Обряды стали Таинствами
- Вы не боитесь открыто говорить о вере в Бога? Ведь известных людей часто упрекают в том, что они, мол, просто позитивный имидж себе создают, а на самом деле они - ух какие...
- Я готов к такой критике. Ведь то, что я увидел в себе самом, когда начал приходить к православной вере, - это никаким критикам не снилось. При-чем мне, видимо, предстоит еще и еще себя узнавать. Поэтому поделом мне, если кто-то будет говорить обо мне правду, и заранее спасибо каждому такому критику. Кстати, жена моя советует поменьше о своей вере распространяться. В этом действительно есть опасность - выпускать пар из котла: сейчас я на людях говорю о том, что хочу двигаться путем веры и т. д., а на самом деле вот пришел сегодня на съемки - и поддался такому приступу гнева... И не мог с ним справиться. Пытался молиться - все равно никак. Все по старым рельсам. Ну, потому что я же прав - как же так! Поэтому, может быть, в какой-то момент я перестану говорить о вере с журналистами и буду бороться сам с собой уже молча... А критики пускай говорят все, что считают нужным. Я им не судья.
- В своих интервью Вы упоминали, что Вас «перевернула» книга архимандрита Тихона (Шевкунова) «Несвятые святые». Чем она Вас так зацепила?
- Для меня открылся совершенно новый и совершенно иной мир, с которым я, оказывается, был незнаком, - мир Православной Церкви. Не то чтобы я о нем ничего не знал (мы в семье крещеные, с женой венчались), но просто никогда не обращал внимания ни на него, ни на людей, которые в этом мире существуют. После прочтения «Несвятых святых» у меня появилось настоятельное желание познакомиться с автором этой книги и с ее героями, а главное - заглянуть в этот мир Церкви глубже. Я пришел в храм, а дальше счастливым образом сложилось так, что мы познакомились и с самим отцом Тихоном, а по его совету мы с женой нашли духовника. Я начал осознанно ходить в храм. Открытие за открытием. Это касается и моих внутренних ощущений и того, что происходит вокруг. То, что раньше было чем-то отвлеченно-историческим, книжным - Литургия, молитва, исповедь, Причастие, - все наполнилось реальным содержанием, ожило. Обряды стали Таинствами. Теперь они несут для меня совершенно конкретные смыслы. Конечно, я не до конца, наверное, постиг все это сердцем и душой, но начал понимать как минимум головой. Иисус Христос для меня теперь - не мифологический персонаж наподобие древнегреческих богов. Нет, Христос - это конкретный человек. Богочеловек. И лично в моей жизни Он играет вполне конкретную роль. Православие стало осязаемым. Узнаю, как надо молиться, пытаюсь следовать, и постепенно это превращается в потребность. Я нахожусь на самом начальном этапе воцерковления - и чувствую себя человеком, у которого вдруг открылись глаза.
Вера и атрибуты
- Кто-то приходит к вере через романы Достоевского, кто-то - через книгу «Несвятые святые». А может ли, на Ваш взгляд, театр как вид искусства стать той дверью, через которую человеку откроется мир православной веры?
- Один мудрый монах из Алек-сандро-Невской Лавры в поделился мыслью, что в определенный исторический период в Советском Союзе театр в каком-то смысле - естественно, совершенно не в прямом - частично взял на себя функции Церкви. Понятно, что сравнивать театр с Церковью в принципе невозможно, но невозможно отрицать и то, что, когда начались гонения, когда храмы закрывались и разрушались, театр стал тем местом, где многие люди удовлетворяли свои духовные потребности.
Я, с одной стороны, понимаю, что правильный, хороший театр должен нести большое и светлое, любовь, добро и т. д. С другой стороны, сейчас мы радуемся даже тому, что люди хотя бы просто пришли и просто переключились, передохнули и отвлеклись от своих проблем. Я не знаю, что именно должно произойти на сцене, чтобы человек через это вдруг начал искать свой путь и свет в своей душе. В то же время лично у меня было несколько театральных потрясений. Балет «Болеро» Равеля в постановке Мориса Бежара - я видел, как из Кировского театра выходили счастливые люди со слезами на глазах. Все в тот момент пребывали в добре и любили друг друга. Что-то похожее я испытал на спектакле Вячеслава Полунина «Снежное шоу». Когда и взрослые, и дети, и старики - словом, абсолютно все были счастливы. Помню, что после окончания спектакля еще полчаса сидел и не мог уйти, думая, что теперь надо либо проситься к Полунину восемнадцатым клоуном, либо уходить из профессии, потому что на этом фоне то, чем занимаюсь я, - просто недостойно и мелко. Очевидно, великие театральные произведения - не обязательно драматические - могут человека каким-то образом направить в правильную сторону.
- Как вообще вера для Вас сочетается с профессией?
