Памяти затворника Задонского монастыря Георгия (Машурина)

Ко дню памяти православного подвижника, духовного писателя, затворника Задонского Богородицкого монастыря Стратоника (Машурина Георгия Алексеевича) (1789 - 25 мая/7 июня 1836) мы впервые переиздаём статью о нем русского православного мыслителя, церковного историка, публициста, писателя, журналиста, издателя, поэта, искусствоведа, церковного композитора и дирижера В.И. Аскоченского (1813-1879).

Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по изданию: Аскоченский В.И. [Без подп.] Георгий, затворник Задонского монастыря // Домашняя беседа для народного чтения.- 1859.- Вып. 47.- С.463-468) подготовил профессор А. Д. Каплин.Постраничные сноски автора заменены концевыми. Название - составителя.

+ + +

Георгий, затворник Задонского монастыря

Георгий, затворник Задонского Богородицкого монастыря, принадлежал к дворянскому роду Машуриных, которые проживали в Вологде. Еще во чреве своей матери провозвещен был Георгий, как состоящий под особенным покровительством Подвигоположника Христа. Благочестивая мать Георгия, в первые месяцы своей беременности удостоилась небесного благословения. В самую глухую полночь спальня ее озарилась необычайным светом. Отворилась дверь, вошел священник, бывший ее духовник, уже три года почивавший во гробе: в руках у него была икона с тремя сияющими венцами. Тихо приблизившись к одру духовной своей дочери, он благословил ее и сказал: «Бог дает тебе сына Георгия. Се тебе и образ святого великомученика и Победоносца Георгия». В священном трепете и радости она приложилась к иконе и приняла ее на свои руки. Но это отрадное извещение скоро омрачено было ужасной скорбию: в один вечер, когда будущая мать ожидала своего мужа, послышался сильный удар в стену дома, у которой она сидела и вслед за тем голос: «возьмите убитого». Выбежали на улицу и увидели окровавленного и еле живого отца Георгия; злодеи, приняв его по ошибке за другого, избили невинного; с трудом исполнив долг христианский, он скончался, не порадованный рождением обетованного сына.

Вся нежность матери с этой минуты обратилась на сироту, еще носимого под сердцем, еще не рожденного на свет, но уже требовавшего исключительных ее попечений. В 1789 году родился наконец младенец, и при крещении наречен был Георгием. Нежная мать, оставив город, построила себе небольшой домик близ кладбища, где схоронен был муж ее. Тут-то начала преподавать она своему младенцу живые уроки о тленности всего мирского; тут-то укореняла она в него ту премудрость, которая, под именем страха Божия, соделалась потом водительницею Георгия на всю его жизнь. Сама возлюбив благолепие дома Божия, она приучила к тому же и сына своего; ребенок съизмала навык слушанию слова Божия, и в детском лепете передавал матери своей все, что видел и слышал в храме Господнем. Это радовало сердце родительницы едва ли не более, чем быстрые успехи малютки в ученьи.

Георгию совершилось 18 лет. В 1807 году он поступил в лубенский гусарский полк юнкером. Мать простилась с ним - навсегда. С производством в корнеты, Георгий переведен был в казанский драгунский полк. В веселом кругу разгульных товарищей он оставался все тем же скромным, тихим и благочестивым, каким был в ту пору, когда находился под руководством незабвенной своей матери. Товарищи не могли не уважать и не любить его, а начальство оказывало особенное внимание к нему, как к отличному офицеру. Но уже в эту пору он чувствовал призвание к высшей духовной деятельности, и, получив чин поручика, стал помышлять об отставке. Скоро желание это усилилось в нем до того, что он решился просить о том высшее начальство, и, к величайшей радости, был уволен от службы с полным мундиром [i].

