От редакции. 24 сентября исполняется 100 лет со дня кончины видного государственного деятеля Царской России, министра внутренних дел, члена Государственного Совета Петра Николаевича Дурново. В связи с этой годовщиной мы предлагаем вниманию наших читателей очерк доктора исторических наук Андрея Александровича Иванова, подробно освещающий биографию, взгляды и деятельность этого, вне всякого сомнения, незаурядного человека, оказавшего своей деятельностью немало услуг России. Данный очерк был написан для книги «Правая Россия», который вышел в свет в начале лета. Подробнее о книге и условиях ее приобретения можно прочитать тут.
***
«Дурново был из тех, кто в состоянии делать историю», - такими словами отозвался на смерть видного государственного и политического деятеля Петра Николаевича Дурново известный русский публицист М.О. Меньшиков. Имя П.Н. Дурново уже давно приковывает к себе внимание историков и публицистов благодаря «пророческой» записке, которую он подал накануне Первой мировой войны императору Николаю II, с удивительной точностью предсказав последствия военного противостояния России и Германии, но примечательно оно не только этим. Дурново, занимавший пост министра внутренних дел в революционные 1905-1906 годы, а затем, на протяжении ряда лет, руководивший правой группой Государственного Совета, был одним из самых авторитетных консервативных политиков начала XX века, чей государственный ум, выдающиеся способности, волю и решительность отмечали как его единомышленники, так и враги.
«Выдающийся по способностям мальчик»
Петр Николаевич Дурново родился 23 ноября 1842 года в Твери и происходил из старинного русского дворянского рода, основателем которого, как и рода Толстых, по легенде был немец «из цесарского государства» Индрос (Индрис), поступивший на русскую службу в середине XIV веке и принявший православие с именем Леонтий. Начало фамилии Дурново в середине XV века положил Микула Федорович Дурново, бывший внуком Василия Юрьевича Толстого, по прозванию Дурной. От его шести сыновей и произошли дворяне Дурново. Отцом Петра Николаевича был Николай Сергеевич Дурново (1817 - не ранее 1865), служивший олонецким, саратовским и виленским вице-губернатором; матерью - Вера Павловна, урожденная Львова (1817-1886). По материнской линии Петр Николаевич приходился двоюродным племянником известному музыканту и композитору, руководителю Придворной певческой капеллы А.Ф. Львову (1798-1870), написавшему музыку к гимну Российской империи «Боже, Царя храни!», а также родственником выдающемуся русскому флотоводцу адмиралу М.П. Лазареву (1788-1851), который был родным дядей и крестным отцом Веры Павловны.
Родство семьи Дурново с адмиралом Лазаревым определило выбор учебного заведения для Петра и его братьев. Не имея достаточных средств для того, чтобы дать образование своим восьмерым детям (к этому времени отец Дурново не получал жалования и наделал немало долгов), В.П. Дурново подала прошение на имя Великого князя Константина Николаевича с просьбой в память о заслугах адмирала Лазарева устроить ее сыновей на казенный счет в Морской кадетский корпус. Просьба эта была уважена и в 1855 году 13-летний Петр Дурново, блестяще сдав экзамены, был определен сразу в средний кадетский класс. Среди однокашников П.Н. Дурново был известный художник-баталист В.В. Верещагин, находившийся с ним на протяжении четырех лет в одной роте и сидевший с ним на одной скамье. Новичок составил серьезную конкуренцию Верещагину, бывшему до этого первым учеником класса, продемонстрировав большие способности и трудолюбие. «...