К 170-летию прибытия в Россию Цесаревны Марии...
Одна проницательная современница свидетельствовала о том, что Императрица Мария стремилась повторить путь Святой Равноапостольной Марии Магдалины - путь благовествования через труды милосердия (ср. Рим.16,16).
Источником всех проявлений христианской любви, которыми украшен жизненный путь Государыни, была любовь к Господу и Спасителю нашему. Именно она вдохновляла Марию Александровну и на воспитание многочисленного потомства, и на заботу о женском образовании, и на попечение о раненых и больных воинах, и на заботу о православных сербах, болгарах и арабах, и на миссионерские труды.
Любовь есть начало смирения, и в своём супружестве Государыня понесла крест отвержения и презрения ради сохранения спокойствия Государства и ради спасения своего заблудшего супруга, памятуя слова Спасителя о том, что идущий за Ним без креста не достоин Его.
Цель настоящей статьи - дать хотя бы первоначальное представление о духовном возрастании Государыни, которая почиталась Святою Императором Александром III - её Венценосным Сыном.
Императрица Мария Александровна (Максимилиана Вильгельмина Августа София Мария Гессенская) родилась 27 июля (8 августа) 1824 года в Дармштадте, в семье Великого Герцога Гессенского Людвига Второго и Великой Герцогини Вильгельмины, урождённой Баденской. Детство она провела в замке Хайлигенберг («Святая Гора») в Югенгейме, построенном на месте подвигов преподобного Галла Ирландского, основателя монастыря Сен-Галлен.
Те черты характера Императрицы Марии, которые столь ярко засвидетельствованы в воспоминаниях Анны Тютчевой, - застенчивость и самоуглублённость, стремление к Богопознанию - сложились ещё в детские и отроческие годы. Сиротство и потеря близких - крест Гессенского дома на протяжении многих десятилетий XIX века. Матушка будущей Государыни умерла, когда ей было 13 лет, отец редко и неохотно общался с ней. Самым близким человеком в то время для неё был брат Александр, позднее её воспитанием руководил пастор Циммерман.
Дармштадт в 1790-1820е годы не мог считаться ни политическим, ни интеллектуальным центром Германии. Средоточием силы были Берлин и Кенигсберг, средоточием умственной деятельности - те же города, осчастливленные пребыванием Гегеля и Канта, а позднее - Веймар (некогда славянский Весмир) с его Двором, где блистали фон Гёте, Виланд и Лист.
Но и в провинцию (каковую из себя представлял Гессен) проникали романтические настроения национального и религиозного возрождения. Европейский романтизм был двулик, он обращался то к христианскому Средневековью, то ко временам германского язычества. Интерес, проявленный будущей Императрицей к творчеству приятельницы Гёте графини Жюли фон Эглофштейн (подарившей изображение Распятия фамильному монастырю Мариенроде), а также глубочайшее уважение, которое имел по отношению к Марии Александровне строитель Нойшванштайна Баварский Король Людвиг Виттельсбах, свидетельствуют о том, что Государыня старалась найти в романтизме нечто действительно жизненное, что её желание сочетать святыню прошлого с настоящим было сильно, как сильна была духовная жажда, жажда самопознания.
Нет сомнения в том, что Государыня знала историю Гессенского Владетельного Дома, связанного в древности с Сербией, Византией и Венгрией, а через Венгерских Королей - с Домом Рюриковичей, потомством Владимира Всеволодовича Мономаха.
В Дармштадте помнили, что многие родственные узы связывают Гессен с Российской Империей: и первая супруга Императора Павла, и супруга Императора Александра Первого прибыли в Россию из этих земель. Однако сама Мария вряд ли помышляла о том, что кто-либо из русских Великих Князей обратит на неё внимание. Сам Цесаревич Александр Николаевич не хотел ехать в Гессен, но в последний момент всё же согласился. 13 (25) марта 1839 года Цесаревич впервые увидел свою будущую супругу и категорично заявил Жуковскому о том, что определился с выбором невесты.
