I
Казанский собор Вышенской обители
В
этот день владыка Феофан встал раньше обычного,
прочитал утренние молитвы, последование ко Святому
Причащению. Неспешно, с особым чувством отслужил в
своем келейном храме Божественную
Литургию, причастился святых Христовых тайн. Всей
пищей его были лишь Святые Дары и глоток теплоты.
Потом он сел к своему рабочему столу, просмотрел
бумаги, особенно внимательно - письма,
убедившись, что не осталось неотвеченных. Прошел в
свою спальню, затеплил от никогда не угасавшей
лампады две свечи, поставил их тут же, на подсвечник.
Склонился в земном поклоне перед образом Спасителя,
писанным его же рукой, тихо произнес: «В руце
твои, Господи, Иисусе Христе, Боже мой, предаю дух
мой...» Лег на скромное ложе под палаткой
из белой ткани, скрестил руки на груди, глубоко
вздохнул и закрыл глаза. Таким его через некоторое
время и застал келейник монах Евлампий. Траурный звон
монастырского колокола возвестил братии Вышенской
пустыни скорбную весть. Впервые за 20 лет наполнилась
людьми в черных облачениях келия, куда доселе входили
лишь настоятель монастыря архимандрит Аркадий,
духовник игумен Тихон да брат Евлампий. Откуда, скрыв
в затворе свое человеческое естество, изливал на мир
свет Божественной любви и мудрости поистине
всероссийский архипастырь.
Наверное, это было так. 6 января 1894 года, в праздник Крещения Господня, закончил свой земной путь тезоименитый Богоявлению святитель Феофан, епископ Тамбовский и Шацкий, Затворник Вышенский. Один лишь всеведущий Господь был свидетелем его мирной праведной кончины.
* * *
В середине лета я наконец собрался в паломничество к месту упокоения святителя Феофана, куда влекло меня уже не первый год. Разделавшись с неотложными делами, отложив все, какие только можно было отложить, попечения, я назначил день и решился отправиться в путешествие. Но поездка в Свято-Успенскую Вышенскую пустынь не заладилась с самого начала, суета обыденной жизни не отпускала так просто, и выехать из Москвы удалось только к 11 часам утра. А тут уж, как водится, пробки на кольцевой дороге, затор при выезде на Новорязанское шоссе, неспешная езда в плотном потоке машин. Куда же это все именно сегодня устремились? И солнце прямо в лицо, не спасают ни темные очки, ни козырек над лобовым стеклом. Время бежит быстро, а машина - едва-едва... И, конечно же, перманентный ремонт дорог. Почему у нас они начинают проваливаться, едва успев построиться? Вспоминаю всем водителям родные пушкинские строки: «...лет чрез пятьсот дороги, верно, у нас изменятся безмерно...» Вздыхаю: 500 лет от времен Пушкина - это еще так не скоро! Но раз будут тогда дороги, значит, будет и Россия, а Россия без святых, без Православия - невозможна. Сразу приободряюсь от этой мысли и увереннее давлю на педаль газа. Впереди показываются Бронницы.
