«Заигрывание с Церковью»?

В 6-м номере журнала «Русский Дом» за этот год его главный редактор уважаемый Александр Николаевич Крутов в передовой статье написал о том, что И.В.Сталин «заигрывал с Церковью». Слова эти могли быть употреблены в кавычках, поскольку принадлежали известному политическому деятелю – Н.С.Хрущёву. После смерти своего предшественника он постарался взять реванш за тот поворот в церковно-государственной политике, который совершил Сталин, но свести его на нет ему уже не удалось – так велики были те преобразования в пользу Церкви.

«Заигрывание с Церковью»? Так именуется – уже не в 1956-м, а в 2021-м году – восстановление Патриаршества в 1943 году, семинарского образования, открытие тысяч храмов, монастырей, возобновление богослужений в Троице-Сергиевой Лавре, преодоление обновленческого раскола, униатства, изменение всего духа общества после довоенного атеистического угара. И, конечно, Всеправославное Совещание в Москве 1948 года в ознаменование 500-летия автокефалии Русской Православной Церкви, с его антиватиканской, антиэкуменической направленностью – яркое проявление сталинской церковной политики, правоту которой ясно подтверждает нынешнее время.

«Заигрывание с Церковью» – это тайная молитва Сталина во время войны в храме Большого Кремлёвского дворца, о которой мы узнали от его личного охранника Ю.С.Соловьёва?

Почему так презрительно говорил об этом Хрущёв, зачем это было нужно ему и тем, кто за ним стоял у нас в стране и за рубежом, мы знаем. А сегодня? Кому и зачем нужна эта заведомая ложь – тем более в патриотическом, во многом православном журнале?..

Правду о том, что тогда происходило в церковной жизни страны, с сугубо православных позиций, выразил приснопамятный митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв; 1927-1995) – с совсем другой формулировкой: «Итоги внезапной “перемены курса” стали поистине ошеломляющими». Эти его слова вынесены в заголовок моей статьи восьмилетней давности. Думаю, уместно будет ее напомнить.

Итоги внезапной «перемены курса» стали поистине ошеломляющими

4 сентября 1943 года, в день Грузинской иконы Божией Матери, в московском Кремле произошла историческая, как ее сразу стали называть, встреча И.В. Сталина с тремя митрополитами Русской Православной Церкви.

Марк Харитонович Трофимчук (1919–2005), который в течение многих лет был преподавателем церковного пения и руководителем хора в Московской Духовной семинарии, вспоминал:

«Должно было свершиться чудо, чтобы прервавшаяся традиция возродилась. И таким неожиданным, вне привычных представлений, событием стала кремлевская встреча, когда 4 сентября 1943 г. Сталин вызвал к себе высших иерархов Русской Православной Церкви – местоблюстителя патриаршего престола митрополита Сергия (Страгородского), митрополита Ленинградского и Новгородского Алексия (Симанского) и митрополита Киевского и Галицкого Николая (Ярушевича). Около двух часов продолжалась беседа о взаимоотношениях Церкви и государства, в которой были затронуты и вопросы подготовки священнослужителей. Митрополит Сергий говорил о необходимости открытия духовных учебных заведений, поскольку Церковь осталась практически без священников и диаконов. «А почему у вас нет кадров?» – спросил Сталин, в упор глядя на своих собеседников. Алексий и Николай смутились… Всем было известно, что кадры истреблены в лагерях. Но митрополит Сергий не смутился. «Кадров у нас нет по разным причинам. Одна из них: мы готовим священника, а он становится маршалом…» Довольная усмешка тронула уста диктатора… “Да, да. Как же. Я семинарист. Слышал тогда и о Вас”. Затем Сталин стал вспоминать семинарские годы… Сказал, что мать его до самой смерти сожалела, что он не стал священником…»[1]

Мудрый митрополит смотрел в суть: он видел в Сталине прежде всего не большевика, а семинариста и маршала.

