«Если бы мне попалась сейчас эта самая светлость, взял бы я ее за ноги и хлопал бы головой о мостовую до тех пор, пока не почувствовал бы полного удовлетворения», — говорит Мышлаевский. Этот персонаж выражает мнение не только автора, но и значимой части киевских офицеров. Они считали, что гетман их предал. И имели для этого все основания
Обстоятельства бегства гетмана, описанные в «Белой гвардии» и «Днях Турбиных», вымышлены (хотя сам Павел Скоропадский — один из немногих исторических персонажей романа и пьесы), но не полностью. Булгаков, безусловно, опирался и на слухи своего времени, и на информацию, полученную позже. Впрочем, главной для Булгакова была «правда искусства» — показать предательство гетманом вставших на его защиту людей. А для этого нужно было, чтобы он бежал ночью и в чуждой одежде, как это сделал, по распространенной большевиками легенде, Александр Керенский (эту легенду Булгаков, конечно же, знал).
В «Белой гвардии» гетман бежит из Киева ночью, и бегство это обставлено так: «худой, седоватый, с подстриженными усиками на лисьем бритом пергаментном лице человек в богатой черкеске с серебряными газырями заметался у зеркал. Возле него шевелились три немецких офицера и двое русских. Один в черкеске, как и сам центральный человек, другой во френче и рейтузах, обличавших их кавалергардское происхождение, но в клиновидных гетманских погонах. Они помогли лисьему человеку переодеться. Была совлечена черкеска, широкие шаровары, лакированные сапоги. Человека облекли в форму германского майора, и он стал не хуже и не лучше сотен других майоров. Затем дверь отворилась, раздвинулись пыльные дворцовые портьеры и пропустили еще одного человека в форме военного врача германской армии. Он принес с собой целую груду пакетов, вскрыл их и наглухо умелыми руками забинтовал голову новорожденного германского майора так, что остался видным лишь правый лисий глаз, да тонкий рот, чуть приоткрывший золотые и платиновые коронки».
В «Днях Турбиных» эта сцена показана более динамично и с фирменным гоголевско-булгаковским «смехом сквозь слезы»:
«Шратт. Ах, едете? (Дусту.) Будьте любезны, де́ствовать тайно и без всяки шум.
Дуст. О, никакой шум! (Стреляет из револьвера в потолок два раза)».
Обратим внимание на то, что у булгаковского гетмана одновременно золотые и платиновые коронки. Да и «пергаментное лицо» можно описать как такое, которое «навеки сжег загар». Не будем торопить события — во время написания «Белой гвардии» замысел «Мастера и Маргариты» еще не родился. Но черты гетмана были использованы при описании Воланда. Правда, в отличие от сатаны, гетман желал блага, а сотворил зло…
А вот немецкие офицеры были персонажами совершенно не случайными. На одном из спектаклей присутствовал немецкий военный атташе генерал Эрнст Кестеринг, который в звании майора действительно занимался эвакуацией гетмана. По воспоминаниям советника немецкого посольства в Москве фон Херварта, Кестеринг очень возмущался и требовал от администрации театра изменить эпизод. Дело в том, что он был уроженцем Тульской губернии и русским языком владел в совершенстве.
Впрочем, если вчитаться в текст пьесы, то после исчезновения со сцены гетмана характер речи Шратта резко меняется: «до свидания, поручик. Вам советую не засиживаться здесь. Вы можете покойно расходиться. Снимайте погоны». Акцент куда-то пропал, присутствует только легкая неправильность речи, которую мог бы допустить и русскоговорящий человек (в порядке шутки). Собственно, именно так и передал этот эпизод Олег Стриженов в фильме Владимира Басова.
Можно предположить, что, по замыслу Булгакова, акцент — игра Шратта, который хотел предельно сократить время переговоров. Вести дискуссию с человеком, который явно плохо тебя понимает, и чья речь тоже не всегда понятна, довольно сложно. Ну не хотелось ему пререкаться.
Эпизод с эвакуацией гетмана почти дословно повторяет историю последнего защитника гетманского Киева — генерала графа Фёдора Келлера.