Письмо Цесаревича Александра своему отцу, 13 марта 1839 года: «Сегодняшний день, может быть, останется решительным для моей жизни. В Дармштадте я познакомился с дочерью Великого герцога принцессой Марией, ей будет 27 июля 15 лет. Стройна, ловка и мила, из всех принцесс я лучшую не видел. При том, говорят, доброго характера, умна, хорошо воспитана. Два года можно подождать» [1].
О первой встрече Наследника с его будущей невестой пишет Великая княгиня Ольга Николаевна: «Старый герцог принял его, окруженный сыновьями и невестками. В кортеже совершенно безучастно следовала и девушка с длинными, детскими локонами. Отец взял ее за руку, чтобы познакомить с Сашей. Она как раз ела вишни, и в тот момент, как Саша обратился к ней, ей пришлось сначала выплюнуть косточку в руку, чтобы ответить ему. Настолько мало она рассчитывала на то, что будет замечена. Это была наша дорогая Мари, которая потом стала супругой Саши» [2].
Продолжим цитирование писем Цесаревича... «28 мая. Вот я и в Дармштадте. Приехал прямо во дворец Великого герцога. Вместе отправились к принцессе. Мария только стала поправляться после болезни. За эти два с половиной месяца очень выросла и похудела... Мне она столько же понравилась, если не больше, чем в первый раз.
30 мая. Старик - Гросс-герцог имел разговор с дочерью. Он спросил её: если я со временем попрошу её руки, согласится ли? Она расплакалась и дала согласие. Уехать не объяснившись, было бы невозможно»[3].
Любовь Александра и Марии с самого начала была взаимной, но предстояло решить два серьёзных вопроса, которые могли создать препятствие для женитьбы. Необходимо было получить согласие родителей Александра (в получении согласия Великого Герцога никто не сомневался), так же по законодательству Российской Империи невеста Наследника Престола должна была исповедовать Православие, поэтому Мария обязана была выйти из лютеранской конфессии.
Николай Первый, сочувствовавший своему сыну в его сердечных устремлениях, не возражал против брака с Гессенской принцессой. Императрица Александра Фёдоровна некоторое время возражала, но затем подчинилась твёрдой воле супруга.
В апреле 1840 года состоялся повторный визит Цесаревича в Дармштадт, и Принцесса начала готовиться к поездке в Россию. Впоследствии в Калише, где Она в первый раз в жизни ступила на русскую землю, был построен Православный собор.
Великая Княгиня Ольга Николаевна вспоминала: «В конце августа мы уехали в Варшаву; 3 сентября под проливным дождём прибыли с Мари в Царское Село (в народном толковании, это значит богатая жизнь); 8 сентября был въезд в Петербург в сияющий солнечный день. Мама, Мари, Адини и я ехали в золотой карете с восемью зеркальными стёклами, все в русских платьях, мы, сёстры, в розовом с серебром. От Чесменской богадельни до Зимнего дворца стояли войска, начиная с инвалидов и кончая кадетами у Александровской колонны. На ступеньках лестницы, ведущей из большого двора во дворец, стояли по обеим сторонам дворцовые гренадеры. Мы вышли на балкон, чтобы народ мог видеть невесту, затем были церковные службы в храме, молебен и, наконец, большой приём при Дворе. Все городские дамы и их мужья, как и купцы с жёнами, имели право быть представленными невесте. Все залы, поэтому были переполнены... 5 декабря, в церкви Зимнего дворца, была пышно отпразднована церемония перехода Мари в лоно православия. С необычайной серьёзностью, как всё что она делала, она готовилась к этому дню. Она не только приняла внешнюю форму веры, но старалась вникнуть в правоту этой веры и постигнуть смысл слов, которые она читала всенародно перед дверьми церкви, в лоно которой должна была вступить. Первые слова «Верую» она произнесла робко и тихо, но по мере того, как она дальше произносила слова молитвы, её голос креп и звучал увереннее. Во время Таинства подле неё стояла её восприемница мать Мария, игуменья Бородинской обители, высокая, аскетичная, вся в чёрном, подле неё особенно трогательной казалась Мари, в белом одеянии, в локонах вокруг головы, украшенная только крестильным крестом на розовой ленте, которую надел на неё Митрополит после того, как лоб девушки был помазан миром. После Причастия лицо Марии светилось радостью. Во время молебна её имя было впервые помянуто как имя православной. На следующий день была отпразднована помолвка и в соответствующем манифесте она названа Великой Княгиней Марией Александровной» [4].
