Ниже мы помещаем статью 1888 года одного из самых известных русских архипастырей, митрополита (тогда еще иеромонаха) Антония (Храповицкого) (1863-1936).
Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по изд.: Антоний (Храповицкий), архиеп. Полное собрание сочинений. В 3-х т. Изд. 2-е. Том II . - СПб.: Изд. И.Л. Тузова, 1911.- С.408-415) подготовил профессор А. Д. Каплин. Курсив в тексте - авторский.
+ + +
Прочитав такое заглавие, читатель уверен, конечно, что речь будет о монастырских школах и больницах для бедных, об устроении в обителях рациональных хозяйств в пример и помощь крестьянским хозяйствам и т. д. He отрицая полезности таких учреждений, мы однако не можем не предостеречь всякого требователя подобных реформ - напоминанием о том, что как ни давно уже раздаются словесные и печатные заявление о их необходимости, но, тем не менее, они почти вовсе нигде в России не прививались, да и едва ли привьются, так как, будучи заимствованы из латинских филантропических орденов, эти реформы в таком виде вовсе не имеют у нас почвы ни во внешних условиях монастырской жизни, ни в самых принципах православного аскетизма. Но прежде, чем перейти к выяснению обоих положений, мы просим читателя извинить такой неожиданный для него оборот дела и принять во внимание: 1) что мы отрицаем возможность не монастырской филантропии вообще, а излюбленных казенных форм ее, и 2) беремся обсуждать дело не в принципе, а на факте, оставаясь в стороне со своими собственными взглядами.
Итак, знает ли читатель, что большинство мужских монастырей в настоящее время малолюдно и состоит из людей очень малограмотных? Что оно бедно, т. е. не преизбыточествует, но нуждается в средствах? Что женские обители почти все буквально нищенствуют? До школ ли тут, до больниц ли, когда есть нечего и петь в церкви некому? Но может быть нам ответят, что просветительно-филантропическая деятельность монастырей желательна, хотя бы в самых микроскопических дозах, не столько ради благодетельствуемых, сколько ради самих благодетельствующих. Действительно, люди, не знающие монастырского быта, говорят: главнейшая причина монашеских пороков -праздность; дайте монаху дело, наполняющее жизнь его смыслом, и он отстанет от всего худого.
Итак, приходская школа или больница должна занять монашеские досуги: но ведь эти учреждения нуждаются в людях способных, а они и без того все состоят казначеями, ризничими, келарями и проч. Это раз, а второе: многие ли личности из числа братства требуются в участники воспитания и лечения? He менее ли трех-четырех? А остальные причем останутся? Однако главнейшее затруднение не в этом, а в том, действительно ли филантропическая деятельность, и притом привитая монастырю извне, может наполнить смыслом жизнь монахов настолько, что даже порочные между ними обновятся духом под влиянием упражнений человеколюбия. Монашество есть учреждение консервативное по преимуществу, живущее теми же самыми идеалами, при коих оно создано полторы тысячи лет тому назад. Худо ли, хорошо ли эти идеалы осуществляются в наших монастырях, но всякий, кто знает жизнь последних, согласится, что если чем и держится остаток монашества, то силою грандиозной традиции, а именно великими примерами древних авв и русских подвижников и огромными томами преданий о божественном, чудесном содействии иноческим подвигам. Общественные идеалы тоже не чужды монаха-простолюднна (а таковых 95%), но они слишком определенны, чтобы вмещать в себя всякие формы служения ближним, какие только придут в голову европействующей интеллигенции; они, затем, слишком распространенны, будучи не монашескими только, но и общенародными, они, следовательно, сильны, если не логикой, но бытом и историей. Эти идеалы представляют весь мир, содержимым непосредственно силою Божией, по молитвам церкви; люди мирские, преданные нуждам дня, оскудели в молитве, но вот это великое дело на земле берут на себя некоторые из многих, и, освободив себя от жизненной суеты, ограждаются стенами и день и ночь предаются молитве за оставшихся в мире, за благосостояние церквей, за императора и люди. Но не столько их грешною молитвой, сколько предстательством великих святых на небе и действиями ниспосланной благодати Божией, проявляющейся в чудотворных иконах и мощах угодников, держится мир; дело же теперешних служителей Бога - окружить эти источники благодати благолепным чином священнослужения, чтобы с тем большим удобством могли из него черпать все приходящие. Пусть не убеждение самих монахов, а благолепие обители: святыня, священнослужение, порядок монастырской жизни, чтение житий в трапезе, красота монастырских зданий и проч.