Обстоятельства выезда из Омска Верховного правителя адмирала Колчака, его печального следования по Сибирской железной дороге на восток, задержания его поезда чехословаками на станции Нижнеудинск и выдачи его "союзниками" красным властям Иркутска общеизвестны.
Кажется, мировая история последних лет не знает такого низкого предательства, какое было учинено над одним из доблестнейших сынов России в начале рокового для нее 1920 года. В этом предательстве принимали видное участие представители чехословацкого командования в Сибири. Голова Колчака должна была, видимо, служить чехословакам выкупом за их свободный уход на восток.
В момент передачи Колчака красным властям, так называемому Политическому центру, адмирал воскликнул с горечью:
- Значит, союзники меня предают!
Будучи сам человеком большого душевного благородства, Колчак верил в наличие его и у союзников, и был теперь жестоко обманут в этой своей вере...
21-го января началось следствие над арестованным Верховным правителем, заключенным в Иркутскую тюрьму, а на следующий день Политический центр, в котором первенствующую роль играли социалисты-революционеры, друзья чехословаков, вынужден был уступить свою власть в городе боевой коммунистической организации - Военно-революционному комитету.
В это время отступавшая от Омска белая армия с генералом Войцеховским во главе уже вступала в пределы Иркутской губернии. 2-го февраля каппелевцы были на станции Зима, всего в 150 верстах от Иркутска.
Для большевиков в Иркутске наставали решительные дни, и они начали готовиться к обороне города. Среди других забот и хлопот большевиков страшно заботил вопрос об участи адмирала Колчака.
Как поступить с ним?
Этот вопрос интересовал, конечно, не один Иркутск. Его ставили и в Москве.
Председатель революционного военного совета 5-й советской армии, ведшей наступление на Иркутск, некто Смирнов, в своих опубликованных в советской печати воспоминаниях рассказал, что он еще в Красноярске получил от Ленина шифрованную телеграмму, в которой коммунистический диктатор "решительно приказывал Колчака не расстреливать".
Что это значило?
Вероятно, центральная власть рассчитывала, закончив полностью следствие об адмирале и его министрах, привезти его в Москву и судить здесь, устроив пышное революционно-трибунальное зрелище с обличением "козней злостной Антанты" и т.д.
"Обстановка изменилась, - рассказывает Смирнов, - Войцеховский мог ворваться в Иркутск, мог освободить Колчака, и кто знает - не будет ли он некоторым знаменем для сохранившихся реакционных сил?
Запрашивать Москву было некогда, и решение было принято...".
6 февраля этот же большевицкий комиссар телеграфировал в Сибирский революционный комитет пространное сообщение, в котором, между прочим, говорилось:
"Сегодня по прямому проводу мною дано распоряжение расстрелять Колчака".
По информации председателя Военно-революционного комитета в Иркутске А. Ширямова, Колчак с момента ареста содержался в Иркутской тюрьме. Особо надежный отряд охранял его, и условия этой охраны ежедневно проверялись. Председателю следственной комиссии Чудновскому было дано распоряжение держать наготове специальный отряд, который в случае боя на улицах города должен был взять адмирала из тюрьмы и увезти его из Иркутска в более безопасное место.
3-го февраля следственная комиссия представила в Революционный Комитет список 18 деятелей белого движения, которые, по мнению комиссии, подлежали расстрелу. В числе этих лиц был и адмирал Колчак.
Революционный комитет выделил из списка только двух: Колчака и председателя Совета министров его правительства В.Н. Пепеляева. Все же в тот день вопрос о расстреле адмирала оставался еще открытым. Его участь была решена телеграммой Смирнова.
Ночью 6 февраля постановление Революционного комитета было передано Чудновскому для исполнения.
На рассвете 7 февраля Верховный правитель и его первый министр В.Н. Пепеляев, оба в ручных кандалах (совершенно ненужная жестокость), были выведены на холм на окраине города. Вероятно, это был тот холм, на котором расположено Иркутское Знаменское кладбище. Они были поставлены на вершине холма; раздался первый залп, затем, для верности, второй - и все было кончено. Расстреляны они были нарядом левоэсеровской дружины в присутствии председателя следственной комиссии Чудновского и члена Военно-революционного комитета Левенсона.
Для издевательства над казнимыми вместе с Колчаком и Пепеляевым был расстрелян китаец-палач, приводивший в исполнение смертные приговоры в Иркутской тюрьме.
Жестокость и подлость, соединенные с трусостью, эти основные свойства большевицкой психологии, проявились и здесь, при расстреле адмирала Колчака. Даже и мертвый, он был грозен для них, его могила могла стать местом паломничества и постоянно взывала бы к отмщению - и они лишили его вечного успокоения в земле: тело адмирала было спущено в прорубь реки Ангары вместе с телом расстрелянного с ним Пепеляева...
О предсмертных часах и минутах адмирала Колчака существует много рассказов. Которые из них достоверны - трудно судить, но все они свидетельствуют, что адмирал в последние мгновения своей земной жизни держал себя спокойно и мужественно, с достоинством человека, сознававшего правоту того дела, ради которого он шел на смерть.