К нам поступил очень развитой и хорошо подготовленный кадет Дурново, скоро севший на мое место, а я пошел вторым», - признавался Верещагин, называя в своих воспоминаниях кадета-новичка «выдающимся по способностям мальчиком», большим мастером «заговаривать» учителей, удивляя их своими познаниями. Хорошая учеба помогла юному Петру найти себе приработок - с 15-ти лет он подрабатывал тем, что переводил для издательского дома С. Струговщикова, Г. Похитонова, Н. Водова и К° популярную французскую литературу. В августе 1857 года Дурново был произведен в гардемарины и получил унтер-офицерский чин, а год спустя, «за хорошее поведение и успехи в науках», был назначен старшим унтер-офицером во 2-ю кадетскую роту. Во время обучения в Морском кадетском корпусе Дурново в числе 12 лучших учеников довелось принять участие в заграничном плавании на паровом фрегате «Камчатка», а затем - на корабле «Гангут». Свои впечатления о последнем заграничном плавании, сопровождающиеся интересными наблюдениями, 17-летний Петр Дурново опубликовал в »Морском сборнике» под заглавием «Письма гардемарина с корабля «Гангут»«. ««Письма» эти, - пишет биограф Дурново историк А.П. Бородин, - отлично характеризуют семнадцатилетнего воспитанника Морского корпуса. Он умен, наблюдателен; впечатления его глубоки; ему интересна не только профессионально близкая сторона жизни англичан, но и общественные отношения, этнические особенности; умеет не просто фиксировать увиденное, но и достаточно интересно описывает, объясняет, сравнивает, оценивает; не зашорен - вполне объективен, хотя, быть может, несколько юношески категоричен, и чувствуется влияние «Писем русского путешественника»«. В 1860 году Дурново блестяще завершил свое образование в Морском кадетском корпусе, откуда был выпущен без сдачи экзаменов, т. к. находился в это время в заграничном плавании, и начальство решило в виду «отличной старательности и успехов» зачесть ему прошлогодние экзаменационные баллы в качестве выпускных.
«Очень сведущий и умный офицер»
В апреле 1860 года П.Н. Дурново был направлен проходить службу в 19-й флотский экипаж, на десять лет связав свою жизнь с Военно-морским флотом. «Суровая служба, - пишет А.П. Бородин, - закаляла не только физически - формировался характер решительный, твердый, властный; крепла воля; вырабатывалась способность быстро принимать решения; приходило умение руководить людьми и разбираться в них». Большую часть своей службы Дурново провел в дальних плаваниях, побывав у берегов Китая и Японии, Северной и Южной Америки. В 1863 году, в ходе одной из экспедиций, в честь Петра Николаевича был назван один из островов в Японском море и ныне носящий название острова Дурново. За это время П.Н. Дурново зарекомендовал себя как «очень сведущий и умный офицер». Небезынтересно отметить, что в 1867 году во время службы на фрегате «Дмитрий Донской» одним из подчиненных лейтенанта Дурново был будущий вице-адмирал, а тогда гардемарин С.О. Макаров, получивший от своего командира отличную характеристику. Много лет спустя, в 1908 году, выступая в Государственном Совете по вопросу воссоздания Российского флота, Дурново признавался: «Лучшие годы моей жизни прошли на палубе военного корабля в дальних плаваниях почти по всем морям земного шара, и потому понятно, что я более чем кто-либо не мог без сердечной боли наблюдать, как на глазах всей России происходили частью умышленные, частью преступно легкомысленные попытки разрушить наш флот. Разрушить не в смысле погибели кораблей, а разрушить службу, дисциплину, военный порядок, традиции, т.е. разрушить все то, без чего флот существовать не может. Возьмите другие государственные инструменты: армию, железные дороги, почту, телеграф. Разве можно сравнить сложность их устройства и жизни со сложностью и устройством жизни флота? Тесная жизнь на корабле среди постоянной опасности, среди беспрерывной борьбы с грозными и капризными морями развивает в плаваниях между командиром и офицерами и матросами почти семейное общение и духовную связь. Эта духовная связь, основанная на взаимном доверии, воспитывая военную доблесть, и есть фундамент всей морской службы. Без этой духовной связи, без взаимного доверия военный корабль жить не может. Матрос и прежде, и теперь, при более сложных кораблях в особенности, без офицера не может и не умеет ступить ни одного шага. Мы, мичмана и лейтенанты старого времени, сознавали, что капитан наш носит в своей часто суровой голове что-то верное и важное, тот опыт, до которого нам еще далеко. Мои дорогие товарищи вместе со мною сознавали и верили в опытность наших дорогих командиров. Конечно, в кают-компании не обходилось иногда без скромной критики, но старший офицер добродушно и живо приводил критика в порядок».
