На буграх и в чащах. 1

Минувшей осенью ООН опубликовала рейтинг городов мира с самой большой убылью населения. В мрачный список вошли 28 крупных городов, из них 11 городов - российские. Сомнительный титул самого вымирающего города России получил Нижний Новгород.

Процессы «неестественной» убыли населения в нижегородской агломерации начались не год и не пять лет тому назад, а гораздо раньше. Эти процессы, время от времени, обсуждали за «круглыми столами» политологи, экономисты, социологи, медики, чиновники, депутаты: представители общественности упрекали власти в низкой компетенции, представители власти сетовали на то, что «народ запущен».

В эссе «На буграх и в чащах» предпринята попытка агрегировать в одном тексте тенденции, доминирующие в нижегородской агломерации в последние десятилетия. Не будет лишним напомнить уважаемым читателям, что Нижний Новгород - единственный из городов Древней Руси (кроме столицы), который продолжает играть заметную роль в жизнедеятельности всей страны.

1. Закрытая промышленная зона

Официально перестройка началась в 1987 году после январского пленума ЦК КПСС. Однако изменение политического климата в стране нижегородцы почувствовали несколько ранее. На исходе 1986 года М.С. Горбачев разрешил вернуться А.Д. Сахарову из ссылки в Москву. Ссыльным местом являлся город Горький.

Что представлял собой наш город в те годы? Гигантскую промышленную зону, в которой жилые кварталы перемежались заводскими территориями, огороженными высокими железобетонными заборами. К тому времени нижегородцы уже три десятилетия трудились в атмосфере строжайшей секретности. Мужья даже женам не могли рассказать, чем они занимаются на работе. Предприятия функционировали круглосуточно, реже - придерживались двухсменного графика. Первая смена начиналась в 7 часов утра. Последнюю неделю месяца обычно трудились без выходных, чтобы выполнить все показатели плана, спускаемого из соответствующих главков и ведомств, расположенных в Москве. Отчитываться о выполнении планов ответственные хозяйственные работники ездили с аккуратными портфельчиками, которые приковывались наручниками к левой руке.

Город «засыпал» уже к 9 часам вечера. Вечернее освещение было довольно тусклым. Электроэнергия требовалась предприятиям, производящим высокоточные системы вооружений. К тому же областной центр редко фигурировал на политических картах. Россыпь хаотично разбросанных электрических огней не позволяла получить ясного представления об очертаниях центра индустрии, если бы его фотографировали со спутника. Получить ясное представление о г.Горьком, его границах в любом случае было весьма затруднительно. Индустриальный центр превратился в бесформенную агломерацию, вобравшую в себя города-спутники.

Трудно подыскать более мрачную характеристику для поселения, чем прилагательное «горький». Но именно такая характеристика въелась в судьбу нижегородцев, которые с середины 30-х годов прошлого века стали именоваться горьковчанами. Мрачная тень босяцкой юности выдающегося земляка-писателя легла на город. Пролетаризированные массы почитали А.М.Пешкова, а многие воспринимали его как отца-основателя города. Предыдущая семивековая история Нижнего Новгорода фактически была отсечена от сознания горьковчан.

Агломерация ежегодно притягивала к себе тысячи многообещающих молодых специалистов, окончивших средние и высшие технические учебные заведения в других краях и областях бескрайнего СССР. Перспективы карьерного роста на горьковских предприятиях, входивших в военно-промышленный комплекс, были просто отличными. И эти перспективы позволяли специалистам не обращать внимания на бесчисленные ограничения в повседневной жизни: ведь шла «холодная война». Подавляющее большинство работников оборонных предприятий гордилась тем, что «кует щит» или «оттачивает меч».

