Поэтичность кельтского христианства

Древние ирландцы были каким-то особым образом чутки ко всему настоящему и высокому, чутки к волшебству нашего мира.

Именно в ирландских легендах и сагах впервые в истории европейской литературы звучит тема рыцарственного отношения к жизни и тема прекрасной дамы и почтительного отношения к ней. Есть и мотив личной, не связанной необходимостью рода или племени, любви.

Живущий в позднем Средневековье слепой ирландский бард Терло о Керло в толпе паломников случайно касается руки девушки и узнаёт в ней свою возлюбленную, с которой не виделся несколько лет. Такова невероятная кельтская чуткость. Неудивительно, что ирландские монахи так чтили поэзию и многие из них писали стихи, а среди ирландских святых столь много поэтов. Тот же Колумба Шотландский был филидом, то есть поэтом высшего, пророческого дара.

Литургия и поэзия были равно близки ирландцам Средневековья, открывая им особое волшебство и торжественность мира.

Литургией и поэзией они видели мироздание как песню, возносимую Богу и Им наполненную.

Исследователи удивляются необыкновенной целостности восприятия даже у самого отсталого средневекового человека. А эта целостность давалось им через Литургию, которой они видели, что в мире всё всегда на своём месте и как нужно, несмотря даже на боль и страдания.

Взгляд ирландцев на мир и жизнь удивительно светел. Это просветленность Литургии и поэзии, которыми мир видится как хороший, Божий, радостно принимающий человека, полный волшебства и чудес.

Ирландская Церковь была Церковью поэзии и Литургии. Такие тексты, как «Плавание святого Брендана», пронизаны литургическим восприятием, где мир видится целостно, во взаимосвязи частей и соотнесённости каждой малой частицы с Богом.

Литургией мир торжественен, величествен, открыт нашей свободе и творчеству. Потому в кельтской ирландской поэзии и молитвах всё так красиво и высоко. Величие сердца святых и праведных поэтов ведет к величию темы, о чём бы поэт ни говорил в стихе.

Ирландцы издревле были внимательны к тому потоку поэзии, который проницает мир и зовётся благодатью. Отсюда и знаменитая ирландская чуткость к природе, ведь мир видится ими через Литургию и поэзию, то есть – полный жизни и смысла.

Во многих стихах Колумбы Шотландского всё вокруг и в Ирландии хорошо и светло, кроме, конечно же, людских дел, которые плач для Ангелов и всей природы, знающей, что никто из людей не был задуман поступать плохо.
И всё же даже людские грехи существуют на фоне величия мира, они не затмевают красоты бытия, не уродуют вложенную Богом в мирозданье изначальную хорошесть. И кто это чувствует – мыслит правильно, мыслит как поэт и святой.

До наших дней дошла молитва святого Колумбы Айонского (Шотландского). Приведём её.

Одинок я без Тебя, Боже мой,
и я следую путем своим.
Чего устрашусь, когда Ты рядом, о Царь ночи и дня?
Твоя рука оберегает меня
Как если бы войско стояло вокруг меня.

Эта молитва сложена святым Колумбой по закону поэзии, она обращение и воспевание, в ней интонация псалмов Давида, где переплетаются стихи и молитва.

Это некое высшее проявление поэзии, когда слово совершается к Высочайшему, перед Ним, для Него, потому что Он слышит.

Такая поэзия возможна для тех, кто ощущает мир как чудо Божие. Она результат личной деятельной доброты и молитвы, понимаемой не как вычитывание правила, но как живой разговор со Христом.

Вот как описывает это состояние Каллист (Уэр), митрополит Диоклийский, в своей книге «Внутреннее Царство»:

«Анонимный герой ‟Рассказов”, странствующий крестьянин, постепенно обнаруживает, как непрестанное повторение Иисусовой молитвы меняет его отношение к видимому миру, преображает все вокруг в таинство Божьего присутствия, делает мир прозрачным. ‟Когда… я начинал молиться сердцем, все окружающее меня представлялось мне в восхитительном виде: древа, травы, птицы, земля, воздух, свет, все как будто говорили мне, что существуют для человека, свидетельствуют любовь Божию к человеку и все молятся, все воспевают славу Богу. И я понял из сего, что называется в Добротолюбии ‟ведением словес твари”… Чувствовалась любовь ко Христу и ко всему созданию Божию”».

У святых отцов «Добротолюбия» было это «ведением словес твари» – ощущение мира хорошим, светлым, где всё устремлено к Истине и всё существует в Его руке.

Такое ощущение рождало доверие Небу, чувство жизни как реально происходящей сказки, где каждый приходит к тому, что заслужил на самом деле.

Почему великий автор, когда пишет, и глубокий читатель, когда читает такие строки, испытывают необыкновенные, ни с чем не сравнимые облегчение и утешение?

