увы, у времени нет обратного отсчёта. Оно утекает в Вечность, меняемся мы, лишь неизменной остаётся «Альма-матер» на Васильевском острове, а, может, даже по-своему обновляётся.
Анатолий Викторович радушно принял и повёл в кинофолабораторию, где трудится давно, она расположена во дворе филфака.
- Мы обучались здесь фотоделу, - заметил я, когда мы вошли в помещение. - Тут же была небольшая типография, где набирали и печатали факультетскую учебную газету.
- Я всего этого уже не застал, - пояснил Анатолий Викторович. - Когда я пришёл сюда, была кинофотолаборатория, я работал в ней оператором, ассистентом режиссёра, фотографом. Позднее факультет журналистики перевели на 1-ю линию Васильевского острова, туда должна была переехать и лабораторию. Мне не хотелось уходить отсюда: самостоятельная работа, я много ездил по России, собирал материал о деятелях русской культуры и литературы, имел архив, к тому же сам я заканчивал филфак. Я обратился к ректору университета, тогда была Л. Вербицкая, с просьбой позволить остаться, и она разрешила. Так я и остался. Появилась возможность создавать фотомузей факультета, готовить фотостенды, посвящённые великим русским писателям, в том числе и собирать материалы, связанные с В. И. Беловым. Мне посчастливость знать Василия Ивановича и общаться с ним почти двадцать лет.
В культурных событиях страны Анатолий Пантелеев оставил яркий след изданием «Русского альбома», где собрал портреты и сведения о наиболее известных представителях русской культуры второй половины ХХ-го и начала ХХI -го веков. Фотомастер посвятил альбому почти четверть века. Теперь без этого издания трудно представить культуру России, понять нашу эпоху. Большой поборник старины, прекрасный реставратор Савелий Ямщиков сравнил однажды «грандиозное детище А.Пантелеева с литературной глубиной «Тихого Дона» М.Шолохова».
Кстати, в уникальном альбоме, где сотни страниц, уделено и место именитым вологжанам, деятелям культуры; это - писатели Александр Яшин, Василий Белов, поэты Александр Романов, Ольга Фокина, Виктор Коротаев, прозаик Владимир Шириков, композитор Валерий Гаврилин, художник Валерий Страхов и ещё некоторые.
Хозяин гостеприимно распахнул двери, и мы вошли в небольшую комнату, напоминующую кабинет какой-нибудь знаменитости. И, действительно, везде на стенах красовались лики прославленных деятелей культуры. Обращал на себя внимание живописный портрет Василия Ивановича Белова.
Анатолий Пантелеев
- Это известная картина, - пояснил собеседник, - её подарил Анатолий Заболоцкий, кинооператор, который дружил с Василием Ивановичем.
- А вон та иконка, рядом с портретом, откуда здесь? - удивился я.
- Её подарил мне в очередной приезд Василий Иванович, - продолжал он. - Это иконка Пресвятой Богородицы (Валаам-Афон). Белов как зашёл, так первым делом и достал из портфеля эту иконку. И я её поставил здесь, где он мне её дал. У меня есть ещё папка, довольно приличная, её тоже подарил Василий Иванович, в папке - рукописные оригиналы его стихотворений, страницы из рукописи романа «Час шестый», подлинник рукописный ёще одного произведения. Всё такие документальные свидетельства я намерен передать в Вологду, когда там буду.
- Присаживайтесь, - предложил мне хозяин, указав на кресло. - Это кресло, кстати, уникальное. На нём когда-то сидели знаменитости - Виктор Астафьев, Валентин Распутин, Савва Ямщиков, Валерий Гаврилин, и, конечно же, Василий Иванович. Он ещё вот на этой гармошке постоянно играл, когда приезжал. А играл он, вы, наверное, знаете, замечательно! Да и ещё многие бывали в этом кресле. Шкура на кресле - это рысь, мой двоюрдный брат из Сургута подарил.
-Что-то страшновато садиться! - не удержался я.
- Ничего, ничего, - подбодрил Анатолий Викторович. - Сейчас я для храбрости налью стопку коньяка. Не возражаете?
Мы пригубили терпкого напитка за праздник Сретенья Господня, и разговор пошёл более раскованный.
- Интересно, у вас тут даже самовар стоит, настоящий или музейный? - полюбопытствовал я.
