Пюхтицкие воспоминания
17 августа 2020 г. исполняется 90 лет со дня рождения знаменитой Пюхтицкой игуменьи Варвары.
Преподобный Серафим Вырицкий
В эти пасхальные дни мне вспоминается, как 40 лет назад, на рубеже 1980-х, на Светлой седмице настоятельница Пюхтицкой обители матушка игуменья Варвара (Трофимова) с матерью Георгией (ныне игуменьей Горненской обители в Иерусалиме) поздравляли с Христовой Пасхой всех нас: они обходили с подарками и славлением – пением праздничных песнопений – не только келлии сестёр, но не оставляли без внимания и дома духовенства и тех мирян, которые жили неподалёку от обители. Не оставались без праздничных подарков и некоторые эстонские семьи, которые, хоть и не были православными, особенно дружелюбно относились к монастырю. Кстати, так осталось и по сей день, несмотря на все политические изменения – эстонцы очень любят нашу Успенскую обитель.
Прекрасно помню, как в один из дней Светлой седмицы матушка с матерью Георгией пришли в гости к нам с женой с пасхальными подарками, с большущим куличом и необыкновенно вкусной пюхтицкой пасхой. Первым делом мы все вместе пропели пасхальное славление, затем сели пить чай. Напротив стула, где сидела матушка, в углу комнаты стояла гитара. Бросив несколько раз взгляд в сторону гитары, матушка спросила: сыграете что-нибудь нам с матерью Георгией? Я встал из-за стола и взял гитару. Немного смущаясь, я сказал, что могу спеть пасхальный стих собственного сочинения. Матушка с матерью Георгией оживились и в один голос воскликнули: «Так вы ещё и песни пишете?» – Ну да, в свободное от церковных служб время, – попробовал я отшутиться, еще больше смутившись, но отступать было некуда.
«Он Воскрес! – раздался чудный глас,
Он Воскрес, и нас от смерти спас...»
Под гитару запел я свой стих, следя за интонацией и напряженно пропевая еще не совсем запомнившийся текст. Когда я закончил петь, матушка игуменья сказала мне серьезно, без улыбки: «Даёте слово, что споете этот стих на общей трапезе для сестер?» – «Даю», – покорно ответил я. Едва я успел ответить, как игуменья Варвара протянула руку к гитаре, которую я тут же ей подал. Все затихли удивлённо и переводили взгляд то на лицо матушки игуменьи, то на гитару. Между тем матушка принялась настраивать гитару, вернее, перестраивать с шестиструнного испанского строя на строй русской семиструнной гитары. Я это понял, потому что в детстве начинал учиться на семиструнной гитаре, и только в восьмом классе стал переучиваться на «шестиструнку», когда последняя, как более модная, пришедшая с Запада, стала вытеснять нашу русскую «семиструнку».
Все затихли удивлённо и переводили взгляд то на лицо матушки игуменьи, то на гитару
Закончив настраивать гитару, матушка в медленном темпе проиграла несколько первых тактов известной пьесы для гитары «Гибель ‟Титаника”» и потом произнесла с улыбкой: «Нет, не получается. Не хватает мне еще одной струны. Я ведь училась играть на семиструнной гитаре, а это шестиструнная». На этих словах мы, слушатели, дружно поаплодировали исполнительнице в игуменском достоинстве, а я шутливо извинился, что не догадался раздобыть для такого случая семиструнную гитару. Матушка на шутку ответила шуткой – и тут же спохватилась, что им с матерью Георгией предстоит еще посетить с пасхальными подарками другие дома.
Я проводил гостей до калитки и, вернувшись домой, взял гитару и попробовал повторить те несколько тактов грустного вальса, сыгранных игуменьей Варварой. Потом вспомнил услышанный от матушки только что, за чаем, такой живой её рассказ в лицах о том, как она, будучи ещё девчонкой, приехала из Луги в Вырицу к иеросхимонаху Серафиму (Муравьёву) (с 2000 года прославленному как преподобный Серафим Вырицкий), знаменитому уже тогда своей прозорливостью старцу.
Игуменья Варвара (Трофимова)
Дело было сразу после войны, и у домика, где доживал свой век старец Серафим, толпился народ.
– Я, – рассказывала матушка, – поняла, что у этих людей есть очень важные просьбы: кто-то из них надеялся по молитвам отца Серафима узнать о своих без вести пропавших мужьях, отцах, детях; кто-то из них еще не успел оправиться от скорби после полученной «похоронки» и пришёл за словом утешения. Но у меня, – продолжала матушка, – было только желание посмотреть на старца и получить благословение, поэтому мне было неловко перед этими людьми. В нерешительности я поднялась по ступенькам крыльца и остановилась. Вдруг дверь отворилась, и пожилая женщина монашеского вида внятно произнесла: «Где здесь девушка из Луги?» Никто не отозвался. Женщина повторила свой вопрос, и тут все уставились на меня. «Ты, должно быть, из Луги? – раздраженно спросила меня рядом стоящая женщина и, не дожидаясь ответа, слегка подтолкнула меня. – Так иди же, старец тебя зовёт».
«Как он узнал, что я из Луги? Он ведь не видел меня, и я ни с кем в очереди не говорила о себе», – пронеслось у меня в голове, пока я шла к келлии отца Серафима. Войдя, я увидела седовласого старца, лежащего на постели. Вид у него был уставший и бледный. Слегка приподняв голову, он поздоровался со мной и спросил, с чем я пожаловала к нему. Я смущенно ответила, что никакого особого дела у меня к нему нет, я просто хотела посмотреть на старца. «Ну, смотри», – сказал отец Серафим и улыбнулся. Затем, выждав минуту, он подозвал меня к себе и благословил крестным знамением. Внимательно глядя на меня, он отчетливо произнес: «Сейчас тебя, Валя, покормят, затем возвращайся домой. Выйдешь на дорогу, увидишь большую грузовую машину, остановишь её, она тебя прямо до Луги и довезёт».
Я смущенно ответила, что просто хотела посмотреть на старца. «Ну, смотри», – сказал отец Серафим и улыбнулся
«Так всё и было, – закончила матушка свой рассказ, – только вышла на дорогу – идёт большая машина с грузом, остановила её и через пару часов была дома, в Луге».
«Да, – думал я, размышляя в те минуты над только что услышанным, – такие встречи не проходят для души бесследно. Должно быть, эта встреча подтолкнула будущую игуменью к избранию монашеского пути. А может, старец Серафим предсказал ей что-то об этом её будущем монашеском пути, о чём она просто не упомянула в своём рассказе? Что ж, вполне может быть».
Должен сказать, что после этого рассказа матушки игуменьи меня долго не оставляли мысли об отце Серафиме и подобных ему подвижниках, на долю которых выпал жребий – в тяжелое военное и послевоенное время утешать и ободрять людей, вселять в них веру и молиться за них, не жалея своих сил и времени. И разве можно забыть об этом духовном вкладе в дело Победы таких подвижников? Конечно же, нет. И церковная память хранит их имена и помнит об их трудах и подвигах.
Протоиерей Олег Врона
Подготовил Степан Игнашев