Потому что здесь действует прикосновение Божие, сквозь высокие строки говорящее всем, кому больно, всем гадким утятам и Золушкам такие слова: «Бог Сам своей радостью и королевской славой окончит всякую студию всякого доброго и жертвенного человека!»

Порфирий Афонский писал, что христианин должен быть поэтом. Не в смысле написания стихов, но в ощущении проницающего мир Бога, в чувстве хорошести Его Вселенной. Эта хорошесть лежит глубже всех нестроений и бед, потому что она вложена в основания творения.

О ней пишет и святой Николай Сербский: «Облеки свою жизнь в песню. Прошу тебя, облеки жизнь в песню: тогда ты сможешь ощутить гармонию жизни и свою связь с гармонией.

Ты можешь анализировать свою песню, но не забывай петь. Критики поэзии рождаются и умирают, а песни продолжают жить. Критика мертвит, песня живит. Только поэзия может воскресить прозу. Поэзия произросла от древа жизни, проза – из древа познания.

Все мы знаем: у лжи короткий век, истина вечна. Почему еще поэзия живет дольше прозы: не потому ли, что она ближе к истине, ближе к жизни? Если же облечешь свою жизнь в песню, и ты станешь ближе к истине, ближе к жизни».

Псалом 4:9: «Спокойно ложусь я и сплю, ибо Ты, Господи, един даёшь мне жить в безопасности».

Между тем жизнь ирландских святых не была внешне безоблачной. Труд, сложности, обычные для путешественников, опасности в пути – всё это было, но оно находилось вне, а внутри жизни были Христос и песня, потому что, когда человек восстанавливает в себе настоящесть, он хочет славить и петь.

Можно думать, что об этом внутреннем состоянии восторга о бытии, состоянии, без которого невозможно подлинное, высокое творчество, писал и Курт Воннегут: «Танцуйте, даже если вам негде этого делать, кроме вашей гостиной».

Некий исследователь сказал, что «кельтские святые – это движущиеся свечи, которые стали светом миру».

Кельтское христианство романтичное, ценящее свободу, знающее толк во всём глубоком и утончённом, в духе святых отцов поздней античности ценящее знания и образованность. В кельтской Церкви всегда была особая связь с миром природы, ощущение природы как пространства Господня.

Беда Достопочтенный в своем историческом труде восхищался кельтизмом и кельтской Церковью. Он любил кельтский Линдисфарн, и ему были дороже кельтские монастыры, нежели англосаксонская римская традиция. Хотя, конечно, кельты Ирландии тоже миссионерствовали в Англии, и такие святые, как Хильда Уитбийская, ценили именно кельтскую тональность христианства.

Повсюду, куда приходили ирландские монахи-перегрины, развивалась поэзия. Путешествуя по дорогам континентальной Европы и проповедуя, перегрины могли приходить на базары и продавать знания. Они брали недорого, лишь бы прокормиться и продолжать свой миссионерский путь.

Неслучайно потому такой видный историк, как Жак Ле Гофф, называл ирландцев факелоносцами Средневековья, спасшими Европу после варварского нашествия, спасшими именно своей мудростью, учёностью и глубоко понимаемым христианством, которое для перегринов было не сводом правил, но личной связью со Христом. Оно было для них радостью. Неслучайно перегрины звали себя «ликующие христиане».

Поэзия и святость – лекарство от ложности. Это те средства, которые позволяют ищущему истину человеку, по выражению Марины Цветаевой, «не быть своим современником».

Не зря Честертон называл святых противоядием от ложности своего времени. Ту же роль выполняют и поэты, подобные святым ирландским песнотворцам. Кельты очень хорошо понимали значение и святости, и поэзии. Не случайно в Ирландии есть немало преподобных, прославленных Церковью как поэты. Колумба Шотландский, Адамнан Айонский, Колубман и другие.

Святость, в понимании ирландцев, выражалась в ликовании и изумлении, а это райское состояние души (по Исааку Сирину) само вело к песне, хвале, стихам. Кельты в духе отцов-богословов не противопоставляли искусство вере, но понимали его как один из трудов человека, призванного Небом всюду умножать красоту и добро, умножать райское пространство. Добротой, милосердием, песней.

Преподобный Исаак Сирин говорил, что святые в раю находятся в состоянии непрестанного удивления и изумления.
В то же состояние вводит слушателя высокое искусство, в глубине которого сияет Господь (как об этом пишет Григорий Палама).

И одновременно это состояние человека, ощущающего мир как сказку и чудо, передаётся в его поэзии, слове и помогает другим, его читателям и слушателям, настраивать души на созвучие с Богом, пробуждаться и находить свой путь.

И в этом одно из назначений искусства (такого, как у ирландских преподобных) и назначений святости, чтоб собеседник, зритель, слушатель, читатель упал на колени и заплакал: «Прости меня, Господи!». И, оставив всё мелкое и недостойное звания человека, пошел к горам!

Артём Перлик