В нынешней республике Татарстан хранится память о многих православных подвижниках. Мы хотим рассказать об одном из наиболее почитаемых из них - потому что он не только просиял личной святостью, но и взрастил целую плеяду новомучеников и исповедников Христовых, - преподобном старце Гаврииле.
Рассказ о преподобном мы начнем с его слов, которые можно назвать "программой жизни" Старца, в них явлено то, что называется "сокровенный сердца человек".
"Начну с Боголюбия!
Боголюбие - то чувство, которое я так долго и так сильно желал получить и не получал. Эти желания были муками моего духовного рождения, и эти муки были весьма длинны, около тридцати лет с небольшим. Думаю, что борьба с грехом да радость единения с Господом и Творцом была во мне двух родов. Одна моя - природная, другая - Божия; но все это было так таинственно и сокрыто по высшему усмотрению, что я мог кое-что усмотреть уже впоследствии. Я изнемогал в борьбе с собой, с порывами страстей моей плоти, но при этом во мне пребывало желание высшее и лучшее, нежели все греховные порывы. Оно окрыляло мой дух; я чувствовал, что только оно меня удовлетворит и больше ничего на свете. Эта вечная творческая сила, сила неумирающая, дарованная Творцом - любовь к Богу.
Я жаждал любить Бога всем сердцем. Но как любить? Если любить Бога, нужно быть достойным Бога, а я видел себя не только грешником, но и коснеющим в грехах своих.
Желание любить Бога крепло, возрастало до горения, а как любить, чтобы сердце удовлетворилось в своем желании, я не знал. И что делать для этого, я не мог придумать. Все способы испытывал, на которые указывают: т.е. делать все доброе, быть милосердным к ближним. Я эту добродетель исчерпал до дна. Не раз оставался чуть прикрытым, раздавая все нуждающимся, терпел голод и холод, скрывая это от других, обиды терпел, не мстил за обиды, старался любить врагов, любил их, как повелено Господом. Но самой любви-то к Богу я не ощущал, да и страсти мои ясно говорили, что я чужд этой Божественной любви... А мысль не оставляла меня и сердце горело большим желанием любить Бога, но на деле я этого не достигал. Я чувствовал, что сила жизни - в любви к Богу, сила творческая, благодатная; думал, что если буду иметь в себе эту любовь, то оковы моих страстей спадут с меня сами собой; следы их растают и перегорят от огня Божественной любви. Я был убежден в этом тогда, и теперь удостоверяюсь, что иначе и быть не может. Это - та самая истина, о которой сказано Самим Спасителем нашим Богом: "Истина свободит вы, и воистину свободны будете" (Ин. 8, 32 и 36). И вот не стало терпения ждать. Я взывал ежеминутно: да когда же Господь удостоит меня этой любви к Нему?..
И вот, Господу было угодно, чтобы я заболел, и я заболел; а любви этой еще не испытывал в себе. И стал каяться... И чем больше я страдал, тем легче себя чувствовал. Я ощущал сильную потребность причащаться, - и меня причащали... Здесь-то мне убогому и открылась в необъятной полноте любовь Божия к миру в искуплении человеческого рода. Эта любовь заговорила во мне с такой силой, что я не чувствовал и своих страданий. Я не мог оторваться ни мыслями, ни чувствами сердца от любви ко Господу...
Каждый шаг земной жизни Спасителя ясно отпечатлевался в сознании, как совершенный для спасения, для освящения человека. Им было освящено для меня все: и окружающий воздух, которым я дышал, и вода, которую я пил, и самый одр, на коем я лежал, и гроб, в который готовился сойти. Все это было залогом моего спасения, воскресением из омертвения плоти и прославления с Господом. И я чувствовал, что это творится не по моей заслуге, а единственно по бесконечному милосердию Божию.
