.png)
Дорогой Алексей Алексеевич!
Вот уже десять лет миновало с тех пор, как я так обращался к Вам, обсуждая рабочие вопросы или то, что происходит в стране и мире. И сейчас я предпочту говорить именно так, чем вспоминать о Вас в прошедшем времени и третьем лице.
Многое изменилось за эти годы, как сам мир вокруг нас, и что-то уже никогда не будет прежним. Несмотря на все трудности, как видите, созданная Вами газета продолжает выходить, и ее название по-прежнему звучит в первую очередь, когда речь заходит об изданиях, выражающих идею русского православного консерватизма.
Вы помните, как в далеком уже 2005 году я пришел в редакцию в Черниговском переулке, будучи неопытным студентом, увлеченным как раз этой идеей, но с весьма посредственными представлениями о том, как в действительности функционирует пресса. Тогда мое видение этой профессии было довольно наивным и, я бы сказал, романтизированным. Впрочем, у многих в то время оно было таковым: для одних еще сохранялся шлейф 90-х годов с популярным образом «четвертой власти» – реальной силы, способной с помощью информации влиять на общественную жизнь; другие стремились использовать ее функционал как проводник своей системы ценностей, где зачастую под популистскими лозунгами проникали явно разрушительные явления и т. д. Мне же импонировали, казалось бы, навсегда ушедшие образцы, знакомые по историческому курсу, открывшему мне великолепный в своей многогранности, высоком художественном стиле и неразрывной связи с классической русской литературной школой пласт русской консервативной печати. Таковым был знаменитый журнал Михаила Никифоровича Каткова. Изучая дореволюционную журналистику, я мог лишь посетовать, что родился не в ту эпоху, потому что предпочел бы сотрудничать с катковским «Русским Вестником», а не с одним из тех изданий, что воспринимались передовыми в 2000-е.
Каково же было мое изумление, когда я открыл для себя газету «Русский Вестник», основанную и издававшуюся в те годы Вами, Алексей Алексеевич, газету, где с почитанием говорили об императоре Николае II, где открыто писали о преступлениях Ульянова (Ленина), где правдиво освящали высокий путь Белой гвардии, а деструктивные явления нашей эпохи назывались своими именами. Мне не требовалось много времени для того, чтобы решиться прийти в редакцию и попробовать стать частью этого коллектива. Другое дело, что в то время Вы поверили в меня и приняли в свой коллектив. Я всегда ценил ту гибкость ума, которую Вы проявляли при обсуждении актуальных тем, и, будучи главным редактором православного консервативного издания, никогда не позволяли этой консервативности зачерстветь и обратиться к ретроградности. Вы внимательно следили за всеми новыми веяниями в информационном и общественном поле, с живым интересом выслушивали о тенденциях, национальных и антирусских течениях в молодежной среде. Это органично сочеталось при нашем общении с основными столпами о русской национальной культуре и государственности, о наследии великих творцов искусства, воителей и правителей, где Вы обычно четко и лаконично расставляли акценты, благодаря чему мой процесс образования продолжался за стенами университета. Вы своим изданием и своим шефством позволили мне в эту постмодернистскую эпоху сплошной подмены смыслов сохранить мое представление о предназначении русской печати и найти себе в ней применение. Более того, именно моя принадлежность к «Русскому Вестнику» способствовала тому, что после выпуска я еще долгие годы мог делиться своими знаниями и рассказывать правду о Царе Николае II и трагедии 1917 года, о подлинном величии русского самодержавия и до сих пор недооцененной глубине нашей классической культуры. Это эстафета, которую я неожиданно для себя принял от Вас.