Цесаревне были отведены апартаменты в Царском Селе и Зимнем Дворце.
В письме к брату Карлу Мария поделилась первыми впечатлениями о России: «Петербург гораздо красивее, чем я думала; этому много способствует Нева; это чудная река; я думаю, трудно найти более величественный город: притом он оживлён; вид из Зимнего дворца на Неву исключительно хорош» [5].
25 декабря, на Рождество, жених подарил Марии купленную им картину Жюли фон Эглофштейн «Агарь и Измаил в пустыне».
В 1841 году Мария обвенчалась с Цесаревичем Александром.
«Ее свадьба с Наследником Престола состоялась 14 апреля... ей еще не было 17 лет, ее жених был на 6 лет старше. Венчальный туалет цесаревны был роскошен - белый сарафан, вышитый серебром и разукрашенный бриллиантами, красная лента через плечо, пунцовая бархатная мантия, обшитая горностаем, бриллиантовая диадема на голове, серьги, ожерелье, браслеты - тоже бриллиантовые. Но Императрица Александра Федоровна (жена Николая I ) посчитала, что «невинное и чистое чело» молодой принцессы должны украшать не алмазы, а цветок померанца. Императрица сама воткнула несколько веток живых померанцевых цветов между бриллиантами в корону, а маленькую ветку приколола на груди. «Бледный цветок не был заметен среди регалий и драгоценных алмазов, - вспоминала очевидица. - но символический блеск его умилял многих» [6].
В 1841 году Цесаревна носила в качестве утреннего туалета лёгкое батистовое или жаконетовое платье с белым вышитым воротничком, соломенную шляпу с лентами в цвет соломы, коричневую вуаль, коричневый зонтик, шведские перчатки и клетчатое манто.
По воспоминаниям камер-юнгферы Яковлевой, на левой руке у Цесаревны было «очень толстое обручальное кольцо и другое, такое же толстое, с узорною чеканкою, поперечник такой же толщины был прикреплён большим рубином. Это - фамильное кольцо, подаренное Государем всем членам царской семьи... На правой руке, на четвёртом пальце, Великая княгиня носила множество колец; это были воспоминания её детства, юности, тут были кольца её матери...» [7].
Из украшений Императрица более всего любила жемчуга, вообще для неё более привлекательным был белый цвет.
В белом платье завещала себя и похоронить...
Когда же было необходимо участвовать в торжественных придворных мероприятиях, она старалась подобрать драгоценности в русском или византийском стиле. У неё была парюра из изумрудов, состоявшая из тиары, ожерелья, серёг и броши. Впоследствии она перешла к святой преподобномученице Великой Княгине Елисавете Фёдоровне. В 1867 году придворный живописец Зичи изобразил Марию Александровну в диадеме-франж.
«Она была необычайно изящна тем совершенно особым изяществом, какое можно найти на старых немецких картинах, в мадоннах Альбрехта Дюрера... Ни в ком никогда не наблюдала я в большей мере, чем в Цесаревне, это одухотворенное изящество идеальной отвлеченности.. Прекрасны были ее чудные волосы, ее нежный цвет лица, ее большие голубые, немного навыкат, глаза, смотревшие кротко и проникновенно» [8] (Анна Тютчева).
...Судя по воспоминаниям её первого законоучителя и духовника протоиерея Меглицкого, переход принцессы в Православие не был для неё болезненным, сам пастор Циммерман не возражал против этого. Из воспоминаний отца Меглицкого следует так же, что к 17 годам за принцессой закрепилась репутация серьёзной, глубоко верующей и исключительно умной девушки. Слова протоиерея о «цветущей небесной юности» Принцессы превосходно отражают и внешний, и внутренний Ея облик [9].
