4. Изменение статуса
А перестройка между тем определяла череду ключевых событий. И, пожалуй, важнейшим из них являлось возвращение городу его исторического названия. Срочно потребовалась перепечатка планов города. Некоторые старинные улицы, как коросту, стряхнули с себя фамилии и клички революционеров. Но люди меняются не столь быстро.
На протяжении многих десятилетий нижегородцы (кто горестно, кто с надеждой на лучшую жизнь) прощались с сельским бытом. Если до революции в городах проживало менее одной пятой всего населения области, то к концу ХХ века ситуация изменилась с точностью до наоборот: в селах осталось около одной пятой нижегородцев, а все остальные жители сгрудились в городах.
В традиционном сельском быту присутствие металлических предметов незначительно. Плетение корзин, изготовление бочек, строительство бань и домов зачастую осуществлялось без единого гвоздя. В качестве крепежа использовались деревянные «замки», бочки оплетались точно пригнанными прутьями; даже гробы не сколачивались из досок, а выдалбливались из цельного дерева. Всю жизнь ходили по земле.
Городская жизнь в эпоху индустриализации являлась антиподом сельской. Люди постоянно находились в грохоте и гуле, зачастую работали при высоких температурах или в агрессивных средах (покрасочные, гальванические, химические производства). Горожан окружали многотонные металлические конструкции. Мастеровые от зари до зари топали по чугунным или стальным плитам, по железобетонным блокам. Жили, в основном, в панельных домах. В начале панельного строительства полы в квартирах стремились покрывать деревянными досками, но со временем отказались и от этого; на бетонном полу расстилали тонкий линолеум. «Городом железных людей» назвал Горький в одном из своих стихотворений В.Терехов (многие годы служил директором музея Добролюбова).
Кому-то уподобление человека железяке может показаться комплиментом, а кому-то - прискорбной характеристикой. Большевики еще в революционные годы любили называть своих командармов или наркомов «железными». Поэт Тихонов в качестве высшей похвалы революционеру выдал следующую формулу настоящего человека:
Гвозди бы делать из этих людей,
Не было бы в мире крепче гвоздей.
Стоит ли особо удивляться тому, что мягкая человеческая плоть в таких условиях приобретала свойства металла. И в промышленной зоне, представляющей собой беспорядочный конгломерат фабрик, заводов, комбинатов и рабочих поселков, густо опутанных проводами и трубами, люди-болтики или шестеренки были вполне уместны. К тому же, их легко можно «загнать по шляпку» или завинтить на них «гайки». В производство высокоточных, сложных систем вооружений горьковчане вкладывали всю свою жизнь без остатка. У них не хватало времени даже на то, чтобы заниматься своими детьми. Они так уставали на своей работе, что не знали, о чем можно разговаривать со своим потомством.
Перебравшись из деревушки в город, многие частенько говорили себе, что надо бы как-нибудь проведать родные места, а заодно и родственников. Но отпуска были столь кратковременны, а пребывание в каком-нибудь Доме отдыха или в санатории столь желанно... Супружеским парам крайне редко доставались путевки в одни сроки и в одни и те же лечебно-оздоровительные учреждения. А после года «вкалывания» или «напряга» так хотелось хоть 2-3- недели пожить без забот и хлопот и в собственное удовольствие. Жизнь была трудна и бесцветна, но, тем не менее, выпадали и «солнечные деньки».
И вдруг жители агломерации узнали, что началась демилитаризация экономики: ракеты и пушки теперь никому не нужны. Ломался весь ритм нелегкой жизни, но жизни уже ставшей привычной. В город хлынули иностранцы: бизнесмены, авантюристы, миссионеры, шпионы, общественные деятели, журналисты, музыканты... Гомонили на своих языках, бродили по улицам, фотографировали все подряд.
В такие периоды одни люди лихорадочно озираются по сторонам, чтобы поживиться прежде недоступными вещами. А другие задумываются и задают себе традиционные вопросы: Кто мы? Откуда? Куда идем?
В послевоенные десятилетия горьковчане довольно много читали художественной литературы. Благо, постепенно «реабилитировали» русских классиков, печатали и зарубежных авторов. Но жизнь купцов и аристократов принадлежала давно прошедшей эпохе, а бытие за «бугром» воспринималось как «невсамделишное». Теперь же, буквально на глазах эпоха индустриализма сама превращалась в некую абстракцию. Утратили всякий смысл «Госплан» и «Госснаб», «обком» и «горком». Научные истины «диамата», а также «истмата» оказались посрамлены. А ведь в каждом вузе существовали кафедры, годами и десятилетиями обосновывающие эти истины будущим «физикам» и «лирикам», медикам и аграриям.