«Это была натура бойца»
В 1870 году 27-летний лейтенант П.Н. Дурново успешно выдержал экзамен в Военно-юридической академии и, оставив флотскую службу, перешел на более перспективную и высокооплачиваемую должность помощника прокурора при Кронштадтском военно-морском суде. А через два года Дурново окончательно расстался с Военно-морским ведомством, став товарищем прокурора Владимирского окружного суда. «Переход Дурново на гражданскую службу совпал с введением в действие судебных уставов 1864 г. - писал В.И. Гурко. - Вместе с целой плеядой талантливых сверстников он содействовал, состоя в рядах прокуратуры, созданию нашего нового суда, отличавшегося твердой законностью и независимостью от воздействия административной власти». На этом поприще П.Н. Дурново сделал довольно быструю карьеру: в 1873 году он был переведен на должность товарища прокурора Московского окружного суда, в 1875 году назначен прокурором Рыбинского окружного суда, в том же году переведен прокурором во Владимир, а в 1880 году, получив чин коллежского советника (равноценный званию полковника в армии и капитана 1-го ранга во флоте), состоял товарищем прокурора Киевской судебной палаты. По свидетельству С.Ю. Витте, тогдашний министр юстиции граф К.И. Пален «хорошо знал судебного деятеля Дурново и ценил его способности и энергию». Позже П.Н. Дурново рассказывал о том, что в эти годы он познакомился с жизнью простого народа, российской провинцией и реалиями российской пенитенциарной системы, объехав «все тюремные замки Московской и Владимирской губерний».
Осенью 1881 года Дурново снова меняет место службы, переведясь из судебного ведомства в Министерство внутренних дел. По мнению В.И. Гурко, повлиять на это решение могло два обстоятельства: разочарование Дурново в либеральной судебной системе и »правильное понимание собственных выгод, так как в конечном счете отмежевание судебных деятелей в особую касту ограничивало их дальнейшую службу скудно оплачиваемой и крайне медленной судебной карьерой. Путь этот не сулил Дурново удовлетворения присущих ему в широкой мере властолюбия и честолюбия, а потому он и не замедлил при первой возможности покинуть судебную должность и перейти в Министерство внутренних дел на должность вице-директора департамента полиции, когда директором этого департамента состоял Плеве». Впрочем, вице-директором департамента полиции Дурново стал лишь через два года, в 1883 года, до этого пребывая на посту управляющего судебным отделом Департамента полиции МВД. Карьера Дурново развивалась весьма успешно: в 1882 году он получил чин статского, а в 1883-м - действительного статского советника. В 1884 году Петра Николаевича направили в служебную командировку за границу, где он посетил столицы ведущих европейских государств - Берлин, Вену и Париж «для ознакомления с устройством полиции в многолюдных городах» и с »теми приемами, путем которых достигается в них надзор за беспокойными и вредными элементами населения, дабы эти приемы применить у нас с соответственным изменением в устройстве полиции». Летом того же 1884 года в связи с переводом директора Департамента полиции В.К. Плеве в Сенат, Дурново принял у него эту должность и с января 1885 года был официально утвержден директором ДП МВД.