- Настоящий, без сомнения, из него пил чай и Василий Иванович, - охотно продолжал Анатолий Викторович. - У самовара своя любопытная история. Самовар подарили сотрудники кафедры истории советской литературы её руководителю - Леониду Фёдоровичу Ершову в день 60-летия. Вон там, у окна, видите - висит его портрет. Это мой учитель, фронтовик, ветеран, инвалид Великой Отечественной войны, при нём кафедра была прекрасная. Я защищал диплом у него на кафедре по публицистике Валентина Распутина, кстати, с отличием защитил, работа была рекомендована к печати. Леонид Фёдорович очень любил и высоко ценил творчество Белова, был лично знаком с писателем, но это отдельнеая большая тема.
Долгое время, когда Ершов был жив-здоров, самовар стоял на кафедре, а когда заведующего не стало, сотрудники принесли его мне и сказали: пусть будет тут. Так самовар и остался. Он в рабочем состянии, тут часто собираются профессора после учёных советов, сидим, чай пьём, песни поём, спорим, рассуждаем, иногда и выпиваем немножко. Это единственная возможность, когда можно встретиться всем вместе, а так каждый занят своим делом.
- Наслышан, Анатолий Викторович, что вы организавали в кинофотолаборатории музей Василия Ивановича Белова? - спросил я.
- Пойдёмся, посмотрим, - предложил собеседник.
Мы встали и направились в соседнее помещение. Перед входом, вверху, над красными шторами висела табличка:
«КОМНАТА ПИСАТЕЛЯ
Василия Ивановича
БЕЛОВА»
Когда вошли, я обратил внимание на портрет писателя, под ним была следующая подпись:
«В этой комнате в 90-е годы ХХ века
и в начале 2000 годов
ЧАСТО
останавливался и работал
великий русский писатель,
классик отечественной прозы
Василий Иванович
БЕЛОВ»
Если говорить об обстановке, то она скромная, даже в какой-то мере спартанская, ничего лишнего - стол, кровать, стул. На стенах - фотографии, в том числе довольно известные, где Василий Иванович снят с матерью Анфисой Ивановной, с Александром Яшиным и Александром Романовым и другими друзьями и закомымим. Сюда Василий Иванович приезжал, чувствовал себя на берегу Невы, как в родной Тимонихе. Работал, встречался с коллегами и друзьями, вёл долгие памятные беседы.
А главное - здесь как бы сохранился «беловский дух», словно ощущаешь присутствие самого писателя.
С Г.Горбовским. март 1998 г.
В.Чернушенко, В.Белов, В.Лавров в Капелле, декабрь 1991 г.
- Замечательная комната, - оценил я. - Огромное вы дело сделали, что себергли её для истории русской культуры.
- Да ничего особенного я не сделал, - отмахнулся Анатолий Викторович. - Пожалуй, любой на моём месте поступил бы также. Конечно, мемориальным музеем её нельзя назвать, это просто комната, которая помнит и тишину беловских раздумий, и жаркие споры, тут сохранены предметы и вещи, с которыми Василий Иванович «общался».
- А как часто он бывал у вас здесь, на берегу Невы, в самом центре Ленинграда-Петербурга?
- Ну, наверное, раз шесть бывал. Он даже описал в очерке один свой приезд сюда, когда ездил на Валаам. Прибыв с вокзала, Василий Иванович устраивался в этой комнате, уходил по своим делам, работал. Знаю, что он интересовался историей Балтийского флота, может, хотел что-то написать, покольку служил на флоте - не знаю, я не спрашивал. Я старался познакомить Василия Ивановича с нашими ленинградскими творцами. Однажды пошли к Валерию Александровичу Гаврилину, оба земляки, оба были довольны встречей. В другой раз мы ходили к замечательному художнику Геннадию Максимовичу Сорокину, его уже нет в живых. Но есть мастерская, жива жена - тоже художник Ольга Владимировна Жохова. Василий Иванович с удовольствием бывал у Сорокиных, рассматривал картины, проходили интересные беседы за чаем.
ЗА ЧАЕМ ВЕЧЕРНИМ
Анатолий Викторович любезно предоставил несколько записей бесед и выступлений Василия Ивановчиа на берегах Невы.
Фрагменты одной из них, состоявшейся 19 июня 2000 года в Университете, думаю, имеет смысл привести в наших заметках.