- Недавно мне сделали предложение сыграть в пьесе Радзинского. И я понимаю, что ее персонаж мне интересен, в том числе и потому, что за последнее время я что-то новое узнал о себе и о Православии. Когда на сцене появляется свечка или крест - это для меня не просто атрибуты, не просто реквизит. Это конкретные вещи с однозначным смыслом и предназначением, которые есть и в моей реальной жизни. Сейчас все предложения по работе делятся на те, где мне есть что сказать как человеку, который совершенно определенным образом относится к Православию, и на остальные, где может быть неожиданная профессиональная задача или денежный интерес, но ничего важного от себя я сказать не смогу.
- По-Вашему, чтобы поднять тему веры в Бога, на сцене обязательно должны быть какие-то атрибуты - свеча, крест? Ведь вера - это внутреннее, это состояние души...
- Дело не в атрибутах, можно обойтись вообще без них. Дело в материале. Знаете, у меня есть такая традиция: если мой спектакль заканчивается раньше, чем спектакль жены, я еду к ней в «Современник» смотреть финал ее спектакля. И на днях я смотрел «Три сестры» - последние двадцать минут. Зашел в зал, порадовался - семьсот человек зрителей, все сидят тихо. А спектакль долгий - четыре часа. В финале три сестры говорят о том, как и зачем жить, и как было бы хорошо знать, что будет дальше... И Чехов приводит этих трех молодых женщин к одной вещи - к смирению. Во время спектакля в каждую из сестер мы, зрители, влюбились. И в финале видим, к чему они приходят. Одна отказывается от греховной любви, вторая - от девичьих мечтаний, а старшая принимает как судьбу то, что личного счастья у нее никогда не будет в принципе. Чехов, которого обычно воспринимают как далекого от Православия человека, проявляется здесь действительно по-христиански. Это восхищает.
- В конце мая Вы участвовали в концерте, посвященном Дню славянской письменности и культуры. Что Вас побудило принять это предложение?
- Изначально - тщеславные мотивы, честно говоря. В тот момент голова у меня настолько была забита съемками, репетициями, спектаклями и прочим, что я, согласившись, толком не понял, куда меня зовут петь, в связи с чем, о чем это... Просто мне сказали, что речь идет о Красной площади - отлично! - играет оркестр министерства обороны - круто! - и просят исполнить песню из кинофильма «Белорусский вокзал». Но когда я попал на первую репетицию, до меня вдруг дошло, с чем связан концерт и каковы масштабы всего мероприятия. И вот тут я, честно говоря, сильно заволновался, хоть и пою эту песню тридцать лет. Вот тут я понял всю ответственность. И перед собой, и перед теми, кто слушал этот концерт.
- Что после прихода к вере тяжелее всего в себе менять?
- Самые тяжелые перемены, понятное дело, внутренние. От внешних вещей проще отказаться. Но есть огромная сила привычек души. Инерция чувств, которые приходят из моей прошлой жизни. Хотя «прошлой» ее называть все-таки неверно: это все еще мое настоящее, оно никуда от меня не делось... Но наступил момент, когда я понял, что нельзя не только дурно поступать по отношению к кому-то, но сам гнев - никому не видимый, даже на уровне мысли - уже грех. Пытаться поймать себя во время возникновения такого чувства или когда мысли убегают в сторону греховных (как я сейчас уже понимаю) помыслов - вот это страшно тяжело. А привычки так себя ловить никогда за всю жизнь не было. Очень сложно мысли и чувства направлять как-то по-новому, они все срываются на старые рельсы...
- Некоторых в Православии смущает исповедь - присутствие священника, вроде как постороннего человека...
- Исповедуешься прежде всего перед Господом Богом, а священник, который тебя слушает, - просто свидетель. Как некая физическая констатация факта того, что ты исповедуешься. Ведь не священник в данном случае главное, а твоя искренность. И все же очевидно не зря придумано, что должен рядом с тобой на исповеди стоять человек - потому что покаяние неотделимо от стыда. И этот стыд важно испытать. Ведь психология - хитрая вещь: мы-то всегда ищем себе оправдания, что, мол, мы хорошие (особенно по сравнению со многими другими), и нам очень трудно признаться себе, насколько мы плохие. А в Православии же, как я для себя понимаю, ты видишь себя тем более настоящим, чем более осознаешь свои грехи. Но открывать их в себе - это радость: значит, есть шанс через покаяние от этого греха избавиться. И ты становишься лучше, чище, светлее - но в этом свете очень хорошо становятся видны все новые и новые грехи, о которых ты раньше даже не подозревал. И так до бесконечности...
- А какую роль в Вашей жизни играет духовник?
- Это совершенно отдельный человек, к которому ты можешь прийти не только на исповедь, а просто поговорить. Ведь иногда даже с близким человеком трудно поделиться какими-то своими сомнениями, недоумениями и страхами. Неизвестностью, в которую ты попадаешь и не знаешь, что делать. Потому что близкие люди, как и ты, живут в этом же мире здесь и сейчас, у них свои проблемы, свои страхи и недоумения. А духовник - в частности, если это монах - все-таки живет другой жизнью. Он на наши проблемы смотрит и видит их с совершенно другой стороны. Ему проще объективнее ответить на наш вопрос.