На посту директора Департамента полиции Дурново приступил к реорганизации полицейской службы и повышению эффективности этой структуры. О нем отзывались как об энергичном, умном, напористом, жестком, но участливом руководителе. В период управления департаментом Дурново был осуществлен целый ряд арестов революционеров, предотвращено покушение на Императора Александра III, выявлены и разгромлены нелегальные типографии, совершенствовалась агентурная работа, осуществлена «разработка» Л.А. Тихомирова, порвавшего с революционной деятельностью и, не без личного участия Петра Николаевича, вернувшегося в Россию, помилованного Государем и восстановленного в правах. Много лет спустя Л.А. Тихомиров, ставший к тому времени видным консервативным мыслителем, так писал о своих первых встречах П.Н. Дурново: «Дурново, человек замечательно умный и проницательный (равных ему я в этом отношении не видал в жизни), конечно, скоро убедился в моей искренности, так что стал обращаться со мной чуть не по-дружески. На меня произвело превосходное впечатление то, что он даже не пытался о чем-нибудь «допрашивать» меня, что-нибудь выпытывать о революционерах. Один только бы случай, уже чуть не на последнем свидании. «Вы видите, - сказал он, - как мы себя держим корректно в отношении Вас, веря Вам, забывая прошлое, я ни одного факта из революционных дел не спрашивал, не старался выпытать... Но вот еще маленький пустяк. Это дело не пользы, п[отому] ч[то] все эти лица давно поарестованы и дела их покончены. Но это дело самолюбия. Мы не могли разобрать одного шифра. Дело небывалое, обидно. И что это за шифр, такой неразрешаемый? Вы бы могли это сказать, потому что никого этим не выдадите». Тяжкая была для меня эта минута. Полиция была действительно рыцарски щепетильна, безусловно, благородна. И в то же время я ее обременял просьбами об услугах мне. Однако я, - благодарю Господа - помявшись в тяжелом молчании, сказал... «Ваше Превосходительство, позвольте мне остаться честным человеком!» Его всего передернуло, но он сдержал себя, и сухо и торопливо сказал: «Ах, пожалуйста, как хотите, оставим это»...». «Я <...> виделся с ним много раз, много говорил с ним, и - много ему обязан, - признавался Тихомиров. - Именно он выручил меня из нелепой административной ссылки в Новороссийск, в которой я прямо чахнул, нажил там начало болезни, меня изнурявшей много лет, и был поставлен в тяжелую необходимость объедать со всей семьей свою мать... не говорю уже о том, что не мог почти заниматься публицистикой. <...> Я не выдержал и обратился к П.Н. Дурново с письмом, прося избавить меня от этого бессмысленного тяжелого положения. И он чутко отозвался и быстро снял с меня надзор, так что я стал свободен ехать, куда угодно. С тех пор я ежедневно не упускал молиться о нем, и могу сказать, что не было дня, когда бы я его не помянул в молитве».
Современники отмечали, что влияние Дурново в этот период было огромно и одно упоминание фамилии директора Департамента полиции наводило страх не только на подчиненных ему чинов, но и на губернаторов. Но своей личной властью он не только карал, но и миловал, о чем, помимо приведенного выше рассказа Л.А. Тихомирова, есть и другие свидетельства. Народоволец А.И. Иванчин-Писарев вспоминал, что когда ему предстоял разговор с Дурново, люди, уже имевшие дело с директором Департамента полиции, давали ему такие советы: «В разговорах с ним не употребляйте «ваше превосходительство»: он любит, чтобы его называли по имени... Он прямой, резкий и упорный человек. Если скажет «нельзя», то никакие доводы не изменят его решения. <...> Он - враг обнадеживаний, обещаний и либеральных заигрываний. Если на просьбу ответит «хорошо-с», считайте ее исполненной». Писательница Е.Н. Водовозова, вынужденная хлопотать в Департаменте полиции за своего сына, высланного за издание нелегальной литературы, признавала, что «порядки в этом учреждении, в период его управления Петром Николаевичем Дурново в качестве директора, были образцовые. <...> Только в Департаменте полиции <...> можно было скоро добиться необходимых сведений, только в этом учреждении не прибегали к ненужным обманам родственников арестованных или осужденных за так называемые политические преступления. <...