Я сознавал себя глубоко грешным; но в то же время надежда на спасающую любовь и милость Господню неизменно окрыляла мой дух. Слезы умиления лились из очей; а что переживало при этом сердце, я не могу описать... Я не чувствовал потребности в пище; тяготился, когда меня посещали другие. Я блаженствовал, уязвленный любовью ко Господу, желал остаться хотя бы навечно один и страдать, - но только с Господом и в любви к Нему.
Вот что такое Боголюбие, и вот что делает оно с душой человека!
Боголюбие есть жизненная сила души и сердца человека, созданного по образу Божию. Через него человек вновь водворяется в рай, и к нему приходит Царствие Божие в силе. Нужно любить Бога и жить Им, вдыхать и выдыхать духом любви Божией..."
Это письмо можно назвать самой емкой духовной характеристикой всей жизни прп. Гавриила, преображенной в житие. Без тех признаний, которые делает старец в этом письме, невозможно постигнуть, как он смог перенести многочисленные скорби, которые выпали на его долю.
Путь старца к иночеству и жизнь во всех шести монастырях, в которые последовательно не по его вине ему пришлось переходить, была сплошным мученичеством. В Оптиной Пустыни, где двадцатилетний Гавриил Зырянов начал свой иноческий путь он попал под руководство прп. Амвросия и стал подлинным его послушником. Об опыте, полученном у ног всероссийского старца, о.Гавриил говорил слова, приложимые к жизни каждого христианина: "Во всяком деле нужна помощь Божия и там, где она приходила, - было все ясно, просто, светло и радостно. Где нет благословения и помощи Божией, там какой-то духовный тупик, сплошная безвыходность и умирание духа".
В Оптиной о.Гавриил ощутил первые приступы тяжелой сердечной болезни, которая из телесно крепкого и красивого юноши, превратила его в еле живого инвалида. Кроме того, уже в Оптиной, как и во всех других монастырях, он начал испытывать на себе недоброжелательство братии и настоятеля. Почти десять лет прожил он в сырой келье, выполнял самые тяжелые послушания, при этом не пропустив ни одной утрени и братских молебнов, а пострига ему не давали, более того он был лишен надежды на постриг словами настоятеля: "Постриги его, а он и уйдет от нас".
Может быть, это было неизбежно, - чтобы из уединенного, сокрытого в калужских лесах монастыря, будущий старец попал в Москву. Так Бог устроил, что пройдя через горнило искушений, он "мог и искушаемым помощи", в то время, когда станет старцем.
В 1874 году Гавриил принимает постриг в Высокопетровском монастыре с именем Тихон и, как предсказывали ему оптинские старцы, восходит на крест. О.Тихона невзлюбил настоятель, потому что постоянно получал на него наговоры от братии. Для смягчения вражды и зависти со стороны братии о. Тихону приходилось, как пишет его биограф и ученик схиархимандрит Симеон (Холмогоров), "даже наговаривать на себя на исповеди, и та злорадность, с которой духовник выслушивал признания о небывших падениях. Приводила ученика Оптинских старцев, в ужас и даже болезнь...".
Кроме скорбей, которые происходили от людей о.Тихон, пережил в Москве и страшное внутренне потрясение. Более года его мучила любовная страсть к одной из прихожанок, которая предлагала ему сбежать из монастыря. Однажды во сне к изнемогающему от внутреннего горения иноку, явилась Пречистая со святителями Тихоном и Дмитрием. Небесный покровитель батюшки сказал: "Что ты грустишь? Надо бы терпеть: мученическую бы получил награду!" Но отец Тихон со стоном стал просить об избавлении от страсти и получил его.
Познавший на опыте силу страстей, впоследствии батюшка всегда будет миловать и жалеть всех, подверженных дурным привычкам, будет помогать бороться с ними молитвой.
Все то долгое время - семь лет, пока о.Тихон находился в московских монастырях (после Высокопетровского в Богоявленском монастыре), прп. старец Амвросий писал ему из Оптиной, чтобы он всеми средствами старался уехать из Москвы в какую-нибудь отдаленную обитель.
Господь послал его в такую обитель, стоящую в тихом уединении среди густых лесов, - Казанскую Раифскую пустынь.
