Источник: Русский Вестник
«Явление, – напишет Зинаида Гиппиус о Василии Розанове, – а не человек». И это определение – пожалуй, самое верное из всех. Их множество. «Явление» трудно предсказать и пересказать. Потом это словцо, примененное к другим знаменитостям, захватают, как старую монету, надписи сотрутся от частого употребления, но Розанов был первым, заслужившим его.
Жизненные коллизии Василия Розанова в значительнейшей мере стали основой его эссеистики, религиозного и онтологического философствования, культурологии, взглядов на вопросы пола и семейных отношений. «Всякое движение души у меня сопровождается выговариваньем. – Это инстинкт».
Рассказов, повестей и романов он не писал. Розанов выговаривал свои мысли по любому случаю, заинтересовавшему его. Что, например, думает бухгалтер по поводу многотрудного и тяжко сводимого баланса и какие он испытывает эмоции при его сходимости или отсутствия таковой? Розанов – первый комментатор «баланса» жизни.
Розанов в русской литературе был, по его собственному признанию, «как в бане нагишом».
И потому никто ни до, ни после Розанова (1856–1919) так полно и откровенно не выразил своего личного мнения, своего отношения ко всем событиям, свидетелем которых он стал. И к себе – прежде всего: «Да просто я не имею формы… Какой-то “комок” или “мочалка”. Но это оттого, что я весь – дух (выделено мной. – М.Ч.). Субъективное развито во мне бесконечно, как я не знаю ни у кого».
Василию Розанову судьбой предназначалось созерцать многое. Три революции, три войны (Русско-турецкая, Русско-японская и Мировая), новые неведомые для России парламентские структуры (Государственная Дума) и политические реформы, перетекающие из одного бездонного сосуда в другой. Стык двух столетий (XIX и XX) – самый горячий, самый «ужасный предел» в истории России, по словам Константина Леонтьева, политического предтечи Василия Розанова. Откровенные мыслеощущения – не они ли есть самое главное для творчества писателя? Литератор выражает свое авторское отношение, а уж читатель делает выводы: совпадает ли мнение имярек с его мнением и с мнениями тысяч или даже миллионов людей.
Но мнения читателей его мало интересовали: «…Именно, что я писал “во всех направлениях” (постоянно искренне, т. е. об 1/1000 истины в каждом мнении мысли), было в высшей степени прекрасно, как простое обозначение глубочайшего моего убеждения, что все это “вздор” и “никому” не нужно…»
«Для чего я писал?» – спрашивал сам себя Розанов, и отвечал: «Унежить душу. А убеждения? Ровно наплевать».
Однако можно понять (прочитать), что на убеждения Розанову было отнюдь не наплевать. С началом либеральных реформ (1861), предпринятых царем-освободителем Александром II, российское общество стало стремительно разделяться, поляризоваться. Стенка на стенку. В одной шеренге стояли «прогрессисты» («вонючие разночинцы» по Розанову), левые радикалы и либералы (пятая колонна – сказали бы мы сейчас), а в другой – консерваторы, поздние славянофилы и державники. И тогда, почитав В. Розанова, становится понятно, что он поддерживал вторых. О людях из «первой» шеренги Розанов говорил: «…не стой у них поперек горла “правительство”, разорвали бы на клоки Россию и раздали бы эти клоки соседям даже и не за деньги, а просто за “рюмочку” похвалы». Прочитаешь такое и ахнешь: ничего-то, кажется, не изменилось в России за сто прошедших лет.
О революции еще более логично и строго – геометрически. «Революция имеет два измерения – длину и ширину, но не имеет третьего – глубины. И вот поэтому качеству она никогда не будет иметь спелого, вкусного плода; никогда не “завершится”. <…> В революции нет радости. И не будет».
Нет радости и от контрреволюции, произошедшей в 1991 году, а плоды ее для Русского народа не только не вкусны, но отвратительно горьки и несъедобны.
Мария Александровна Каллаш (философ, литературовед, 1886–1954) сформулировала литературное кредо Розанова так: «Единственная в литературе тайна розановского творчества заключается в том, что он и автор, и действующее лицо одновременно, в какой-то совершенно исключительной нераздельности».
И вот мы читаем у Розанова:
«Нельзя? – Мне можно. На мне и грязь хороша, потому что я – я.
– А вы все – к черту!..»
Кого и чего в этом неприкрытом эгоцентризме больше – автора или действующего лица? И откуда такое? Не из сломанного ли и нищего детства?
Родился Василий Розанов в маленьком городке Ветлуге Костромской губернии (ныне – районный центр Нижегородской области) в семье лесничего. Вроде бы лесничие не бедные люди, но отец рано умер, и большая семья оказалась в нищете.