И Сталин тут же подтвердил это, когда речь зашла о сроках созыва архиерейского Собора. Как указывал в своем отчёте об этой встрече её участник полковник НКГБ Г.Г. Карпов, митрополит Сергий сказал, что «архиерейский Собор можно будет собрать через месяц, и тогда т. Сталин, улыбнувшись, сказал: «А нельзя ли проявить большевистские темпы?»[2]

Знаменательные слова. Если посмотреть на вещи непредвзято, если искренне желать понять, что же тогда происходило на самом деле, то в них можно услышать иронию маршала по отношению к господствующей идеологии, – на что он и хотел намекнуть своим собеседникам (недаром сказал, «улыбнувшись»). Мол, он именно к ней, идеологии, относится прагматически, а что касается веры – пусть идеология ей служит, если это нужно стране.

Дата эта – 4 сентября 1943 года – говорит сама за себя. Она опровергает всё еще повторяемый штамп, утверждающий, будто бы Иосиф Виссарионович вынужден был обратиться за помощью к Церкви потому, что иначе не видел возможности победить врага. Но встреча состоялась не в 1941 году, а после великих побед Красной Армии под Москвой, Сталинградом и на Курской дуге. С этого времени немцы уже только отступали, а наши – наступали. Пошёл в наступление Сталин и на идеологическом фронте, в деле изменения духовной жизни страны. Когда он, как Верховный Главнокомандующий, набрал политическую силу, когда страна готовилась выйти в Европу, стать мiровой державой, он получил возможность отойти от монополии коммунистической доктрины и совершить явный поворот к русской исторической традиции – хотя и тогда это был смелый шаг в условиях официальной безбожной идеологии, приверженцы которой составляли большинство в руководстве страны и на местах. Недаром органами госбезопасности изучалась реакция в народе на эту встречу – которая и в самом деле была неоднозначной. Изменение политики советского государства по отношению к Церкви явно исходило от самого Сталина, историки отмечают его личные религиозные мотивы в основе этих решений. В его окружении невозможно назвать ни одного его полного единомышленника в этом вопросе, а вот прямых оппозиционеров – сколько угодно, вспомним хотя бы Кагановича и Хрущёва.

Да, Сталин когда-то участвовал и в революциях, и входил в первое советское правительство. Но объективная история видит, что даже и тогда он выступал по весьма важным вопросам со своей, отличной от ленинской, даже от общебольшевицкой точки зрения – именно как патриот-государственник. Например, уже в середине 1917 года его отрицательное отношение к вопросу о «самоопределении наций» в разваливающейся Российской империи шло вразрез с позицией большевиков, меньшевиков и эсеров и ближе всего было к позиции «русского империалиста» (как его назвал Ленин) кадета П.Н. Милюкова. Недаром тот в конце жизни одобрил имперскую политику Сталина и перед смертью искренне радовался победе Красной армии под Сталинградом[3]. А в том же, по сути, вопросе, когда решалось в 1922 году, входить ли Украине, Белоруссии и Закавказью в РСФСР на правах автономий или быть «равноправными» республиками СССР с правом отделения, точки зрения Ленина и Сталина были противоположными. И если бы не ленинское решение, которому тогда был вынужден подчиниться Сталин, под нашу страну, как уже было отмечено, не была бы заложена мина замедленного действия, которая рванула в 1991 году, когда великая страна, против воли большинства ее народов, распалась.

К нашей славной истории, к нашей дореволюционной патриотической традиции Сталин стал обращаться задолго до начала Великой Отечественной войны. И совершенно искренне, а не «стиснув зубы». В 1934 году, например, он решил изменить преподавание истории в нашей стране, о чем говорил на даче со своими единомышленниками С.М.Кировым и А.А.Ждановым «у дуба Мамврийского», по его собственным словам. Они тогда приняли решение объявить конкурс на новый учебник истории страны, в котором бы не чернилось всё наше дореволюционное прошлое, а показывались и его положительные стороны, которые были в Крещении Руси, в деятельности наших князей и царей, в культурной роли монастырей… В школу вернулась русская классическая литература. В Большом театре в 1937 году была поставлена опера «Минин и Пожарский». На экраны вышли художественные фильмы «Петр Первый» (1937), «Александр Невский» (1938), а затем и «Иван Грозный» (1944). В нашу жизнь шаг за шагом возвращался русский дух, преодолевая колоссальное сопротивление противоположной силы, о которой современному нашему соотечественнику, увы, не нужно долго рассказывать…

Когда началась война, в первом же обращении И.В.Сталина к народу прозвучало знаменитое «братья и сёстры», а в докладе 6 ноября 1941 года на станции метро «Маяковская» он говорил о «великой русской нации, нации Плеханова и Ленина, Белинского и Чернышевского, Пушкина и Толстого, Глинки и Чайковского, Горького и Чехова, Сеченова и Павлова, Репина и Сурикова, Суворова и Кутузова».