- воздействует на души молящихся, - так думают монахи. Ценность обычного, естественного человека, как духовного руководителя ближних, в наших традициях, перешедших в народно-монашеское мировоззрение, низведено до ничтожнейшей величины: все дело духовного просвещения богомольцев они возлагают на сверхъестественную силу благодати, на действенность самого быта обители, отображающего собою священную древность. Итак, кроме личного нравственного самосовершенствования чрез подвиг смирения поста и молитвы, монах высоко ценит дело поддержания «благолепного чина» и на сей последний смотрит, как на единственное серьезное средство истинного пастырства. Заговорите о приходских школах или больницах хорошему валаамцу или афонцу: едва ли вы встретите иное отношение к вашему предложению, чем у крестьянина к изучению француз-ского языка. Да мало того, нарветесь еще на цитирование «Правил монашеского жития», согласно которым монах только по трем причинам может покинуть обитель, из коих третья гласит: «аще будут обучатися мирстии отроцы». Правильно ли монашеское мировоззрение - не знаем, но что оно именно таково, как изложено, в этом можете убедиться не только из бесед с любым монастырским иноком или из чтение агиографической, аскетической и богослужебной литературы, но из очерков монашеского быта, вышедших из-под рук скептиков: Лескова, Немировича-Данченко, Благовещенского и т. п. Монах смотрит на хороший монастырь, как на самое благотворительнейшее учреждение, а потому учреждение при нем какой-либо филантропической отрасли такого рода, какая не входит в органическую жизнь монастыря, представится ему столь же безсмысленной, как если бы духовная академия, собирая экономию чрез сокращение расходов, стала употреблять ее не на улучшение различных сторон академической жизни, а на учреждение городской больницы. Так отнесутся и относятся к предполагаемой реформе все хорошие монастыри.
Но все, что не удается безпочвенному способу нововведений, может быть достигнуто теми, кто съумеет найти семена желательной духовно-просветительной деятельности монастырей - в их исторических и бытовых идеалах. Ведь существует же она и фактически, если стягивает ежегодно тысячи народа со всех концов России к известным монастырям. Непонятным для нас образом, но духовная жажда народа удовлетворяется на Соловках и на Афоне успешнее, чем рисунками «Родного Слова» и т. п. Вспомним знаменитую проповедь высокопреосв. Амвросия Харьковского о двух течениях русской жизни: верховом и низовом, народном, которого мы не видим, но которое течет по своим законам к своим устьям.
Посмотрим, каковы же просветительные функции этих знаменитых монастырей, обобщаемые под одним названием «благолепного чина», который вовсе не заключается только в благоговейном совершении священнослужения. Этих функций так много, что мы затрудняемся их перечислить сполна; укажем сперва на те, которые возможно определить нашим интеллигентным языком: благоговейная служба, проповедь (отеческая) в церкви и Четьи-Минеи в трапезе, продажа образов, литографий и книжек, исповедь опытными духовниками, старцы (кто не читал «Братьев Карамазовых» Достоевского?), подчинение богомольца облагораживающей монастырской дисциплине, показание ему церквей и ризницы обители, соединенное всегда с целым рядом благочестивых легенд; наконец, принятие монастырями, особенно северными, работников «по обету» на один год, их ассимилляция и затем влияние на семейную среду. Говорить ли о тех функциях, которые недоступны нам, но народу? О том, что самый вид обители на краю света, на прекрасном морском ландшафте, для него - целая поэма? Что тысячепудовый колокол, призывающий к заутрени в полночь, для него - целое богословие? Что даровой обед Руссики для 8000 людей, для него - целая социология? Что рассказывающий обо всем этом странник для мужицкой семьи есть лучший апостол, чем ученый академик? Итак, речь не о создании новых функций монастырского влияния, но о возстановлении существующих; об этом и побеседуем.