Я вспоминаю времена, когда, будучи студентом, мог даже не по рабочим делам, а просто прогуливаясь по Москве, зайти в Черниговский, поделиться какими-то событиями и наблюдениями, обсудить спорные и важные для меня вопросы, услышав Ваше мнение или неизвестную мне историческую подноготную. В то время редакция стала для меня вторым домом – уютным, гостеприимным, куда я всегда мог просто вот так зайти. Тем удивительнее для меня было замечать, как порой со стороны о Вас говорят как о человеке, гнев которого страшен, в частности, предупреждая о моих возможных ошибках или разгильдяйстве. Конечно же, мне не хотелось Вас подводить, но мой путь был не лишен ошибок, и ни разу этого самого гнева я не видел, и годы спустя я хочу сказать, что благодарю за это терпение и стремление к конструктивному диалогу. Более того, я запомнил в Вас то редкое чувство деликатности и такта, которое останавливало Вас от того, чтобы прямо говорить о проступках или недобросовестно выполненных делах тех людей, с которыми Вы контактировали. Если это были досадные недоразумения, прямое указание которых тем не менее могло бы внести разлад или напряженность, Вы предпочитали коснуться их сути вскользь, акцентируя внимание лишь на том, как решить проблему и в итоге добиться желаемого результата. То же касалось каких-то человеческих слабостей или ситуаций, о которых Вам, по природе своей, было говорить неловко. Если же речь шла об очевидных пороках, проявлениях подлости или враждебности тому, что для Вас дорого, то Вы четко называли предмет своими именами, а тому человеку давали самое емкое и правдивое определение, проводя черту и мысленно отсекая такого человека как нечто грязное и духовно Вам чуждое. Снова неизбежно всплывают ассоциации с людьми другой эпохи, в которых соседствовали понятие чести и свойственное для православного человека стремление прощать, но в то же время остро реагировать на все, что подрывает наши устои и оскорбляет святыни. Недаром в день прощания 8 октября 2013 года не раз звучали слова о Вашем аристократизме духа.
Вообще о Ваших выдающихся личных качествах уже было и еще будет сказано много, в том числе теми людьми, с кем вы прошли гораздо больше и дольше, кто был с вами гораздо ближе. Но в одном я точно могу всех их поддержать, и я уверен, что это суждение объединит всех, кто Вас знает: без Вас не мог появиться и пережить катаклизмы 90-х годов тот «Русский Вестник», который знали и читали по всему бывшему СССР, а также в дальнем зарубежье – представители русской эмиграции. В то время когда в информационное поле хлынули издания разной направленности, в том числе и патриотической, и в течение нескольких лет они успевали появиться, громко прозвучать и исчезнуть, «Русский Вестник» занял свою нишу и существует до сих пор. Наверно, здесь также важно указать на то, что все, что Вы делали на посту главного редактора, было продиктовано прежде всего чувством любви и глубоким религиозным чувством, что, по сути, одно целое. Сложно отрицать, что как минимум с 90-х годов, а скорее – в течение всего ХХ века, русский человек под бременем неустроенности, бесперспективности, крушения многих устоев поддавался унынию и озлоблению. Конечно, трудно не испытывать праведный гнев, особенно когда живешь в одно время с могильщиками своей страны и архитекторами новой реальности, выстроенной на искажении традиционных устоев, осквернении святынь и отрицании основ Святой Руси. Однако это часто приводило к чрезмерному повышению градуса в патриотической публицистике, уклонению от конструктивного подхода и поиска путей к гневным посланиям в пустоту. Вы же исходили из любви к своей стране и своему народу, и это чувство любви преобладало в Вашем деле, поэтому созидательное начало в нем всегда побеждало. Это проявлялось и в Вашем общении с единомышленниками, и в отношении к коллективу, и в выборе тематики газеты. Вероятно, отсюда же исходили и Ваше жизнелюбие, и Ваш оптимистичный посыл в те времена, когда было особенно трудно. Уверен, что все сказанное выше неотделимо от Вашей неподдельной веры в Бога, из которой Вы черпали и силы идти дальше, и понимание, в каком направлении следует двигаться.
И теперь, когда миновало десять лет, все созданное Вами, Алексей Алексеевич, остается людям, помнившим Вас, служит актуальным примером и назиданием. Живым, как и память о Вас. Спасибо Вам за это!
Ваш корреспондент Филипп ЛЕБЕДЬ
