О падении рубля в течение двух суток на 36% написано много. Смысл большинства публикаций - поиск виновных (в первый же день после обвала на 13% бывший глава Минфина Алексей Кудрин и бывший же замглавы Минфина Сергей Алексашенко обвинили во всём «Роснефть», которая якобы некорректно провела сделку с облигациями. На следующий день, когда рубль рухнул ещё на 23%, Кудрин с Алексашенко промолчали, но и не извинились).
Искать виновных - дело неблагодарное. Более интересным представляется вопрос о выводах, которые необходимо сделать по итогам (надеюсь, что по итогам) валютного шока. При этом без понимания причин происшедшего выводы сделать невозможно. То есть без понимания того, кто ответственен за обвал и в чём его механизм.
Даже если взять за точку отсчёта версию Кудрина и допустить мысль, что одна российская компания может обрушить весь валютный рынок России, то возникает неизбежный вопрос, что первично: финансовая мощь этой компании или ничтожество финансовой системы страны?
На мой взгляд, ответ очевиден. Но тогда возникает целая череда довольно болезненных и неприятных вопросов. Какую экономику мы построили? Насколько адекватны показатели российского финансового рынка для прогнозирования правительством своих действий? Каким образом объём финансового рынка России соотносится с объёмом реального сектора?
Один пример для понимания ситуации. В начале 90-х годов объём фондового рынка России равнялся реальной (скрытой от рынка) стоимости недвижимости вдоль Тверской улицы на участке от Моховой до Белорусского вокзала. Тем не менее показатели этого рынка являлись ориентиром для принятия правительством ключевых решений, а также для определения капитализации отечественных компаний, объёма и условий их кредитования.
Понятно, что аналогия между одной компанией и финансовым рынком страны притянута Кудриным и Алексашенко за уши. Я её привёл с единственной целью - максимально актуализировать тему уязвимости российской финансовой системы перед внешними вызовами и внутренними спекулянтами.
Тот факт, что в обвале рубля участвовали обе эти силы, подтвердил на своей ежегодной встрече с прессой президент России Владимир Путин.
Внешние вызовы сформированы двумя факторами. Санкциями, которые отрезали отечественный корпоративный сектор от внешних рынков капитала. И падением цен на нефть, снизившим приток валютной выручки в страну.
Назвать рыночной конкуренцией антироссийские политические меры «объединённого Запада», значит признать экономику Советского Союза эталоном рынка. Санкции против России были введены не только вопреки правилам ВТО, как отметил Владимир Путин, подписанными участниками процесса, но и в нарушение всех существующих норм международного права.
Это война, а в условиях войны рыночные правила не работают. В условиях войны экономические ресурсы пересчитываются в тротиловом эквиваленте. Попытки ЦБ РФ свести вопрос к процентным ставкам без принятия ограничительных мер в области валютных операций являются либо глупостью, либо ошибкой. А в условиях военного времени оценка этих действий, как правило, носит совсем иной характер.
Кстати, в эти дни проходил Московский экономический форум, во время которого оценить действия российского ЦБ попросили бывшего министра финансов Японии Даисуке Котэгава. Ответ вряд ли понравится представителям экономического блока правительства России.
Господин Котэгава ответил, что когда в Японии была аналогичная ситуация, он потребовал от премьер-министра сажать в тюрьму чиновников и руководителей банков, ответственных за атаку на национальную валюту. По итогам многие банкиры либо оказались в тюрьме, либо сделали себе харакири.
В общем, с внешним воздействием и внутренней реакцией на него всё более-менее понятно. Отечественные экономисты, не входящие в стан либералов, неоднократно писали, что золотовалютные резервы надо использовать как залог под внешнеторговые операции, а не под внутреннее кредитование, как это происходит у нас сегодня.
Результатом чего стало хроническое недоинвестирование реального сектора и его закредитованность на западном рынке капитала. Проще говоря, прямая зависимость национальной экономики от внешнего финансирования. А последствием этого является возможность проведения операций, подобных декабрьскому обвалу рубля, в любой удобный для кредитора момент.
Именно об этом говорил президент в послании Федеральному собранию, когда акцентировал внимание на необходимости создания механизма внутреннего инвестирования национальной экономики.
