Христианское откровение или иудейская теократия?

Некоторое время назад на страницах РНЛ и некоторых других патриотических ресурсах разгорелся короткий, но страстный спор о монархии. Я тоже принял участие в споре, который, однако, скоро заглох по очевидной причине, по которой всегда глохнут подобные споры: отсутствие достаточных оснований.

Монархисты, как правило, не пускаются дальше ссылок на К. Леонтьева и Солоневича, в лучшем случае помянут византийскую мистику царства (и это уже очень и очень хорошо), противникам же монархии и вовсе остаётся нудить о «слабости монархии» и о том, как она «устарела». На таком топливе далеко не уедешь.

Однако мне пришлось убедиться, что такие основания противники монархии умудряются находить. И, что самое удивительное, действительно находят. И где бы вы думали? В «Основах социальной концепции Русской Православной Церкви», принятых на Архиерейском соборе 2000-го года.

Этот удивительный факт и побудил меня написать статью вслед давнему спору.

Впрочем, давайте по порядку.

Согласно Платону изначальным, наилучшим и божественным строем является монархия. Монархия Платона, впрочем, выборная: это естественный и благодатный союз царя и полиса. Как всегда, более приземленный и менее категоричный Аристотель предпочитает платоновскому идеалу компромисс и средневзвешенное благо. Между этими двумя полюсами и развивалась государственная идея греко-римского мира.

Пришествие Христа и христианизация Римской империи вывели монархическую идею на совершенно новый духовный уровень. Одним из высших созданий греческого гения в это время становится политическая теория Симфонии: византийская модель отношений государства и Церкви, где император и патриарх (государство и Церковь) вместе заботятся о благе народа – материальном и духовном. Гораздо позднее папский Рим создал компромиссную теорию «двух мечей», объясняющую притязания Церкви на светскую власть.

Но и на Востоке, и на Западе идеалом политической власти Церковь всегда признавала именно монархию. Формула «Один Бог на небе, один Царь на земле» всегда служила высшим измерением (пусть и недостижимым в реальности) христианской Империи.

Лишь в наше странное время «смерти Бога» стали возможны церковные концепции, оправдывающие демократию и прочие формы власти, которые в любое иное время Церковь предала бы анафеме. Разумеется, мы говорим лишь о традиционной (православной и католической) Церкви. Революционные идеологии протестантских деноминаций, возрождающие ветхозаветное иудейство в расчет не берем. И разумеется, все эти «оправдания демократии» следует воспринимать лишь в плане «внешних высказываний». То есть, никакого вероучительного или богословского смысла они не несут и нести не могут. Так же, как и вообще любые «социальные учения», представляющие собой, как верно заметил папа Бенедикт XVI, лишь «рациональное аргументирование» Церковью ее взгляда на положение вещей в мире. Аргументирование, коим Церковь желает «пробудить духовные силы», без которых никакая «социальная справедливость» утвердиться не может (Pope Benedict XVI, Deus Caritas Est, 28).

В 2000-м году и Русская Православная Церковь приняла свои «Основы социальной концепции», безусловно необходимые и насущные. Церковь имеет право (а порой и просто обязана) высказываться на общественно и государственно значимые темы, сообразуясь со своим вероучением и своей апостольской миссией в мире. Однако, читая некоторые части той же «Концепции», посвященные отношениям государства и Церкви, не всегда легко понять, каковы ее цели и где мы в данный момент находимся: в пространстве ли Священной истории или истории эмпирической? В парадигмах духовного идеала или насущной реальности? А ведь когда речь идет о политическом измерении конкретного времени, это, согласитесь, важно: одно дело библейская Священная история, имеющая духовное и символическое измерения, другое – земная реальность, в которой мы пребываем.

Так, в части III «Концепции» (Церковь и государство) читаем: «Первоначальной ячейкой человеческого общества являлась семья. Священная история Ветхого Завета свидетельствует о том, что государство сложилось не сразу. До ухода в Египет братьев Иосифа государства у ветхозаветного народа не было, а существовала патриархальная родовая община. Государство постепенно складывается в эпоху Судей…».

Здесь мы очевидно находимся в пространстве библейского мифа. Однако, формулы, которые использует «Концепция», стремятся утвердить миф как реальность историческую: «Первоначальной ячейкой человеческого общества являлась семья… государство сложилось не сразу. Государство постепенно складывается в эпоху Судей».