В тот вечер главным собеседником писателя стал профессор Санкт-Петербургского государственного Университета, доктор технических наук Рональд Аполлонович Нелепин, личность во многих отношениях уникальна, (даты жизни: 20 сентября 1928 года - 17 января 2008 года).
Учёный-математик с мировым именем, он опубликовал 357 научных работ, в том числе - 60 книг. Р.А.Нелепин - поэт, прозаик, художник, историк, в частности, он - автор двухтомника по истории казачества России, а также секретарь Правления Союза писателей России.
Даже трудно вообразить, что всё это может умещаться в одном человеке.
Но эта так!
Василия Белова и Рональда Нелепина связывала десятилетняя дружба, и если выпадала возможность, они встречались; говорили о жизни, истории, политике, литературе.
В.И.Белов, Р.А.Нелепин
«ЛЕРМОНТОВА И ПУШКИНА ЖГЛИ НА КОСТРАХ...»
В.БЕЛОВ:
- Надо признать, когда я семь классов закончил, подал заявление в Рижское морское училище. И с жадностью ждал ответа. Надо было работать в колхозе, и я работал: дрова пилил, снопы возил. И всё жду, жду, когда письмо придёт. Я послал туда свидетельство об образовании 7 клссов, а свидетельства о рождении не было. И я каждый день жду с тревогой, ведь это дело было связано ещё с тем, что я из колхоза стремился убежать.
Р.НЕЛЕПИН:
- Так что Василий Пасин не случайный герой в Вашем романе? В нём есть что-то автобиографическое?
В.БЕЛОВ:
-Ну, не знаю!
Р.НЕЛЕПИН:
-Мне так показалось.
В.БЕЛОВ:
- Автобиографическое то, что мечта у него так же не сбылась. Трагическая его судьба.
Р.НЕЛЕПИН:
- Не сбылась - да! Причём, мечта не сбылась благородно. Когда ему предложили стать сексотом, он предпочёл быть матросом. А что судьба трагическая - куда денешься? Таких судеб было много!
В.БЕЛОВ:
- Ну, вот я дождался письма из Риги. С восторгом вскрыл его прямо в поле у гумна. А там - ничего!
Р.НЕЛЕПИН:
-Ничего? Как? Чего они пишут?
В.БЕЛОВ:
- А вот так! Ничего. У нас умеют делать так: шабаш - ничего! Возвращают свидетельство об окончании 7 классов, всё же документ. На моём заявлении стоит только входящий номер - и всё!
Р.НЕЛЕПИН:
- Вот, мерзацы! Вот, ведь наглецы какие! Это, наверное, латыши?
В. БЕЛОВ:
- Не знаю, кто это сделал, но это для меня была трагедия ужасная. Потому что я был в неопределённости: то ли ехать, то ли не ехать. Это было связано с матерью, со всей семьёй. Мы на семейном совете решили: поскольку ничего не пишут - значит, я принят, меня допускают, надо в Ригу ехать. А они, оказывается, таким образом, от меня отделываются. Вот с того момента у меня начался «комплекс неполноценности»...
Р.НЕЛЕПИН:
- Вы знаете, латыши выдвинули большевикам 60 тысяч «красных стрелков», которые были первыми чекистами. И были массовые растрелы везде и всюду.
В.БЕЛОВ:
- Они даже с Лниным чуть не расправились!
Р.НЕЛЕПИН:
- А вы знаете, какую штуку написал Валетин Катаев? Он под конец жизни женился на еврейке, напечатал повесть, где показал, какие безобразия чинили в Одессе чекисты в то время.
В.БЕЛОВ:
- А чекисты - все евреи!
Р.НЕЛЕПИН:
- Все - да! Но евреи считали его своим, даже Господином, Владыкой, а он под конец жизни такую повесть издаёт. У него, видимо, душа превратилась в полураба, жил полвека, потом проснулся и выдал.
В.БЕЛОВ:
-А почему он так поскудил Ивана Бунина?
Р.НЕЛЕПИН:
- Ну, всё потому, что они его оплели и поработили. И вот, когда эта книжка вышла, в писательской литературной среде был легкий шок: что делать? Бить? Но как бить? Это же - свой! Нелья, нельзя! И они все замолчали. Потом эту книгу стали изымать из библиотек и... сжигать.
В.БЕЛОВ:
- Это «Кубик», по-моему, или «Святой колодец».
(скорее всего речь идет о повести «Уже написан Вертер» В.Катаева - Г.С.).
