На сайте “Русская народная линия” 2.09.2019 была опубликована статья “Образ Иоанна Грозного как источник душевной смуты” Валентина Семенова. Не собираясь вдаваться в полемику о реальной историчности предписываемых государю Иоанну Васильевичу злодеяний (об этом написано немало людьми, работавшими с историческими материалами намного больше меня), хочу только обратить внимание на один аргумент уважаемого автора: “главными жертвами опричнины стали не бояре и аристократия, а крестьянство и простые горожане, слой которых ещё только формировался”. Автор придерживается не только упорно тиражируемых веками сплетен о “злодеяниях” первого царя, но и ложной исторической концепции о русском крестьянстве, как прародителе всей русской цивилизации вообще, и русской городской культуры в частности.
Именно печалование о “русском крестьянине - соли земли русской” было ключевым мотивом русского революционного движения, главной жертвой которого в результате коллективизации и стало то самое крестьянство. Этому была посвящена моя статья “Великая Отечественная война как война деревни против города”, любезно опубликованная упомянутым сайтом почти два года назад. В этой статье была рассмотрена судьба русского крестьянства в период от предреволюционного до постсоветского, но, видимо, для полноты картины, необходимо сделать краткий исторический обзор русского крестьянства, начиная со времен его возникновения, чтобы развеять огромное количество связанных с ним мифов и штампов, самый главный из которых - возникновение феномена русской цивилизации на основе культуры восточнославянских земледельцев.
В упомянутой статье я уже приводил пример, что в Средней полосе горожане появились раньше крестьян (Севера это касается даже в большей степени), что никак не вяжется с идеологическим образом “исконности крестьянства” или со “слой которых (горожан) ещё только формировался” уважаемого Валентина Семенова.
Но также я отмечал, что воспринимаю исчезновение крестьянства как трагедию, поэтому более взвешенная оценка его роли в русской истории никак не значит какого бы то ни было пренебрежения к нему с моей стороны или умаления его настоящей роли, которая была на самом деле огромна, хоть и не совсем такая, как принято считать в идеологическом официозе.
До Рюрика
Ко времени возникновения Древнерусского государства славяне уже несколько веков расселялись по просторам Восточной Европы и имели весьма небедную историю, в том числе и политическую. Линейная картина школьных учебников представляет этот процесс так, что некоторые славяне спустились с восточных склонов Карпат и постепенно заселили огромную территорию от Днепра до Ладоги, что предполагает изначальное родство всех восточнославянских племен, а соответственно и их похожий образ жизни, хотя, представить себе похожесть образа жизни в благодатной приднепровской лесостепи и в приладожской тайге достаточно трудно.
Считается, что главной чертой похожего образа жизни было земледелие, а “некоторые отличия” были обусловлены географической средой, но как показывает более детальное исследование, “некоторые отличия” носили порой фундаментальный характер, что приводило к серьезному ментальному конфликту между жителями разных княжеств. Современные драматические события на Украине, являясь безусловно результатом злой политической воли, тем не менее имеют предпосылки с тех времен.
Первым делом, конечно же нужно отметить, что еще до призвания Рюрика, независимо друг от друга сформировались два самостоятельных центра будущей русской государственности: Киев в Приднепровье и Новгород в Приладожье. Даже по чисто географическим причинам образ жизни населения там и там отличался кардинально: товарные земледелие и скотоводство на Юге и товарная охота с натуральными земледелием и скотоводством на Севере. Причем производства продовольствия на Севере не хватало даже для своего потребления, поэтому оно завозилось в обмен на пушнину, но при этом не из “родственного” Киева, а с контролируемых на тот момент хазарами низовий Волги.
С точки зрения экономической географии Киев тяготел к Причерноморско-степному региону, а Новгород к Балтийскому. Отсутствие экономических связей еще не означает отсутствие родства, поскольку один из главных принципов успешного бизнеса в том, что деловой партнер должен быть не приятен, а выгоден, но практика показывает, что между своими экономические связи все равно завязываются быстрее.
Сам факт существования городов (которые по мнению Валентина Семенова начали формироваться только при Иване Грозном) свидетельствует о некоей, пусть даже зачаточной цивилизации: слово “цивилизация” происходит от латинского “civis” - “горожанин”, то есть до Рюрика восточнославянские племена вовсе не были дикарями, чуждыми цивилизации. К тому же у них была своя племенная знать, без которой, собственно, в те времена не возможны были города, которые как минимум надо было охранять, да и порядок поддерживать тоже - главный мотив в призвании новгородцами Рюрика.
Новгородская знать имела явно варяжско-балтийское происхождение, а происхождение киевской знати, как и происхождения полян, на чьей земле Киев находился - до сих пор предмет исторического спора (есть версия о степном, скорее всего сарматском происхождении). Происхождение знати не всегда совпадает с происхождением народа, но балтийское происхождение славянского населения Приладожья сейчас у историков даже не вызывает сомнения.
