В сражении и любви

От редакции. 17 ноября исполняется 95 лет со дня рождения выдающего русского мыслителя, литературного критика М.П. Лобанова (17.11.1925 – 10.12.2016). Предлагаем вниманию читателя одно из последних интервью с Михаилом Петровичем из его книги «Вера. Держава. Народ» (М.: Институт русской цивилизации, 2016), где он делится своими сокровенными мыслями.

***

- Михаил Петрович, кого Вы считаете главными людьми Вашей жизни?

- Назову прежде всего свою мать Екатерину Анисимовну. Родилась она 20 ноября 1903 года, скончалась 12 января 1988 года. От нее осталась икона Божией Матери с молитвой к святой Варваре за киотом – во избежание внезапной, без покаяния смерти. И фотография в рамке. Семнадцатилетняя девушка, не по возрасту суровое выражение лица, словно ей уже видится без всяких иллюзий все предстоящее в ее жизни. Она была старшей дочерью в семье из восьми детей, делившей с матерью всю тяжесть домашних хозяйственных работ. Замужество не принесло ей счастья. Муж ее, мой отец, рано скончался, и она с нами, двумя сыновьями – мной и Митей – стала жить в доме своих родителей. Второе ее замужество было необычным. Она вышла за человека с пятью детьми. Мать этих детей была ее подругой и, умирая, взяла с нее обещание, что та не оставит сирот, выйдет замуж за их отца, что моя мать и сделала. Может быть, здесь сказалось и то, что было бы для нее грехом отказаться от обещания, как грехом считала впоследствии ее мать переселиться ей с многолюдной семьей в большой дом раскулаченной семьи, который ей предлагали. «У людей отняли дом, и грех в нем жить», – говорила бабушка. Так и продолжала жить мать с оравой: пятеро детей подруги (называли ее матерью), мы с Митей да еще четверо новорожденных – все в одной разделенной пополам барачной комнате. Впрочем, было какое-то чудо: все росли, учились, не пьянствовали, не хулиганили. Жители поселка говорили: «У Кати хорошие ребята». На чем же эта чудовищная теснота (с ночлежкой в коридоре, в сарае) держалась? Во многом на невообразимом терпении матери, впрочем, все это можно объяснить и знаменитыми стихами Хомякова:

Подвиг есть и в сраженьи,

Подвиг есть и в борьбе.

Высший подвиг – в терпеньи,

Любви и мольбе.

Живым остается для меня и мой университетский друг Сергей Морозов, который ушел из жизни десять лет назад. Это был глубоко религиозный человек, никогда и нигде не скрывал этого, за что расплачивался не раз своим преподавательским местом в пединститутах, откуда его изгоняли, пока в конце 1960-х годов не нашел пристанища в Мордовском государственном университете, где и преподавал русский язык вплоть до 2000 года (когда почти 80-летним ушел на пенсию). Там, конечно, тоже не жаловали его, предупреждали, угрожали, но на изгнание не решались, уважая и как фронтовика, награжденного орденом Боевого Красного Знамени, да невольно и как честного человека, верного своим убеждениям. Удивительно было в нем соединение детского простодушия и почти аввакумовской силы характера, несокрушимости веры в Христа. В письме, присланном мне незадолго до смерти, он писал: «Я преклоняюсь перед Христом Смиренным, поруганным и распятым на Кресте ради спасения человечества. Но у меня дух захватывает от волнения, от восторга, когда мысленно вижу Христа воинственного, опрокидывающего столы, бичом изгоняющего из храма меновщиков и всякого рода торгашей, превративших Храм Бога живого в скотный двор. Святая Русь превращена в скотный двор...»

Мне всегда были ближе люди «обыкновенные», не испорченные «известностью», «славой», выедающей обычно в человеке все природное, разъедающей душу тщеславием, лицедейством, непомерным представлением о себе, о своем месте в мире. Ведь это так смешно, когда, например, писатель заявляет, что он «формирует народную душу».