Командир Киевской добровольческой дружины генерал Лев Кирпичёв приказал офицерам не сопротивляться и капитулировать перед петлюровцами, собравшись около Педагогического музея. Суть замысла осталась непонятной, но возможно Кирпичёв опасался, что иначе офицеров отловят по одному и уж непременно убьют, а так к ним отнесутся как к военнопленным (отчасти так и произошло — многих отпустили, многие откупились, а многие были вывезены в Германию и потом уже вернулись в белую армию).
А вот Келлер решил сопротивляться. Он собрал вокруг себя отряд в 30 офицеров и юнкеров, встретил наступавших петлюровцев на Крещатике и даже отбросил их, но, видя безнадежность сопротивления, отступил со своим отрядом в Михайловский монастырь, где приказал подчиненным снять погоны и скрыться.
К Келлеру явился германский полковник Купфер, который предложил ему укрыться в германской комендатуре. Келлер сначала отказывался, но потом под давлением окружения дал согласие: «почти насильно» его повели к воротам монастыря, за которыми ждал автомобиль. Но когда, уже у ворот, немцы предложили ему сдать личное оружие (в том числе пожалованную ему лично царем Георгиевскую шашку), снять погоны и накинуть поверх его одежды немецкую офицерскую шинель, граф вспылил и вернулся к себе со словами: «если вы меня хотите одеть совершенно немцем, то я никуда не пойду». Позже он был убит «при попытке к бегству».
Как видим, сходство с нарисованной Булгаковым сценой поразительное, за исключением трех деталей: Келлер принял бой, Келлер до последнего момента отвечал за своих подчиненных, Келлер отказался бежать в чужой одежде. Именно он стал главным прототипом полковников Малышева и Най-Турса.
Но это сравнение с тестом Булгакова. А как было на самом деле?
Увы, источников тут негусто. Сам Скоропадский описывать этот эпизод в своих мемуарах постеснялся.
Точно известно, что генерал князь Александр Долгоруков, на которого была возложена оборона Киева, действительно убыл в Одессу ночью или рано утром. В Одессе были союзники и в начале петлюровского восстания гетману предлагали выехать туда, но он отказался.
В 12 часов 14 декабря, когда петлюровцы уже были в городе, гетман был в Киеве и написал отречение: «Я, Гетман всей Украины, на протяжении семи с половиной месяцев прилагал все усилия, чтобы вывести край из того тяжелого положения, в котором он находится. Бог не дал мне сил справиться с этим заданием, и нынче я, принимая во внимание условия, которые сложились, и руководясь исключительно добром Украины, отказываюсь от власти. Павло Скоропадский».
По воспоминаниям министра юстиции Виктора Рейнбота (человека близкого к гетману и очень влиятельного в правительстве — именно он возглавил оппозицию Келлеру 26 ноября, когда тот попытался стать диктатором), описал происходившее кратко: «надел шинель и с кем-то из приближенных офицеров ушел за колючую проволоку в расположение германского командования». Было это примерно в 2 часа дня. Спустя несколько дней Скоропадский был уже в Берлине.
Если мы вернемся к московскому эпизоду с немецкими дипломатами на спектакле, то стоит отметить, что даже если фон Херварт что-то напутал, Кестеринга возмущал именно его акцент, а не описание обстоятельств бегства. Понятно, конечно, что немецкого атташе интересовало то, как покажут его, а не как покажут гетмана. Тем не менее против булгаковской трактовки он не возражал, а значит что-то такое действительно было. И то правда — не в черкесе же с газырями везти гетмана на вокзал через город, контролируемый его врагами? Петлюровцы на немецкий конвой организованно нападать, скорее всего, не стали бы — у них был договор о нейтралитете. Но какие-то инциденты следовало исключить. И проще всего было это сделать, переодев гетмана в немецкую форму, как и предлагалось Келлеру.
В общем, реальная история выглядит несколько менее эмоционально нагруженной, чем нарисованный Булгаковым миф, но… суть-то от этого не меняется. Гетман действительно бросил поверивших ему людей. Пусть и под давлением обстоятельств непреодолимой силы.