Но когда в начале 80-х годов ХХ в. закрытая агломерация прогремела на весь мир в качестве «ссыльного места», это смутило многих добросовестных тружеников, принудило их взглянуть на свой город с расплывчатыми границами и на свою жизнь, всецело подчиненную напряженному рабочему ритму, как бы со стороны. Начались оживленные пересуды в «курилках», на «кухнях» и в «закусочных». Многие люди стали ощущать себя, то ли проживающими на спецпоселении, то ли ссыльными или даже заключенными. С одной стороны, в их трудовых буднях и редких праздниках ровным счетом ничего не изменилось. А с другой стороны, вынужденное пребывание на окраине города выдающегося ученого и видного общественного деятеля неодолимо усиливало у населения двухмиллионной агломерации горьковатый привкус от столь привычной жизни. В бесконечных пересудах все чаще проскальзывали такие словосочетания, как «кладбищенская тишина», «отстойник», «зачуханный город-завод». Кузнецы и строители светлого завтра почувствовали нарастающую усталость оттого, что всю жизнь работают за колючей проволокой, что на проходных их осматривают «стрелки» (так называли вахтеров на номерных предприятиях), что пуще жизни боятся потерять «форму допуска» (справку, удостоверяющую право на ознакомление с документами, которым присвоен гриф секретности).

Технократы изначально, по складу своего ума, настроены нейтрально к доминирующим идеологическим установкам. Они прекрасно чувствуют себя в нацистской Германии (вспомним Вернера фон Брауна), в либерально-демократических странах (Форд или Сикорский). Также хорошо они чувствовали себя и за «железным занавесом», пребывая на острие научно-технического прогресса. В их распоряжении находилось дорогостоящее оборудование; на секретных полигонах они без устали испытывали свои «штуковины»; получали спецпайки и лечились в спецбольницах. Частенько удостаивались правительственных наград. Кто-то гордился тем, что приближен к власть предержащим, кто-то просто был счастлив, что может реализовать свои интеллектуальные потенции и создать « телегу», способную доставить разрушительный заряд хоть в Австралию. Но факт ссылки Сахарова корежил сложившиеся стереотипы и у технократов. Пребывание на «острие» прогресса, причисление к «избранному сословию» непостижимым образом стало совмещаться с участью лишенца, вынужденно коротавшего время в закрытой промышленной зоне.

Давно набившие оскомину понятия «социализм», «марксизм», «политический режим», которые для технократов звучали так же, как и прочие математические абстракции, настоятельно потребовали более конкретного, личного отношения к ним. Те, кто испытывали сочувствие к опальному академику, причисляли себя к либеральным демократам. А те, кто негодовал на «отщепенца», относили себя к советским патриотам. Споры о «загнивающем империализме» и «самом гуманном обществе в мире» имели и объективную причину. Уже миновал срок наступления коммунизма. Однако многочисленные реалии скорее указывали то на феодализм, то на «вторичное варварство». Сложная международная обстановка непрерывно усложнялась и постоянно грозила новой разрушительной полномасштабной войной. До гармоничного общества и до счастливой личной жизни по-прежнему оставался путь неблизкий.

Способные к самостоятельным выводам люди видели другое. Если в первое послевоенное десятилетие в городе стремительно создавались и быстро развивались новые научные школы, то в 70-е и 80-е годы этот процесс явно пошел на спад. Количество исследовательских институтов, конструкторских бюро постоянно росло, но этот рост не сопровождался адекватным прибавлением научных открытий. Производительность труда на многочисленных предприятиях также перестала расти и даже норовила снижаться. А так как пресловутый план имел силу сурового закона, практика приписок и очковтирательства имела все объективные предпосылки для своего возникновения и распространения.

2. Мастеровые

Среднестатистического горьковчанина можно назвать мастеровым. Он родился в крестьянской семье, был мобилизован в трудовую или регулярную армию, затем получил рабочую специальность. Многие продолжали учебу в вечерних школах, техникумах и вузах. Физически крепкие, смекалистые, непритязательные к бытовым удобствам пареньки и девчата ютились в землянках и дощатых бараках, перебирались в заводские общежития, получали комнатушки в коммунальных квартирах, затем справляли новоселье в малогабаритных «хрущобах»; старились и тихо увядали на балконах или скамейках. Дети шли по стопам родителей, но быстрее своих папаш и мамаш врастали в индустриальную жизнь: заканчивали ФЗУ и ПТУ, автошколы ДОСАФ. Быстрее двигались по разрядным лестницам рабочих квалификаций, приобретали опыт токарей, фрезеровщиков, слесарей-инструментальщиков, электриков. Наиболее целеустремленные и настойчивые уже предпочитали дневные формы обучения в техникумах и вузах.