...Перейдя в Православие, Мария Александровна словно бы вернулась домой. В 1849 году она поместила в свой дневник молитву, составленную Игуменией Марией (Тучковой), которую она, вероятно, читала ежедневно [10].
Стоит сказать о том, что отец Гавриил Меглицкий (ск. 1841), с 1823 по 1840 годы возглавлявший русский приход в Вене, симпатизировал славянам и принимал участие в славистических исследованиях, поддерживая дружеские связи с Вуком Стефановичем Караджичем - что, несомненно, повлияло и на формирование славянофильских симпатий Цесаревны.
В 1850-е годы, как вспоминала Анна Тютчева, немецкие газеты нередко сравнивали Марию Александровну с Екатериной Второй по её умственным способностям. Но именно живое религиозное чувство резко отличало Цесаревну от покойной Императрицы.
После принятия Православия Цесаревна не пропускала ни одного Богослужения в Дворцовой церкви, с исключительной внимательностью и весьма часто читала Священное Писание. Можно привести слова Киево-Печерского старца Парфения, с которым она поддерживала переписку: «Евангелие... есть мать всех книг, так же она есть молитва над молитвами, и есть управитель в Царствие Небесное, и в разум истинный на земле человеков приводит, и сподобляет зрети Бога сердцем ещё во плоти, а лицеем к лицу в грядущем веце удостоивает наслаждатися сладким видением Святыя Троицы» [11].
Императрица очень заинтересовалась деятельностью Константина фон Тишендорфа и помогла ему переправить в Россию один из ценнейших Библейских манускриптов всех времён и народов - «Синайский Кодекс».
В 1862 году архимандрит Порфирий (Успенский), по повелению Марии Александровны должен был дать своё мнение о достоинстве Четвероевангелия, писанного на пергамене в 1272 году и подаренного Её Величеству Иаковом, Патриархом Александрийским. Для Государыни было писано и другое сочинение: «Священное Писание у христианских женщин», изданное в Санкт-Петербурге в 1864 году с прибавлением: «и библейская редкость Государыни Императрицы Марии Александровны» [12]. Отец Порфирий за свои труды получил от Императрицы экземпляр лейпцигского издания Синайского Кодекса.
Мария Александровна любила читать житие блаженной Моники и письма блаженного Августина. Интересно, что Оптинский старец Варсонофий советовал своим духовным чадам читать житие святой Моники, что может косвенно свидетельствовать о знакомстве Цесаревны с Оптинской духовной традицией.
После прихода во Дворец Анны Тютчевой, в семье которой почитался преподобный Серафим, будущая Государыня узнала о житии Саровского подвижника, а затем стала хранительницей его полумантии.
В дневнике Анны Тютчевой читаем: «1856 год. 1 января [...] Я послала императрице маленький образ Серафима, который должен был быть ей передан ровно в 12 часов. Я очень верю в молитву этого святого и уверена, что он оказывает ей особое покровительство, ибо он предсказал о ней еще прежде, чем она прибыла в Россию, что она будет «благодатная» и матерью для России и для Православной Церкви»«.