> Дурново не прибегал к таким бессмысленным средствам, и чиновники держались при нем корректно, наводили надлежащие справки даже тогда, когда родственникам политических случалось приходить за ними в неприемные дни директора. Что Дурново держал их всех в струне, видно из того, что как только он ушел из Департамента, все порядке в нем сразу изменились к худшему для родственников политических. Петр Николаевич, поскольку мне приходилось сталкиваться с ним в этом учреждении, был человек вспыльчивый, но отходчивый, относился к нам, родителям, с непоколебимою прямотою, доходящей иногда до невероятной грубости, но характер его в известной степени не лишен благородства. Правда, он нередко утешал убитую горем старуху-мать такими словами: «Ваше сведение вполне справедливо о том, что вашего сына хотели отправить в ссылку на три года, а я подал голос за пятилетний срок, - за содеянное им и этого еще мало...» Но напрасно заставлять терять время за какой-нибудь справкой, давать заведомо облыжное указание - этого не водилось при нем в Департаменте полиции. Петр Николаевич был таким же врагом ненужной жестокости, хитрости и двоедушия, каким он был врагом «политических авантюристов», как он называл арестованных и осужденных по политическим делам». Граф С.Ю. Витте, отнюдь не расположенный к Петру Николаевичу, также вынужден был признать в своих мемуарах, что ему несколько раз доводилось «слышать от лиц, имевших несчастье поделом или невинно попасть под ферулу этого заведения, что Дурново был директором довольно гуманным...» Сам же Петр Николаевич позже так говорил о причинах своей гуманности на посту директора Департамента полиции: «На людей, которые привлекались в мое время по государственным преступлениям, я всегда смотрел как на людей, которые рано или поздно, в более или менее близком будущем, будут такими же, как и я сам. <...> Я вижу, что люди, которые в мое время попадались по государственным преступлениям, в громадном большинстве занимают теперь места и должности, которым в России многие могут завидовать и которые считаются почетными. Поэтому о вечных наказаниях не может быть и речи».
Но вместе с тем, отмечает историк А.П. Бородин, в отличие от оступившихся, к закоренелым государственным преступникам Дурново «был суров, даже жесток». Об этом же свидетельствует и Л.А. Тихомиров: «Он мог быть добр и даже старался быть добр, например, к политическим преступникам, уже пойманным и обезвреженным. Он легко давал льготы ссыльным, и с этой стороны его многие хвалили и благодарили. Но когда нужно было сломать человека - он не останавливался перед этим. Это была натура бойца». При этом, как писал много лет спустя публицист и литератор М. Алданов (Ландау), «никакой ненависти к революционерам у него не было». «Революция, - считал Алданов, - его занимала как большое и интересное психологическое явление. В пору затишья революционного движения, начавшегося после разгрома партии «Народная воля», он жаловался на скучные дела: когда-то, то есть в разгар террористической деятельности «Народной воли», в пору покушений на царя и министров, «дела» были «интереснее». И хотя Дурново не стеснялся применять в отношении представителей революционного лагеря жесткие меры, также не гнушаясь и подкупом осведомителей, «на фоне нынешних полицейских режимов, на фоне того, что делают всевозможные Гиммлеры из всевозможных гестапо и ГПУ, он и в этом отношении выделяется чрезвычайно выгодно», - признавал Алданов. «В денежный подкуп он верил, - резюмировал публицист, - но ему и в голову не могло прийти, что можно вынуждать у человека показания пыткой и мучениями. Ни единого подобного факта за ним не значится, в этом его никто не обвинял».
Деятельность успешного и энергичного директора Департамента полиции была замечена наверху и высоко оценена. П.Н. Дурново регулярно представлялся к наградам, в 1888 году был произведен в тайные советники, в 1890-м - удостоился монаршей благодарности, неоднократно привлекался к работе ряда совещаний и комиссий, призванных усовершенствовать внутренние дела страны. «По природному уму, - писал В.И. Гурко, - по ясному пониманию всего сложного комплекса обстоятельств времени, по врожденным административным способностям и, наконец, по твердому и решительному характеру П.Н. Дурново был, несомненно, головой выше лиц, занимавших ответственные должности в центральном управлении министерства. <...> Скажу больше, среди всех государственных деятелей той эпохи он выделялся и разносторонними знаниями, и независимостью суждений, и мужеством высказывать свое мнение, независимо от того, встречало ли оно сочувствие среди присутствующих или нет». «Назначенный <...> директором <...> департамента, - продолжал В.И. Гурко, - он проявил в полной мере свои административные способности, и перед ним открылась широкая дальнейшая карьера».