При этом могу сказать, что всегда склонялся перед дарованным свыше писательским талантом, считая его общим достоянием литературы, но никогда не умилялся позой писаки с наклеенной на лбу этикеткой о собственной гениальности, «избранности». Чтобы показать, какая может быть пропасть между «обыкновенным» человеком и «гениями», приведу два примера. Когда Солженицыну вручали в Академии наук (РАН) медаль Ломоносова, то, как писала «Независимая газета», весь огромный зал, вся армада академиков поднялась с мест и, стоя, бурными аплодисментами приветствовала награжденного. Ни одного не оказалось, кто воздержался бы от участия в этом старческом экстазе. Перед кем же такое помешательство? Перед апологетом предательства (в романе Солженицына «В круге первом» дипломат Володин возносится автором в благороднейшего героя за то, что тот выдал наших разведчиков в Америке, посвященных в секреты атомной бомбы). Автору ненавистна сама мысль, что наша страна может иметь ядерный щит. А в другом месте этого же романа другой любимец автора с косноязычием «русского мужика» хрипит от ненависти, что он готов спалить атомной бомбой Москву и «все заведения» страны, лишь бы уничтожить «усатого» – как он называет Сталина. И чем еще славен этот вдохновитель вышеназванных мерзавцев – Александр Исаевич Солженицын? Ненавистью к нашей Победе в Великой Отечественной войне, к историческому прошлому России, которая всегда как империя была, якобы, угрозой для Европы. Злобной хулой на наших героев («придуманный Матросов», «глупенькая Зоя» – о Зое Космодемьянской). Фантастической цифрой о 66 миллионах погибших от «советского террора». «Более 60 миллионов погибших – это только внутренние потери в СССР. Нет, не войну имею в виду, внутренние потери». И в то же время этот беспардонный лжец всем проел уши требованием «жить не по лжи». Известен Александр Исаевич и как сексот под именем Ветров, давший в лагере подписку о доносах на заключенных (и здесь уже также ставится под сомнение его щегольство излюбленным словечком «нравственник»). Не нравится ему «окаменело ортодоксальное», без «поиска» Православие, хотя расшатывающий догматы «поиск» и означает конец Православия. А в своем опусе «Как нам обустроить Россию» он так обустроил ее, что из пятнадцати бывших союзных республик оставил только три.

Ну, да много другого можно было бы еще сказать об идоле той грандиозной академической толпы, которая с таким единодушием устроила ему «именины сердца». Но, как для всякой толпы, трезвые доводы тут безрассудны, и поэтому я закончу на веселой ноте. Писали в газетах о таком случае с простой учительницей, которая когда-то работала вместе с Солженицыным в рязанской школе, и когда тот уже в роли «мировой славы» пожаловал в эту школу, то эта учительница на встречу не пошла да еще сказала: «Он шпион». Ну, «шпион – не шпион», а главное – уловила. «Не наш мужик». И как тут обойтись без вопроса, кто же из этих двух сторон, разделенных вроде бы пропастью в нынешней «морали» – «ученые» и «простецы» – кто из них из «быдла» и кто из – «элиты»?

- Главные идеи Вашей жизни?

- Из опыта своей долгой жизни я уже давно сделал вывод, что духовное, невидимое реальнее видимого, материального. И в памяти моей прежде всего встает то, что связано с духовными фактами, явлениями моей жизни. Большое влияние в молодости на мою внутреннюю жизнь оказала болезнь – туберкулез легких с многолетним пневмотораксом («поддувание легких»). Но как сказал поэт: «Что пройдет – то станет мило». Болезнь оказалась не только лишением для молодости ярких красок бытия, житейских радостей, но и накоплением тех сокровеннейших переживаний, которые могут стать причастными к той высшей категории познания человеком самого себя, бытия, что Паскаль связывает с его религиозно-моральной основой, ни с чем не сравнимыми ценностями особого рода, в частности, милосердием.

В самом начале 1963 года я испытал духовный переворот, о котором подробно рассказал в статье «В сражении и любви» (книга «Твердыня духа»). Сначала было что-то болезненное, когда, думая по ночам о Боге, я представлял Его себе нависшей надо мною необъятной громадой, которая вот-вот раздавит меня. Умом я понимал, что этого не может быть, что Бог есть любовь и благо, но от того страх не проходил. А потом все это ушло и открылось что-то неизъяснимо сладостное. Откуда это? Почему? Все преобразилось для меня в этом мире в людях. Все соединилось этим неожиданным для меня переживанием. В детях было что-то глубоко трогательное, «не от мира сего». Я мог подумать о знакомом человеке, пребывающем за тысячи верст от меня, и в душу проливалась радость от желания сделать что-то доброе для него. Мне было жаль людей, не познавших того, что открылось мне. Потом я, видно, расплатился за свой вопрос, когда оскудел во мне этот непостижимый дар. Но тогда в течение целых трех лет я поистине жил с благодатью в душе. И сколько же мне давалось тогда свыше, сколько неиссякаемых сил, которых, казалось, хватит на всех, нуждающихся в участии. Но даже когда и охладевало это со временем, пережитое оставалось в сознании как высшая реальность, и это помогало мне противостоять «духу времени», приспособленчеству, продажности, алчности, придерживаться и в литературной работе должного духовно-нравственного уровня. Религиозное ощущение бытия определяло и мои жизненно-творческие ориентиры: не идти против совести, трудиться на своем месте добросовестно и качественно, быть преданным народу, Родине.

