Об упоении самоедством, или Куда ведет «православный эскапизм»?

Не обращать внимания на обижаемых, не соболезновать несправедливо страждущим, не гневаться на обижающих - это не добродетель, а порок, не кротость, а беспечность (Иоанн Златоуст, «Беседы на псалмы»)

Коллизия личного и общественного - пожалуй, самый проклятый вопрос, стоящий перед человеком, с тех пор как он осознал, что не он один коптит место под солнцем и что куда ни плюнь - кругом среда, иногда благодатная, но чаще «заедающая». Естественно возникает следующий по очередности проклятый вопрос: «Что делать?» Следует ли, презрев общественные инвективы, искать спасения в личностном духовном устроении - или, напротив, искать спасения сообща, преобразуя среду из враждебно-заедающей в дружественно-охраняющую? Первый путь, на который наставляет уважаемый о. Александр в своей статье «Личная ответственность - или "среда заела"»? - назовем «православным эскапизмом», для второго батюшка предложил термин «православный нигилизм».

Многажды говорено, что крайности вредны, что «демоны индивидуальности», науськивающие адептов «православного эскапизма» ничуть не лучше «бесов социальности», наперсников ревнителей «православного нигилизма»... Но радикальная попытка решения вопроса в пользу одних вынуждает противную сторону высказать свое скромное суждение.

Мы прекрасно понимаем положительную сторону доводов о Александра. Да, надо заботиться о своей душе, невзирая ни на что; да, среда испытывает на крепость нашу веру, и прежде чем начать гневаться, надо порыться в своих прегрешениях; да, «мир - изнанка души»... Все так. Но как заметил Станислав Лем: «Преувеличение - мать глупости». Куда способен завести «православный эскапизм» - слишком прямолинейный, чтобы быть всегда верным. Есть ли «красная черта» у поборника этой стратегии? Когда он потеряет терпение, возмутится и, наконец, соберется положить предел злу и пороку, которым «заедает» среда славного анахорета, достигшего «седьмой степени самосозерцания»?

Должны ли были наши святые Александр Невский и Дмитрий Донской предпочесть духовную брань кровопролитию на поле брани? Мне возразят, что эти святые боролись за Веру и Русское государство против иноверцев, пришедших с мечом на нашу землю, и относить их к «православным нигилистам» нет никаких оснований. Справедливо. Но справедливо ли записывать в нигилисты всех, кто возражает и протестует против культурной и финансовой оккупации Запада, поощряемой российской властью; тех, кому ненавистна диктатура мамоны и кто видит смертельных врагов России в ее слугах; тех, кто в сети борется против тлетворной идеологии наживы, матери всех пороков?

Должны ли мы следить за чистотой окружающей среды и вовремя убирать мусор, а не затворяться от зловонного запаха разложения в келье личного благочиния? Глупый вопрос, - скажут мне, - одно не отменяет другого. Тогда почему мы борьбу с общественным разложением спешим заменить самоусовершенствованием, попуская загнивающее общество в миазмы окончательного сепсиса?

И должны ли мы мужественно сносить кровососущую похоть лесного гнуса, а не шлепком ладони прекратить кровопролитие? Так почему же твердый отпор паразитам, присосавшимся к стране, трубе и кандидатам в пенсионеры, считается приметой «православного нигилизма»?

Национальный пророк Достоевский проповедовал христианский логос личной ответственности, верно. Но с не меньшей убежденностью и талантом Ф.М. Достоевский изучал ему современное общество, в обыденности повседневности бесстрашно обнажая «банальность зла» и обличая социальные пороки. В.С. Соловьев пишет: «Совершенно противуположный характер представляет художественный мир Достоевского. Здесь все в брожении, ничто не установилось, все еще только становится. Предмет романа здесь не быт общества, а общественное движение. Изо всех наших замечательных романистов один Достоевский взял общественное движение за главный предмет своего творчества (...) Достоевский не подчинился влиянию господствовавших кругом него стремлений, не следовал покорно за фазисами общественного движения - он предугадывал повороты этого движения и заранее судил их. А судить он мог по праву, ибо имел у себя мерило суждения в своей вере, которая ставила его выше господствующих течений, позволяла ему видеть гораздо дальше этих течений и не увлекаться ими. В силу своей веры Достоевский верно предугадывал высшую, далекую цель всего движения, ясно видел его уклонения от этой цели, по праву судил и справедливо осуждал их. Это справедливое осуждение относилось только к неверным путям и дурным приемам общественного движения, а не к самому движению, необходимому и желанному; это осуждение относилось к низменному пониманию общественной правды, к ложному общественному идеалу, а не к исканию общественной правды, не к стремлению осуществить общественный идеал. Этот последний и для Достоевского был впереди: он верил не в прошедшее только, но и в грядущее Царство Божие и понимал необходимость труда и подвига для его осуществления (...) Законная причина социального движения заключается в противоречии между нравственными требованиями личности и сложившимся строем общества. Отсюда начал и Достоевский как описатель, толкователь и вместе с тем деятельный участник нового общественного движения. Глубокое чувство общественной неправды, хотя и в самой безобидной форме, высказалось в его первой повести «Бедные люди». Социальный смысл этой повести (к которой примыкает и позднейший роман «Униженные и оскорбленные») сводится к той старой и вечно новой истине, что при существующем порядке вещей лучшие (нравственно) люди суть вместе с тем худшие для общества, что им суждено быть бедными людьми, униженными и оскорбленными»[«Три речи в память Достоевского»].