Р.НЕЛЕПИН:
- Вот была такая система - сжигать. Она, эта система, была основана ещё Крупской. Из Центрального Органа из Москвы рассылялся по всем библиотекам Советского Союза циркуляр - такую-то книгу анулировать, и книга в одночасье исчезала, её сжигали.
В.БЕЛОВ:
- Ничего трудного она не представляла.
Р.НЕЛЕПИН:
-Да, всё - централизованно. Лермонтова и Пушкина жгли на кострах. У меня жена после инфаркта не могла первое время устроиться по специальности и работала в библиотеке, так она из костра вытащила уже полуобожжёных Пушкина и Лермонтова, издания I-ой половины ХIX-го
века.
В.БЕЛОВ:
-Эта система работала даже ещё недавно. Василий Макарович приехал ко мне в гости в деревню, а у него страсть была - первым делом в библиотеку. «Пойдём, - говорит, - посмотрим». Библиотека находилась в трехстах метрах от Тимонихи, в следующей деревне - в Лобанихе, в клубе. Он пришёл туда и начал рыться, что там есть. Вдруг приходит и приносит мне роман-газету и хохочет: «У нас в Москве, - говорит, - давно уже этого ничего нет, изъято. А у вас вот есть!» и кладёт мне на стол «Один день Ивана Денисовича». У меня и сейчас хранится этот экдемпляр.
Р.НЕЛЕПИН:
- Ведь там, в повести Солженицына, не показано главное: когда человек «сидит», он испытывает душевные муки, а он там, Иван Денисович, бегает с котельком.
В.БЕЛОВ:
- Солженицын оставил свой след, что мог, то он и сделал. Что сделал, то и сделал.
Р.НЕЛЕПИН:
-Согласен. Он выступал в Конгрессе США, призывал уничтожить «империю зла» - Советский Союз.
В.БЕЛОВ:
-У него много есть и хорошего.
Р.НЕЛЕПИН:
- Вот сейчас он будет, очевидно, поддерживать журнал «Русская провинция», даёт там материалы
О ЖУРНАЛЕ «РУССКАЯ ПРОВИНЦИЯ»
В.БЕЛОВ:
В «Русской провинции» главный редактор Миша Петров, он еврей, он начал пахабщину печатать. Причём, в рисунках.
Р.НЕЛЕПИН:
- Да? Я давно этот журнал не видел.
В.БЕЛОВ:
- Одно дело, когда пахабщина идёт в рассказах, а тут - в рисунках, наглядно. Он опубликовал несколько рисунков еврейки, и подписи такие, что сразу видно. Я ему написал возмутительное письмо такого смысла: «Миша, прекрати это делать!». Он мне ответил и начал доказывать, что всё нормально, что она приехала из Таджикистана, и ей нечем жить.
Р.НЕЛЕПИН:
- Демагогию развёл!
В.БЕЛОВ:
- Вот именно. Вобщем, он оправдывал этот поступок. А поскольку я получал журнал регулярно, то пришёл очередной номер, и Петров напечатал ещё более пахабные рисунки. Я их вырезал ножницами, не жалко стало мне журнала, послал Петрову и написал, что я больше с твоим журналом не хочу иметь дела. И он заглох на всю жизнь - Миша заглох по отношению ко мне.
Р.НЕЛЕПИН:
- Понятно! Я думал, что журнал заглох.
В.БЕЛОВ:
-Нет, журнал идёт. Может, моя критика и подействовала. Одно время журнал был популярен, там были и хорошие, интересные материалы. А потом он начал печатать пахабщину.
Р. НЕЛЕПИН:
- Вдруг я смотрю, с одного номера - на хорошей бумаге, обложка лакированнная.
В.БЕЛОВ:
-Это уже Солженицын, это уже его денежки пошли.
О ПИСАТЕЛЕ А.И. СОЛЖЕНИЦЫНЕ
В.БЕЛОВ:
-А вы знаете мою историю с Солженициным?
Р.НЕЛЕПИН:
-Нет, не знаю.
В.БЕЛОВ:
- Я могу Вам рассказать.
Р.НЕЛЕПИН:
-Расскажите!