Это о каком государстве идёт речь? Священную историю «ветхозаветного народа», согласно преданию Церкви, записал Моисей. Согласно тому же преданию, Моисей вывел созданный им народ из Египта. Однако, ко времени Исхода государство в Египте существовало, как минимум, уже пару тысяч лет! Тоже можно сказать о государствах Месопотамии (Шумер, Вавилон), более молодом государстве Хеттов и т.д. Должна ли «социальная концепция» Церкви, претендующая на то, чтобы являть взгляд ее на отношения с государством «здесь и сейчас» указать на этот очевидный факт? Может ли она этот факт просто проигнорировать?

Читаем дальше: «В результате сложного исторического развития, которым руководит Промысл Божий, усложнение общественных связей привело к образованию государств». Здесь уже явно речь идет не только о «ветхозаветном народе». Перед нами разворачивается настоящий генезис духовного развития человечества. В начале «ячейкой человеческого общества» является «семья». Затем образуется «патриархальная родовая община». Потом, «в эпоху Судей», складывается государство. Наконец, «сложное историческое развитие» приводит к образованию государств. И вот триумфальное завершение духовного развития человечества: «В древнем Израиле до периода Царств существовала единственная в истории подлинная теократия, то есть богоправление».

И лишь на следующей остановке Бытия в мир входит монархия. И да, это уже шаг с вершины вниз: «Однако по мере удаления общества от послушания Богу как устроителю мирских дел люди начали задумываться о необходимости иметь земного властителя. Господь, принимая выбор людей и санкционируя новую форму правления, в то же время сожалеет об оставлении ими богоправления: «И сказал Господь Самуилу: послушай голоса народа во всем, что они говорят тебе; ибо не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними... Итак послушай голоса их; только представь им и объяви им права царя, который будет царствовать над ними» (1 Цар. 8:7, 9).

На первый взгляд, духовный генезис общества, намеченный «Концепцией», вполне отражает реалии Священной истории, на которые традиционно опирается Церковь: от семьи к патриархальной общине; от общины к «единственной в истории подлинной теократии»; от теократии к монархии.

Однако сразу возникают вопросы. Насколько этот взгляд абсолютен? Возможно ли экстраполировать его на реальную историю и реальное общество? Да и насколько та реальность, которую рисует этот взгляд, отражает само вероучение Церкви?

«Единственная в истории подлинная теократия», о которой говорит «Концепция», это, очевидно, то прямое «богоправление», когда Бог в виде огненного столпа следует перед ветхозаветным народом, ведомым Моисеем.

Монархия же – это та форма правления, которую устанавливает Бог по слабости «ветхозаветного народа», запросившего себе царя, как у других народов: «не тебя они отвергли, но отвергли Меня, чтоб Я не царствовал над ними» (1 Цар.8:7). Такова реальность библейского мифа.

Подчеркнем, что слово «миф» мы употребляем не в современном уничижительном (миф = сказка), а в «лосевском» смысле: миф – есть символ, есть указание на некую высшую духовную реальность. Так же и вся Ветхозаветная история есть предзнаименование, указание на нечто, что еще грядет, на нечто, что пока существует лишь в потенции, лишь в предвидении, лишь в пророческом откровении. И вся Ветхозаветная история, по мысли Церкви, есть такое предуказание, есть такое предвидение Истины.

Истина же есть Христос. Потому все, что происходит с Ветхозаветным народом до Христа, есть лишь Его предвосхищение, лишь пророческое указание на Него. И в этом высшем смысле вся Ветхозаветная история есть, разумеется, миф. Не сказка, но символ. Символ, который вовсе не обязан прямо по-детски коррелировать с эмпирической реальностью. Он должен указывать на нечто высшее. В данном случае символ указывает на Христа. Именно потому Церковь и приняла после многих колебаний Ветхий Завет в качестве своей вероучительной книги. Приняла уже тогда, когда тот договор Бога с ветхозаветным народом утратил свою силу и был принят Завет Новый – с новым народом, с народом по духу, а не плоти, с христианской новозаветной Церковью.

И если все это так (а это так), то вправе ли мы объявить высшей точкой духовного развития человечества «единственную в истории подлинную теократию» ветхозаветного народа? Или все же такой высшей точкой становится явление Христа? Подлинного Помазанника, Царя мира, Царя царей? То есть та самая высшая реальность Бытия, на которой и основывала свой монархизм Христианская Восточная Римская Империя, когда складывался ее монархический идеал? Та высшая реальность, в сравнении с которой «единственная в истории подлинная теократия» есть лишь «святые сны земли», грезы мира о спасении и обновлении, грезы души человеческой (древнего человечества) о Спасителе и Искупителе?