Не указал ли своими пророчествами и глубиной сострадания Достоевский нам всем, - как нигилистам, так и эскапистам, - третий «царский» путь синтеза личного и общественного идеала во Христе: «Требуя от уединившейся личности возвращения к народу, он прежде всего имел в виду возвращение к той истинной вере, которая еще хранится в народе. В том общественном идеале братства или всеобщей солидарности, которому верил Достоевский, главным было его религиозно-нравственное, а не национальное значение (...) Но, проповедуя Церковь как общественный идеал, он выражал вполне ясное и определенное требование, столь же ясное и определенное (хотя прямо противоположное), как и то требование, которое заявляется европейским социализмом. (Поэтому в своем последнем дневнике Достоевский и назвал народную веру в Церковь нашим русским социализмом)» [Там же]?

И если мы решимся последовать завету Достоевского, то мы должны столь же мужественно и честно сказать себе: с кем мы, с народом или властью? Угодна ли нынешняя власть народу? Утверждает ли власть братство и солидарность в обществе, крепит ли веру в народе? А если нет, - то не впору ли задуматься о необходимости такой власти для России, о степени ее соответствия русским чаяниям?

Следует обратить внимание на одну интересную особенность «православных эскапистов»: монополизация права на патриотизм. Патриот, по их мнению, лишь тот, кто за Путина, кто его выбирает и кто, следовательно, оправдывает произвол и социальный ад, чинимый под его эгидой. Красный евразиец Рустем Вахитов так описывает патриота-«пропутинца»: «Представители пропутинского обывательского большинства называют себя патриотами. Но это патриотизм особый, ни к чему не обязывающий. К примеру, они восторгаются возросшей боеспособностью Российской армии и победами в Сирии, о которых трубит государственное ТВ, но отдавать своих детей в эту армию не рвутся и всеми правдами и неправдами стремятся получить для них отсрочку, а лучше - полное освобождение от армии. Они на словах ненавидят Запад - США и Евросоюз, любят посудачить о том, что доллар - это «ничем не обеспеченная бумажка» и что давно пора лишить его статуса мировой валюты, но держат свои накопления в долларах и евро, и если есть возможность - стремятся отдохнуть где-нибудь в Евросоюзе, например, в Чехии, а пристроить своих детей в маленькой и спокойной европейской стране - вообще их мечта. Они за социальное государство, но все приработки у них - «теневые», и платить с них налоги, чтоб государство могло заняться соцобеспечением не на словах, а на деле, они не желают. Этим они напоминают своего политического кумира и окружающую его «элиту»» [«Обыватель-патриот» и его политический кумир]. Вот уж действительно, лучше быть «нигилистом», чем таким патриотом!

В борьбе с «православным нигилизмом» посредством «православного эскапизма» нетрудно усмотреть латентный уранополитизм, так свойственный служителям Церкви. На опасность социального самоустранения Церкви указывал еще С.Н. Булгаков: «В порядке же историческом успех социализма прежде всего есть кара за грехи исторического христианства и грозный призыв к исправлению (...) Особенно здесь ощутительны грехи в области социального сознания и действия. В христианстве недостаточно проявлялось чувство социальных обязанностей, так сказать, социальной любви; оно чересчур довольствовалось старыми традиционными средствами социальной помощи, чуть ли непосредственной раздачей милостыни, оставаясь сравнительно глухими к указаниям науки и изменившейся исторической обстановки народного хозяйства, капиталистического производства (...) Эти грехи связаны не только со слабостью или порочностью воли, но отчасти и с односторонним пониманием христианства, с тем, что можно назвать индивидуалистическим гипераскетизмом, устраняющим самое понятие истории, а следовательно, исторических задач и обязанностей. Внимание всецело сосредотачивает на себе уединенная жизнь души, отрекшейся от мира и освободившей себя от участия в истории. Такой уход из истории начинают считать единственной нормальной формой христианской жизни, отдавая мир стихии или безбожию, очищая место социализму» [цит. по Н.В. Сомин  С.Н. Булгаков: христианство и социализм (по книге «Два града»)]. Однако воз и ныне там...