II
От отца-священника он унаследовал сильный, пытливый ум и талант убеждения, от матери - любящее сердце, тонкость натуры, мирный и добрый нрав
Промысл Божий, невидимо действующий в жизни каждого человека, вел Георгия Говорова с самого рождения по пути христианского благочестия. Начало воспитания, взращивания великого плода на ниве Господней было положено в семье. От отца-священника он унаследовал сильный, пытливый ум и талант убеждения, от матери, тоже дочери священника, - любящее сердце, тонкость натуры, мирный и добрый нрав. И от обоих родителей - крепкую и горячую веру, любовь к Церкви и молитве. Образование, полученное будущим святителем в Ливенском духовном училище, Тамбовской семинарии и Киевской духовной академии развило и укрепило данные от рождения таланты. Гены, врожденные способности! Чего стоят они без должного заботливого и терпеливого взращивания? Не видел ли каждый из нас примеры, когда талантливый, богато одаренный ребенок, вырастая, оказывается никчемным неудачником, далеко отставшим от многих более скромно оделенных сверстников? Притча о талантах, рассказанная в Евангелии на понятном людям примере из чисто житейской области, конечно же, говорит более о другом - о талантах разума, нравственности, духа. На Георгии Говорове сошлось воедино всё: добрые задатки, мудрое воспитание, достойное образование. Как и надлежит человеку высокого нрава, он никогда не останавливался в своем развитии, стремясь за короткий человеческий век возможно более приумножить данное ему Творцом от рождения богатство разума и души и принести Господу достойные плоды своего жития. Первый ученик в школе, семинарии, академии, со всяким тщанием и усердием исполнявший любое послушание, каждое доверявшееся ему дело. Уже в юном возрасте проявлялась в нем склонность к уединению, молитвенности, глубокому осмыслению Священного Писания и святоотеческих трудов, что предвещало величие и успешность главного дела его жизни; но на пути к затвору ему предстояло еще понести большие и разнообразные труды на благо и укрепление столь любимой им Православной матери-Церкви.
* * *
Бронницы - старинный русский городок, лет на 200 младше Москвы, - встретил чистотой аккуратных улиц. Ехать через город было легко и приятно, неспешный ритм движения, прерываемого нечастыми светофорами и пешеходными переходами, по которым шли люди, явно привыкшие к вежливости водителей, позволял рассмотреть спокойную архитектуру центра, дома с палисадниками на окраинах, храмы, которых, к радости и удивлению, оказалось немало - старых, восстановленных и новопостроенных. И - вот еще радость - один из них я узнал: в советские, лихие для Церкви времена в нем был знаменитый на всю Московскую область магазин строительных товаров. Проезжая по делам службы в наш подмосковный филиал, мы с сотрудниками останавливались здесь и заходили в этот магазин. Помнится, меня тогда удивило: зачем в обычном, хотя и большом хозмаге такие высоченные потолки? На которых к тому же, как и на стенах, под обшарпанной штукатуркой кое-где виднелись остатки полустертой росписи. Кто-то полушепотом выдохнул: «Была церковь...» В храмы нам в те годы заходить категорически не рекомендовалось. Стало очень неуютно: несмотря на атеистическое воспитание и образование, я с детства испытывал благоговейное почтение ко всему церковному и Божественному. Наверное, это передалось мне от моей доброй мамы. У нас в доме не было икон, никто не молился видимым образом, но по весне, один раз в году мама всегда красила яйца и пекла дивно вкусные куличи и никогда не делала этого в другое время, как я ее ни просил. Отвечала: «В следующем году снова испечем». Как она радовалась, когда я сам крестился, уже будучи совершенно взрослым и самостоятельным человеком... Царство ей Небесное!
Слава Богу, тогда в том магазине никто из нас ничего не купил.
После Бронниц мое паломничество пошло веселее: машин стало меньше, дорога - свободнее, а на подъезде к Коломне и вовсе превратилась в роскошную магистраль, катить по которой было сплошным удовольствием. Опять вспомнил Пушкина, подумал с надеждой: может быть, он всё-таки немного ошибся, не 500 лет было до нашего дорожного благополучия, хотя бы 200? Коломну миновал с ветерком по объездной дороге, город остался где-то справа и ниже, в дымке виднелись дома, какие-то строения, блики на церковных куполах. На несколько мгновений вдалеке, в просветах между деревьями показался древний Богородице-Рождественский Бобренев монастырь.
Побежали мимо добрые старые названия: Луховицы, Ларино, Гавриловское...
Откуда-то навалилась тоска, в голове завертелось навязчивое: «Не доеду... уже поздно вернуться бы...»