Дальше – больше.

В 1942 году в Красной армии был отменён институт военных комиссаров. В 1943 году в армию возвращены погоны. По типу старых кадетских корпусов учреждены Суворовские и Нахимовские училища. 17 июля, в день мученической кончины Царской Семьи, принято решение о введении раздельного, как было до революции, обучения в школах. В этот же год распущен Коминтерн как руководящий центр международного коммунистического движения, отменён «Интернационал» в качестве гимна нашей страны и создан новый государственный гимн, музыка которого сохранилась у нас до сих пор (её автор – композитор А.В. Александров, бывший регент Храма Христа Спасителя). Новый гимн начал повсеместно исполняться в стране с 15 марта 1944 года – со дня явления Державной иконы Божией Матери.

Об этих переменах митрополит Санкт-Петербургский и Ладожский Иоанн (Снычёв; 1927–1995), доктор церковной истории, писал в своем фундаментальном труде по истории Отечества «Русская симфония»:

«Реальное содержание «идеологической работы в массах» изменилось резко и принципиально, обретя несомненные национал-патриотические черты. При этом – надо отдать Сталину должное – пересмотр осуществлялся решительно и целенаправленно во всех областях: от культурно-исторической до религиозной»[4].

Пройдёт ещё год – и Сталин сделает вторую попытку (после Конституции 1936 года) лишить большевистскую партию её полной власти в стране. Третья такая попытка будет стоить ему жизни. Но и все сделанные шаги означали серьезные сдвиги на пути к ослаблению идеологического, прежде всего атеистического, диктата ВКП(б), её власти над умами и душами людей. И важнейшим из них был, несомненно, сделанный на встрече 1943 года решительный шаг в сторону Церкви.

«Результаты этой беседы превзошли всякие ожидания, – писал митрополит Иоанн. – Все до единого вопросы, которые были поставлены иерархами, говорившими о насущных нуждах клира и паствы, были решены положительно и столь радикально, что принципиально изменили положение Православия в СССР. Было принято решение о созыве архиерейского собора и выборах патриарха, престол которого 18 лет пустовал из-за препятствия властей. Договорились о возобновлении деятельности Священного Синода. В целях подготовки кадров священнослужителей решили вновь открыть духовные учебные заведения – академии и семинарии. Церковь получила возможность издания потребной религиозной литературы – в том числе периодической.

В ответ на поднятую митрополитом Сергием тему о преследовании духовенства, о необходимости увеличения числа приходов, об освобождении архиереев и священников, находившихся в ссылках, тюрьмах, лагерях, и о предоставлении возможности безпрепятственного совершения богослужений, свободного передвижения по стране и прописки в городах – Сталин тут же дал поручения «изучить вопрос». Он, в свою очередь, предложил Сергию подготовить список священников, находящихся в заточении, - и немедленно получил его, ибо такой список, заранее заготовленный, был митрополитом предусмотрительно захвачен с собой»[5].

Встреча, действительно, не была внезапной.

Как рассказывала автору С.А.Шапошникова, о встрече Сталина с церковными иерархами маршал Б.М.Шапошников (понятно, по чьей просьбе) заранее советовался со своей супругой, Марией Александровной.

– Я сказала Борису Михайловичу, – говорила та своей невестке: – «Если надо ему [Сталину] встречаться с духовенством, то пусть встретится с Симанским».