К счастью, мнение о. Александра не единственное в среде священнослужителей. Отрадным исключением является о. Всеволод Чаплин, открыто выступивший против пенсионной реформы: «Во всех планах реформы есть достаточно большое лукавство. Деньги в стране есть. Вопрос лишь в том, что все доходы от ресурсов, данных нам Богом, не должны идти в частные руки, а должны идти в государственный бюджет. Очевидно, что в стране есть кричащее неравенство в том, что касается пенсий. Некоторые категории людей уходят на пенсию в 40-45 лет - и о повышении пенсионного возраста этих людей, насколько мне известно, речи не идет. Есть чудовищное неравенство между элитами и простым народом. Известно, что даже официально многие чиновники получают гораздо больше не в рамках формальной зарплаты, а в рамках дополнительных выплат и премий. Я считаю, что сверхдоходы должны облагаться гораздо более высоким налогом, чем тот, которым облагаются сейчас. Я убежден, что средний уровень доходов нужно рассчитывать без учета сверхдоходов, и что роскошь необходимо облагать драконовскими налогами. Кроме того, у многих людей старше 55 лет не останется ни пенсий, ни работы. Известно, что сейчас после 45 лет найти новую и не потерять старую работу очень сложно, квалифицированных рабочих мест становится меньше, неквалифицированные заняты мигрантами - обо всех этих проблемах нужно говорить, а государственные СМИ замалчивают эти темы. Это убьет страну (...) Нужно выбрать новый путь развития России - без прозападного капитализма. Я в этом совершенно убежден. У нас есть искренние правые, искренние левые и неискренняя партия начальства, в которой нет жизни и абсолютно отсутствует общественный драйв. Эта партия лопнет как мыльный пузырь - точно так же лопнули партии истеблишмента во Франции, Италии и скоро лопнет в Германии. Я надеюсь, что эти новые искренние правые и новые искренние левые составят новую элиту России, которая придет на смену нынешней. Желательно, чтобы эта смена произошла без революции. Я вчера сказал, что революции нам не нужны, а нужен диалог между властью и народом. Но власть должна услышать народ и понять, что время смены элит пришло» [Пенсионная реформа приведет к появлению «новых левых»]. «Православный нигилист» как он есть, во всей красе и в рясе!

А теперь, дабы отвести подозрения в нигилизме среди «православных нигилистов», давайте порассуждаем, какую положительную программу мы преследуем. Она достаточно полно описана в статье Н.В. Сомина «Как объединить патриотов?»: «Напрашивается достаточно очевидный способ конвергенции, сближения белой и красной идей. Он давно известен под названиями "христианский социализм" или "православный социализм". Идея проста: у русского народа два фундаментальных устоя: 1) Православная вера и 2) общинная жизнь, основанная на справедливости. Каждый из этих устоев исповедует либо белая, либо красная идея. Естественно, их надо соединить, тем более, что эти устои не только не противоречат друг другу, но гармонично объединяются в единый социальный строй, в "православный социализм"».

«Православный нигилист» Николай Сомин подчеркивает: «Но не следует думать, что православный социализм наступит неизбежно, в силу закономерностей исторического процесса. Нет таких закономерностей. И из того, что капитализм издает омерзительное зловоние, вовсе не следует, что он сам по себе разрушится и освободит место для светлого будущего. За православный социализм надо бороться, ибо любое добро в этом мире достигается в борьбе с силами зла - не бездействием и не уходом в аполитичность и асоциальность. И в борьбе за православный социализм (борьбе, разумеется, не майданными методами, и не насаждением социального хаоса) решающее значение приобретает позиция Церкви, а если быть более точным - клира и церковной интеллигенции, определяющих вектор церковной жизни. Если они будут поддерживать частную собственность, капитализм и олигархат, то, конечно, никакого православного социализма не будет - этот путь развития России будет заблокирован. Если же Церковь увидит всю бесовскую мерзость капитализма, поймет всю меру опасности, отречется от ловушки олигархического финансирования и признает желательность православного социализма, то тогда борьба приобретет действительно характер битвы добра и зла. А кстати, Церкви и не нужно ничего менять: догматика остается той же, богослужение тоже не меняется - Боже упаси. Да и участвовать в партийной работе Церковь никто не заставляет. Вот если бы был признан ошибкой совершенно нехристианский антисоветизм, исповедываемый большинством клириков, а также отодвинута монашеская теория невмешательства Церкви в политику и социальную жизнь, то... Но, повторяю, - если бы...».