II.
Если согласиться с тем несомненным фактом, что восприемлющая способность нашего народа совершенно иная, чем у нас, воспитавшихся на Аристотелевой логике, что к его восприемлемости приноровлены не столько наши гуманные меры, сколько учреждения традиционные, как по отношению ко всем способам улучшения народного быта, так и, в частности, в деле благоустроения монастырей, то речь должна быть не о придумывании и введении новых отраслей религиозно-народного просвещения, но об исправлении и восстановлении существующих. Представьте себе, еслиб 500 русских монастырей обладали теми же просветительными средствами, как Оптина пустынь или афонский Руссик: чего бы оставалось желать от них? Но прежде, чем обратиться к изысканию способов к такому поднятию монастырской жизни, скажем еще о возможных улучшениях в самых-то лучших монастырях - с точки зрения народного пастырства.
Должно сознаться, что некоторые монастыри плохо понимают, что именно следует давать народу в продаваемых книжках и картинках. Если попадается среди лиц, приставленных к этому делу, монах-народолюбец, тот же неученый мужичек, силою самоотверженной любви к ближним умевший охватить своею душою сущность народных религиозных потребностей: то он оказывается слишком мало видевшим света и не знающим, где достать подходящий материал. Итак, хорошо бы сделали наши лавры, если б поручили опытному человеку не только составление списка наилучшаго состава книжек для народного чтения, но и улучшили бы самые издания, снабдив их картинками и переплетами, умножив самый выбор книг чрез включение в него, кроме житий, еще календариков, поучительных повестей, букварей и пр., словом - того, что можно достать в лавченках, но что получит для народа высшую ценность, если приобретется у Макария или у киевских угодников. Образа в монастырях продаются дорого и выбор их до крайности ограничен. Помощь метахромотипии негодна для крестьян, потому что им нужны образа большие, заметные в темных углах. Они поэтому с быстротой раскупают до последнего образа фольговые в рамках со стеклами, каковые идут за 2 p., будучи по квадратному аршину величиной. Пусть обители широко разовьют это мастерство и разнообразят сюжеты таких образов.
Затем, необходимо увеличение числа духовников, чтобы исповедь в обители не оставалась тем же, чем она есть в приходе. Нужен строгий выбор ежедневно читаемых проповедей и самих чтецов, чтобы они не оставались богослужебною формальностью, но словом «света и жизни». Нужно и живое слово, особенно во дни тысячного стечения народа к великим праздникам со всей России, когда все одушевлены религиозным восторгом. Консистории должны бы выписать на эти дни лучших витий епархии, умеющих говорить к народу: слова их будут передаваемы слушателями друг другу по всей России. Нужно далее, чтобы старшая братия не оставляла без внимания самой серой части своих богомольцев, чтобы и в кухне, где кормятся бабы, происходило такое же чинное чтение жития, как и в трапезе; чтобы ежедневно после обедни добрый монах показывал пришлецам ризницу, церкви и др. примечательные предметы обители, не заботясь о том, чтобы набрать побольше в руку; но чтобы положить побольше в души.
Но всего не переговоришь - тем более, что по отношению к большинству монастырей подобные пожелания трудно достижимы. Состоя из нескольких старцев и двух десятков невозможнейших послушников, представителей бродячей Руси, многие монастыри нуждаются прежде всего в собственном просвещении. Да и возможно ли их поправить? He лучше ли закрыть? Конечно, необходимо одно из двух, но вспомним слова митроп. Иннокентия: «если хотите уничтожить монашество потому только, что оно ослабело, то не уничтожить ли по той же причине и христианства?»