М.А.Шапошникова (1899–1975) была дочерью митрофорного протоиерея Александра Вьюкова, который служил инспектором духовных учебных заведений в Туле в те годы, когда архимандрит Алексий (Симанский) был там ректором духовной семинарии, одновременно – председателем местного отделения Союза русского народа, главой губернского монархического движения. Вероятно, у Марии Александровны был опыт личного общения с ним.

Митрополит Ленинградский и Новгородский, затем – Патриарх Московский и всея Руси Алексий I (1877-1970) во время войны неоднократно бывал в Кремле. С.А.Шапошникова рассказывала, что, выезжая из кремлёвских ворот, Борис Михайлович встречался со въезжавшим туда Патриархом Алексием, и тот через окно машины благословлял его.

Из отчета Г.Г.Карпова мы узнаём, что перед встречей в Москве выбиралось место для размещения Патриархии. Митрополит Алексий предложил предоставить Церкви бывший игуменский корпус в Новодевичьем монастыре, но «тов. Сталин сказал митрополиту Сергию: “Помещения в Новодевичьем монастыре т. Карпов посмотрел: они совершенно не благоустроены, требуют капитального ремонта, и чтобы занять их, надо ещё много времени. Там сыро и холодно. Ведь надо учесть, что эти здания построены в XVI в. Правительство вам может предоставить завтра же вполне благоустроенное и подготовленное помещение, предоставив вам 3-этажный особняк в Чистом переулке, который занимался ранее бывшим немецким послом Шуленбургом…”»

Так Московская Патриархия обрела свое владение в Москве, где пребывает поныне.

Глава государства, можно сказать, прямо-таки уговаривал архиереев открывать не богословские курсы, а духовную академию и семинарии, «во всех епархиях, где это нужно», трижды повторив, что «препятствий этому не будет». Несколько лет назад грузинский Патриарх-Католикос Илия II (Шиолашвили), который закончил в своё время Московские Духовные семинарию и академию, в своем интервью сказал о Сталине: «Он ведь и сам был семинаристом. Он знал цену духовного образования». Иосиф Виссарионович был за семинарии, а не курсы – иначе, как он выразился, «будут выпускать брак, вроде меня» (свидетельство одного из старейших наших священников). Однако архиереи считали, что у Церкви пока ещё для этого нет достаточно возможностей. «Ну, как хотите, – сказал Сталин, – это дело ваше, а если хотите богословские курсы, – начинайте с них, но Правительство не будет иметь возражений и против открытия семинарий и академий».

И что, всё это могло быть лишь для того, чтобы произвести впечатление на западную делегацию, без взгляда в будущее, – как нас старается уверить официальная история?

«Итоги внезапной “перемены курса” стали поистине ошеломляющими, – писал митрополит Иоанн (Снычёв). – В несколько ближайших лет на территории СССР, где к началу войны оставалось, по разным данным, от 150 до 400 действующих приходов, были открыты тысячи храмов, и количество православных общин доведено, по некоторым сведениям, до 22 тысяч! Значительная часть репрессированного духовенства была возвращена на свободу. Прекратились прямые гонения на верующих и дикие шабаши «Союза воинствующих безбожников», сопровождавшиеся святотатственным пропагандистским разгулом»[6].

Был образован Совет по делам Русской Православной Церкви при СНК СССР, преобразованный затем в Совет по делам религий при Совете министров Союза, как постоянный орган для решения церковно-государственных вопросов.

В чисто церковном отношении эта встреча ознаменовала собой ещё и прекращение обновленчества, которое усердно насаждалось советской властью в 20-е годы с целью раскола Церкви и её уничтожения. Вскоре оно сошло на нет, хотя бы организационно, Сталин явно сделал выбор в пользу Московской Патриархии.

После самостоятельного объявления в 1917 году автокефалии Грузинской Православной Церковью оно не было признано Поместным Собором нашей Церкви и ни одной из Православных Поместных Церквей. Молитвенно-каноническое общение Грузинской Церкви с Русской было прекращено.