Неразвитость сферы услуг также поощряла мастеровитость. Новоселы сами врезали замки к своим входным дверям, сами ремонтировали свои велосипеды и мотоциклы, радиоприемники и телевизоры. Женщины вязали себе шарфы, шапочки и кофточки, заготавливали впрок варенье, соленья, маринады, консервы. Мастеровой человек хорошо разбирался в допусках и посадках, технических условиях и чертежах, измерительных приборах и агрегатах. Окруженный станками, трубами, котлами, железобетонными конструкциями, он чувствовал себя в привычной среде. Своего крестьянского происхождения многие стеснялись. Ведь согласно доминировавшей идеологии, крестьяне относились к «темной массе», в то время как промышленный пролетариат считался «авангардом прогрессивного человечества».

Одевались тогда очень скромно. Зарплаты были мизерными, да и выбор потребительских товаров не отличался разнообразием. Однако скромно и даже бедно одетый человек может выглядеть опрятным и держаться с достоинством. Такие люди встречались, но весьма редко и практически растворялись в толпе кое-как причесанных тружеников, больших любителей стоптанных башмаков, вытертых свитеров или пиджаков, «блестящих» в некоторых местах. Дочери же торговых работников, снабженцев, начальников общепита частенько походили на новогодние елки. На пальцах - многочисленные кольца, в ушах серьги, на шее цепочки с кулонами или медальонами; даже молодые зубы порой сверкали «желтым металлом». Так проявлялась тяга к респектабельности.

Заводские территории обычно были завалены грудами ржавеющего металлолома, шлака, строительного мусора. Дороги отличались большим коварством. На дощатых заборах почему-то не держалась краска. Окна автобусов или трамваев упорно не мыли. Но неразбериха и неряшливость в благоустройстве городской территории исчезали в преддверии революционных праздников. Заборы стремительно красили, калюжины закатывали асфальтом, автобусы отмывали до сверкания. Партийно-хозяйственный актив любого уровня (заводского, районного, городского или областного) после проведения какого-либо торжественного мероприятия (например, очередная годовщина Великой Октябрьской социалистической революции) сосредотачивался в каком-нибудь закрытом для любопытных глаз помещении и напивался водки до чертиков в глазах, и еще объедался деликатесами.

Этот продолжительный пассаж понадобился для иллюстрации перекошенности жизни. Виртуозы металла вытачивали сложнейшие «игрушки», слаженные тысячные коллективы собирали «штуковины», состоящие из 20 000 элементов и более. Производственная и технологическая дисциплина соблюдались неукоснительно. Но поведенческая культура, красота общения между людьми пребывали в свернутом состоянии. Мастеровой источал запахи пота, солярки, смазочных масел, дешевых сигарет, а когда его принуждали облачаться в костюм «на выход» и сидеть часами на торжественном собрании в актовом зале, испытывал напряжение и бессчетные неудобства.

Перебравшись в агломерацию, люди стремились забыть многовековую земледельческую культуру, но оказались неспособны создать культуру другую. Дисциплина держалась на страхе наказания. Этот страх прочно въелся в сознание со сталинских времен. На естественно-прикладные научные исследования государство выделяло огромные средства. Всячески поощрялось техническое изобретательство. Ведь последняя великая война была войной моторов. К тому же, техника является способом более рациональной организации материи, что вполне укладывалось в прокрустово ложе марксизма-ленинизма.

Слово «мастеровой» является производным от слова «мастер», но они не тождественны по смыслу. Мастер - это обладатель каких-то исключительных умений, которые вырабатываются в ходе десятилетий упорного труда; это человек, который сократил до минимума перечень неразрешимых проблем в обращении с камнем, деревом, железом. Благодаря Божьей помощи (или определенным способностям и наклонностям) мастер обретает удивительную легкость в своих воздействиях на тяжелый, неподатливый исходный материал. Выверенность принимаемых решений, точность глазомера, наличие индивидуального «почерка» или «стиля» в изготавливаемых изделиях выделяют мастеров из сонма рукоделов.