Но столь успешно складывавшаяся карьера неожиданно прервалась в 1893 году из-за громкого скандала. Причиной его стала увлечение П.Н. Дурново женщинами - на эту слабость директора Департамента полиции указывали многие современники. При этом Дурново был семейным человеком, имел сына и дочь, но его супруга Екатерина Григорьевна, урожденная Акимова, по свидетельству П.М. Кауфмана, «махнула на него рукою и помирилась с неизбежным». «В обществе Дурново называли «Квазимодо», - вспоминал публицист И.И. Колышко. - Он был широко известен своим любострастьем. <...> Но талантов и воли «Квазимодо» никто не отрицал». «Он, конечно, препровождал жизнь далеко не добродетельную, - писал Л. А. Тихомиров. - Организм ему был дан могучий. Небольшого роста, коренастый, П.Н. Дурново дышал нервной силой и энергией. Физическую крепость он охранил до поздней старости. Развивать нервную энергию мог в громадных размерах, и говорят, был страшен в порывах своих. Натуру он имел властную. Полагаю, что у него должны были быть пылкие страсти. <...> Дурново, насколько мне известно, любил-таки наслаждаться жизнью». «Дурново имел и до сего времени сохраняет некоторую слабость к женскому полу, хотя в смысле довольно продолжительных привязанностей», - отмечал в своих воспоминаниях С.Ю. Витте. «Глава русской политической полиции, - писал Алданов, - всю жизнь страстно увлекался женщинами. У него было очень много романов, из-за которых он забывал решительно все. Один роман и стоил ему довольно дорого».
В.И. Гурко так передает эту скандальную историю: «Желая убедиться в неверности состоявшей с ним в близких отношениях некой г-жи Доливо-Добровольской, относительно которой у него были подозрения, что она долговременно была в столь же близки отношениях с бразильским поверенным в делах, он пристроил к последнему в качестве прислуги одного из агентов тайной полиции. По указаниям Дурново агент этот взломал письменный стол дипломата и доставил ему содержимое. Бразилец по поводу произведенной у него странной кражи-выемки обратился к общей столичной полиции, а последняя, бывшая к тому же всегда в неладах с чинами Департамента полиции, не замедлила выяснить обстоятельства этого дела. На всеподданнейшем докладе обо всем этом инциденте Петербургского градоначальника Александр III наложил общеизвестную резолюцию, в результате которой Дурново был уволен от должности директора Департамента полиции...» Резолюция Императора Александра III была резкой и категоричной: «Убрать в 24 часа эту свинью». И Дурново был немедленно уволен. Петр Николаевич был глубоко обижен и возмущен. «Удивительная страна! - негодовал он. - 9 месяцев я заведовал тайной полицией и вдруг, какой-то растакуэр, бразильский секретаришка жалуется на меня, и у меня не требуют объяснений и увольняют!» Но, как справедливо замечал С.Ю. Витте, Дурново погубило то, что «царствовал такой Император, который имел отвращение ко всему нравственно нечистому». Впрочем, для Дурново тут же подыскали другое место, «убрав» в Сенат, но это, несомненно, было опалой, т.к. о карьерном росте приходилось надолго забыть. «Но время шло. Дурново в Сенате обнаружил свои выдающиеся способности и государственный ум, и Сипягин вновь призвал его к живой деятельности...» - писал В.И. Гурко.
Андрей Александрович Иванов, доктор исторических наук, профессор кафедры русской истории РГПУ им. А.И.Герцена