Многие нижегородцы вдруг обнаружили, что знание требований ТУ, СНИПов, ОСТов и ГОСТов отнюдь не означает просвещенности. Руководствоваться инструкциями (программами), читать мудреные чертежи могут и компьютеры. Наступало прозрение того, что жили в сгущающейся мгле, что остатки просвещенных людей вымерли к середине ХХ века, и уже некому рассказать, что такое философия и православие, право и архитектура, искусство и литература. В обществе не осталось даже смутных воспоминаний о культуре речи и красоте человеческих отношений.
А жизнь становилась все трудней и тяжелей. И не только потому, что зарплату выдавали с перебоями и бушевала инфляция. Стали всплывать неблаговидные факты массовых расстрелов на Бугровском кладбище и в оврагах возле Гребешка. Выяснилось и то, что священников топили на Мочальном острове. И то, что уренских крестьян как диких зверей гоняли по северным лесам. И каждый, кто не успел стать безвозвратно «винтиком», почувствовал, что кого-то из его родственников тоже нещадно избивали, топили, насиловали, расстреливали, сгоняли с насиженных мест. А некоторые из тех, кто гордились своими служивыми отцами и дедами, стали понимать, что являются детьми или внуками истязателей и палачей.
За весьма короткий период (6-7 лет) город перестал слыть ссыльным местом, секретной промышленной зоной, возвратил свое историческое название, вспомнил о намоленных в прежние века местах; к тому же был объявлен на всю страну « полигоном реформ», а затем и «третьей столицей». При содействии М. Горбачева Нижний Новгород посетили М.Тэтчер, Д. Мейджер. Вслед за политиками потянулись и голливудские звезды (Р. Гир). Почтили город свои присутствием великие княгини Романовы.
Все эти визиты стремительно укрепили авторитет молодого нижегородского губернатора, которого крупные хозяйственники откровенно презирали. Б.Видяев (директор «ГАЗа») и Ю. Егоров (директор Кстовского нефтеперерабатывающего завода) даже не пускали Б.Немцова на территорию своих предприятий. Последний, став первым лицом области благодаря «непредсказуемому» Ельцину, действительно, производил неоднозначное впечатление. Будучи специалистом по акустике и организатором ряда протестных экологических акций, молодой человек, воссев в здании бывшего обкома партии, чувствовал себя, как в дремучем лесу. Он ничего не знал об особенностях территориально-отраслевого развития нижегородчины, не подозревал о необходимости выстраивания системы внутри региональных отношений...
Впрочем, легче сказать, в чем он был силен.
Б.Немцов умел блефовать в карточной игре, знал английский язык, был недурен собой. Опираясь на эти ресурсы, он стремительно превратился в публичного политика. Благодаря услужливо восторженным СМИ, его слава буквально гремела вопреки безудержному падению уровня жизни нижегородцев, обвалу в основных секторах экономики и росту преступности.
Если запущенность жителей агломерации в элементарном воспитании носила латентный характер, то эта запущенность наиболее ярко проступала как раз у публичных политиков. «Надежда отечественной демократии», Б.Немцов постоянно сквернословил, прибегал то к арго, то к английским терминам; он приобрел общероссийский масштаб благодаря скандальным выяснениям отношений с другим политиком - В. Жириновским (во время теледебатов то ли облил оппонента апельсиновым соком, то ли ударил стаканом...). А.Климентьев, тоже заядлый карточный игрок и тоже вступивший на стезю публичной политики, дал убийственную характеристику поведенческим установкам Б. Немцова в юности («Не бросай - докурим, не выливай - допьем»).
Нижегородские публичные политики, вчерашние гавроши, являлись типичными представителями промышленной агломерации. Они росли в осколочных семьях, воспитывались «улицей», скептично относились к полицейско-казарменному режиму в стране, хорошо освоили приемы «кидалова», не были подготовлены к созидательной и плодотворной деятельности, но имели изобретательный ум и натренированную реакцию. В годы реформ они быстро сплели паутины полулегальных и полукриминальных финансовых схем и быстро запутались в них. Их семейные отношения также находились в расстроенном состоянии. Их запросы отличались примитивностью («срубил бабки - оторвался по полной программе»). На их месте могли оказаться десятки тысяч других парней, но поведенческие стереотипы вряд ли отличались бы заметным разнообразием.