«Как я чувствовал родных? – спрашивал Розанов и отвечал: – Никак! Отца не видал, и потому совершенно и никак его не чувствую, и никогда о нем не думаю… Но и маму я, только “когда все кончилось”, почувствовал каким-то больным чувством, при жизни же ее не почувствовал и не любил…»
Далее следует признание, что они, дети, сидя на бревнах, обсуждали вопрос: «…не пожаловаться ли на нее в полицию». «И весь дом был какой-то – у!-у!-у! – темный и злой. И мы все были несчастны. Но, что “были несчастны” – я понял потом. Тогда же хотелось только “на всех сердиться”».
Разумеется, нельзя принимать выкрик: «А вы все – к черту!», за подлинную сущность литературного и авторского «Я» Розанова. Он (выкрик) до некоторой степени юродство. Нечто в нем от Василия Блаженного с его туманными, наполненными тайным смыслом речами. И вот, поди ж ты, в честь юродивого Василия Блаженного храм сооружают красивейший в мире, а какому-то умнику (много их было, есть и будет) с четко выверенными, но холодными (без души) фразами и письменами и спасибо никто не скажет. На то она и Русь есть! «Ты и убогая, ты и обильная. Ты и могучая, ты и бессильная – матушка Русь» (Н.А. Некрасов). Примерно так и в личной судьбе Розанова.
Перекос в детском воспитании, когда нарушен естественный ход постепенности в расширении кругозора и среды обитания, разумеется, сказался в творчестве Василия Розанова и в судьбе. Имеется в виду следующее. До полугода-года – детская кроватка или люлька, как говорили на Руси. Потом, с началом ходьбы, – комната, весь дом. К трем годам познается двор, затем, к пяти, – улица, к семи – несколько улиц, городок. Абсолютно верно замечал Розанов, что старший брат Николай «спас меня», взяв к себе в Симбирск, где тот учительствовал в местной гимназии. Ареал обитания расширился, совершенствование личности Василия продолжилось. Потом Николай с семьей и Василием переезжает в Нижний Новгород, где к 16 годам он ученик лишь второго класса гимназии, где его прозовут «рыжим Васькой».
«Страшное одиночество за всю жизнь. С детства. Одинокие души суть затаенные души. А затаенность – от порочности. Страшная тяжесть одиночества. Не от этого ли боль?» – признавался Розанов в «Уединенном». Боль от того, что не испытал материнской любви, что сам не любил никого сердцем. Трудно сказать, насколько был порочен Розанов, но точно можно утверждать, что недостаток материнской любви и одиночество толкнули юного Розанова, еще гимназиста, в объятия расчетливой, эгоистичной и роковой женщины – Полины Сусловой, родительский дом которой находился неподалеку от гимназии, на Варварской улице Нижнего Новгорода. В дневнике гимназист Розанов написал: ««Знакомство с Аполлинарией Прокофьевной Сусловой. Любовь к ней. Суслова меня любит, и я ее очень люблю. Это самая замечательная из встречавшихся мне женщин…» Юноша Розанов мнит из себя опытного мужчину, будто бы знающего десятки женщин и выбирающего из них достойнейшую. Все или почти все соответствует теории скрытых влечений по З. Фрейду.
На третьем курсе (1880) Московского университета (историко-филологический факультет) он женится на опытной интриганке Полине Сусловой, до этого – бывшей любовницы Федора Достоевского, умело крутившей мозги знаменитому писателю, который был старше ее на 19 лет.
После смерти от чахотки первой жены Достоевский предложил Полине руку и сердце, но она отказалась. Быть в услужении, помогать писателю, разделяя с ним все трудности, было не для светской львицы, дочери нижегородского фабриканта, выбившегося из крепостных крестьян Горбатовского уезда. Кстати, другая дочь Порфирия Суслова – Надежда, стала российской знаменитостью – первой русской женщиной, получившей в Цюрихе высшее медицинское образование. В ее честь названа улица в одном из спальных районов Нижнего Новгорода.
Где уж тут малоопытному мальчишке (Розанов младше Полины на 16 лет) устоять под необузданным напором и плотскими страстями многоопытной супруги. После окончания университета (1882) молодые уезжают в Брянск (потом – в Елец и Бельск), где Розанов становится обычным гимназическим учителем, что явно не устраивает жаждущую славы и известности Полину. Она крутит романы с его друзьями и одновременно устраивает ему публичные сцены ревности. Полина хочет постоянно блистать, очаровывать мужчин, злить мужа и ревновать. В гостях у нее постоянно толпились офицеры, актеры, чиновники; самовар не сходил со стола, а бедному учителю нужна была тишина: Розанов создавал первый свой труд «О понимании». Вот его-то, понимания, как раз хронически не хватало для продолжения семейной жизни. Полина пару раз бросала Розанова, но он умолял ее вернуться. Наконец-то, она навсегда покинула «несчастного учителишку» и уехала в Крым за приключениями. Скандал для провинциального городка Ельца – феерический.