7 ноября 1942 года газеты опубликовали юбилейное приветствие И.В.Сталину, под которым подписались митрополиты Сергий и Николай, Католикос-Патриарх всей Грузии Каллистрат (Цинцадзе; управлял Грузинской Церковью в 1932–52 годах). Грузинская Церковь, как и Русская, собирала пожертвования на нужды фронта, за что Католикос-Патриарх Каллистрат неоднократно получал благодарственные телеграммы от Сталина, лично знавшего его по совместной учебе в Тифлисской Духовной семинарии. По личному ходатайству Католикоса-Патриарха Каллистрата за время войны были выпущены на свободу епископ Ефрем (Сидамонидзе), протоиерей Иоанн Лозовский, протодиакон Амвросий Ахобадзе; открыты 23 церкви, где служили 5 архиереев, 41 священник.

19 ноября 1943 года Синод нашей Церкви под председательством Патриарха Сергия вынес определение: «Признать… молитвенное и евхаристическое общение между обеими автокефальными Церквами-Сестрами, Русской и Грузинской, к нашей общей радости, восстановленным…»[7]

Поддержку И.В.Сталиным автокефалии Грузинской Церкви можно посчитать нелогичной для него как государственника, всячески стремившегося к укреплению единства империи, но понятное как для сына Грузии и её Церкви, хорошо знавшего настроения внутри верующего грузинского народа. О нём самом как о человеке верующем сказал в том же интервью Патриарх-Католикос Илия. «Об этой личности, личности Сталина, – говорил он, – нам многое рассказывал наш ректор отец Константин Ружицкий. А он слышал это от Святейшего Патриарха Алексия I (Симанского). Алексий I, Патриарх Московский и всея Руси, был исключительным человеком, очень большой культуры и очень большой духовности. Он очень почитал и очень любил Сталина».

Когда Патриарх Алексий I в своих речах и посланиях говорил о Сталине с благодарностью, в том числе и после его смерти, он делал это не вынужденно, не от незнания всей правды, а, напротив, хорошо понимая, что происходило тогда в Кремле.

Вслушаемся в слова Святейшего Патриарха Алексия, сказанные им в Богоявленском Патриаршем соборе перед молебном по случаю семидесятилетия И.В. Сталина 21 декабря 1949 года. Мы услышим в них не натужную лесть, а заслуживающую нашего внимания оценку.

«Всякий, кто лично знаком с нашим Вождем, – говорил Святейший, – поражается обаянием его личности; он покоряет собеседника своим внимательным отношением ко всякому делу; ласковостью; своей необыкновенной осведомленностью во всяком деле; силой и мудростью слова; быстрым и благоприятным решением каждого представляемого ему дела и вопроса.

Мы, церковные люди, должны благодарить его особенно за его участливое отношение к нашим церковным нуждам; всякий церковный вопрос, соприкасающийся с гражданскими сферами, он разрешает в благоприятном для Церкви смысле. Святая Церковь имеет в нём верного защитника»[8].

Это – ещё одно, авторитетное свидетельство того, что образ «тирана», навязанный нам безбожной пропагандой, и И.В. Сталин, каким он был в жизни, – это два разных человека.

А как же, скажут, довоенные гонения на Церковь, да и послевоенные, которые были при Сталине?

На этот вопрос ответили события, которые произошли сразу после его смерти. Одновременно с кампанией по «разоблачению культа личности», в которой покойному ставилась, в том числе, вина за «заигрывание с Церковью», – в стране развернулись лютые безбожные гонения с закрытием тысяч храмов и монастырей.

Мог ли предстоятель Церкви «очень почитать и очень любить» её гонителя?

Тенденциозное восприятие нашей истории обычно говорит: «Да, Сталин открыл церкви. Но потом опять начал закрывать».

Во-первых, требуется доказать, что закрывал их он – есть свидетельства об ином. А во-вторых, эти печальные явления не отменяют того положительного, что было сделано для Церкви, и уж точно им. Того, что имело огромное значение для духовной судьбы нашего народа, всего православного мiра, что до сих пор оказывает на нашу жизнь своё благотворное влияние.

При этом мы можем остановить внимание на вопросе: почему определенное движение в обратную сторону происходило, по чьей инициативе?