Георгию было только 29 лет от роду. Явившись к Епифанию, епископу Воронежскому и изложив пред ним намерение свое вступить в монашество, он назначен был в Задонский монастырь, куда и прибыл 7 сентября 1818 г., и тогда же, сложив с себя мирские одежды, облекся в смиренную ризу послушника. Внимание к самому себе, любовь к храму Божию, необыкновенная кротость и смирение с первого раза обратили на него внимание всей братии. Но вместе с тем, по действу духа злобы, он возбудил в некоторых легкомысленных и неискусных в делании духовном зависть и недоброжелательство; к этому присоединилась тяжкая болезнь, продержавшая его безвыходно в кельи около полугода. Оправившись от недуга, Георгий положил было искать другое место для своих подвигов: но удержанный от этого советом иеросхимонаха Агапита, остался в Задонском монастыре и затворился в темной кельи, худшей из всех в обители. Отовсюду закрытая, она в летнее время не освежалась чистым воздухом, и потому была сыра и вовсе неудобна к житью, а в зимнее промерзала насквозь: но Георгий не обращал на это внимания и поселился в ней. Он отказал себе в малейшем удобстве; ложем его был сырой пол, да и на тот он редко ложился. Весь сон его состоял в легкой дремоте незадолго до утреннего благовеста; при первом ударе в колокол он просыпался и начинал свое правило молитвенное. Пищу употреблял он вечером, да и то не всякий день; она обыкновенно состояла из четверти фунта белого хлеба и кружки воды, в которую примешивал он несколько уксуса. Одежду носил он не переменяя до тех пор, пока она совсем не становилась ветхою. В келье его ничего не было, кроме икон и богомысленных книг. Никому не позволялось входить к нему, даже и служившему при нем послушнику; если ему что бывало нужно, то он писал на записке, которую полагал на небольшом окошечке, прорезанном в дверях кельи; келейный, осведомляясь по временам, исполнял по записке требуемое и подавал в окошечко, которое тотчас же закрывалось.

Но и такой подвиг показался недостаточным для человека Божия. Чтоб избежать докуки от людей, обыкновенно ходивших около затворнической его кельи, Георгий выкопал у себя под полом пещеру, куда удалялся на целый день молиться, и уже ночью выходил в келью доканчивать положенное им себе правило. Так прожил он пять лет [ii].

Настоятель обители, архимандрит Самуил, благоговея к подвигам Георгия и заботясь о сохранении его здоровья, предложил ему перейти в другую, более светлую и удобную келью, на что с трудом и только из послушания согласился подвижник: но часто с некоторым сожалением вспоминал он о прежнем жилье своем: «как мне, говаривал он, было там хорошо и тихо! Ничто меня не тревожило; ночью молитвенная комната, а днем - подземное убежище, служившее безпрестанным напоминанием, что еще теснейшая могила ожидает всякого из нас». Впрочем и новая келья только затворнику могла казаться слишком просторною, тогда как ни по обширности своей, ни по особым удобствам, она не представляла ничего для привыкших к спокойной жизни. Перед входом, у дверей коридора, стоял от полу до потолка гроб без крышки; из коридора стеклянная дверь отворялась в небольшие сени, слабо освещаемые малым оконцем, прорезанным в противоположных дверях, ведущих в его келью. В одном углу стояла крышка от гроба, с разными надписями, выбранными из книг пророческих; на восточной стене находился образ св. Троицы, перед которым теплилась неугасаемая лампада. По стенам стояли маленькие скамейки, разделенные столиками; в небольшой каморке шкаф с книгами, а на полу рогожка, служившая для него ложем успокоения, ибо нигде не видно было ни кровати, ни подушки, ни даже войлока.

В новом жилище своем Георгий сделался уже доступнее для тех, кто желал пользоваться благочестивыми его советами. Клевета и зависть снова начали источать яд свой на святого мужа: но укрепясь в подвиге духовном, он уже не смущался наветами злых, и отражал их молитвою, кротостью и глубочайшим смирением. Соединяя дар прозорливости с глубоким знанием сердца человеческого, он изливала целыми потоками душеспасительные наставления то в устных беседах, то в письмах, - и неисчислимо велико и многополезно было влияние его на всех, жаждавших искреннего слова правды и истины!