Словно вторя Н.В. Сомину, Святейший Патриарх Кирилл проповедует: «Кому-то может показаться, будто все, о чем мы сейчас говорим, имеет отношение только к монастырям и так далеко от нашей земной жизни. На самом деле это далеко не так. Можем ли мы представить, каким было бы человеческое общество, если бы мы трудились не только для своего личного блага, но, сознавая важность своих трудов, и для всех остальных людей? В истории философии известны имена мыслителей, которые мечтали о солидарном обществе. Эта тема приобретала разные оттенки: в какие-то моменты истории она могла быть духовно возвышенной, а порой становилась чисто идеологическим понятием. Но сама идея солидарного общества является очень светлой и правильной, - это готовность каждого из нас трудиться для того, чтобы не только мне, но и всем остальным становилось лучше. В этом смысле опыт монастырей является замечательным свидетельством того, что люди, объединенные верой, способны построить реально солидарное общество. И как важно, чтобы это могло произойти и в нашей светской жизни, с опорой на веру православную, потому что она является самым важным фундаментом для абсолютного большинства нашего народа, даже если некоторые как бы не связывают себя с Православной Церковью, - ведь все мы укоренены в нашем прошлом, в нашей духовной и материальной культуре, созданной под влиянием Православия. А потому опыт Православия может и сегодня помогать людям в устроении не только своей личной жизни, но и жизни общественной. Еще раз хочу сказать, что пример монастырей как в прошлом, так и в настоящем может помочь людям выработать правильное отношение, правильный взгляд на свое участие в жизни всего народа, всего нашего общества» [проповедь Святейшего Патриарха Кирилла в день памяти святых Сергия и Германа Валаамских после Литургии в Валаамском монастыре].

Предвижу, что некоторые из «православных эскапистов» на этом месте облегченно выдохнут: да мы разве против! Мы, мол, токмо к этому и призываем, молитвенно взыскуя каждый из своей кельи. «Православные эскаписты» будто бы в упор не видят того чудовищного разрыва между Человеком Индивидуальным и Человеком Соборным, что не существует лифта, переносящего с первого на третий этаж - между ними «притаился» коварный этаж Человека Политического. Можно быть ходячим образцом нравственности, но это ни на йоту не улучшит общественные нравы без исправления причин, их формирующих. Даже если бы мы все в один миг стали херувимами - наши привычки, служебные и житейские обязанности, весь аппарат общественных институтов и вся невидимая мощь межличностных коммуникаций с неумолимым детерминизмом и катастрофически быстро привела бы новоявленных ангелов в устойчивое состояние доангельского бытия.

В своей последней статье Н.В. Сомин дает важное указание: «Прежде всего заметим, что социальная наука давно пытается найти причину, казалось бы, загадочной вещи: человек вне социума полноценно сформироваться не может, поэтому настоятельно ищет объединения в социум, так что если старый социум рассыпается, то на его месте неизбежно вырастает новый социум. Это свойство образовывать социумы философами названо органичностью. Чем выше органичность, тем труднее социум разрушить. Но дело в том, что органичность имеет как бы два этажа: собственно органичность и соборность. Под собственно органичностью понимается совокупность факторов, имеющих естественную природу. Сюда относятся родственные связи, связи национальные, культурно-бытовые, связи по интересам, классовые и пр. Очень сильным фактором является вынужденная изолированность социальной группы, возникающая в условиях внешних ограничений или гонений. Кроме того, безусловно, в природу человека вложена Господом естественная душевная потребность объединяться в коллективы, образовывать общество, но она остается слабо исследованной. Соборность - высший этаж органичности, который составляют факторы, имеющие духовную и религиозную природу, в том числе - евхаристия. Следует отличать социальную соборность от церковной соборности - последняя распространяется только на Церковь. Но Хомяков считал, что социальная соборность - лишь отзвук церковной соборности, которая действует как закваска».

Итак, для обретения полноты Человека Соборного следует пройти через трудный и ухабистый путь Человека Политического. Результатом достижения «промежуточного финиша» должно быть солидарное общество или «христианский социализм». Как перейти к этому общественному типу из нашего нынешнего положения? На самом деле, не так уж сложно: надо «всего лишь» вывезти мусор и извести кровососов, - к чему так долго призывают «православные нигилисты».

Андрей Костерин (Полтораки), математик, блогер, г. Владимир