Но и здесь повторилась та же ситуация, что и в трех прежних монастырях - недоброжелательство братии и неприязнь начальства и, наконец, всего лишь через полтора года выдворение из обители (путем интриг и коварства).
В 1883 году о.Тихон перебирается в обитель, которая стала местом его подвигов на долгие двадцать пять лет, и где он впоследствии нашел вечное упокоение - Седмиезерную Казанскую пустынь. Долгие годы он был в обители духовником и благочинным. Потом последовала пятилетняя болезнь, о которой старец вспоминает в цитированном в начале статьи письме, во время болезни произошло полное духовное перерождение подвижника. Отныне он стал для сотен, а потом и тысяч людей неиссякаемым источником любви и утешения.
Находясь при смерти батюшка принял схиму и к нему вернулось имя, полученное при святом крещении - Гавриил.
После кончины настоятеля Седмиезерной пустыни о.Гавриилу было предложено занять его место, он долго отказывался, ссылаясь на болезни и схимнический постриг, но в конце концов должен был уступить желанию преосвященного Казанского.
Став настоятелем монастыря, о.Гавриил проявил недюжинные хозяйственные способности. При нем монастырь превратился не только в духовно благолепное, но и в хорошо организованное экономическое сообщество на самообеспечении. Хотя те новшества, которые ввел настоятель, не всей братии были по душе. Долгие годы основным источником доходов монастыря была их главная святыня - Седмиезерная икона Божией Матери. С иконой постоянно устраивались крестные ходы в разные районы Казанской епархии. О. Гавриил, сам не раз принимая участие в таких крестных ходах, убедился, что для иночествующих они приносят немало душевного вреда, и распорядился прекратить их. А зарабатывать на жизнь своими руками. В 7-8 верстах от монастыря о.Гавриил построил хутор, приобрел все новые усовершенствованные сельхозмашины, построил обширный скотный двор с улучшенной породой молочного скота, свинарник, пчельник, а так же свои печи для обжига глины и кирпичей, кузницу, бондарню, столярную, сапожную, портновские мастерские. На все послушания по хозяйству батюшка старался ставить свою братию, сокращая прежде большое количество наемных работников.
Недовольная братия подняла бунт в монастыре, который едва не кончился умерщвлением настоятеля.
Но, пока жив был, благоволивший к о.Гавриилу епископ Казанский Арсений, дела в обители решались в его пользу. А вот когда прибыл в Казань новый епископ, которому еще до приезда в Казань были посланы доносы на батюшку, начались гонения от правящего архиерея, которые кончились тем, что о.Гавриил вынужден был попроситься на покой.
Заботу о старце взяли его духовные чада - бывшие слушатели Казанской Духовной Академии (многие из которых, как мы писали в начале статьи войдут в сонм новомучеников и исповедников Христовых). Их стараниями о. Гавриил переселился в древнейшую русскую обитель - Спасо-Елеазаровскую, в Псковскую епархию. Сюда к старцу часто приезжала его верная духовная дочь - великая княгиня прпмц. Елизавета Федоровна. На ее средства для старца в обители была устроена просторная келья и домовый храм.
В Спасо-Елеазаровской обители в полноте раскрылись старческие дарования о.Гавриила - народ нескончаемым потоком шел к нему за исцелением души и тела, за духоносным советом, утешением, вразумлением.
Но почему-то и из этой обители о.Гавриил в конце жизни тоже уезжает. "Еду умирать в Казань", - говорит он духовным чадам. Вполне возможно объяснить этот шаг современным положением дел в Казанской епархии. Псковская земля и так полна святынями, а Казанская получила новую святыню после кончины старца - 7 октября 1915 года. К его многоцелебным мощам, почивающим в Седмиезерной пустыни паломники стали притекать в революционное лихолетье и сейчас, когда в конце 1990-х годов в обители стала возрождаться монашеская жизнь, едут со всех концов России помолиться великому старцу, которого еще при жизни называли "яко един из древних".