И впоследствии Преподобный являл свою милость Царской Фамилии: «Месяцы сентябрь и октябрь 1860 года были ознаменованы для царской семьи важными событиями и сильными душевными потрясениями. 18 сентября маленькая великая княжна Мария Александровна заболела жабой (впоследствии оказавшейся скарлатиной), угрожавшей опасностию ее жизни. 21 сентября, когда великой княжне было очень плохо, императрица родила великого князя Павла Александровича и еще не оправилась от родов, как изнурительная болезнь, издавна подтачивавшая силы императрицы-матери, приняла такой тревожный характер, что государь, спешно вызванный из Варшавы, едва поспел к последним минутам жизни своей матери... 21 сентября в 10 часов вечера, когда все доктора уже не надеялись на выздоровление маленькой великой княжны, вошла ко мне моя сестра Кити и сообщила, что монахиня Лукерья здесь и хочет со мною говорить... Лукерья принесла мне полумантию Серафима, под покровом которой он провел в молитве множество ночей и в которой, коленопреклоненный, он совершил свое последнее моление, когда душа его вознеслась к Богу. Мантия эта хранилась как священное наследие у старика-священника протоиерея Назария Добронравина, друга Серафима и настоятеля дворцового храма в Гатчине. Эту-то святыню и доставила мне Лукерья со своими молитвами. Я тотчас отнесла ее к больной, умирающей маленькой великой княжне и спросила: «Хотите я вас покрою мантией Серафима»? «Дайте», - отвечала она и, перекрестившись, совершенно просто произнесла: «Отче Серафиме, моли Бога о мне». После этого она немедленно заснула, и немедленно ослаб хриплый свист в ее горле. Через пять минут она дышала так тихо, что ее не было слышно, а через десять минут появился обильный пот... Увидев мантию, государь осенил себя крестным знамением. Проснувшаяся же маленькая великая княжна просто сказала: «Горло у меня очень болело, когда же меня накрыли мантией, все прошло»«. Так совершилось первое чудо по молитвам святого Серафима в семье Александра II. Следующее чудо не замедлило. Вот что пишет далее в своих записках фрейлина Аксакова: «19 октября я получила записку от императрицы Марии Александровны следующего содержания: «Просят мантию Серафима, чтобы успокоить сильное волнение умирающей императрицы-матери. Пришлите мне ее». Час спустя я отвезла святыню во дворец. Там мы застали всех коленопреклоненными в комнате, смежной с той, где лежала императрица-мать. Читали отходную. Впоследствии императрица Мария Александровна рассказывала мне, что, когда принесли мантию Серафима, государь обратился к своей матери со словами: «Вот святыня, которую Мари вам посылает, она облегчит в болезни. Позволите ли возложить ее на вас?» «С радостию», - ответила больная. Почти тотчас волнение ее успокоилось и вдруг как будто мысль о близкой кончине озарила ея душу. Наступило одно из самых величественных и трогательных зрелищ, какое когда-либо приходилось видеть... Императрица прощалась со всеми... и в течение часа проходили мимо ее смертного одра, один за одним, медленно и торжественно не только все члены многочисленной царской семьи и друзья дома, но и лица свиты и вся прислуга, до последнего истопника... Серафим Саровский был современником царствования императора Николая, в своем уединении призывал на него заступничество свыше»[13]. Вместе с ныне прославленным в лике Святых Василием Павлово-Посадским Мария Александровна помогала устроению Гуслицкого единоверческого монастыря.
Узнав о православной ревности Марии из беседы с Ней, Святитель Московский Филарет со слезами на глазах воскликнул: «Слава Богу, это истинно православная Царица!».
О том, как Государыня общалась с представителями православного духовенства, можно судить по письму будущего Архиепископа Ярославского Леонида (Краснопевкова) Святителю Филарету. «Императрица выразила крайнее сожаление, что у всех почти окон (речь идёт о постройках Саввино - Сторожевского монастыря - А.П.) отнята древняя облицовка...
Их Величества говорили не мало, особенно Государыня: она посадила меня подле себя по правую руку и расспрашивала о разных предметах очень серьёзно. Ответствуя постепенно на Ея вопросы, я имел случай объяснять Ея Величеству каноническое значение причетнической степени... Свидетельствовал я так же об успешном преподавании Закона Божия в училищах, под Ея покровительством состоящих и в женской гимназии. Она хвалила училище девиц духовного звания и заметила, что они ничего не стоют Синоду...