На нижегородчине в прежние века особенно ценились навыки краснодеревщиков, способных вырезать затейливые иконостасы, наличники и мебель, оказывали почет кузнецам, способным выковывать витые ограды, замысловатые оконные решетки; в чести были каменщики, выкладывающие из кирпича храмы и палаты. Обычно работали артелями, которые возглавляли самые опытные и смекалистые из умельцев. Но и последние предпочитали именовать себя подмастерьями. Мастер всегда был большой редкостью, как прочерк низколетящей кометы в ночном небе. Сам себя так называющий человек расценивался самозванцем. Лишь народная молва возводила человека в столь высокий ранг.

Мастеровые играли заметную роль и в стародавних артелях. Они также выделялись опытностью и старательностью, могли выполнять практически все операции, из которых складывался непростой труд артельщиков. Но не имели «чутья» или чувства пути, всегда нуждались в направляющей или указующей длани, не обладали печатью индивидуальности; были весьма полезны и просто необходимы, но, в принципе, заменимы в отличие от мастера, человека - явления.

Эпоха индустриализации, выстраивающая сложные технологические цепочки и длинные линии конвейеров, переплавила многих земледельцев в мастеровых. Но изготавливаемые на предприятиях автомашины или пушки должны строго соответствовать ОСТам и ГОСТам и никак не могли нести на себе печать индивидуального мастерства. Изнурительная, отупляющая работа среди гула и грохота механизмов обещала определенный разрядный рост и соответствующее повышение заработка, но никогда не достигала высот, где тяжесть труда превращается в легкость творчества. И дети в городе из-за специфики фабричного труда скорее были обузой, нежели помощниками: бездельничали и только мотали нервы уставшим родителям.

В широком понимании культура проницает все сферы жизнедеятельности общества: она формируется на основе многих ограничений. Так и садовник терпеливо подрезает и подравнивает кроны кустов и деревьев, чтобы придать им определенную форму. Влияние культуры человек начинает ощущать стоит ему сделать свои первые шаги; малышу хочется ползти на четвереньках, а родители или опекающие ребенка взрослые держат его за руки и учат ходить. В условиях, когда абсолютное большинство взрослых отнесены к «темной массе» (крестьянство), или к «паразитическим классам» (дворянство, священнослужители, купечество, фабриканты) заботы о воспитании подрастающего поколения всецело берет на себя государство. Оно создает бесчисленные детские дома и спецколонии для несовершеннолетних, школы - интернаты, нахимовские и суворовские училища. Дети там были подстрижены, регулярно мылись в банях, ходили строем, пели маршевые песни. Подрастающее поколение одевали, обували соответствующим образом, учили определенным лозунгам и прививали незамедлительную готовность к выполнению приказов (заданий) партии и правительства.

Дети, проживающие в семьях, редко видели своих родителей, всецело поглощенных выполнением напряженных производственных планов. В деревнях, на земле, родители также трудились от зари до зари, но племя молодое прекрасно видело, чем те занимаются, что и как делают, и стремилось всячески подражать взрослым. К тому же семьи сельчан обычно были многоколенными. Огромную воспитательную роль играли бабашки и дедушки, а в зажиточных семьях - кормилицы и специально приставленные к малышам «няньки».

В агломерации семья стремительно приобрела нуклеарный вид, но дети получили возможность посещать разнообразные кружки и секции при Домах культуры, клубах и спортивных комплексах. Эти секции и кружки обычно вели бывшие или несостоявшиеся спортсмены, музыканты, актеры, изобретатели, у которых по тем или иным причинам не сложилась карьера в избранном виде деятельности. Стоит ли удивляться тому, что так называемое «влияние улицы» было доминирующим в детской и подростковой среде.