Это и есть для меня то, что можно назвать «главными идеями жизни».

- Ваше понимание главных начал русской идеологии?

- Православие как основа русской идеологии. Сильная, жесткая централизованная власть в интересах народа (децентрализация – гибель государства). Имперское сознание. Социальная справедливость. В духовном плане – фактор совести (как голос Бога) в русском самосознании. Возвышение сердца над рассудком; внутреннего, сути, над внешним, показным. Приоритет человека труда, создателя материальных, духовных ценностей. Борьба (как национальная историческая задача) с либерально-космополитическими силами, разъедающими, разрушающими христианскую основу русской идеологии.

- Какие, по Вашему мнению, наиболее характерные нравственные ценности русского народа?

- В первую очередь я назвал бы (и об этом свидетельствует история) способность русского народа в критическую для Родины годину объединить свои силы, сплотиться вокруг великой цели, в данном случае в защите Православия от его врагов.

Еще задолго до Минина и Пожарского опасность со стороны папства, католичества подняла Александра Невского на подвиг в знаменитой битве на Чудском озере (Ледовое побоище, 1242 г.), где было разгромлено войско ливонских рыцарей, ставивших целью обратить правосланых в католичество. Война 1812 года против наполеоновских орд приобрела характер «народной войны» (так и называли ее тогда, начиная с императора Александра I), потому что народная душа была уязвлена тем надругательством, кощунством, которые творили завоеватели, превращая православные храмы в стойла, сдирая золото, серебро с икон, употребляя святые образа на дрова, взорвали Кремль перед уходом из Москвы. Когда началась Великая Отечественная война 22 июня 1941 года, то на другой же день митрополит Сергий обратился к верующему народу с патриотическим посланием, благословляя его на борьбу с немецко-нацистскими захватчиками.

И вот уже нынешнее время – «демократов-реформаторов». Либералы связывают с ним «церковное возрождение», но вот что пишет известный священник Димитрий Дудко: «Демократы, как ни объявляют себя верующими, они верующие только в золотого тельца, в мамону. А в Евангелии прямо сказано: не можете служить одновременно Богу и мамоне».

Двадцать лет тому назад с «перестройкой-революцией» наш народ попал в такую талмудистскую западню, что не было и не могло быть никакой пощады. Уничтожали нас все это время планомерно по миллиону в год и всеми средствами: обнищанием, голодом, болезнями, моральным террором, глумлением над «совками», разнузданным русофобством, нагнетанием состояния безнадежности и т. д. И, конечно же, мы теперь уже в большой степени не тот народ, каким еще недавно были. И не только количеством. Смрадный дух мамоны, нависший над Россией, отравляет человеческие души, делает реальной смертельную угрозу самому историческому бытию русского народа. Глубинный смысл, суть происходящего ныне в России – вытравить в нашей жизни все духовное, сделать из русского человека рыночную болванку. Но, оказывается, не все здесь так просто срабатывает и не появляется ли повод для оптимизма? Не открывается ли в новом качестве то, что обозначено как «характерные нравственные ценности русского народа», – теперь уже в новых исторических условиях? И можно ли отказать в «нравственных ценностях» русскому народу, видя его сегодняшнее массовое неприятие людоедского нрава мамоны, сплочение его в христианском отторжении от зла?

- Добротолюбие у русского народа, как Вы его понимаете?

- Привожу слова из недавней проповеди настоятеля храма Илии Пророка во Внукове отца Николая: «Мы, русские, самый счастливый народ на Земном шаре. Ни у кого нет столько святых, как у нас».

Отцу Николаю за тридцать, но выглядит он намного старше. Аскетическое лицо, суровое выражение глаз. Взгляд его теплеет, в голосе слышатся добрые нотки, когда он произносит свою проповедь. И уж совсем он для нас свой, наш батюшка, когда после богослужения расстается с нами, осеняя крестом для целования, улыбаясь, кажется, каждому из прихожан.