Нижний Новгород в качестве «полигона реформ» просиял благодаря сплошному блефу. Город скорее напоминал медленно ржавеющий броненосец. А вместе с кораблем, поставленным на прикол, уныло ржавели и «железные люди». Но «независимые» СМИ казалось бы, ничего не замечали. Они уже видели в молодом реформаторе и губернаторе преемника Ельцина, а в «третьей столице» - оплот демократии. Нижегородцы под натиском происходящих перемен испытывали противоречивые чувства. С одной стороны, жили все хуже, с другой стороны, нарастало сияние «столичности». Телеведущие, имея за плечами солидный опыт работы в комсомольско-агитационных бригадах, просто плавились от счастья. Они с утра и до вечера комментировали бесконечные инициативы, эксперименты, «пилотные проекты» неофициального приемного сына самого президента. Еще бы! Если пребывание А. Сахарова в Щербинках превратило агломерацию в ссыльное место, то пребывание Б.Немцова в нижегородском кремле возвело город в статус столичного града. А такое под силу разве что исторической личности!
Судьба далеко развела двух самых публичных нижегородских политиков. Немцову «шла масть», а Климентьеву решительно не везло. Если первый решил перебраться в московский высокий кабинет, то второй вынужденно собирался в края «не столь отдаленные». Такова уж участь шулеров: то крупный куш сорвут, то подсвечником по голове получат.
Тема «третьей столицы» заметно поблекла в бессчетных выступлениях молодого губернатора, вытесненная непростой «судьбой провинциала». Он даже издал в известном московском издательстве две книжки преждевременных мемуаров, усиленно напирая в них на свою провинциальность. Озадаченные нижегородцы озирались по сторонам, растерянно спрашивая друг друга; «Так мы в столице... или где?» Как-то вдруг разом выявились вереницы упрямых фактов: население в основной массе бедствует, базовые отрасли региональной экономики «лежат на боку», финансы области находятся в расстроенном состоянии. Нижний Новгород отнюдь не Барселона или Мюнхен, ему впору равняться на таких «трудяг», как Ганновер или Бирмингем. А о таких городах вообще ничего не упоминают мировые СМИ, хотя за ними числятся немеренные объемы самой замысловатой промышленной продукции, соответствующей самым высоким стандартам.
5. Кто же мы?
Горькое разочарование очень трудно проглотить. Многие стали искать выдающиеся личности, оставившие неизгладимый след в истории края и всей России.
Нижегородцы, действительно, неоднократно играли ключевую роль в судьбах страны и всего русского народа. В ХIV веке великие подвижники выступили в роли подлинных строителей Святой Руси. В ХVII веке стали оплотом и надеждой всего великорусского государства. А чем же славен и памятен завершающийся век ХХ?
Индустриальная эпоха, водрузив на постаменты сложные механизмы и машины, уже давно намекала, что у этих машин были свои авторы, «отцы-изобретатели». И в ходе демилитаризации экономики, некогда засекреченные имена и фамилии конструкторов, создателей уникальных технических систем стали всплывать из сумрачных архивов. Но искатели громких имен столкнулись с таким обескураживающим явлением, как старение самых совершенных и надежных механизмов. Всплеск инженерной мысли, в основном, приходился на середину века, а впоследствии плавно пошел на убыль. Созданные же в 50-60-е годы «игрушки» и «штуковины» никак не были вмонтированы в реалии сегодняшнего дня: они являлись достоянием отжившей свой век эпохи.
Трудно сказать о сокровенных мечтаниях тех, кто пришел к власти на нижегородчине после крушения коммунистического режима. Хочется верить, что мечтали о деятельности, идущей во благо своим землякам. Тот факт, что Косариков, Крестьянинов, Немцов были выходцами из научно-исследовательских институтов, позволяет сделать предположение, что «революционно настроенные физики» собирались возглавить переход многотысячных трудовых коллективов на новый технологический уклад. Конечно, этот переход не мог не сопровождаться так называемым трансформационным спадом; закрывались бы устаревшие, нерентабельные производства; многим оборонным предприятиям предстояло пройти многоэтапную конверсию; грозило серьезное разукрупнение громоздким отраслевым НИИ; предстояло удвоить долю высококвалифицированных рабочих, переобучить директорский корпус; следовало перепрофилировать производственную инфраструктуру большинства предприятий.