- Существует мнение, что в мире артистов крепкая семья - это чаще исключение, нежели правило. Вправду ли что-то в профессии мешает созданию крепкой семьи, и есть ли от этого какое-то лекарство?
- Это расхожее мнение, что актерские семьи - некрепкие. Просто о семьях шахтеров, вагоновожатых и клерков «желтая» пресса почти не пишет. Я убежден, что у всех на самом деле все одинаково. А если профессия накладывает на семейные отношения вот такой отпечаток - значит, грош цена этой любви и этой семье. Для нас с женой работа - это работа, а семья - это семья. И никакого «лекарства» нет, мне кажется. И не нужно. Если два человека начинают жить и дышать параллельно, понимая, какое счастье им дано, не только головой, но и всем сердцем и душой, - они будут это беречь.
«Юнона и Авось»
- Заставил ли приход к вере поменять отношение к прошлым ролям и к тем, которые Вы продолжаете играть? Нет ли внутреннего конфликта между старым репертуаром и новым мировоззрением?
- После того как я что-то начал понимать о христианстве, появились вещи, на которые я отныне не соглашусь. И если раньше я мог о них рассуждать с позиции профессии - дескать, интересно ломануться вот в такой неоднозначный образ - сейчас я отказался бы от много, от чего бы не отказался год назад. Но главное, вера меняет отношение к тому, как и зачем ты в принципе выходишь на сцену. Дело в том, что репертуарный театр, «рабом рампы» которого я являюсь, - это конвейер, и психологически довольно тяжелый - одни и те же роли приходится играть часто и много лет подряд*. Устает организм, нервы. Психика защищается - возникает цинизм, пренебрежительное отношение к зрителям, соответственно, к себе и к работе в целом. Раньше мне это казалось просто непрофессиональным, но теперь в моем внутреннем лексиконе существуют слова «грех» и «бесы». И когда подобное возникает, я пытаюсь с этим бороться уже именно как с грехом, а не просто как со «своими недостатками»: ленью, усталостью, цинизмом и т. д. То, что я раньше совершенно спокойно оправдывал, теперь никакому оправданию не поддается. Существуют грехи, это - один из них. Такова объективная реальность.
- Вы играете графа Резанова в легендарном спектакле «Юнона и Авось» в «Ленкоме». Для своего времени он был фактически прорывом - впервые всерьез со сцены звучали молитвенные песнопения, поднималась тема святости брака...
- Да, хотя, когда я вводился в этот спектакль, я вообще не понимал, о чем там поют, мало что знал о Православии в тот момент, мне приходилось задумываться, как нужно правильно креститься, чтобы не перепутать. Сейчас я чувствую огромную радость, когда работаю в этом спектакле и слышу эти хоры. Играть в «Юноне и Авось» - для меня это именно человеческая, а не актерская возможность совершать часть молитв прямо на сцене. Я понимаю, что спектакль заряжен любовью, несет свет и добро - мне это не дает расслабляться. После прихода к вере я стал его больше ценить. И тщательнее готовиться, и трепетнее к нему относиться - в том смысле, чтобы самому в нем ничего не испортить.
- А какие еще работы в театре или кино стали для Вас по-человечески уроком или открытием?
- В профессии такого, кажется, не случалось. Каких-то серьезных изменений во мне как в человеке роли не произвели. Это ведь ремесло, работа. Если роль проникает в тебя слишком глубоко - значит, психика разбалансирована и профессия начинает залезать в быт и в обычную жизнь. Я считаю себя профессионалом, работа заканчивается, я «выключаюсь» - и иду домой. Не в том смысле, будто «вычеркнул и забыл». Нет, но я не чувствую, чтобы какие-то роли оставляли кинжальный след в душе на всю жизнь. Я к этому отношусь спокойно. Повторюсь, это не более чем работа. Пищу для размышления и нравственные уроки дает сама жизнь. Разговоры с близкими людьми, в первую очередь с женой: она очень глубокий человек с аналитическим складом ума и читает в десять раз больше, чем я.
- Разговоры о вере иногда считают «высокими материями»...
- Для меня это совершенно конкретные понятия. Это духовная практика. Либо я стремлюсь так жить на самом деле, либо я в это просто играюсь и живу как угодно. Я пытаюсь начать жить, используя эту духовную практику. Не знаю, получается ли. Я, конечно, вижу невооруженным глазом какие-то изменения в себе - в мыслях, отчасти в поступках, в желаниях. Но это только самое начало, а конца этому пути, если задуматься, нет и быть не может.
Фото 1, 2 - Владимир Ештокин.
Фото 3 - Дмитрий с супругой Ольгой Дроздовой и сыном Елисеем на фестивале искусств "Черешневый лес", 2012 г. Фото Picvario.
Автор: МАЦАН Константинhttp://www.foma.ru/dmitrij-pevczov-v-moem-leksikone-poyavilos-slovo-grex.html