В.БЕЛОВ:
- Солженицын, когда получал Нобелевскую премию, через Можаева, писателя, прислал мне «секретное письмо» - приглашение. Вернее, «секретным» был не только Солженицын, но и Можаев - он играл роль секретного передатчика. Я ему сказал: «Хорошо!». А там собственной рукой Солженицына, тщательным почерком, написано, как пройти на вручение Нобелевской премии, нарисованы стрелки, куда идти с начала во двор, потом повернуть направо, потом столько-то метров... Это меня особенно смутило. Ему вручают Нобелевскую премию, а он создал такую секретную систему! Я сказал Можаеву: «Я приду, конечно, я уважаю Солженицына, но что буду там говорить - неизвестно. Могу сказать и резкие слова». ГУЛАГ тогда ещё не вышел, по-моему. А в отношении повести «Один день Ивана Денисовича» мог бы сказать что-то и резкое. Об этом я Можаеву сказал, на том мы и расстались. Я хранил приглашение, думал, что пойду, но Бог отвёл меня от этого визита.
Р.НЕЛЕПИН:
-Не пошли?
В.БЕЛОВ:
- Ну, вы же знаете эту историю!
Р.НЕЛЕПИН: - Нет, не знаю.
В.БЕЛОВ:
-Ну, как же? Ему дали Нобелевскую премию и выселили из России.
Р.НЕЛЕПИН:
- Бросили щуку в реку. Дали возможность печататься на весь мир против Советского Союза. Бородина послали в Сибирь, а этого в Америку. И все русские туристы, которые выезжали в брежневские годы за границу, видели в любом аэропорту навалом книг Солженицына. А ему гонорары, гонорары, откуда и всё его богатство.
В.БЕЛОВ:
- Ну, я тогда-то, когда ему дали эту премию, я был совсем не такой, как сейчас. Я с почтением относился к нему. С этим чувством я дожил и до перестройки. А в перестройку, когда шла подготовка к штурму Белого Дома, когда была стрельба, когда всё окутали жуткой проволокой (спираль Брунно - Г.С.), я хотел предотвратить бартоубийство и решил пребегнуть к содействию Солженицына.
Р.НЕЛЕПИН:
- В те дни Ельцин растоптал Советскую власть!
В.БЕЛОВ:
- У меня ещё какие-то иллюзии были. В то время Солженицын уехал во Францию, он играл роль прогрессивного писателя, который защищает крестьянство. Я ему написал открытое письмо, где говорил, что готовиться стрельба, братоубийство, что всё окутано проволокой, просил вмешательства, просил его обратиться к общественности Европы, я верил, что он может. Он палец о палец не ударил!
Р.НЕЛЕПИН:
- Он и не должен был ударить!
В.БЕЛОВ:
- Я-то верил!
Р.НЕЛЕПИН:
-Вы немножко идеалист! Вы знаете, когда западноевропейцы особенно раскрылись? Вот когда Сербию бомбили, они все улюлюкали!
В.БЕЛОВ:
- Ладно, я закончу этот сюжет. Солженицын заявлял тогда о намерении возратиться в Россию. И я понёс открытое письмо, адресованное ему, в «Комсомольскую правду».
Р.НЕЛЕПИН:
-То же мне демокораты!
В.БЕЛОВ:
- А там сидит жидовка в приёменой и говорит мне: «Главный редактор вас не примет». Я спрашиваю: «Почему?». Она отвечает: «Он занят». Я тогда зажусь в кресло и говорю: «Хорошо, я подожду». Сижу час - она нервничает, сижу второй час, она опять мне: «Он вас не примет». Я отвечаю: «Хорошо, если он не примет, есть у него заместитель какой-то». Она вынуждена была отвести меня к заместителю. Я дал ему текст открытого письма: «Пожалуйста, опубликуйте!». Тогда же была демократия! Но какая это свобода, если я в приёмной просидел почти два часа? И только после того, как заместитель со мной переговорил, редактор принял, но долго беседовал с заместителем: «Мол, чего делать с этим мерзацем бородатым?». «Мы бы, конечно, опубликовали это ваше письмо, - говорит редактор, - если бы Александр Исаевич прислал вам ответ». Я пожал плечами: «Как он может прислать ответ? Ответ он может прислать, когда письмо будет опубликовано. Ведь не полечу же я к нему во Францию с текстом и ещё чтобы взять ответ. Это не моё дело и не ваше, Потому что открытое письмо - это открытое. Ответ должен быть открытый.
Дайте мне текст, я напечатаю в другом месте».
Я пошёл в другой подъезд, там находилась редакция «Советской России». Валентина Васильевича Чикина я знал и раньше, один раз даже летел с ним в самолёте из Болгарни. Он прочёл письмо и сразу отослал в набор, в выходящем номере его напечатали.