Через час на навигаторе показалась Рязань. Мне на объездной путь, и здесь меня ждало разочарование: после весьма достойной трассы объезд оказался вовсе никудышным: узкая, разбитая дорога, почему-то вся покрытая неизвестно откуда взявшейся грязью, которая тут же полетела на мою машину из-под колес соседних. Конечно, и из-под моих тоже. Настроение упало; к тому же езда стала совсем медленной, вяло текущий поток то и дело останавливался в пробках. Откуда-то навалилась тоска, в голове завертелось навязчивое: «Не доеду... уже поздно, а еще ехать и ехать... вернуться бы... может, уж в другой раз...» Мотаю головой, как мошкару стряхивая с себя депрессивные мысли. Еще немного труда, немного терпения - и я снова буду на трассе. Справа выплыл указатель: Шацк - 150 км. Мне туда.
III
А пока он был еще Георгием Васильевичем Говоровым. Прежде чем он станет Вышенским Затворником, ему предстоит пройти множество ступеней, потрудиться на различных поприщах. Он имел мечту - но исполнение ее возлагал на Бога, и Господь провел его к назначенной цели тем путем, на котором надлежало ему обрести разнообразные знания и богатый опыт, дабы главное дело его жизни не обернулось пустой фантазией, но принесло добрые и обильные плоды.
Незадолго до окончания Киевской духовной академии Георгий принимает монашеский постриг с именем Феофан - Богом Явленный. И действительно, он стал одним из тех христианских подвижников, через которых Господь творит в мире свои дела. А дел этих у будущего святителя было немало, и разнообразие их поражает. Жизнь понеслась вскачь, бросая его с места на место, со стези на стезю, не давая привыкнуть и успокоиться. Так он познавал мир, в который ему надлежало принести свою меру света и добра. Ректор Киевского духовного училища, инспектор и преподаватель Новгородской семинарии, труды в Санкт-Петербургской духовной академии, потом работа в Русской духовной миссии в Иерусалиме. Снова Санкт-Петербург, Олонецкая семинария, назначение в Константинополь, где были нестроения между греками и болгарами. Опять возвращение в Петербург, уже в качестве ректора духовной академии. И наконец епископская хиротония и назначение на Тамбовскую, а позднее и на Владимирскую кафедру. Сам святитель сравнивал течение своей жизни с движением шара, катающегося туда и сюда в зависимости от получаемых им толчков. Что же, он безмерно доверял Богу...
Удивительно, насколько успешными были его труды во все периоды жизни. Однако секрет этих успехов был прост
Удивительно, насколько успешными были его труды во все периоды жизни. Однако секрет этих успехов был прост, и секрет этот был задолго до того раскрыт святыми отцами, а ранее святыми апостолами, а еще ранее - Самим Господом. «Бог есть Любовь», - писал апостол Павел. «Полюбите детей, и они полюбят вас», - вторил ему святитель Феофан. Он так изложил главный принцип успешного начальствования над людьми: «Растворяй строгость кротостью, старайся любовью заслужить любовь и бойся быть страшилищем для других». Кто бы не пошел за таким начальником в огонь и в воду?
Его научные, педагогические, административные труды высоко ценились священноначалием и неоднократно отмечались высокими наградами, среди которых есть и высшие ордена Российской империи. Но не того жаждало сердце владыки! «В делах никакой трудности не вижу, только душа к ним не лежит...» А душа его стремилась к уединению, молитве и богомыслию. И еще - к реализации таланта духовного писательства. «Писать - это служба Церкви или нет?! Если служба - подручная, а между тем Церкви нужная, то на что же искать или желать другой?»