Иногда, глядя на него, я думаю: «Вот к кому относится без прикрас, без архаичности слово "добротолюбие"». Ведь что может быть тяжелее, чем нести бремя священника с пожизненной причастностью к непостижимому, страшному Таинству Евхаристии, с ответственностью за каждое свое деяние, слово перед Самим Богом.

И зная по их исповедям, что это за люди, сколько греховного, падшего в них, что скрывается за этими лицами, зная все это – провожать этих людей с такой улыбкой, благословлять их с любовью Крестом Животворящим – это ли не добротолюбие?

- Нестяжательство – что это, по-Вашему?

- В эпоху Отечественной войны 1812 года и заграничных походов русской армии выходил замечательный патриотический журнал «Сын Отечества». Его важнейшими темами было то, что определялось как миссия русского народа, что называлось в журнале «народным характером», его особенностями, отличием русской цивилизации от западной. В «Отрывке из обозрения происшествий 1814 года» рассматривается «тот образ, каковым обнаружился ныне народный характер, особливо двух великих народов». Описав, как мужественно, самоотреченно «вел себя в последнюю войну великий духом народ российский» и как бесчинствовали и как грабили «с разбойнической жадностью», оскверняли святыни захватчики, как на сожжение Москвы русские ответили сохранением Парижа, автор заключает: «Сие, никаких прикрас не содержащее описание всего происшедшего в 1812 в Москве и в 1814 в Париже показывает нам ясно решительную противоположность в характеристиках обоих народов». Особенно любопытна такая подробность. «Парижане употребляли присутствие победителей на свое обогащение, возвысив на все цены и тем увеличив свои доходы».

Жители Москвы покинули ее, жертвуя своим имуществом, жилищем в огне пожара, оставшиеся москвичи мстили оккупантам, убивая их по ночам. И вот русские в столице Франции, стотысячная русская армия, расквартированная в Париже, – от бивуаков на Елисейских полях до окраинных казарм. А «любезные парижане» не только не уязвлены этим, но очень даже довольны: ведь на этом можно поднять на все цены, обогатиться. Вот два народных характера, две цивилизации: русская и западная.

- А вот такое качество русского народа, как соборность?

- Соборность в свое время (условно до середины XIX века) обнимала, во всяком случае как мировоззрение, все сферы русского бытия от религиозного, церковного, культурно-творческого до бытового, семейного. И впоследствии, включая и советский период нашей истории, соборные начала продолжали существовать в меняющихся исторических формах, сходных в системе нравственных ценностей. И только в последнее двадцатилетие с «перестройкой-революцией», объявившей непримиримую войну христианской морали, соборность оказалась под угрозой полного разрушения. Объявлен врагом номер один менталитет русского человека как причина срыва так называемой либеральной модернизации, а на самом деле как стержень русского православного сознания, патриотизма. В конце 1980-х годов действия «демократов» принимали катастрофический для страны характер, и требовалось против этого объединение всех здоровых патриотических сил из всех слоев общества, от политических до религиозных». За прошедшие с тех пор годы было немало попыток такой консолидации, но где результаты? Большим плюсом было бы уже то, если бы мы остановились на общих для нас ценностях – традиционной соборности и советского коллективизма – ведь это общая для нас история.

- Патриотизм, что это по-Вашему?

- Патриотизм должен непременно соединяться с национальными интересами, с борьбой за социальную справедливость, которая ныне подавляется с оголтелой последовательностью.

- Какие люди, по Вашему мнению, сыграли самую положительную роль в русской истории?

- Выбор неизбежно неполный (оказавшиеся вне списка наши национальные гении во всех областях деятельности – от государственной до духовно-культурной – могли бы сказать словами героя повести Андрея Платонова: «Сокровенный человек», «без меня народ не полный»). Вот такой, например, список – крайне узкий, но «судьбоносный» для истории России.

Святой равноапостольный князь Владимир – принятие христианства, крещение Киевской Руси (988 г.).

Благоверный князь-мученик Андрей Боголюбский (XII век) – перенос центра тяжести русского государства с юго-запада (Киев) на северо-восток (Суздаль – Владимир). Тем самым заложил основание для могучего роста, расширения Руси, для становления самого великорусского характера, о чем историк, украинофил Н. Костомаров, писал как об «отличительных признаках великорусской народности: сплочение сил в собственной земле, стремление к расширению своих жительств и к подчинению себе других земель». Сама пролитая кровь Андрея Боголюбского, ставшего жертвой еврейского заговора, скрепила величие государственной идеи и христианской святости.