Меня удивила внимательность и память Ея Величества: вот уже вторично (в первый раз в 1856 году, когда я представлялся ей в тронной зале на другой день коронации) напоминает она мне, как в 1851 году, в Вифании, читал я ей письма царственных особ к блаженной памяти митрополиту Платону, и перечисляла, когда и где в институтах Ея ведомства в нынешнем году был я на экзаменах. Имел я так же случай благодарить Ея Величество за желание, в некоторых знатных фамилиях появляющееся, посвящать детей служению церкви в качестве иереев. Слышал я так же Ея сожаления, что не видала она Угреши и надежду видеть эту обитель, которая очень понравилась Ея детям и где особенно нравится ей мысль учреждения больницы и богадельни... Государыня с любовью говорила о ските и когда я передал, что братья скитские называют Её своею хозяйкою, она много и приятно смеялась. Было с Императрицею слово и о том, что Вы отныне связаны с Августейшим семейством новым духовным узлом, став духовным отцом Великой Княжны. Видно было, что Императрица говорила об этом с особенным чувством, как будто мысль эта лила какой-то покой на Ея Душу» [14].
Н.П. Барсуков отмечает, что Императрица Мария Александровна весьма интересовалась Богословскими брошюрами Алексея Хомякова, и по Ея поручению, 17 мая 1855 года, В.Д.Олсуфьев писал нашему богослову: «Государыня Императрица, узнав, что Вы написали продолжение сочинения Вашего ( полемическое сочинение против западных исповеданий - А.П.)..., и желает прочитать оное. Почему и обращаюсь в к Вам с просьбою прислать мне Вашу рукопись, для представления Ея Величеству. Ей угодно было приказать сообщить Вам, что покойный Государь Император с удовольствием читал вышеписанное сочинение, и остался им доволен»«.
29 июня 1855 года Олсуфьев писал Хомякову: «Государыня Императрица Мария Александровна повелеть мне соизволила препроводить к Вам немецкий перевод книги вашей, по воле Великой Княгини Ольги Николаевны сделанный нашим Штутгарским священником (протоиереем Иоанном Базаровым - А.П.) Исполняя сим такую Высочайшую волю, покорно прошу о получении не оставить меня уведомлением» [15].
...Сохранившиеся документы доказывают, что и в Петербурге, и в Царском и в Крыму Марию Александровну окружали русско-византийские мотивы и припоминания.
В начале 1850 годов Мария Александровна сообщала о новой отделке спальни в Зимнем Дворце фрейлине Марианне Гранси: «Спальня моя вышла такая уютная и изящная; тёмно-голубой цвет так хорош; ковёр с круглым рисунком, малиновый на белом фоне, очень красив, киот для молитвы с образницей, исполненный по рисунку (графа В. Д.) Олсуфьева и подаренный мне великим князем вышел так хорош, что Мери (Великая княгиня Мария Николаевна, дочь Императора Николая Первого - Т.П.) хочет сделать себе такой...» [16]. На рисунке Луиджи Премацци хорошо виден этот киот, напоминающий по силуэту окна московских теремов 17 столетия. Византийские мотивы присутствовали и в проектах новой отделки комнат на половине Императрицы (1859 год). Хотя эти проекты не были воплощены в жизнь, в 1860 году Мария Александровна получила возможность создать уголок Византии, на пространстве, не отягощённом наслоениями западных архитектурных стилей. Речь идёт о Крестовоздвиженской церкви в Ливадии. В 1863 году художник Александр Егорович Бейдеман так отзывался об этом храме: «Церковь снаружи совершенно окончена и представляет счастливое решение задачи в византийском стиле: необыкновенно изящного небольшого храма...»
«Монигетти создал храм, по образцу древней греческой церкви святого Луки, построенной когда-то в селении Ливадия в Греции. Архитектор использовал в оформлении храма орнамент в стиле архитектуры Закавказья. Церковь украшают резные наличники вокруг окон и широкая полоса под самой крышей.
Интерьер церкви создавался также в византийском стиле художником Изелло по рисункам Монигетти. Иконы для храма написал известный художник академик Алексей Егорович Бейдеман. За свою работу он был награжден орденом Святого Станислава 2-ой степени. Особым украшением церкви стал иконостас из белого мрамора. Царские врата и алтарные двери были сделаны из резной бронзы.