Вошло, например, даже в нашу церковную историю, мнение о том, что Сталин хотел собрать Собор всех Православных Церквей в 1948 году с чисто политическими целями (разумеется, они тоже были – разве можно поставить ему в вину заботу об интересах страны в мiре, тем более в условиях «холодной войны»?) И после того, мол, как не удалось сделать этот Собор самым представительным, было проведено Всеправославное Совещание Автокефальных Православных Церквей, хотя оно тоже было очень важным, но он якобы после этого «охладел» к Церкви – вот потому якобы и усилились опять гонения.

Но на чем основан такой вывод? Ведь это же только мнение некоторых историков, а не факт. Те историки, которые опираются на факты, делают другие выводы. Так, Т.А. Барабаш в своем исследовании о положении Церкви во время Великой Отечественной войны пишет:

«Основным фактором, тормозившим процесс открытия православных церквей, было противодействие на уровне местных органов власти — районном, городском, областном. Самое лаконичное выражение позиция представителей абсолютного большинства местного госпартаппарата нашла в утверждении заместителя председателя исполкома г. Саратова: “Советским людям храм не нужен!”»

«Практически сразу же после революции, – писал митрополит Иоанн (Снычёв), – в административно-управленческом сословии СССР сложились две фракции, две различные партии, непримиримые по своему отношению к стране, в которой они властвовали. Одна часть искренне ненавидела Россию и ее народ, видя в ней лишь полигон для испытания новых идей или запал для взрыва “мiровой революции”. Вторая, в меру своего искаженного понимания, все же радела об интересах страны и нуждах ее населения. Борьба между этими фракциями длилась – то затихая, то разгораясь с новой силой, но не прекращалась ни на миг – вплоть до уничтожения СССР в 1991 году…

Великая Отечественная война стала в этой борьбе переломным этапом…

Могущество СССР как геополитического преемника Российской Империи после Второй мiровой войны безусловно возросло до невиданных размеров. Внутри же правящей элиты по-прежнему шла смертельная борьба “националистов” и “космополитов”…»

И далее владыка отвечает на вопрос, почему «столь недолговечным оказался период терпимого отношения советской власти к русскому Православию. Мощная оппозиция “примиренческому” курсу Сталина достаточно сильно заявила о себе ещё при его жизни, почти сразу же после того, как в 1943 году наметился поворот к нормализации церковно-государственных отношений.

В постановлении ЦК ВКП(б) от 7 сентября 1944 года “Об организации научно-просветительской пропаганды” впервые не были определены задачи “решительной борьбы за преодоление религиозных пережитков” и “безкомпромиссного наступления на реакционную поповщину”, столь характерные для аналогичных документов предыдущих лет. Подобное умолчание в директивном документе вызвало у партийных активистов, привыкших на лету ловить малейшее изменение политической конъюнктуры “наверху”, растерянность и глухое недовольство.

Через четыре года это недовольство приобрело вполне осязаемые формы – под давлением “антирелигиозников” Сталин в 1948 году дал согласие на разработку специального постановления ВКП(б) “О задачах антирелигиозной, атеистической пропаганды в новых условиях”, подготовка которого была поручена Михаилу Суслову. В полном соответствии с богоборческой традицией 20-30-х годов авторы документа предлагали придать антирелигиозной пропаганде “наступательный” и “решительный” характер, обосновывая очередное форсированное наступление на религию необходимостью обеспечить скорейший переход “от социализма к коммунизму”.

Но в конце концов Сталин – более дальновидный и прагматичный, чем большинство его оголтелых соратников, – всё же настоял на своем. Подготовка документа была свернута. Более того, к концу 40-х годов из лексикона партийных и государственных документов практически исчезли сами термины “антирелигиозная” или “атеистическая” работа. Не было их и в отчётном докладе ЦК ВКП(б) XIX съезду партии, который в октябре 1952 года представил делегатам Маленков. Впервые на съезде партии вообще был обойдён молчанием вопрос о задачах антирелигиозной пропаганды.