Несчастный брак с Полиной Сусловой словно обухом по голове ударил Розанова, породив нескончаемый интерес к вопросам брака, пола и семейных отношений. Соответственно, толкнул его к написанию многочисленных статей на эти темы.
Ох, как прав оказался мудрый грек Сократ, сказавший: «Женись, несмотря ни на что. Если попадется хорошая жена, будешь исключением, а если плохая – станешь философом»! Розанов стал философом. Каким? Онтологическим! То есть жизненным.
Свое счастье в личной жизни он все же найдет. Вот как он это живописует: «И вдруг (в 37 лет. – М.Ч.) я встретил этот домик в 4 окошечка, подле Введения (церковь, Елец), где было все благородно.
В первый раз в жизни я увидал благородных людей и благородную жизнь. И жизнь очень бедна, и люди очень бедны. Но никакой тоски, черни, даже жалоб не было. Было что-то благословенное в самом доме… И никто вообще никого не обижал… Тоже не было никакого завидования, “почему другой живет лучше нас” – как это, опять-таки, решительно во всяком русском доме.
И я был удивлен. Моя “новая философия” уже не “понимания”, а “жизни” – началась с великого удивления… и я все полюбил… Но с этого началась моя новая жизнь».
Да извинит мне читатель столь длинную цитату, но она важна для понимания сущности благородства как человеческого качества. Суть его важна и для Розанова, и для читателя.
В этом домике Розанов нашел (1891) вторую жену – Варвару Дмитриевну, которая родила ему четырех дочерей и сына Васю. И счастье было, и душа Розанова перестала «зябнуть».
И от этого счастья пошло «обывательское» тяготение к каждой мелочи своего «гнезда», жадное искание «радости мира». «Моя кухонная (прих.-расх.) книжка стоит «Писем Тургенева к Виардо». Это – другое, но это такая же ось мира и в сущности такая же поэзия».
В этот же год Розанов заочно знакомится с Константином Николаевичем Леонтьевым (1831–1891), и эпистолярное наследие русской культуры обогатится немеркнущей в веках перепиской двух умнейших русских людей. Именно Леонтьев направил политические мысли Розанова в нужное русло, предостерег от либеральничания и, кроме того, спас его от безденежья. Через давнего, верного друга Тертия Филиппова (главного государственного контролера России) Леонтьев находит Розанову место на государственной службе. Семья Розановых перебирается из провинции в столицу Российской Империи.
Но публицистика манит и манит... В 1899 году Розанов подает в отставку и переходит на место постоянного сотрудника в самую известную российскую газету того времени «Новое время». У знаменитого и умнейшего А.С. Суворина Розанов проработал до самого закрытия газеты в 1917 году. За эти годы им были напечатаны и изданы в различных издательствах десятки книг, брошюр и сотни статей. Незадолго до смерти, последовавшей 5 февраля 1919 года в Сергиевом Посаде, Розанов составил план издания своих сочинений в 50 томах. Редчайшее трудолюбие.
И еще две темы (взаимопроникающие, надо сказать) волновали Розанова до кончины. Зинаида Гиппиус с мужем, Дмитрием Мережковским, были близко знакомы с Розановым и по Религиозно-философскому обществу и просто так – по-семейному. Она пишет в своих воспоминаниях о Розанове: «Всю жизнь Розанова мучали евреи. Всю жизнь он ходил вокруг да около них, как завороженный, прилипал к ним – отлипал от них, притягивался – отталкивался. Не понимать, почему это так, может лишь тот, кто безнадежно не понимает Розанова. Не забудем: Розанов жил только Богом и – миром, плотью его, полом».
По этой щекотливой теме, я думаю, высказывание Гиппиус надо продолжить, потому что лучше и точнее, чем она, этого никто не сделал.
«Евреи, в религии которых для Розанова так ощутительна была связь Бога с полом, не могли не влечь его к себе. Это притяжение – да поймут меня те, кто могут, – еще усугублялось острым и таинственным ощущением их чуждости. Розанов был не только архиариец, но архирусский, весь, сплошь, до “русопятства”, до “свиньи-матушки” (его любовнейшая статья о России. – М.Ч.). В нем жилки не было нерусской. Без выбора понес он все, хорошее и худое, – русское. И в отношении его к евреям входил элемент “полярности”, т. е. опять элемент “пола”, притяжение к “инакости”. Он был к евреям “страстен” и, конечно, пристрастен: он к ним “вожделел”».
Ни в коем случае нельзя считать Розанова антисемитом – он исследователь иудаизма в исторической перспективе. Он изучал и другие религии, прежде всего, с философской и мистической точки зрения. Например, он считал Ветхий Завет более жизнеутверждающим, более эмоциональным, более «семейным», чем Новый Завет, в котором, по его мнению, Христос был носителем печали и скорби. «Христос открывается только слезам», – говорил он. И добавлял: «Кто никогда не плачет – никогда не увидит Христа».
Михаил ЧИЖОВ