По обе стороны от иконостаса располагались два ореховых аналоя: один был занят храмовой иконой, другой древним образом с частями святых мощей, он был украшен драгоценными камнями. Этот образ - дар Романовым от грузинских царей. Перед иконостасом стояли красивые серебряные подсвечники.
Свод церкви был выкрашен в голубой цвет и усеян золотыми звездами, что символизировало верхнее небо. С середины свода спускалась небольшая люстра..
По желанию императрицы Марии Александровны церковь была освящена в честь одного из наиболее почитаемых праздников Воздвижения Честного и Животворящего Креста Господня..
Рядом с храмом по проекту Д. И. Гримма построили звонницу, ее украшает орнамент, который вырезал из камня талантливый мастер крестьянин Орловской губернии Т. А. Костиков. Во время правления Александра III тут же поставили мраморную колонну из крепости Рущук на Дунае.
Эта колонна была установлена возле дворца в 1879 году в память о русско-турецкой кампании (1877-1878) годов, когда Россия воевала за освобождение Болгарии от турецкого ига [17].
Императрица очень любила Ливадию, она посещала свои крымские владения в течение 18 лет, последний раз - менее чем за год до смерти.
Она стремилась привить вкус к византийскому стилю и своим русским родственникам, о чём свидетельствует её дар выстроенной в этом стиле церкви в имении Великой Княгини Ольги Фёдоровны.
Можно с уверенностью утверждать, что окончательная победа русско-византийского стиля в церковной архитектуре напрямую связана с деятельностью Марии Александровны.
...Характер Императрицы трудно воссоздать по воспоминаниям фрейлин, которые сами отличались твёрдостью и своеобразием характеров, но можно предположить, что Мария Александровна сочетала жизнерадостность с затаённостью переживаний. Иногда эти переживания вырывались наружу, но она быстро овладевала собой и продолжала удивлять окружающих невозмутимостью. Трудно не узнать в этом характер Императора Николая Второго.
Воздействие Государыни на окружающих было всегда благотворно: по воспоминаниям Константина Победоносцева она будила в людях совесть, потребность быть чище, добрее и правдивее. Это свидетельство заставляет вспомнить слова преподобного Серафима: «Спасись сам, и вокруг тебя спасутся тысячи». «С понятием о призвании женщин к служению страждущему человечеству, Императрица Мария Александровна соединяла понятие о женственности, нравственной устойчивости, милосердии и христианской любви, во имя Того, Кто явил пример самой высшей божественной любви» [18].
В решающие моменты Царствования Александра II именно благонамеренная настойчивость Государыни помогала Царю-Освободителю защищать честь нашей Родины, вопреки западнической придворной интриге.
Так, когда в 1863 году западные державы крайне высокомерно угрожали России вмешательством в польские дела, «Анна Фёдоровна (Тютчева- А. П.)...умоляла Императрицу взять на себя инициативу и поддержать Государя в Его решимости ответить Европе достойно России и... голос Императрицы решил победу русской чести» [19].
До последнего дня жизни Мария Александровна оставалась хранительницей благочестия.
Рассматривая степени духовного возрастания Государыни, мы можем заметить, что период детства и отрочества её был насыщен страданием и напряжёнными духовными исканиями, итогом которых стало знакомство с Цесаревичем Александром. Юная невеста Наследника Русского Престола была поставлена, как светильник на возвышенное место, чтобы её добродетели наполняли светом весь дом. С 1841 по 1865 годы Государыня обустраивала и свою семейную и государственную жизнь согласно с Евангельским учением, имея преизбыточествующее утешение в многочадии и общении со святыми - Парфением Киевским, Филаретом Московским, Василием Павлово-Посадским, а так же через молитву Преподобному Серафиму Саровскому.