Но после смерти Сталина ситуация резко изменилась. В числе первых же постановлений ЦК по идеологическим вопросам, подготовленных под руководством Хрущёва в 1954 году, своей резкой антицерковной направленностью выделялись два документа: «О крупнейших недостатках в научно-атеистической пропаганде и мерах её улучшения» и «Об ошибках в проведении научно-атеистической пропаганды среди населения». Они недвусмысленно знаменовали собой конец «золотого десятилетия» относительного церковно-государственного мира и фактически возвращали общество на двадцать лет назад, во времена “безбожной пятилетки”»[9].

О стремлении вовлечь Церковь в политику КПСС митрополит Иоанн говорил не относительно 1948 года, а относительно 1961-го, когда, в разгар хрущёвских гонений, Русская Православная Церковь под активным давлением властей вынуждена была вступить в экуменический Всемiрный Совет Церквей. Что касается предыдущего периода, владыка писал:

«В России широкое соборное обсуждение проблемы экуменизма было проведено лишь единожды – в 1948 году в Москве на Совещанции Православных Поместных Церквей. Тогда на эту тему пространно высказались многие видные православные богословы и иерархи. В итоговой резолюции отмечалось, что “целеустремления экуменического движения не соответствуют идеалу христианства”, что “создание Экуменической церкви как влиятельной международной силы есть падение перед искушением (земной власти – прим. митр. Иоанна), отвергнутым Христом… и уклонение на нехристианский путь”, что “экуменическое движение не обеспечивает дела воссоединения церквей благодатными средствами”… Резолюция постановляла: “Отказаться от экуменического движения”»[10].

4 марта 1953 года, когда появилось сообщение о болезни И.В.Сталина, Патриарх Алексий I обратился с посланием к «Епархиальным преосвященным»:

«Наш долг, долг всех верующих – прежде всего обратиться с молитвою к Богу об исцелении дорогого для всех нас болящего. Благословляю во всех храмах всех епархий совершить молебствия о здравии Иосифа Виссарионовича. Церковь наша не может забыть того благожелательного к ней отношения нашего Правительства и лично Иосифа Виссарионовича, которое выразилось в целом ряде мероприятий, клонящихся ко благу и славе нашей Православной Русской Церкви, и её долг – свойственным ей образом, то есть горячей молитвой, отозваться на постигшее наш народ испытание – болезнь дорогого всем нам Вождя и мудрого строителя народного блага»[11].

Но и тогда, когда глава государства закончил свой земной путь, Святейший, у которого уже не было никаких причин говорить о нём добрые слова вынужденно, нисколько не изменил своей оценки. Напротив, именно тогда он дал самую высокую оценку почившему. В день его похорон он сказал отнюдь не дежурные слова – в частности, он повторил то, что произнёс И.С. Аксаков на смерть святителя Филарета, митрополита Московского (уж это-то властям совсем не нужно было?): «Упразднилась сила великая, нравственная, общественная…», – хотя о гонениях на Церковь в советские годы её предстоятель знал, как никто.

Кому же мы, православные люди, должны больше доверять в оценке главы государства и армии в то время, в том числе и посмертной: Патриархам Сергию и Алексию I, митрополитам Николаю (Ярушевичу), Иоанну (Снычёву) – или безбожнику, гонителю Церкви Хрущёву?

Приводим полный текст речи Патриарха Московского и всея Руси Алексия I перед панихидой по Иосифу Виссарионовичу Сталину в Богоявленском патриаршем соборе в Москве 9 марта 1953 года.

«Великого Вождя нашего народа, Иосифа Виссарионовича Сталина, не стало. Упразднилась сила великая, общественная; сила, в которой народ наш ощущал собственную силу, которою он руководился в своих созидательных трудах и предприятиях, которою он утешался в течение многих лет. Нет области, куда бы ни проникал глубокий взор великого Вождя. Люди науки изумлялись его глубокой научной осведомленности в самых разнообразных областях, его гениальным научным обобщениям; военные – его военному гению; люди самого различного труда неизменно получали от него мощную поддержку и ценные указания. Как человек гениальный, он в каждом деле открывал то, что было невидимо и недоступно для обыкновенного ума.