Георгий был монах, а не послушник только: но когда именно принял он монашество - неизвестно; верно только то, что он имел тайный постриг и наречен был Стратоником. Не желая однако ж разстаться с именем, чудесно открытым матери его, он до конца жизни своей продолжал в письмах своих именоваться Георгием.

Господь Бог не скрыл от верного раба своего и времени блаженного отшествия его от мира сего. В конце 1835 года он предупрежден был об этом в сонном видении, и тогда же передав оное братии, сказал: «еще немного времени, и вы меня не увидите». В начале января следующего года, он в письмах своих к архиепископу Антонию и К. писал о том же, прося молитв за душу свою: но болезненных припадков не чувствовал никаких. Во второй половине января Георгий занемог. Сначала это была только простуда, но в последствии к этому присоединилось удушье, учащенное биение пульса и опухоль в ногах такая, что он с большим трудом мог ходить по комнате, и при всем том не хотел ложиться, а отдыхал иногда на стуле. Даже при сильном изнеможении он позволял себе только опереться обо что-либо, да и тут еще укорял себя: «что ты разнежился, Георгий? Не хочешь потерпеть малой и кратковременной болезни. Горе тебе, если утратишь терпение!» Приближенные уговорили было его лечь в постель, но он скоро отказался, говоря, что ему тяжелей лежать, чем стоять или сидеть.

В первых числах апреля, к прежним его болезням присоединилось лишение слуха, так что самый громкий крик был для него невнятен. Это продолжалось до 23 апреля - дня его ангела. В этот день Георгий пожелал угостить нищую братию. В минуту благословения трапезы, у Георгия вдруг отверзся слух, и он стал совсем здоров. Но через три дня опять возвратились к нему все, кроме глухоты, болезненные припадки. Изнемогая телом, он оставался постоянно бодр духом и решительно отказывал всем желавшим послужить ему: «по милости Божией, говорил он, у меня еще довольно сил, на что же напрасно утомлять других?». Если уж ему становилось слишком трудно, то он склонялся грудью к столику, да и то не надолго. С Псалтирью в руках садился он против святых икон, и совершал обычное свое правило.

Вечером 24 мая, келейные заметили, что Георгий более прежнего ослабел в силах своих, хоть и оставался совершенно спокойным. На ночь он велел, по обычаю, постлать себе рогожку в передней, и побеседовав с келейными, облобызал их и отпустил с миром, а сам лег на приготовленное ложе. Но лишь только келейные скрылись, он встал и пошел в свою уединенную каморку совершать молитвенное правило. В полночь он опять прилег, но с первым ударом в колокол к заутрени вошли к нему келейные взять благословение, и получив его, вышли, отнюдь не думая, что они видятся с подвижником уже в последний раз.

После ранней обедни, один из келейных, вошедши в келью увидел Георгия лежащим перед образом всех святых и Страшного Суда в положении человека, сотворившего земной поклон. Не желая нарушать благочестивой молитвы, келейный хотел выйти, но остановившись у дверей, заметил, что подвижник не переменяет своего положения. Тогда, сотворив, по обычаю, вслух молитву, он стал ожидать ответа, - но ответа не последовало. Душа праведника отлетела уже от земли на небо. Георгий скончался.

Так угас светильник, озарявший светом Христовым всех приближавшихся к нему и руководивший собственным примером каждого в царство вечной славы! Пробыв в затворе 17 лет, Георгий предал праведную душу свою в руки Божьи на 47 году своей жизни.

Православные! Если кого из вас приведет Господь Бог быть в Задонске, подите к часовне, устроенной над могилою праведника, и сотворив честное поклонение, помяните в молитве вашей и пишущего эти строки.

[i] Пишущий сии строки имел счастие видеть Георгия, еще в офицерском мундире, в доме своих родителей, - и доселе живо представляется ему этот человек Божий - стройного, высокого роста, светлого лица с рыжеватыми, курчавыми волосами на голове. - Ред.

[ii] Прошу теперь согласить с такими подвигами учение современных цивилизаторов, которые проповедуют во всеуслышание, что «аскетизм есть такое же болезненное явление, как и чахотка например». С. Петерб. Ведом. 1859 г. № 186.