Р.НЕЛЕПИН:
-Понятно! Это совсем другой человек!
В.БЕЛОВ:
- Я уже говорил Вам, что не хотел с Солженицыным встречаться. Но как приеду откуда-нибудь из командировки домой, дочка всё мне говорит: «Папа, опять Солженицын звонил». Так было, наверное, раз пять или больше. Тут, наконец, мне стало жалко его, и я решил: ладно, схожу. Взял книжку каку-то, чтобы подарить и пошёл. У него была та же самая квартира, он опять долго рассказывал мне, как надо добираться.
Р.НЕЛЕПИН:
- У Вас самое искреннее чутьё на настоящего человека.
В.БЕЛОВ:
- Одним словом, я пришёл по этому адресу, ему кэгэбэшники сделали кабинет и приёмную, а до этого ему припасли какой-то особняк. Приехал, ему надо принимать людей, к нему люди ходят, в том числе и я. Ну, вот я пришёл, он сделал некоторую паузу, прежде, чем выйти. Правда, пауза была недолгой. Поздоровались, любезности там всякие, он сказал, что, мол, давно хочет со мной встретиться и так далее. Ну, он видит, что я не очень, так сказать, любезен, и начал объясняться со мной.
Р.НЕЛЕПИН:
- Объясняться?
В.БЕЛОВ:
-Да, практически он оправдывался. Он, получив моё письмо, выступил с открытым призывом расправиться с депутатами. Ведь не все же были дураки.
Р.НЕЛЕПИН:
-Не он один! Да и какой логики ждать от них, от этих гадов!
В.БЕЛОВ:
- Вы вот тоже резко говорите! Оформите Ваши мысли более компактно!
Р.НЕЛЕПИН:
-Ну, я скажу более компактно. Солженицын, как мне представляется, не относится к числу людей - друзей России. И когда он сыграл свою зловещую роль в разрушении тысячелетней Империи, принявшей такое неуклюжее название СССР, он потом захотел остаться среди потомков русским писателем.
В.БЕЛОВ:
- Он вообще хотел быть Львом Толстым - помните!
Р.НЕЛЕПИН:
- Его называли и Толстым, и Достоевским в одном лице. А тут не пахло ни тем, ни другим.
В.БЕЛОВ:
- Одновременно он играл роль православного человека!
Р.НЕЛЕПИН:
- Конечно!
В.БЕЛОВ:
- А мне говорят, какой же он православный, когда гордыня так и прёт из него?
Р.НЕЛЕПИН:
- Конечно, всё это маска была. Он захотел остаться хорошим. Поэтому он сейчас подаёт свою премию имени Солженицына, субсидирует журнал «Русская провинция», там лестно говорит про Ельцина, там подделывается под писателей-почвенников и прочая, прочая. А на самом-то деле душа у него была...
В.БЕЛОВ:
-Мрачная!
Р.НЕЛЕПИН:
- Мрачная, очень мрачная! Бесовщины в нём было много.
В.БЕЛОВ:
- И никакой глубокой Веры в нём нет. Если бы в нём Вера была, то он хотя бы в один монастырь заехал после этого вояжа, потому что монастырей в России достаточно. Он просто претворяется.
Р.НЕЛЕПИН:
-Точно, Вы правильно определяете. Я с вами абсолютно согласен, и в конечном счёте я вижу в нём врага.
В.БЕЛОВ:
- Бог с ним!
Р.НЕЛЕПЕИН:
-Не думаю, что Господь простит его за все прегрешения. Не думаю!
В.БЕЛОВ:
- Мы-то должны прощать, если мы православные.
Р.НЕЛЕПИН:
-Да, я согласен с Вами, мы-то должны прощать. Но Вы знаете, вот это его «Красное колесо» я читать не смог, прочёл несколько отрывков и бросил. Я ещё молодой был, дисциплинированный: раз начал, то должен прочитать до конца. Но не смог. Не поймёшь, что он там хочет.
В.БЕЛОВ:
- И я не смог, только несколько страниц прочёл. Ужасная какая-то манерность.
Р.НЕЛЕПИН:
- Манерность и вычурность.
В.БЕЛОВ:
- Нет образности!
Февраль- октябрь 2017 г.
ВОЛОГДА-ПЕТЕРБУРГ.