Святой благоверный Александр Невский (XIII век) – остановил экспансию ливонских рыцарей (Ледовое побоище, 1242 г.) и католичества на Русскую Землю.

Святой благоверный Димитрий Донской (XIV век) – как московский князь возглавил силы всех русских земель для отпора Мамайской орде и по благословению святого Сергия Радонежского разгромил ее в Куликовской битве (8 сентября 1380 г).

Иван III (XV-начало XVI века) – первый самодержец России. Присоединил к Москве множество уделов, расширив пространство государства от Новгорода до северозападной Сибири. Историки находят в нем сходство с Петром Великим, но в своей политике сближения с Европой, в установлении государственно-культурных связей с нею он, по словам историка, «не мыслил о введении новых обычаев, о перемене нравственного характера подданных».

Новгородский архиепископ святитель Геннадий и игумен Волоколамского монастыря преподобный Иосиф Волоцкий – героические борцы против ереси «жидовствующих», возникшей в конце XV века в Новгороде, перекинувшейся затем в Москву, пустившей корни в среде духовных лиц. При дворе склонялся к ереси даже сам великий князь Иван III. «Жидовствующие» отрицали Божественность Христа, Святую Троицу, хулили Богоматерь, кощунствовали над святынями, плевали на иконы, вырезали из просфор кресты и бросали кошкам и собакам. Особенно опасными были скрытые еретики, которые называли себя христианами, добивались с помощью своих единомышленников высоких священнических мест (из еретиков были протоиереи главных соборов – Успенского и Архангельского), в случае разоблачения разыгрывали притворное покаяние, а затем возвращались к прежнему. Появилась угроза духовного перерождения нации, самому существованию русского православного государства. И эту смертельную угрозу предотвратили два великих святых ревнителя Православия – новгородский архиепископ Геннадий и игумен Иосиф Волоцкий. Начатую святителем Геннадием борьбу с «жидовствующими» продолжил, довел до конца друг его преподобный Иосиф Волоцкий – своими громовыми речами, смелым посланием-призывом к русским иерархам стать за православную веру против покровителя еретиков – митрополита Зосимы. Когда игумену Иосифу привелось увидаться наедине с великим князем, то обличающая речь его о еретиках так подействовала на Ивана III, что он просил прощения, что в свое время, зная правду о ереси, не решился пресечь ее. После повторной встречи с преподобным Иосифом великий князь, долго колебавшись, в декабре 1504 года созвал собор, который обвинил и предал проклятию нескольких уличенных еретиков, а наиболее виновных осудил на казнь.

Первый русский царь Иван IV – в исторической народной памяти Иван IV остался, живет под именем Иван Грозный. Ось правления Ивана IV – это его непримиримая борьба за мощное православное государство против притязаний на власть бояр, бывших удельных князей, не мирившихся с утратой своей самостоятельности. Это и борьба его с Западом, с католичеством, пытавшимся подчинить своему владычеству православную Россию. Насколько велик был заговорщический потенциал боярства «с видом на престол», видно из рассказа С. М. Соловьева в его «Истории России с древнейших времен» (т. VIII, гл. IV), как «с воцарением Шуйского бояре стали иметь гораздо больше власти, чем сам царь». Некоторые «крамолили против царя с целью занять его место», подвергнутые за это опале, разосланные по разным городам, затаились в ожидании, «готовые принять самое деятельное участие в возмущении для свержения правительства, им враждебного» (т. VIII, гл. IV).

Удивительно захватывающее чтение – проследить по векам, как начиналась, развивалась русская государственность. Поистине цепенеет воображение, когда видишь, как из убогой деревушки постепенно вырастает Москва, ширится, усиливается, присоединяя к себе соседние княжества, уходит, возрастая на север и восток, через Уральские горы в Сибирь, к берегам Ледовитого океана, и дальше – к Дальнему Востоку. Не было еще в истории человечества такой с безмерным пространством империи. И сложилась она во многом благодаря государственному инстинкту, державной воле московских государей – великих князей от Ивана Калиты до Василия Ивановича, от царя Ивана IV до императора Петра I, других императоров. Величие государя связывается с тем, что он оставил после себя. Вдвое увеличилась Русь при Иване III. При внуке его Иване IV в состав России вошли бывшие осколки Золотой орды – ханства Казанское и Астраханское и, наконец, Сибирь.