Летописец Нестор также указывает еще одну волну славянской миграции - радимичей и вятичей (венетов), пришедших “от ляхов” и поселившихся на территории будущей Средней полосы. Т.е. территория Древней Руси заселялась из разных источников миграции, а не из одного. Но помимо мигрировавших с запада славян - новгородцев с Балтики, вятичей и радимичей “от ляхов”, галичан и волынян с Карпат - на этой территории жило и автохтонное население: часто упоминаемые в учебниках истории балты и угро-финны, а также гораздо реже упоминаемые северяне (не в смысле жители севера, а в смысле жители Северщины), которые, хоть и считались славянами, но резко выделялись среди всего массива восточно-славянских племен.
Пестрая этнография означала и разнообразный хозяйственный уклад, в котором этнические особенности накладывались на географические. В Новгородской земле славяне жили в первую очередь торгово-городским укладом, в котором главным товаром была добываемая в северных лесах пушнина. Местные угро-финны были их “компаньонами” по части добычи этого товара, а также те и другие вели не особо продуктивное натуральное сельское хозяйство. Как упоминалось выше, недостаток продовольствия славяне компенсировали импортом, ну а угро-финны охотой. Натуральным хозяйством жили также балты, угро-финны и переселившиеся “от ляхов” венеты в чуть более южных краях - будущих Средней полосе и Белоруссии, где сельское хозяйство уже могло полностью обеспечивать собственные потребности, но еще не могло быть товарным. Ну и в южной полосе от Карпат до Северщины - будущей Украине и российском Черноземье - процветало высокоэффективное товарное сельское хозяйство и связанный с ним торгово-городской уклад.
В контексте рассматриваемого вопроса о происхождении русского крестьянства важно отметить один момент - этническую неоднородность населения аграрной Южной полосы: в западной ее части - Прикарпатье и Волыни - жили, как уже упоминалось, выходцы с Карпат - носители славянской аграрной традиции с ее ярко выраженным общинным началом, что вполне соответствует по духу более позднему русскому крестьянству; в восточной жили северяне, чей аграрный уклад можно скорее назвать фермерским - община для них была скорее формой социальной организации и отчасти экономической кооперации, но основу составляли именно индивидуальные хозяйства; ну а в центре жили воинственные скотоводы поляне - не столь многочисленные, как те, и другие, но сумевшие их всех включить в зону своего влияния, сделав Киев торговым портом на Днепре, через который вывозился аграрный продукт в Причерноморский регион.
Имеющееся на данный момент ментальное различие жителей Восточной и Западной Украины на самом деле обусловлено в гораздо большей степени ментальной разницей северян и волынян, чем российским влиянием на востоке и польским на западе. И наследием северян также обусловлено хорошо известное ментальное сходство сельских жителей Восточной Украины и Южной России - и тех, и других обычно называют “куркулями” за их склонность к индивидуальному хозяйствованию, резко контрастирующую с представлением о крестьянской общинности.
Призвание Рюрика
Новгород, возникший как северо-восточная фактория торговой варяжско-балтийской цивилизации, стал со временем вполне самостоятельным центром торговли пушниной (примерно как когда-то давно Карфаген у Финикии), причем главным направлением экспорта были Персия и Ближний Восток, торговля с которыми осуществлялась по Волге через Каспийское море, а Хазария была его торговым партнером - хазарские купцы часто скупали пушнину и везли ее дальше на юг сами, а взамен они привозили с юга продовольствие.
Но в какой-то момент между партнерами возник конфликт не то экономической, не то политической природы, а возможно и той, и другой сразу, в результате которого Новгород потерял как рынок сбыта, так и источник продовольствия. Для Новгорода настали трудные времена и возникла внутренняя неурядица, всегда возникающая среди предпринимателей, резко теряющих доходы. Как следствие, возникла необходимость в сильной центральной власти.
Вполне естественно, что наиболее влиятельные купцы обратились к метрополии на Балтике. Обращение “придите и владейте нами, наша земля богата, но порядка в ней нет” регулярно приводится западниками и либералами как “доказательство” изначальной неэффективности российского государства, но на самом деле представляет собой грамотно составленное деловое предложение: фраза “земля богата” означает то, что предлагают, а фраза “порядка нет” - то, что хотят получить. Причем, что очень важно, “эффективный менеджер” приглашался не со стороны, как любят зубоскалить западники, а именно из законной метрополии, т.е. в принципе имевший право “прийти и владеть”.
Таким образом Древняя Русь возникла именно как торгово-городская цивилизация, а отнюдь не аграрная, и как продолжение варяжско-балтийской торгово-городской цивилизации, которая, по сути, была выдавлена с Балтики скандинавами, так что у Рюрика тоже были свои мотивы принять столь выгодное предложение. Но не у всех новгородцев оказалось стратегическое видение ситуации, поэтому у Рюрика произошел конфликт с местным выдвиженцем князем Вадимом, окончившийся для последнего трагически.
