На самом деле, если отключить эмоциональную сферу, — что не очень полезно для журналиста, но иной раз строго необходимо для суровой теории и практики государственного управления, — то ситуация, сложившаяся сейчас в паводковых регионах Сибири и Дальнего Востока, крайне важна ещё и в качестве почти что «натурного эксперимента». Сложного и иной раз трагического, но крайне полезного в том числе и для последующего изучения: по сути, мы имеем дело со своеобразным краш-тестом для, пусть и на региональном уровне, управленческой системы страны.
Впрочем, давайте по порядку.
На состоявшемся в среду совещании по ликвидации последствий паводков в Иркутской области и на Дальнем Востоке президент РФ Владимир Путин был, мягко говоря, не очень уж ласков с подчинёнными. И, тот редкий случай, не потому, что они так уж плохо работают: откровенно говоря, на общем фоне по данной тематике управленцы как раз работают более или менее неплохо.
Увы, для данных конкретных условий работают довольно неплохо, но при этом недостаточно хорошо: и это никакая не словесная эквилибристика, а суровая правда тестирования системы. Как бы ты хорошо, с повседневной точки зрения, ни работал, как бы изо всех сил ни крутился, но если ты и твоя «система» банально не справляются с формулируемыми кризисом (иногда даже искусственным, но не в этом конкретном случае) вызовами, — вы вместе с этой системой просто непригодны для использования и вам место на помойке. Это, может, жёстко и даже жестоко звучит, но именно для того в идеале и проводится краш-тест: естественно, что в подобного рода условиях, да под таким присмотром, причём далеко не только президентским, но и сопутствующих ему СМИ, все проблемы и узкие места в паводковых регионах, простите уж за невольный каламбур, как-то особенно выпукло видны.
И их, к сожалению, немало.
Причём о главном узком месте происходящего лучше самого президента, пожалуй, не стоит и пытаться говорить: «Я, знаете, на что хочу обратить внимание: конечно, в работе с людьми много вопросов всегда возникает. Я сейчас не буду комментировать все эти вопросы. Но если мы не будем работать с людьми душой и сердцем, результата не будет». И это, имейте в виду, речь идёт не об абстрактном гуманитарном пожелании. А о вполне конкретном и полностью рациональном управленческом указании. Ибо «если нет такого внутреннего настроя на индивидуальную работу с каждым человеком, то тогда, значит, те, кто не может так выстроить свою работу с людьми, не туда попали. Надо заняться другой работой», — заявил заинтересованным лицам Путин. А это, как нам кажется, очень как-то неприятно, когда в твой адрес достаточно такой, конкретный по характеру решений, человек, глядя фактически прямо в глаза, такие вот вещи говорит.
Ещё раз: это не про гуманитарные категории.
Это о постановке конкретных управленческих задач: не справился — извини.
Как минимум — ищи другую работу.
Как максимум мы люди гуманные и о «репрессиях» лучше вообще не будем упоминать.
А в целом, если говорить о фактическом положении вещей, то выводы тут могут быть самые разнообразные. От весьма неутешительных до умеренно если не позитивных, то вполне, что называется, рабочих.
Первый и главный: очевидно, что система «на местах» без прямого и жёсткого вмешательства федеральных властей уверенно и упоённо привела бы сложную, но вполне прогнозируемую в наших географических реалиях ситуацию к самой настоящей катастрофе. И это означает следующее: управленческая система «на местах» начиная с какого-то «кризисного момента» оказалась просто банально недееспособна на уровне «наберут по объявлению», она просто тупо при определённых обстоятельствах не работает. И, значит, должна быть радикальным образом реформирована: потому как у машины может быть самый крутой дизайн, за рулём может сидеть очень красивый шофёр любого пола и возраста, но если эта железная хреновина банально не едет, то она в любом случае и на фиг никому не нужна.
Вывод второй, умеренно позитивный: квалифицированное вмешательство федеральной власти позволило не только локализовать весьма серьёзную проблему, находящуюся вообще-то в компетенции совершенно другого уровня властей. Но и, что называется, переломить тренд: да, с жутким количеством недоработок, да, что, увы, правда, с теми самыми нареканиями — вполне экзистенциального, кстати, характера из раздела «о природе власти», — которые озвучивал президент.
Но в общем и целом ситуация вполне, что называется, рабочая.
Есть проблемы — эти проблемы решаются.
Или не решаются, и тогда их банально заставляют решать.
Иногда даже и жёстко.
И вот для меня, за долгие годы журналистской практики уже почти привыкшего к тому, что у нас проблемы чаще системно забалтываются, чем решаются, это и есть главный положительный результат. И это ещё одна из причин, почему мы просто не имеем права не относиться к происходящему как к тому самому краш-тесту, позволяющему нам исследовать и выстраивать социальные и управленческие технологии, адекватные не общим представлениям о «принципах демократии» и прочему «за всё хорошее и против всего плохого», а реальной человеческой жизни в реальной, населённой нами стране.
Просто потому, что это и есть реальное моделирование будущего. И происходит оно не на митинговых площадях, особенно когда у митингующих просто тупо нет никакой программы, кроме отрицательной. Реальное моделирование будущего происходит, прошу прощения за некоторую тавтологию, исключительно на реально существующих кризисных ситуациях, если опыт их преодоления, разумеется, переосмысливать и изучать.
Вот и в данном случае тоже хочется верить, что нынешний непростой опыт преодоления кризисной ситуации в паводковых регионах с наказанием и поощрением причастных, а самое главное — с обобщением и анализом этого опыта как технологии, которая ляжет в основу реформ регионального управления, будет так или иначе осмыслен.
Не просто же так Путин ездит туда, в эти самые паводковые регионы, уже фактически с регулярностью обычного проверяющего чиновника. Да и на всевозможных столичных мероприятиях, что называется, тоже не отпускает вопрос.
И — да, это сейчас вопрос действительно государственной важности.
В том числе и с точки зрения выработки новой системы взаимоотношений между гражданами и представителями региональных, да и не только, властей. С этой точки зрения недооценивать важность вот таких вот краш-тестов — это как минимум просто самих себя не уважать. Ибо если уж не получается учиться на чужом опыте, имеет смысл хотя бы делать это пусть на горьком, но на своём.
И если мы с вами все вместе — не только региональные власти, правительство — но и СМИ, да и просто, простите, то самое пресловутое гражданское общество, о котором так много говорится и которое, вообще-то, представляет из себя объединение граждан, а не стайку бессмысленной школоты на площади, не сделаем этого, то стоит крепко задуматься. Потому что смена тренда с «управления элитарных меньшинств» на «власть для народа» — это уже не лозунг, а конкретная социальная технология. Тупо необходимая для того, чтобы управленческая машина снова нормально ехала даже в критических ситуациях. И «власть для народа», о которой снова, применительно к ситуации в паводковых регионах, говорил Путин, это и есть один из жизненно важных элементов архитектуры нашего общего будущего. Да и просто в наших, не в каких-то абстрактных, а вполне конкретных будничных интересах.
И жестокий, так-то, краш-тест это со всей наглядностью показал.
Это как-то очень глупо не понимать. И автору этих строк не очень ясно, отчего это раз за разом, выступая перед собственными подчинёнными, снова и снова вынужден повторять президент.