Об его напряженных заботах и подвигах во время Великой Отечественной войны, об его гениальном руководстве военными действиями, давшими нам победу над сильным врагом и вообще над фашизмом; об его многогранных необъятных повседневных трудах по управлению, по руководству государственными делами – пространно и убедительно говорили и в печати, и особенно при последнем прощании сегодня, в день его похорон, его ближайшие соработники. Его имя, как поборника мира во всем мiре, и его славные деяния будут жить в веках.

Мы же, собравшись для молитвы о нём, не можем пройти молчанием его всегда благожелательного, участливого отношения к нашим церковным нуждам. Ни один вопрос, с которым бы мы к нему ни обращались, не был им отвергнут; он удовлетворял все наши просьбы. И много доброго и полезного, благодаря его высокому авторитету, сделано для нашей Церкви нашим Правительством.

Память о нём для нас незабвенна, и наша Русская Православная Церковь, оплакивая его уход от нас, провожает его в последний путь, «в путь всея земли», горячей молитвой.

В эти печальные для нас дни со всех сторон нашего Отечества от архиереев, духовенства и верующих, из-за границы от глав и представителей церквей, как православных, так и инославных, я получаю множество телеграмм, в которых сообщается о молитвах о нём и выражается нам соболезнование по случаю этой печальной для нас утраты.

Мы молились о нём, когда пришла весть об его тяжелой болезни. И теперь, когда его не стало, мы молимся о мире его безсмертной души.

Вчера наша особая делегация в составе: Высокопреосвященного митрополита Николая; представителя епископата, духовенства и верующих Сибири архиепископа Палладия; представителя епископата, духовенства и верующих Украины архиепископа Никона и протопресвитера о. Николая, – возложила венок к его гробу и поклонилась от лица Русской Православной Церкви его дорогому праху.

Молитва, преисполненная любви христианской, доходит до Бога. Мы веруем, что и наша молитва о почившем будет услышана Господом.

И нашему возлюбленному и незабвенному Иосифу Виссарионовичу мы молитвенно, с глубокой, горячей любовью возглашаем вечную память»[12].

Конечно же, такие слова «из-под палки» не говорятся и не пишутся.

Разве можем мы сомневаться в искренности этих слов, зная, что произошло в стране по отношению к Церкви после них?

Внук благочестивой христианки рабы Божией Евдокии, которая в то время входила в приходской совет Елоховского Богоявленского собора, рассказал автору с её слов, что в один из дней прощания со Сталиным, в два часа ночи, на два часа закрыли Дом союзов, и Василий Иосифович перевез гроб отца в собор, где Патриарх Алексий совершил его очное отпевание.

От своей оценки вождя Патриарх Алексий I не отказался и в разгар кампании по «разоблачению культа личности», которая, увы, до сих пор оказывает влияние на наше восприятие новейшей отечественной истории.

Нет, конечно, мы не будем приписывать И.В.Сталину то, что в ХХ веке русский народ не погиб, но победил и Троцкого, и Гитлера с их легионами, и душу свою сохранил, и вышел в космос. Это всё – милость Божия, заступление Царицы Небесной, молитвы всех святых, в земле Русской просиявших, миллионов православных наших соотечественников, жертва Царя-мученика, Его Семьи, всех новомучеников и исповедников нашей Церкви, всех наших воинов, за Веру и Отечество, «за Родину, за Сталина» живот свой положивших, всех русских людей.

Но Сталин возглавил осуществление на земле того, что даровал нам Господь предстательством Державной Владычицы – восстановить Россию после тяжелейших потрясений, в немалой степени вернуться к самой себе.

Увы, не полностью.

– Ваше Высокопреосвященство, это всё, что я пока могу для вас сделать, – сказал Иосиф Виссарионович митрополиту Сергию, подавая ему пальто после встречи в Кремле.

Устное предание об этом дошло и до нас.

Он сказал так не только будущему Патриарху – сказал истории России, всем нам.

Но разве это – мало? Кто сделал больше? – можно здесь повторить слова, сказанные о святом Царе-мученике тогда, когда вся пропаганда у нас на Родине захлебывалась клеветой на Государя Императора Николая Александровича. Сказаны они были Уинстоном Черчиллем, у которого и для его великого собеседника нашлись слова не менее высокой оценки.