Но в ходе радикальных преобразований мастеровой отнюдь не повысил свою квалификацию, не приобрел уникальные свойства, которые бы позволили выделяться нижегородской продукции завидным качеством на международных выставках и ярмарках; мастеровой начал полегоньку-потихоньку превращаться в клерка, менеджера, игрока (в широком толковании этого слова). Если подобрать этим терминам русские названия, то они могут показаться обидными: приказчик, лавочник, аферист. Возможно, именно поэтому и прижились англизированные аналоги. Отряд клерков быстро стал самым многочисленным в массе трудоспособного населения. Всеобщая компьютеризация всемерно содействовала этому процессу. Вчерашние исследователи тайн материи, офицеры и прапорщики, учителя и врачи поспешно превращались в банковских служащих, продавцов автомобилей, страховых агентов, бухгалтеров, муниципальных или областных чиновников. Конечно, над ними главенствовали старшие или главные клерки, которых можно назвать администраторами.
Ореол исключительности над образами изобретателей неудержимо угасал, но взошла звезда администратора. «Антикризисный управляющий», «мастер делового администрирования», «директор представительства» стремительно стали ключевыми фигурами во всех сферах жизнедеятельности общества. Люди охотно выкладывали немалые деньги, чтобы пройти соответствующие скоропалительные курсы и назывались дипломированными администраторами.
Благодаря этим изменениям в умонастроениях даже советская эпоха, столь скудная на яркие личности, расцветилась «знаковыми фигурами». Решили увековечить имя руководителя главка, занимавшегося материально-техническим снабжением всего Волго-Вятского экономического района. В эпоху тотального дефицита эта должность, действительно, была ключевой и подразумевала наличие неформальных властных полномочий. Поэтому признательные благополучатели щедрот бывшего руководителя главка и назвали его «хозяйственным деятелем». Установили памятную доску не только на фасаде представительного административного здания, но и на доме, где проживал этот человек, и даже улицу в его честь назвали: в годы войны он командовал заводом «Красное Сормово».
Стремление увековечить имя выдающейся личности было присуще российскому обществу и в прошлые эпохи. Так, на могильной плите прикрывающей прах гениального русского полководца похороненного в Александро-Невской лавре, выбито «Суворов». Только узкие специалисты осведомлены о том, что Тютчев был тайным советником, а Пушкин - всего лишь титулярным, а Л.Н. Толстой - поручиком в отставке, Циолковский - учителем женского епархиального училища, а Лобачевский - ректором университета. Выдающиеся личности равнозначны, это люди «одного круга». Причем подобная традиция сложилась в эпоху, когда Табель о рангах играл определяющую роль в судьбах миллионов жителей империи.
Но при разгуле демократии должность поистине приобрела магическое значение. «ректор консерватории», «дирижер симфонического оркестра», «директор театра», «ген. директор научно-производственного объединения», «организатор ведомства» стали более чем веским основанием для привинчивания к фасадам представительных зданий и жилых многоквартирных домов соответствующих памятных барельефов и досок.
Традиционно памятные знаки устанавливаются десятилетия спустя после ухода из жизни выдающейся личности, когда ее значимость становится очевидной и для последующих поколений. Конечно, эти знаки совершенно не нужны гениям и героям, а необходимы самому обществу для повышения самооценки, для воспитания подрастающего поколения, для демонстрации гостям, что, мол, не обделены носителями «искры Божьей». Но барельефы администраторам спешат установить как можно скорее - иначе незаменимого и бесценного могут совсем забыть: время-то всполошное, смутное, переменчивое...
Какую функцию несут эти скороспелые гроздья посмертного восхищения? Очень простую. Плох тот клерк, который не хочет быть администратором! Здравствующие администраторы азартно состязаются между собой в значимости и стремятся набрать «вес» в обществе. Для этого составляются и регулярно обновляются рейтинги влиятельности, публикуются недурно оформленные каталоги «Кто есть кто в Нижегородской области», заказываются литературным труженикам «книги воспоминаний» и самостоятельно пишутся пухлые автобиографии. Средства на издания подобных литературных опусов обязательно находятся.
В течение последнего десятилетия ушедшего века как-то подзабылись в обществе первоначальные мотивы столь неотложных реформ. Ведь работники претендовали на то, чтобы самостоятельно распоряжаться значительной долей созданного ими прибавочного продукта. Рационализаторы, новаторы, изобретатели мечтали реализовать свои смелые идеи, разработки, концепции и предложения. Буйные и непокорные поэты, не стиснутые более цензурой, рассчитывали одарить нижегородцев нетленными произведениями. Религиозные люди надеялись, что тотально секуляризированное общество, озаренное светом божественных истин, обретет нравственные опоры в православии. Все верили, что уж теперь-то власть станет прозрачной в своих действиях, подотчетной избирателям, что судить будут по законам, а награждать по справедливости.