* * *
Первобытный, мистический страх терзал душу: я чувствовал, будто две силы боролись где-то вне меня, над моей головой
После Рязани всё изменилось. Это была прекрасная дорога, одна из лучших, по которым мне приходилось ездить. Но испытания на этом не закончились. Успеть, только бы успеть... Забавно, но мой навигатор показывал, что я еду по чистому полю, и то и дело твердил мягким женским голосом: «Пересчет маршрута, пересчет маршрута...» Наверное, дорога была совсем новой. Впереди начали сгущаться облака, неестественно быстро приближаясь и темнея. Одна за другой несколько капель ударили в лобовое стекло, но какие это были капли! Каждая из них мгновенно расплющивалась в пятно размером в чайное блюдце. «Вот это встреча», - успел подумать я, когда машина влетела в какой-то воздушно-водяной вихрь, крутящийся, завывающий, врывающийся в салон сквозь узенькую щелку над стеклом слева. Да что же это такое! Середина лета, еще нет 6 часов, а уже темно, как поздним вечером. На дорогу обрушился шквал воды, и она сразу превратилась в реку; пришлось сбросить скорость, чтобы не поплыть, машина была почти неуправляемой. Мелькнула мысль: надо остановиться - но с ней заспорила другая: нельзя, остановишься - конец твоему паломничеству! И я продолжал ехать вперед под грохот потоков дождя, которые, казалось, били не только сверху, но и слева, справа, снизу - со всех сторон. Щетки дворников с визгом метались по стеклу, почти не помогая видеть дорогу. Я наклонился вперед, наваливаясь грудью на руль, почти упираясь головой в лобовое стекло, как будто пытаясь проткнуть взглядом эту водяную завесу. И только непрестанное «Господи, помилуй; Господи, помилуй!», казалось, удерживало меня от того, чтобы вылететь в придорожную канаву. Первобытный, мистический страх терзал душу: я чувствовал, будто две силы боролись где-то вне меня, над моей головой, - одна из них, темная и злая, отчаянно старалась остановить меня, не пустить туда, куда я так стремился попасть, а другая, светлая, противостояла ей, влекла меня вперед и твердила: ничего не бойся и не останавливайся! В унисон ей я без перерыва повторял: «Господи, Иисусе Христе, Сыне Божий, помилуй мя, грешного! Святителю отче Феофане, помоги мне!»
Наверное, это продолжалось очень долго, а может быть, всего несколько мгновений. Я потерял счет времени и почти утратил ощущение земной реальности, будто бы этот дождь, этот шторм были лишь внешним, материальным проявлением какой-то внутренней, духовной брани. А он всё лил, лил и грохотал, не умолкая...
Дождь кончился внезапно, как будто я просто выскочил из-под водопада, сплошной стеной льющегося через огромную дыру в небесах. Откинувшись на спинку сиденья, я в изумлении созерцал открывшуюся мне картину. Неправдоподобно прямая лента дороги, сужаясь в нить, упиралась на горизонте в почти черную стену грозового неба, на фоне которого от края и до края, не прерываясь ни на дюйм, триумфальной аркой полыхало семицветье радуги. И моя машина, набирая скорость, въезжала прямо под эту арку.
IV
В день он писал до 40 писем, и в каждом из них адресата ждали мудрый совет, утешение в скорби, иногда и твердое вразумление и всегда - любовь и участие
Ему было всего 52 года, когда он оставил епископское служение и удалился в маленький провинциальный монастырь. Но как дорого было это место его сердцу! «Вышу можно променять только на Царство Небесное», - писал он. Здесь, в тихом уголке Святой Руси, ярко воссияет его талант духовного писателя, здесь он безвыездно проведет последние 27 лет своей земной жизни. Первые годы он вел обычную жизнь монастырского насельника: посещал богослужения, сам часто служил Божественную Литургию, общался с братией, принимал посетителей. И всё больше и больше врастал в главное дело своей жизни - молитву и духовное творчество. Он жил как бы в особой среде - между Небом и землей, будучи проводником небесных учений в мире и ходатаем о земных чаяниях в небесных сферах. И наконец, через шесть лет пребывания в обители, он ушел в полный затвор. Почему он это сделал - нам неведомо и непонятно. Ведь его затвор не был похож на отшельничество святых отцов, подчас полностью прерывавших контакты с миром и безраздельно предававшихся молитве и аскетическим подвигам. Напротив, святитель Феофан в своем уединении не только не отвернулся от мира, но стал служить ему с новой силой, только взаимодействие его с миром людей полностью утратило физический характер и перешло в духовную сферу. В затворе им были написаны выдающиеся богословские произведения, толкования Священного Писания, переводы святоотеческих книг. Особого внимания заслуживают его труды в эпистолярном жанре: он вел переписку с сотнями людей, и интенсивность этой переписки воистину поражает: иногда в день он писал до 40 писем, и в каждом из них адресата ждали мудрый совет, утешение в скорби, иногда и твердое вразумление и всегда - обильно изливающиеся любовь и участие. Для него не было плохих людей, никогда он не обращался к человеку как к грешнику, но как к больному, нуждающемуся в духовном врачевании.