С 1865 года это обустройство продолжилось, но жизнь Царицы теперь была подобна страстной седмице. С 1872 года «сень смертная» стала всё больше надвигаться на Государыню, но она не отчаивалась, помня Гефсиманское моление Спасителя - до смертного часа 22 мая (3 июня) 1880 года. И именно в Гефсимании впоследствии был построен монастырь в память Императрицы Марии Александровны.
Молитва Царицы принесла много плода: она вдохновила на подвиг братолюбия не только своих детей, но и Дармштадтских родственниц Елисавету и Александру. Стойкость Царя-Мученика Николая также происходила от стойкости Его Венценосной бабушки.
Для современного поколения верность Государыни Супругу должна послужить живительным нравственным уроком.
Примечания:
1. Цит.по:
http://www.izvestia.ru/hystory/article3112996/?print
2. Цит.по:
http://blog.kp.ru/users/3392180/post126795963/
3. Петрова Т.А. Комнаты Императрицы Марии Александровны в Зимнем дворце. СПб. Гос. Эрмитаж. 2007..С. 7
4. Чижова И. С. Возлюбленный образ, с душой неразлучный/ Ирина Чижова. - М.:Эксмо: СПб. Мидгард, 2009.С.198-200.
5. Петрова Т.А. Ук. соч. С. 7-8.
6. Заболоцкая А. Призванная прощать.
http://tronrus2009.narod.ru/ocherk06.html
7. Зимин И. В. Повседневная жизнь Российского Императорского двора. Вторая четверть XIX - начало XX в. Взрослый мир императорских резиденций.- М. Изд-во Центрполиграф, 2010.С. 33-36
8. Цит. По:
http://www.hrono.ru/biograf/bio_a/alexand2.php
9. Меглицкий Г.Т. [Письмо к А.И. Голубовой] / Сообщ. П.Я. Виноградовым // Исторический вестник, 1891. - Т. 43. - № 1. - С. 282-286
10. Исаченко Т.А. Молитва Маргариты Михайловны Тучковой в дневнике Государыни Императрицы Марии Александровны:
http://www.romanov-center.narod.ru/Diss/conf/culter/isach.htm
11. Преподобный Парфений Киево-Печерский. М. Изд-во им. Св. Игнатия Ставропольского, 1996. С. 44-45.
12. Дмитриевский А.А. Епископ Порфирий (Успенский) как инициатор и организатор первой Русской Духовной миссии в Иерусалиме, и его заслуги на пользу Православия и в деле изучения христианского Востока/Дмитриевский А.А. - [Репр. изд.]. - М.: О-во сохранения лит. наследия. 2006. С. 109-110.
13. Цит. По источнику:
http://vos.1september.ru/articlef.php?ID=200000202
14. Письма духовных и светских лиц к митрополиту московскому Филарету (Дроздову) (с 1812 по 1867 год) : письма Н.А. Сергиевского, кн. А.М. Горчакова, С.Н. Урусова, еп. Кирилла, графа Е.В. Путятина, еп. Нектария, еп. Леонида / сообщил А.Н. Львов // Христианское чтение. - 1899. - № 11. - С. 895-897.
15. Барсуков Н.П. Жизнь и труды Михаила Петровича Погодина. Т. 14. СПб. 1900. С. 292.
16. Петрова Т.А. Комнаты Императрицы Марии Александровны в Зимнем дворце. СПб. Гос. Эрмитаж. 2007..С. 22
17. Цит по:
http://www.krim-palomnik.ru/sobors/78-bolshaya-yalta.html?start=4
18. Бертенсон И.В. Императрица Мария Александровна в Ея заботах о деятельности Российского Общества Красного Креста. [И. В. Бертенсон, доктор медицины]. - [Санкт-Петербург: тип. В.С. Балашева, 1892]. С. 11.
19. Цит по: Кожинов В.В. Тютчев./ Вадим Кожинов.- М.: Молодая гвардия, 2009. - С. 376.
Иллюстрации:
Императрица Мария Александровна. Литография
Иоганн-Генрих Шильбах. Окрестности Югенгейма и Гейлинбергский замок. 1842. Холст, масло. ГМЗ «Царское Село»