Характер действительно «грозный», с религиозным даром покаяния (в отличие от чуждых этому западноевропейских тиранов), личность трагическая – Иван IV до сих пор, спустя четыре с лишним века после своей смерти, продолжает быть фигурой живой, актуальной. Примечательно, что в конце Великой Отечественной войны готовился и в 1945 году вышел на экраны фильм «Иван Грозный» с идеологическим акцентом на государственном величии героя. И в наше время, с одной стороны, мыслящая, объективная часть историков, понимающая истинное значение для России Ивана IV (а митрополит Петербургский и Ладожский Иоанн считает его даже святым); и с другой стороны – русофобская пресса, телевизионные киллеры, под постоянной биркой «Исторический процесс» обливающие грязью наше прошлое; зрелищные лицедейства, вроде недавно запущенного хулиганского фильма о Иване Грозном – поделка режиссера-еврея и выбранного им для роли «царя-тирана» русского актера с наружностью бомжа. И за всем шумом, гвалтом цель здесь одна – вдолбить слушателю, читателю: каков царь, такова и созданная им Россия; пора вернуть ее к временам уделов, как хотели гавриилы поповы, ельцины, сахаровы, расчленить страну на семьдесят отдельных государств.

Козьма Минин и Димитрий Пожарский. В Минине чудесным образом воплотилось воедино сознание своего религиозного избранничества и гражданской доблести. О себе он поведал своим землякам-нижегородцам: «Святой Сергий явился мне во сне и приказал возбудить уснувших». До него «возбуждали уснувших» сам патриарх Гермоген, архимандрит Троицкого монастыря Дионисий с келарем Авраамием Палициным, которые в своих грамотах, рассылаемых по всем городам растерзанной смутой страны, призывали к спасению веры и Отечества, подымали дух народа.

Историк в числе причин, вызвавших смуту на Руси, называет разгул безнравственности во всех видах, вплоть до массового предательства, цинизма перебежчиков, «перелетов» из Москвы в Тушино, из Тушино в Москву; кого-то из них тушинский вор (Лжедмитрий II) мог одарить званием боярина, и таковым «перелет» становился и в Москве.

Но были и те, кто именуются историком С. М. Соловьевым в «Истории России с древнейших времен» как «лучшие люди», «коренные», «основные люди», которые готовы были идти против захватчиков, но не знали, с чего начинать. В названной «Истории России» приводится разговор Минина с нижегородцами: «Захотим помочь Московскому государству, так не жалеть нам имени своего, не жалеть ничего, дворы продавать, жен и детей закладывать». «Что же нам делать?» – спрашивали его. «Ополчаться», – отвечал Минин. А что значит ополчаться? Для этого надобно нанимать людей ратных, собирать для них деньги, средства. Но вот Минин приносит на общее дело деньги, все, что у него было ценного в доме, заражая своим примером других, и уже не только в Нижнем Новгороде, но и в других городах страны, еще недавно удельных, каким недавно был и сам Нижний Новгород. Так на этом сборе средств для ополчения происходит сплочение сил уже не только духовного порядка, но и материального, практического, воинского.

Таким образом, в народе уже созревала готовность к очищению государства от врагов внешних и внутренних, но требовался толчок для действий. Им и стал подвиг Минина. И его призыв жертвовать всем ради освобождения Родины – был не просто слова и не какая-то метафора о женах и детях как заложниках. Недаром ему привиделся святой Сергий и «приказал» поднимать людей за веру. Для таких избранных свыше людей есть ценности выше семьи. Когда человек самим провидением поставлен в особое положение, несет как смертную ответственность не только за себя, но, скажем, за то же государство, то здесь обычные житейские оценочные мерки не всегда пригодны.

Для нынешнего племени политических лилипутов не только такая жертвенность, но и вообще само понятие ее вне пределов понимания, куда доступнее власть – сласть. А вот семья – это понятно, это же своя плоть, да и можно спекульнуть на репутации семьянина – в наше-то растленное время это очень даже выгодно.

Возвращаясь к нашим героям 1612 года, скажем, что возглавленное ими ополчение было второе, первое окончилось неудачей из-за распрей его начальников. Конечно же, успеху дела содействовала и высота нравственных качеств Минина и Пожарского, чуждых мелкому тщеславию, козней за первенство, объединенных единой волей и горением патриотического духа.

- Что Вы хотели бы пожелать молодому поколению России?

- Хотелось бы, прежде всего, пожелать не столько самой молодежи, сколько нам, людям старшего поколения: не заискивать, не подлаживаться к молодежи, а если и можно влиять на нее, но не словесным назиданием, поучениями, морализаторством, а только своими поступками, жизненными принципами, тем, что один из русских писателей называл творческим поведением.