В кондаке прп. Гавриилу он назван "всея Казанския земли украшением" и молитвенником за всех православных в этом крае.
Рассказ о преподобном мы начнем с его слов, которые можно назвать "программой жизни" Старца, в них явлено то, что называется "сокровенный сердца человек".
"Начну с Боголюбия!
Боголюбие - то чувство, которое я так долго и так сильно желал получить и не получал. Эти желания были муками моего духовного рождения, и эти муки были весьма длинны, около тридцати лет с небольшим. Думаю, что борьба с грехом да радость единения с Господом и Творцом была во мне двух родов. Одна моя - природная, другая - Божия; но все это было так таинственно и сокрыто по высшему усмотрению, что я мог кое-что усмотреть уже впоследствии. Я изнемогал в борьбе с собой, с порывами страстей моей плоти, но при этом во мне пребывало желание высшее и лучшее, нежели все греховные порывы. Оно окрыляло мой дух; я чувствовал, что только оно меня удовлетворит и больше ничего на свете. Эта вечная творческая сила, сила неумирающая, дарованная Творцом - любовь к Богу.
Я жаждал любить Бога всем сердцем. Но как любить? Если любить Бога, нужно быть достойным Бога, а я видел себя не только грешником, но и коснеющим в грехах своих.
Желание любить Бога крепло, возрастало до горения, а как любить, чтобы сердце удовлетворилось в своем желании, я не знал. И что делать для этого, я не мог придумать. Все способы испытывал, на которые указывают: т.е. делать все доброе, быть милосердным к ближним. Я эту добродетель исчерпал до дна. Не раз оставался чуть прикрытым, раздавая все нуждающимся, терпел голод и холод, скрывая это от других, обиды терпел, не мстил за обиды, старался любить врагов, любил их, как повелено Господом. Но самой любви-то к Богу я не ощущал, да и страсти мои ясно говорили, что я чужд этой Божественной любви... А мысль не оставляла меня и сердце горело большим желанием любить Бога, но на деле я этого не достигал. Я чувствовал, что сила жизни - в любви к Богу, сила творческая, благодатная; думал, что если буду иметь в себе эту любовь, то оковы моих страстей спадут с меня сами собой; следы их растают и перегорят от огня Божественной любви. Я был убежден в этом тогда, и теперь удостоверяюсь, что иначе и быть не может. Это - та самая истина, о которой сказано Самим Спасителем нашим Богом: "Истина свободит вы, и воистину свободны будете" (Ин. 8, 32 и 36). И вот не стало терпения ждать. Я взывал ежеминутно: да когда же Господь удостоит меня этой любви к Нему?..
И вот, Господу было угодно, чтобы я заболел, и я заболел; а любви этой еще не испытывал в себе. И стал каяться... И чем больше я страдал, тем легче себя чувствовал. Я ощущал сильную потребность причащаться, - и меня причащали... Здесь-то мне убогому и открылась в необъятной полноте любовь Божия к миру в искуплении человеческого рода. Эта любовь заговорила во мне с такой силой, что я не чувствовал и своих страданий. Я не мог оторваться ни мыслями, ни чувствами сердца от любви ко Господу...
Каждый шаг земной жизни Спасителя ясно отпечатлевался в сознании, как совершенный для спасения, для освящения человека. Им было освящено для меня все: и окружающий воздух, которым я дышал, и вода, которую я пил, и самый одр, на коем я лежал, и гроб, в который готовился сойти. Все это было залогом моего спасения, воскресением из омертвения плоти и прославления с Господом. И я чувствовал, что это творится не по моей заслуге, а единственно по бесконечному милосердию Божию.
Я сознавал себя глубоко грешным; но в то же время надежда на спасающую любовь и милость Господню неизменно окрыляла мой дух. Слезы умиления лились из очей; а что переживало при этом сердце, я не могу описать... Я не чувствовал потребности в пище; тяготился, когда меня посещали другие. Я блаженствовал, уязвленный любовью ко Господу, желал остаться хотя бы навечно один и страдать, - но только с Господом и в любви к Нему.