А кроме того, он писал иконы, и всякий, кто видит их в его доме, замирает в благоговении и восхищении, как перед подлинным окном в Божий мир.
Он, живший в строгом затворе, не оставлял любви к Божиему творению, явленному в мире. В его келлиях были микроскоп, фотоаппарат, телескоп, и иногда, в ясную ночь, он наблюдал небесные светила, дивясь красоте и величию мироздания. Он шил себе одежду, разводил цветы, работал с деревом... У него была богатая библиотека, содержащая не только духовные книги, но и художественную литературу, научные издания.
И, конечно же, главным делом его жизни оставалась молитва. В своих келлиях он устроил домашнюю церковь в честь Крещения Господня, в которой служил Божественную Литургию и молебны, последние годы жизни - ежедневно.
Таков был затвор этого удивительного подвижника. А сам он никак не соглашался признавать свой образ жизни затворничеством. Ведь затвор, говорил он, это - не есть, не пить, не спать, ничего не делать, а только молиться. «У меня та же жизнь, только приемов и выходов нет... простое уединение на время». Наверное, можно сказать и так. Уйдя от мира телесно, человеческим естеством, духом своим он продолжал жить в нем, привнося в него трудами своими Божий свет, Божию премудрость и любовь. Цену этому уединению мы познаем по бесценным его плодам.
Он, конечно же, знал, что это «уединение» - не на время. И, как многие святые, наверное, знал, когда исполнится срок его жизни. Не случайно земная жизнь его завершилась в столь значимый для него день. Он, Феофан - Богом Явленный, - ушел в день Богоявления, Крещения Господня, завершив все земные дела. Не от тяжкой болезни, источившей его тело, не от старости, забравшей все его силы, а просто потому, что пришло его время. Так нередко умирали особо возлюбившие Бога святые, так часто умирали на Руси благочестивые крестьяне. «Благий же конец твой, безмятежный и мирный, показа тя истинный сосуд Божия благодати». Так слова, которые мы поем в акафисте святителю Феофану, подводят главный итог его удивительной жизни.
***
Через час с небольшим я стоял в правом приделе Казанского собора Вышенской пустыни перед ракой с мощами святителя Феофана. Ни на мгновение не задумавшись, я прошел именно сюда, будто ведомый незримой рукой. Да так, похоже, и было. Я был в храме совершенно один, даже старая монахиня, стоявшая за свечным ящиком, куда-то вышла с небольшой группой паломников. Склонившись в земном поклоне, я благодарил великого подвижника Христова за мой путь, за то, что привел меня сюда, несмотря на мои собственные слабость, сомнения и маловерие, вопреки дорожным неурядицам, непогоде, вконец запутавшемуся на пустынных проселках последнего участка пути старенькому навигатору. Святитель был рядом со мной, я чувствовал теплоту и ласку его взора, я всегда представлял его таким. Я приехал! Я был счастлив той полнотой счастья, когда уже больше ничто не волнует и не тревожит, хоть был я здесь впервые. Где я буду ночевать, что есть, что буду делать здесь дальше, как дождусь утреннего богослужения - это совсем не заботило меня сейчас. Но, очевидно, заботило святителя Феофана. Мое блаженное состояние прервал хлопотливый голос вернувшейся в храм матушки:
- А вы что же? Идите скорее, все уже ушли, а то опоздаете!