По рассказу коммуниста Чудновского, опубликованному в свое время в "Советской Сибири", адмирал перед выводом его из тюрьмы на место казни на вопрос, имеет ли он какую-нибудь последнюю просьбу, ответил кратко:
- Передайте моей жене, которая живет в Париже, что, умирая, я благословляю моего сына...
В самую страшную последнюю минуту своей жизни А.В. Колчак не доставил своим врагам злорадного торжества видеть его униженным, трепещущим и трусливым. Он умер так же, как и жил, сохранив свою гордость и честное мужество, отличавшие собою весь его славный жизненный путь. Его трагическая кончина, несмотря на все ухищрения большевиков придать ей недостойный и унизительный характер, еще более возвысила его в наших глазах, создав ему заслуженный ореол мученичества и величайшего самопожертвования.
А.В. Колчак умер всего лишь 46 лет. По жестокой иронии судьбы, он нашел смерть в том же самом городе, где шестнадцатью годами ранее он венчался со своей невестой С.Ф. Омировой, перед отъездом своим на театр военных действий в Порт-Артур...
Я и моя жена узнали о смерти Колчака к вечеру 8 февраля на станции Мысовой в Забайкалье, когда мы покидали свою Родину.
Жена моя тогда записала в своем дневнике:
"Итак, он все-таки погиб. Погиб в оказавшейся неравною борьбе за свободу и счастье русского народа - того народа, именем которого его убили. Честный патриот, мужественный сын своей родины, на посту Верховного правителя призывавший все время к долгу, к жертвам во имя Родины, к дружной работе - все для Родины, ничего для себя! - он в результате какого-то постыдного торга предан союзниками в руки палачей...
Трудно передать чувства возмущения, ужаса, скорби, бушующие в моей душе. Больше всего скорби, тоски беспросветной.
Сегодня я почти не спала. Сна не было. На рассвете я долго смотрела в окно вагона: чуть брезжил тусклый свет зачинающего дня, ущербленный месяц печальным серпом качался в свинцовом небе; где-то далеко глухо выли собаки... Тревога и боль росли в моей душе. Что-то будет дальше с Россией, с нами? Какой ужасный, какой тяжкий путь стелется перед нашей страной - путь крови, мрака и жертв без конца...".
[1]Отрывок печатается по изданию: Серебренников И.И. Великий отход. Рассеяние по Азии белых русских армий. 1919-1923. - Харбин: Изд-во М.В. Зайцева, 1936. С. 21-26.
Кажется, мировая история последних лет не знает такого низкого предательства, какое было учинено над одним из доблестнейших сынов России в начале рокового для нее 1920 года. В этом предательстве принимали видное участие представители чехословацкого командования в Сибири. Голова Колчака должна была, видимо, служить чехословакам выкупом за их свободный уход на восток.В момент передачи Колчака красным властям, так называемому Политическому центру, адмирал воскликнул с горечью:
- Значит, союзники меня предают!
Будучи сам человеком большого душевного благородства, Колчак верил в наличие его и у союзников, и был теперь жестоко обманут в этой своей вере...
21-го января началось следствие над арестованным Верховным правителем, заключенным в Иркутскую тюрьму, а на следующий день Политический центр, в котором первенствующую роль играли социалисты-революционеры, друзья чехословаков, вынужден был уступить свою власть в городе боевой коммунистической организации - Военно-революционному комитету.
В это время отступавшая от Омска белая армия с генералом Войцеховским во главе уже вступала в пределы Иркутской губернии. 2-го февраля каппелевцы были на станции Зима, всего в 150 верстах от Иркутска.
Для большевиков в Иркутске наставали решительные дни, и они начали готовиться к обороне города. Среди других забот и хлопот большевиков страшно заботил вопрос об участи адмирала Колчака.
Как поступить с ним?
Этот вопрос интересовал, конечно, не один Иркутск. Его ставили и в Москве.
Председатель революционного военного совета 5-й советской армии, ведшей наступление на Иркутск, некто Смирнов, в своих опубликованных в советской печати воспоминаниях рассказал, что он еще в Красноярске получил от Ленина шифрованную телеграмму, в которой коммунистический диктатор "решительно приказывал Колчака не расстреливать".
Что это значило?
Вероятно, центральная власть рассчитывала, закончив полностью следствие об адмирале и его министрах, привезти его в Москву и судить здесь, устроив пышное революционно-трибунальное зрелище с обличением "козней злостной Антанты" и т.д.
"Обстановка изменилась, - рассказывает Смирнов, - Войцеховский мог ворваться в Иркутск, мог освободить Колчака, и кто знает - не будет ли он некоторым знаменем для сохранившихся реакционных сил?
Запрашивать Москву было некогда, и решение было принято...".