Вот что такое Боголюбие, и вот что делает оно с душой человека!
Боголюбие есть жизненная сила души и сердца человека, созданного по образу Божию. Через него человек вновь водворяется в рай, и к нему приходит Царствие Божие в силе. Нужно любить Бога и жить Им, вдыхать и выдыхать духом любви Божией..."
Это письмо можно назвать самой емкой духовной характеристикой всей жизни прп. Гавриила, преображенной в житие. Без тех признаний, которые делает старец в этом письме, невозможно постигнуть, как он смог перенести многочисленные скорби, которые выпали на его долю.
Путь старца к иночеству и жизнь во всех шести монастырях, в которые последовательно не по его вине ему пришлось переходить, была сплошным мученичеством. В Оптиной Пустыни, где двадцатилетний Гавриил Зырянов начал свой иноческий путь он попал под руководство прп. Амвросия и стал подлинным его послушником. Об опыте, полученном у ног всероссийского старца, о.Гавриил говорил слова, приложимые к жизни каждого христианина: "Во всяком деле нужна помощь Божия и там, где она приходила, - было все ясно, просто, светло и радостно. Где нет благословения и помощи Божией, там какой-то духовный тупик, сплошная безвыходность и умирание духа".
В Оптиной о.Гавриил ощутил первые приступы тяжелой сердечной болезни, которая из телесно крепкого и красивого юноши, превратила его в еле живого инвалида. Кроме того, уже в Оптиной, как и во всех других монастырях, он начал испытывать на себе недоброжелательство братии и настоятеля. Почти десять лет прожил он в сырой келье, выполнял самые тяжелые послушания, при этом не пропустив ни одной утрени и братских молебнов, а пострига ему не давали, более того он был лишен надежды на постриг словами настоятеля: "Постриги его, а он и уйдет от нас".
Может быть, это было неизбежно, - чтобы из уединенного, сокрытого в калужских лесах монастыря, будущий старец попал в Москву. Так Бог устроил, что пройдя через горнило искушений, он "мог и искушаемым помощи", в то время, когда станет старцем.
В 1874 году Гавриил принимает постриг в Высокопетровском монастыре с именем Тихон и, как предсказывали ему оптинские старцы, восходит на крест. О.Тихона невзлюбил настоятель, потому что постоянно получал на него наговоры от братии. Для смягчения вражды и зависти со стороны братии о. Тихону приходилось, как пишет его биограф и ученик схиархимандрит Симеон (Холмогоров), "даже наговаривать на себя на исповеди, и та злорадность, с которой духовник выслушивал признания о небывших падениях. Приводила ученика Оптинских старцев, в ужас и даже болезнь...".
Кроме скорбей, которые происходили от людей о.Тихон, пережил в Москве и страшное внутренне потрясение. Более года его мучила любовная страсть к одной из прихожанок, которая предлагала ему сбежать из монастыря. Однажды во сне к изнемогающему от внутреннего горения иноку, явилась Пречистая со святителями Тихоном и Дмитрием. Небесный покровитель батюшки сказал: "Что ты грустишь? Надо бы терпеть: мученическую бы получил награду!" Но отец Тихон со стоном стал просить об избавлении от страсти и получил его.
Познавший на опыте силу страстей, впоследствии батюшка всегда будет миловать и жалеть всех, подверженных дурным привычкам, будет помогать бороться с ними молитвой.
Все то долгое время - семь лет, пока о.Тихон находился в московских монастырях (после Высокопетровского в Богоявленском монастыре), прп. старец Амвросий писал ему из Оптиной, чтобы он всеми средствами старался уехать из Москвы в какую-нибудь отдаленную обитель.
Господь послал его в такую обитель, стоящую в тихом уединении среди густых лесов, - Казанскую Раифскую пустынь.