3. Оглядываясь окрест

Что касается сферы культуры в узком смысле, но эта сфера была многоветвиста, но не отличалась «цветущей сложностью». Перечислим наиболее значимые ветви или отрасли этой сферы: сохранение исторически сложившихся традиций и преемственность опыта поколений; архитектурный облик поселений; художественное творчество; религиозная жизнь; исполнительское мастерство; СМИ; спорт, физкультура, туризм; библиотечная и музейная деятельность.

За исключением двух последних отраслей, все прочие находились в глубоком упадке.

В «петербургский» период русской истории, включающий в себя ХVIII и ХIХ века, Нижний Новгород слыл глухой провинцией. Великий преобразователь и первый император России не любил старинных русских городов, обычаев, саму русскую историю, пропитанную междоусобицей, «татарщиной». Дух Петра нашел достойное отражение в золотом фонде литературы: Грибоедов презрительно отзывался в известной комедии о москвичах; Пушкин пересказал Гоголю забавную историю о том, как был принят нижегородскими властями за ревизора из Петербурга. И Гоголь прославился блестящей комедией. Оба этих знаменитых произведения наглядно противопоставляют европейцев-петербуржцев и жителей городов, население которых в прежние века сложило великорусское государство.

Численность нижегородцев за ХV - ХVIII века практически не росла и колебалась в пределах 10-15 тысяч человек. Но к середине ХIХ века Москва стала превращаться в подлинный центр русской культуры. Вслед за ней начал оживать и Нижний. Причем, наиболее творчески одаренные нижегородцы стремились попасть не в столичный Петербург, а именно в Москву. Сам же Нижний постепенно застраивался красивыми зданиями, преимущественно в старорусском стиле. Росло и население города. За ХIХ век оно увеличилось в 4 раза.

Из среды нижегородцев выдвинулась целая плеяда литераторов, композиторов, скульпторов. Но общероссийскую известность они получали, лишь перебравшись в столицы. Сам же город оставался преимущественно торговым центром. Судовладельцы, мукомолы, заводчики задавали тон и фон городской жизни. Дворянское собрание было малочисленным - дворяне предпочитали жить в своих беднеющих поместьях, в столицах или заграницей. Многие очаги православного благочестия (монастыри и пустыни) также находились далеко за пределами города. Купеческо-мещанские нравы, ярко представленные в пьесах Островского и Горького, не отличались хорошими манерами и не могли служить образцами добродетели.

За годы советской власти город утратил свое значение торгового перекрестка, но превратился в мощный индустриальный центр, численность населения которого увеличилась в двадцать раз. В этом скопище людей, фактически являвшихся вынужденными эмигрантами, стремительно утрачивались земледельческие навыки, родственные и семейные связи, но возникали новые, профессиональные и коллективистские взаимоотношения. Кто-то гордился тем, что он автозаводец или сормович, кто-то тем, что был «никем», а стал инженером или доктором наук.

В 30-е годы в городе были созданы областные отделения творческих союзов, правления которых располагались в Москве. Писатели, художники, архитекторы, композиторы, журналисты обязательно должны были входить в соответствующую организацию, в недрах которой также пребывала и соответствующая партийная ячейка. Именно эта первичная партийная организация ретранслировала на весь творческий союз решения КПСС и обеспечивала соблюдение сервильных функций. Все писатели знали наизусть статью Ленина о партийности литературы; лишь самым маститым художникам и ваятелям доверяли запечатлеть образ вождя мирового пролетариата в красках или камне. Композиторы сочиняли марши, посвященные героическим красногвардейцам , патетические кантаты в честь освоения целины или районов Крайнего Севера. Все культовые сооружения в городе были взорваны или переоборудованы в овоще-книго-рыбо-хранилища. Все старые кладбища были срыты, превращены в свалки, в лучшем случае, в парки культуры и отдыха трудящихся. Лишь каждый сотый житель агломерации знал имена своих прадедушек и прабабушек. Жизнь начиналась сызнова, буквально, с чистого листа.