6 февраля этот же большевицкий комиссар телеграфировал в Сибирский революционный комитет пространное сообщение, в котором, между прочим, говорилось:
"Сегодня по прямому проводу мною дано распоряжение расстрелять Колчака".
По информации председателя Военно-революционного комитета в Иркутске А. Ширямова, Колчак с момента ареста содержался в Иркутской тюрьме. Особо надежный отряд охранял его, и условия этой охраны ежедневно проверялись. Председателю следственной комиссии Чудновскому было дано распоряжение держать наготове специальный отряд, который в случае боя на улицах города должен был взять адмирала из тюрьмы и увезти его из Иркутска в более безопасное место.
3-го февраля следственная комиссия представила в Революционный Комитет список 18 деятелей белого движения, которые, по мнению комиссии, подлежали расстрелу. В числе этих лиц был и адмирал Колчак.
Революционный комитет выделил из списка только двух: Колчака и председателя Совета министров его правительства В.Н. Пепеляева. Все же в тот день вопрос о расстреле адмирала оставался еще открытым. Его участь была решена телеграммой Смирнова.
Ночью 6 февраля постановление Революционного комитета было передано Чудновскому для исполнения.
На рассвете 7 февраля Верховный правитель и его первый министр В.Н. Пепеляев, оба в ручных кандалах (совершенно ненужная жестокость), были выведены на холм на окраине города. Вероятно, это был тот холм, на котором расположено Иркутское Знаменское кладбище. Они были поставлены на вершине холма; раздался первый залп, затем, для верности, второй - и все было кончено. Расстреляны они были нарядом левоэсеровской дружины в присутствии председателя следственной комиссии Чудновского и члена Военно-революционного комитета Левенсона.
Для издевательства над казнимыми вместе с Колчаком и Пепеляевым был расстрелян китаец-палач, приводивший в исполнение смертные приговоры в Иркутской тюрьме.
Жестокость и подлость, соединенные с трусостью, эти основные свойства большевицкой психологии, проявились и здесь, при расстреле адмирала Колчака. Даже и мертвый, он был грозен для них, его могила могла стать местом паломничества и постоянно взывала бы к отмщению - и они лишили его вечного успокоения в земле: тело адмирала было спущено в прорубь реки Ангары вместе с телом расстрелянного с ним Пепеляева...
О предсмертных часах и минутах адмирала Колчака существует много рассказов. Которые из них достоверны - трудно судить, но все они свидетельствуют, что адмирал в последние мгновения своей земной жизни держал себя спокойно и мужественно, с достоинством человека, сознававшего правоту того дела, ради которого он шел на смерть.
По рассказу коммуниста Чудновского, опубликованному в свое время в "Советской Сибири", адмирал перед выводом его из тюрьмы на место казни на вопрос, имеет ли он какую-нибудь последнюю просьбу, ответил кратко:
- Передайте моей жене, которая живет в Париже, что, умирая, я благословляю моего сына...
В самую страшную последнюю минуту своей жизни А.В. Колчак не доставил своим врагам злорадного торжества видеть его униженным, трепещущим и трусливым. Он умер так же, как и жил, сохранив свою гордость и честное мужество, отличавшие собою весь его славный жизненный путь. Его трагическая кончина, несмотря на все ухищрения большевиков придать ей недостойный и унизительный характер, еще более возвысила его в наших глазах, создав ему заслуженный ореол мученичества и величайшего самопожертвования.
А.В. Колчак умер всего лишь 46 лет. По жестокой иронии судьбы, он нашел смерть в том же самом городе, где шестнадцатью годами ранее он венчался со своей невестой С.Ф. Омировой, перед отъездом своим на театр военных действий в Порт-Артур...
Я и моя жена узнали о смерти Колчака к вечеру 8 февраля на станции Мысовой в Забайкалье, когда мы покидали свою Родину.
Жена моя тогда записала в своем дневнике:
"Итак, он все-таки погиб. Погиб в оказавшейся неравною борьбе за свободу и счастье русского народа - того народа, именем которого его убили. Честный патриот, мужественный сын своей родины, на посту Верховного правителя призывавший все время к долгу, к жертвам во имя Родины, к дружной работе - все для Родины, ничего для себя! - он в результате какого-то постыдного торга предан союзниками в руки палачей...
Трудно передать чувства возмущения, ужаса, скорби, бушующие в моей душе. Больше всего скорби, тоски беспросветной.
Сегодня я почти не спала. Сна не было. На рассвете я долго смотрела в окно вагона: чуть брезжил тусклый свет зачинающего дня, ущербленный месяц печальным серпом качался в свинцовом небе; где-то далеко глухо выли собаки... Тревога и боль росли в моей душе. Что-то будет дальше с Россией, с нами? Какой ужасный, какой тяжкий путь стелется перед нашей страной - путь крови, мрака и жертв без конца...".
[1]Отрывок печатается по изданию: Серебренников И.И. Великий отход. Рассеяние по Азии белых русских армий. 1919-1923. - Харбин: Изд-во М.В. Зайцева, 1936. С. 21-26.