- Да я, матушка, не из этой группы, я один приехал...
- Какая разница! Когда вы еще попадете в домик батюшки Феофана! Скорее, сразу налево, они уже заходят! Оставьте записки, деньги потом занесете!
И вот я уже в доме святителя, бережно и с любовью восстановленном нынешними насельницами монастыря
Еще и это! Побывать в доме святителя Феофана, где он провел в затворе более 20 лет - об этом я и мечтать не смел, хотя и слышал что-то такое от людей, бывших здесь ранее... Помчался бегом сквозь опять начавшийся дождик, теперь уже почему-то теплый и ласковый, и вот я уже в доме-музее, бережно и с любовью восстановленном нынешними насельницами монастыря, бывшего в прежние времена мужским. Нужно ли говорить, что дальше всё устроилось как по писаному. После удивительно интересной экскурсии молодая монахиня, проводившая ее, достав откуда-то из складок мантии сотовый телефон, устроила меня на ночлег на подворье монастыря в соседнем селе Быкова Гора. А там, конечно же, и ужином накормили.
Дальше была ночь, проведенная в гостиничном корпусе в скромных по столичным меркам, но вполне привычных для паломника условиях, ранний подъем, молебен в семь утра в том же Казанском соборе, потом исповедь, Литургия, причастие - всё прошло единой цепью событий. Не чувствуя времени, почти всю службу я простоял за могучей колонной, возле раки с мощами Вышенского Затворника. Душу переполняла радость: я здесь не чужой! Меня встретили и приняли как своего. Спасибо тебе, отче Феофане! Слава Богу за всё!
V
Он наставлял нести дух Православия во всякое дело и служение, к которому призывается человек, сравнивая службу Отечеству со служением Богу
Две путеводные звезды светили владыке Феофану на всём его жизненном пути, две родные сестры: Вера и Верность. Они соделали его одним из великих столпов Церкви, защитником и певцом православной веры, всеми своими силами, талантом, любовью к Богу и людям утверждавшим ее, приводившим к ней ищущих, укреплявшим колеблющихся и сомневающихся, утешавшим скорбящих. Труды свои он посвящал также борьбе с сектантством, преодолению расколов. Он проповедовал утверждение традиционных духовно-нравственных основ жизни, христианское воспитание детей, укрепление семьи как главной опоры общества и государства. Он наставлял нести дух Православия во всякое дело и служение, к которому призывается человек, сравнивая службу Отечеству со служением Богу. Как актуально звучит эта проповедь и в наше время!
Трудами своими, наставлениями, яркой и понятной любому проповедью веры прославил он свою обитель, в которой провел самые счастливые и плодотворные годы жизни. Наверное, отчасти поэтому Свято-Успенская Вышенская пустынь одной из первых, уже в 1923 году, была закрыта безбожной властью. Господь уберег своего верного служителя от лицезрения этой беды, забрав его прежде в небесные обители, но наступление тьмы, опустившейся на Отечество земное, мрачные события, к которым приведет Россию ослабление веры и благочестия, он предсказывал, как и многие другие русские святые. И вот это случилось: монахи разогнаны, храмы разграблены и осквернены, монастырские здания и территория заняты под детский городок, дом инвалидов, театр, потом лесхоз, свиносовхоз, склады... в конце концов там, как это бывало нередко, разместилась психиатрическая больница.