Насмотревшись в разных углах России на монастырскую жизнь, мы кажется не погрешим, если скажем, что не наличный состав искателей монашества, но почти исключительно настоятели служат причиной упадка большинства обителей России. В некоторых епархиях настоятелями монастырей, за немногими исключениями, делают или вдовых священников, или неудавшихся ректоров, или архиерейских экономов, крестовых иеромонахов и наиболее оборотистых и хозяйственных членов лаврских экономических администраций. Настоятели всех этих трех категорий одинаково мало способны быть руководителями обществ, соединившихся ради достижения нравственного совершенства путем молитвы, поста и взаимного назидания, в чем и заключается обязанность монахов. Такая цель жизни далека большинства теперешних настоятелей, а потому они не только всю свою энергию направляют исключительно почти на экономическую сторону обители, но и не стараются даже скрыть своего скептического отношения к монашескому идеалу, повидимому даже не сознают, что должны быть духовными пастырями братии. Представьте же себе, что делается в монастыре с юношей-крестьянином, который пришел сюда, начитавшись Четьи-Минеи, пришел «за спасением», а встречает просто экономическое общество, пропитывающее себя молебнами да панихидами, и совершенно чуждое его внутреннего мира. Почти необходимым следствием теперешнего положения монастырей является мирское настроение большинства младшей братии и склонность ее к разгулу за неимением высшего духовного содержания.
Если бы настоятели относились к своему монастырю иначе, не старались бы только о том, чтобы из одного монастыря перейти в другой, более выгодный, но считали бы себя послушниками своей обители, а последнюю - своим последним местопребыванием на земле: то от них бы всецело зависело поднять монастыри точно так же, как на наших глазах в XIX веке Назарий Валаамский, Феофан Новоезерский, Пимен Николоугрешский, Иона Киево-Троицкий, Серафим Заоникиевский, Фотий Юрьево-Новогородский довели свои монастыри до состояния лавр, приняв их в качестве нищенских скитов. Примеров подобного рода очень много и они хорошо известны не только в духовном мире, но и в светском обществе; они, думается, достаточно сильно подтверждают собою ту мысль, что всякое дело требует человека, преданного этому делу, а не принимающагося за него по внешним побуждениям. Но где взять таких людей?
Они есть и их знают, но избегают... Их можно бы найти по одному, по два в каждом почти монастыре между рядовою братией, а в лучших обителях их найдется и по десятку. И мы видим, что в тех епархиях, где преосвященные заботились о замещении настоятельских мест монахами no призванию, там монашество поднялось очень быстро не только в нравственном, но и в экономическом отношении; такова, например, епархия Калужская во время управление арх. Григория и несколько ранее. Кто хочет улучшить монастыри, пусть начнет с выбора достойных настоятелей. Успех их деятельности, быстрый и сильный, обусловливается, конечно, сколько благодатным содействием угодников обители, столько же и тем, что за плечами у них стоит и тысячелетняя история русского быта, и полуторатысячелетняя история монашества, и принцип послушания монахов настоятелю. Поднять монастырь подходящий настоятель может гораздо легче, чем новейшие филантропы -заменить питейные дома чайными; но если и последнее достигается посредством энергии и самоотвержения, то первого ли не достигнет человек, наделенный верою в Бога и любовью к ближнему? Настоятели любят плакаться всякому встречному, что у них, вместо послушников, «пьяная ватага», но ударили ли они сами палец о палец для исправления ее? Почему же вышепоименованные настоятели съумели в короткое время сделать из пьяной ватаги послушных агнцев?
В заключение не можем не вспомнить одного эпизода. Мы стояли с католическим ксендзом недалеко от одного знаменитого южно-русского монастыря; гудел тысячепудовый колокол и пестрая тысячная разнокалиберная толпа представителей всей сотни русских губерний дружно потянулась из гостиниц в прекрасный собор на вершину живописнейшей горы. Мы говорили что-то о польском вопросе, причем ксендз, вопреки обычаю, разоткровенничался в своих суждениях о России. «Ну, посмотрите, посмотрите!» вскричал он, указывая на открывшуюся грандиозную картину: «если бы да нам эти лавры и соборы, что владеют дурни-москали, то мы взяли бы всю вашу Русь и увели бы, как Моисей Израиля, куда бы только захотели. Мы бы унесли ее на небо, как на орлиных крыльях, а вы сидите, сложа руки, как сидели прежде, и будете сидеть, пока штунда и раскол не оберут вас до последнего человека». Да, есть о чем подумать...