После декабрьского фиаско Центробанк окончательно потерял доверие рынка. Он потерял его и в том случае, если банально не справился со своими функциями по управлению. И уж тем более потерял, если действия ЦБ носили некий согласованный характер (характер предварительного сговора). Конспирологических версий по этому поводу было высказано предостаточно.
Если раньше по поводу утери доверия со стороны рынка к ЦБ можно было теоретизировать, то сегодня это надо взять за отправную точку для принятия будущих решений. Эльвира Набиуллина может быть сколь угодно профессиональным человеком, но оставаться на посту главы ЦБ ей противопоказано. Хотя решать вопрос надо не только и не столько с Центробанком.
Валютный кризис вскрыл системный изъян всей финансовой архитектуры российской экономики. Деньги, выделяемые ЦБ коммерческим банкам (как своим рыночным агентам) для нужд экономики, в течение дня (практически напрямую) попадают на валютный рынок. Это означает, что между коммерческими банками и реальным сектором отсутствует связь. Вернее, присутствует (иначе у ЦБ не было бы возможности выделять деньги), но она носит фиктивный характер.
Получается, что построили мы экспортно-ориентированную экономику. Энергоносители вывозим, а закупаем продукты питания и одежду. И когда ЦБ через коммерческие банки кредитует якобы национальную экономику, по факту он кредитует оборотные средства торговых фирм, а в конечном итоге - польских производителей яблок.
Причём построили мы экспортную экономику в её худшем колониальном варианте. Если в Австралии на каждый доллар добытого и проданного на внешнем рынке сырья приходится 6 долларов добавленной стоимости, а в Канаде этот показатель составляет уже 12 долларов, то в России - всего 1,5 доллара.
Владимир Путин среди причин валютного провала назвал соотношение внешних и внутренних факторов, а чуть позже определил долю внешнего воздействия - 25-30 %. Получается, что оставшиеся 70% - внутренний фактор.
В этом смысле прав не только Сергей Глазьев, который постоянно твердит о необходимости наращивания внутренней денежной массы без её привязки к доллару. Но и Алексей Кудрин, который вопрошает: а куда эти деньги попадут? Другое дело, что в отличие от Глазьева именно на Кудрине лежит доля ответственности за нынешнюю финансовую архитектуру рынка России.
Архитектура эта возникла не вчера, и строил её не ЦБ. Ответственность лежит на всём экономическом блоке правительства. Они 23 года делали и продолжают делать всё, как написано в западных учебниках по либеральной экономике.
Отсюда убеждённость чиновников из экономического блока правительства в том, что они всё делали и делают правильно, а виноват во всём Крым. Отсюда паралич и неспособность принимать политические решения, которые противоречат их представлениям о «невидимой руке рынка». Коллеги на Западе не поймут.
Проблема, однако, в том, что работает либеральная логика только при равноправных отношениях всех субъектов мирового рынка.
Фактически главной причиной декабрьского обвала рубля стал разрыв между президентской политикой, направленной на суверенизацию (национализацию) стратегии развития России, и либеральной (глобалистской) финансовой политикой.
А главным последствием стал подрыв последних интеграционных инициатив России. Китай отказался от расчётов в рублях. Стал задавать вопросы Казахстан. Но лучше всех эту тенденцию, как обычно, выразил Лукашенко со свойственной ему непосредственностью.
Без разрешения системного противоречия между политикой и экономикой курс президента на суверенизацию России обречён на провал. Сегодня это является причиной давления со всех сторон на Путина по поводу кадровой политики. И дело вовсе не в профнепригодности «старых чубайсовских кадров».
Дело в том, что с момента, когда Путин заявил о новой политической повестке дня, выросло целое поколение управленцев и менеджеров, поверивших в эту повестку. Они готовы принять на себя часть ответственности и хотят участвовать в выработке решений. Если этот потенциал не будет задействован, то все инициативы Путина захлебнутся сами собой.
На Болотную площадь выходили последователи либеральной эпохи, оказавшиеся по тем или иным причинам на обочине процесса. С остатками прошлого государственная система справилась легко и без серьёзных последствий для себя. Поступать так с вновь нарождающейся социальной силой нельзя. Последователи новой политической инициативы либо устроят бунт, либо отвернутся от власти. Что является наиболее худшим сценарием для страны, неизвестно.
В заключение хочу привести одну цитату о кадровой политике, которая будет посильнее Котэгавы.
«У каждой ошибки есть имя и фамилия».
(И. Сталин, московский партактив 1935 г.).