Властями и официальной пропагандой было сделано всё для того, чтобы само имя святителя Феофана было прочно забыто, чтобы уничтожена была память о Вышенской пустыни, где он с такой любовью прославлял имя Божие и дела Его. Страна погружалась в духовный мрак, поруганные святыни руинами стояли на ее просторах, и то, что не было разрушено сразу, постепенно рассыпалось в прах под губительным влиянием безрадостного и бездушного времени. Казалось, что Святая Русь погибла окончательно, что тягостный сон ее ничто не в силах прервать.
Но что невозможно человеку, то возможно Богу! Кончилось вавилонское пленение русского народа. Мы просыпаемся, мы открываем глаза, делаем робкие пока еще, неуверенные шаги навстречу забытому Творцу. Медленно; так и хочется крикнуть: слишком медленно! Но, оглядываясь назад, оценивая путь духовного возрождения, пройденный нашим Отечеством, мы понимаем, что это Господь идет навстречу нам, и шаг его скор. Только бы нам самим не уклониться от встречи с Ним! И вот произошло то, о чем невозможно было помыслить еще совсем недавно. В 1988 году на Поместном Соборе Русской Церкви владыка Феофан, Затворник Вышенский, прославлен в лике святых, а в 2015 году Святая Русь будет всенародно праздновать 200-летний юбилей со дня рождения этого выдающегося церковно-государственного деятеля, великого христианского подвижника и богослова. В Оргкомитете по подготовке торжеств лица из высших эшелонов государственной власти и церковной иерархии. Среди запланированных и уже проводящихся мероприятий - фестивали, конференции, выставки, крестные ходы, издание духовной литературы, в том числе полного собрания сочинений святителя Феофана... Полным ходом идет и восстановление Вышенской обители. Много, очень много предстоит сделать нам для преодоления ошибок прошлого. Увы, восстанавливать порушенное бывает труднее, чем строить заново. Но это наш долг перед Богом, перед памятью благочестивых предков, веками собиравших наше Отечество, перед святыми, молитвами и подвижничеством которых крепла и оберегалась наша страна. Что же, теперь мы возвращаем святых в нашу жизнь, и мы верим, что и они обязательно помогут нам в этой нашей жизни.
* * *
Покидая обитель, я переехал по узкому мостику реку Вышу и на минуту остановился на обочине, чтобы еще раз посмотреть на ставшие столь близкими и родными стены. Сердце кольнула боль: мне почудилось на мгновение, что я вижу прежнюю Вышенскую пустынь, в величии и славе возносящуюся на берегу реки, яркую, нарядную и радостную, которую так любил владыка Феофан. Но нет - словно заноза попала в глаз - и опять перед взором моим заросший бурьяном берег, обвалившиеся стены и башни... Но над всем этим возвышается, сияя куполами и крестами, великолепная громада уже восстановленного Казанского собора, и я понимаю: дух Вышенского Затворника здесь, и любовь его по-прежнему с теми, кто возрождает эту обитель, кто приезжает поклониться этой святыне. Мы просыпаемся, Русь Святая восстает от тяжелого сна, и вместе с нею восстанут и святыни на ее земле, имже несть числа. Не хотелось торопиться назад, хоть и путь неблизкий. Не покидало чувство, что пока я в дороге - я еще в Выше. А Выша - это на полпути в Царство Небесное, так говорил святитель Феофан. Но возвращаясь домой - неужели мы уходим с этого пути? Да нет же, никак нельзя. Ведь путь туда у каждого свой, каким ведет нас Господь, и на каждом месте можно служить Ему, и этому тоже учил Вышенский Затворник. Монастырь ли, мир - не это главное. Ведь Царство Божие внутри нас... И всё же, всё же... В Выше, как и в других местах подвига и молитвы подвижников прошлых веков и подвижников нынешних, - оно всё-таки ближе. Потому мы и оставляем все дела и попечения наши и устремляемся в паломничества за помощью, наставлением, утешением. За небесными дарами и богатствами, которые ни враг не отнимет, ни вор не похитит, если только мы сами сумеем их сберечь и приумножить и разделить с другими...