Мастеровитость в творческих союзах проявлялась через маститость. Считалось, что молодые люди, подающие определенные надежды в литературе и прочих искусствах, должны сначала потрудиться на какой-нибудь великой стройке коммунизма, пройти многоэтапную пору ученичества. Так, в консерваторию попадали из музыкального училища, а в училище - из музыкальной школы. Еще более извилистым был путь в литературу: среднеобразовательная школа (предпочтительно, вечерняя), историко-филологический факультет (заочное отделение), затем журналистская деятельность в районной или городской газете (для расширения кругозора), затем учеба в Литературном институте или Высших литературных курсах. Ни в коем случае творческий человек не мог быть сам по себе, «вариться в собственном соку». Если он серьезно относился к своему делу, то непременно должен был находиться в соответствующей среде, где его могут оценить старшие товарищи по перу и партии; в случае чего, опытные наставники всегда помогали советом или могли замолвить слово всесильному руководству.

Годам к 40-45 юноша превращался в зрелого мужчину, становился членом соответствующего творческого союза («вставал на крыло»). Его произведения включались в издательские планы или в планы выставок, его фамилия начинала фигурировать в списках редакционных коллегий журналов или альманахов. Он быстро дорастал до члена правления, а то и председателя областного отделения творческого союза; проводил разные семинары, выездные конференции, оказывался в приемных комиссиях Художественного фонда или участвовал в оформлении заявок для получения путевок в Дома творчества. Далее уже входил в почетные президиумы, претендовал на медали, ордена, звания (заслуженного или народного), премии... становился маститым. Такой человек хорошо знал, где и что сказать, а где лучше промолчать, когда проявить инициативу, а когда с сокрушенным видом публично признаться в своем бессилии. Он мог хоть двадцать лет депутатствовать или регулярно выступать с передовицами в газетах, но никто не считал его общественным деятелем или публицистом. Такого человека воспринимали в качестве номенклатурной единицы, которая участвовала в определенном ритуале. Если Поэт (творческая личность) способен слышать сирен и ангелов, разговаривать с Музой, созерцать неземную красоту, заглядывать в бездны, спорить с ..., то маститый слышит лишь решения партийного съезда или пленума творческого союза, и всегда готов к их претворению в жизнь.

Среди незаурядных личностей, обладающих дееспособным творческим мускулом, доминировало неприятие официоза. Ведь с высоких трибун то Зощенко клеймили «литературным подонком», то Солженицына «литературным власовцем», и маститые обычно одобрительно гудели и привносили свои интонации в хор осуждающих голосов. Но в городе-заводе стремление талантливых людей «жить не по лжи» зачастую оборачивалось девиантным поведением. Дистанцируясь от официоза, они становились пьяницами. дебоширами, молились то на образ Стеньки Разина, то на фотографию Сергея Есенина. Обычно и жили вдвое короче, чем маститые.

Способность к творчеству - редкий и божественный дар, вырождалась в наказание, толкала к отчаянию, в никуда. Порой становилась просто непосильным бременем и синонимом отверженности. Герметичность закрытой промышленной зоны, нашпигованной режимными, секретными объектами только усиливала настроения безысходности. Поэтому талантливые сгорали или пропадали за «понюшку табака», а маститые, несмотря на высокие возрастные барьеры, накапливались числом. У них был определенный пантеон, свои юбилеи и священные праздники. Принятые в тот пантеон столпы соцреализма существенно отличались от маститых. Горький, Н. Островский, Шолохов создали свои основные произведения в молодые годы, к тому же не проходили в юности школьные штудии. Но в том то и дело, что поклонники и последователи «столпов» не ориентировались на создание подлинных художественных произведений; они учились до седин на семинарах, курсах, в институтах не творчеству, а тому, как вести себя в «системе». И в творческие союзы их принимали столь поздно потому, что молодость чревата необдуманными поступками, а обремененный семьей человек, отягощенный неодолимым желанием пожить остаток лет спокойно и в сытости, многажды подумает и взвесит, прежде чем «выломиться» из общего ряда.

Отсутствие произведений искусства, при наличии хорошо укомплектованных творческих союзов в городе восполнялось демонстрацией технических достижений. На пьедесталы водружали танки, баркасы, катера, самолеты. Специально оборудовали железнодорожный тупик и там поставили подновленный и свежевыкрашенный бронепоезд.

Продолжение следует