Не получается ли так, что «единственная в истории подлинная теократия» ветхозаветного народа в прочтении «Концепции» оказывается выше единственного в истории явления Христа Спасителя, Христа Помазанника?

Еще раз отметим: никакого богословского и вероучительного смысла «Основы социальной концепции» не несут. Это просто слова, произнесенные для внешнего мира в потребной месту и времени упаковке. Но это еще не значит, что эти «слова» не могут принести вреда. Мне лично приходилось наблюдать, как из неосторожных слов «Социальной доктрины» люди делали вывод о более низком значении царской власти перед властью «иудейской теократии». Впрочем, все в конце концов оборачивалось выводом самым банальным – нам нужен не Царь, но вождь! Да и какой еще мог бы следовать отсюда вывод?

Надо ли объяснять разницу между христианским Царем, который есть образ Царя Небесного и народным вождем, ведущим народы в еще быть может более «единственную, подлинную в истории теократию»? Теократию, например марксизма? Ленинского большевизма? Или грядущего иудейского мессии-машиаха?

Да, наверное, все-таки надо. Ибо смысл ритуального цареубийства именно в этом: один царь – христианский устраняется для того, чтобы пришел другой – антихристианский; чтобы христианскую эпоху сменила эпоха «миллениума», т.е. иудейского мессии-машиаха. (О метафизике истории как борьбе христианского и антихристианского мессианских проектов, я писал в работе «Два мессианства. Противостояние». Привожу ее в качестве фундамента для настоящих рассуждений).

Что же касается христианского вождя, то приход его конечно возможен, и даже может быть жизненно необходим. Причем, именно в такую эпоху как наша: когда трон эсхатона (удерживающего) пустует, и занять его уже спешит его негатив, его полное отрицание, агент хаоса – антихрист. В такое время, возможно, единственный шанс на спасение – это вышедший на бой Змееборец (вспомним, к примеру, эпоху Минина и Пожарского).

Однако вождь – явление разовое, единичное, экстраординарное. И роль его однозначна: отвоевав пространство истины, он должен передать власть легитимному эсхатону (удерживающему), то есть Царю-Помазаннику.

Точную формулу такого перехода к желаемому положению вещей для пост-большевистской России вывел Иван Ильин. Согласно мысли философа, для обуздания пост-большевистского хаоса необходим русский диктатор, цель которого подготовить почву для возвращения русского царя. В наших сегодняшних реалиях эта формула должна звучать видимо так: консервативная революция сверху – русский диктатор – русский царь. Такова логика духовной войны, основанная на метафизике Священной истории.

Когда христианское царство в ходе Первой Мировой войны было окончательно устранено (пали три последние христианские империи), пришло время вождей, которые так или иначе пытались восстановить Традицию. Их поражение привело к установлению царства хаоса, в котором мы и пребываем сегодня. Возможно, главная причина неудачи всего антибольшевистского, антилиберального похода (включая Белое движение и все активистские движения Европы) в том, что высший духовный закон не был ими всецело принят. Что сам духовный нерв этой схватки: царство Христа против царства Антихриста – не был по-настоящему прочувствован и осмыслен. Национальный эгоизм, расовое превозношение, мелочное своекорыстие, отсутствие универсального горизонта – все эти болезни консерватизма помогли демоническим силам одержать верх. И может быть только сегодня у нас появляется шанс (по всей видимости уже последний) на последний реванш.

И еще один момент. Та, пресловутая «единственная в истории подлинная теократия, то есть богоправление», о которой говорит «Концепция» есть, все же, не только и даже не столько «богоправление», сколько «цареправление». «Я Господь, Святый ваш, Творец Израиля, Царь ваш», говорит пророк Исайя (Ис. 43:15). То есть, «иудейская теократия» – это, на самом деле, о том, что сам Бог является Царем Израиля и ведет его. Иоанн Златоуст, Кирилл Александрийский и другие святые отцы, толкуя это место, говорят, что здесь пророк указывает на Христа. И нам сегодня, конечно, тоже стоит об этом помнить.

Владимир Ильич Можегов, православный публицист