Но и здесь повторилась та же ситуация, что и в трех прежних монастырях - недоброжелательство братии и неприязнь начальства и, наконец, всего лишь через полтора года выдворение из обители (путем интриг и коварства).
В 1883 году о.Тихон перебирается в обитель, которая стала местом его подвигов на долгие двадцать пять лет, и где он впоследствии нашел вечное упокоение - Седмиезерную Казанскую пустынь. Долгие годы он был в обители духовником и благочинным. Потом последовала пятилетняя болезнь, о которой старец вспоминает в цитированном в начале статьи письме, во время болезни произошло полное духовное перерождение подвижника. Отныне он стал для сотен, а потом и тысяч людей неиссякаемым источником любви и утешения.
Находясь при смерти батюшка принял схиму и к нему вернулось имя, полученное при святом крещении - Гавриил.
После кончины настоятеля Седмиезерной пустыни о.Гавриилу было предложено занять его место, он долго отказывался, ссылаясь на болезни и схимнический постриг, но в конце концов должен был уступить желанию преосвященного Казанского.
Став настоятелем монастыря, о.Гавриил проявил недюжинные хозяйственные способности. При нем монастырь превратился не только в духовно благолепное, но и в хорошо организованное экономическое сообщество на самообеспечении. Хотя те новшества, которые ввел настоятель, не всей братии были по душе. Долгие годы основным источником доходов монастыря была их главная святыня - Седмиезерная икона Божией Матери. С иконой постоянно устраивались крестные ходы в разные районы Казанской епархии. О. Гавриил, сам не раз принимая участие в таких крестных ходах, убедился, что для иночествующих они приносят немало душевного вреда, и распорядился прекратить их. А зарабатывать на жизнь своими руками. В 7-8 верстах от монастыря о.Гавриил построил хутор, приобрел все новые усовершенствованные сельхозмашины, построил обширный скотный двор с улучшенной породой молочного скота, свинарник, пчельник, а так же свои печи для обжига глины и кирпичей, кузницу, бондарню, столярную, сапожную, портновские мастерские. На все послушания по хозяйству батюшка старался ставить свою братию, сокращая прежде большое количество наемных работников.
Недовольная братия подняла бунт в монастыре, который едва не кончился умерщвлением настоятеля.
Но, пока жив был, благоволивший к о.Гавриилу епископ Казанский Арсений, дела в обители решались в его пользу. А вот когда прибыл в Казань новый епископ, которому еще до приезда в Казань были посланы доносы на батюшку, начались гонения от правящего архиерея, которые кончились тем, что о.Гавриил вынужден был попроситься на покой.
Заботу о старце взяли его духовные чада - бывшие слушатели Казанской Духовной Академии (многие из которых, как мы писали в начале статьи войдут в сонм новомучеников и исповедников Христовых). Их стараниями о. Гавриил переселился в древнейшую русскую обитель - Спасо-Елеазаровскую, в Псковскую епархию. Сюда к старцу часто приезжала его верная духовная дочь - великая княгиня прпмц. Елизавета Федоровна. На ее средства для старца в обители была устроена просторная келья и домовый храм.
В Спасо-Елеазаровской обители в полноте раскрылись старческие дарования о.Гавриила - народ нескончаемым потоком шел к нему за исцелением души и тела, за духоносным советом, утешением, вразумлением.
Но почему-то и из этой обители о.Гавриил в конце жизни тоже уезжает. "Еду умирать в Казань", - говорит он духовным чадам. Вполне возможно объяснить этот шаг современным положением дел в Казанской епархии. Псковская земля и так полна святынями, а Казанская получила новую святыню после кончины старца - 7 октября 1915 года. К его многоцелебным мощам, почивающим в Седмиезерной пустыни паломники стали притекать в революционное лихолетье и сейчас, когда в конце 1990-х годов в обители стала возрождаться монашеская жизнь, едут со всех концов России помолиться великому старцу, которого еще при жизни называли "яко един из древних".
В кондаке прп. Гавриилу он назван "всея Казанския земли украшением" и молитвенником за всех православных в этом крае.