Первым шагом “эффективного менеджмента” стало “присоединение” в форме завоевания Киева. Князь Олег выдвинул киевским князьям Аскольду и Диру какие-то претензии по поводу династической легитимности, но насколько они были оправданы, сказать трудно, зато экономический эффект оказался на лицо: вместо торгового пути Балтика-Волга (“из варяг в персы”), появился путь Балтика-Днепр (“из варяг в греки”), и у Новгорода оказался новый источник продовольствия, что оказалось выгодно и Киеву. Видимо в силу последнего обстоятельства в Киеве не сильно сопротивлялись этому завоеванию, хотя эксцессы с местной знатью иногда происходили, как например известный конфликт князя Игоря с древлянами.
В дальнейшем Рюриковичи расширяли торговую сеть на основе оси Новгород - Киев, путем присоединения племен через завоевание или соглашение с их знатью, включением в торговую сеть уже существовавших у племен городов и строительством на племенных землях новых. По сути Древняя Русь представляла собой своего рода “семейное дело” дома Рюриковичей, где главным источникам дохода была торговля, точнее взымаемые с нее пошлины.
Сторонники аграрного происхождения Руси очень любят приводить в пример “полюдье”, когда княжеская дружина выезжала собирать дань с окрестных жителей - дескать именно эта дань и была главным источником дохода князей, но на самом деле этот источник дохода был вспомогательным, так как эта дань собиралась исключительно в виде натурального продукта для личного потребления князей, как правило удельных, но никак не могла быть источником того могущества, которым обладала Древняя Русь в первые века своего существования: уже внук Рюрика Святослав разрешил конфликт с хазарами в свою пользу, восстановив волжский торговый путь (завоевав еще в придачу и Волжскую Булгарию), а также завоевал низовья Дуная, взяв под контроль торговый путь, ведущий в самое сердце Европы. На Дунай он задумал перенести “офис” своего “предприятия”, как когда-то князь Олег перенес из Новгорода в Киев, как раз по причине того, что там образовался самый крупный логистический узел его торговой империи.
Также стоит отметить, что, создавая торговую империю, первые Рюриковичи вообще игнорировали этнический фактор - они включали в нее все племена, которые можно было включить, и многие из них были совсем не славянскими. К тому же княжеская власть не навязывала местному населению какого бы то ни было образа жизни и экономической деятельности, а принимало его таким, каким оно было в соответствии со своими традициями, и население это участвовало в торговле именно тем, что могло предложить. Княжеская власть на местах была представлена только в городах, которые и стали основным идентификационным признаком Древней Руси, называемой в скандинавских хрониках "Гардарикой” - “страной городов”.
Фактически, Древняя Русь стала многонациональной торговой цивилизацией, объединенной только правящей династией, а позднее и одной Православной Церковью. (Причем Православие распространялось изначально преимущественно по городам и среди знати, среди же простого народа, и особенно сельского, оно распространялось очень долго и постепенно, ведь языческие пережитки, в принципе, существуют до сих пор. Таким образом полностью несостоятелен коммунистическо-неоязыческий миф о “крещении огнем и мечом”.)
Нашествие Степи
Планам Святослава сбыться было не суждено: все его южные завоевания были потеряны практически сразу благодаря нашествию печенегов, после чего Степь становится ключевым фактором русской политики на много веков. Вслед за потерей важнейших торговых путей в государстве наступил тяжелый кризис, как в любом коммерческом предприятии, которое перестает быстро расти. Энергия правящей элиты, питаемая мощным ростом и служащая ему, оказалась направленной на перераспределение оскудевших ресурсов, что вызывало начало эпохи междоусобиц.
От этой ситуации выиграл только Новгород, чьи связи с Балтикой и через нее Западной Европой вновь стали актуальны. Именно Новгород сохранил в себе все черты торгово-городской цивилизации, которые когда-то распространились из него по всей территории Русской равнины. В остальных княжествах начало доминировать то самое “полюдье”, когда князья получают основной доход от эксплуатации местного населения. Ослабление торговых связей привело к ослаблению и политических - началась эпоха раздробленности.
В особом положении оказались южные княжества, выходящие к Степи. Они попали под натиск постоянно накатывающихся из-за Нижней Волги кочевых орд, который отражали в союзе с христианами Степи (будущими казаками) и уже осевшими кочевниками, которые тоже не хотели быть согнанными со своих мест новым нашествием.
Именно тогда и возникает феномен “украинных земель”, который представляет собой географическое понятие - окраина между Русью и Степью (к этой географической области относилось изначально и современное российское Черноземье, а не только территория современной Украины). Жизнь в этой полосе представляла собой постоянную мобилизационную готовность, которую князья были в состоянии обеспечить благодаря плодородию земли. Волны нашествий выносили оседлых жителей Степи в эту полосу, давая ей высокопрофессиональных воинов и подготавливая появление в будущем казаков.
Также в особом положении оказывается Ростово-Суздальская земля, бывшая юго-восточным форпостом Новгорода еще в эпоху его торговли с Хазарией - именно через нее проходил торговый путь по Волге. Славянское население было представлено только в немногочисленных городах, а в основном ее территорию заселяли угро-финны и еще вятичи в западной части. После того, как завоеванная Святославом Волжская Булгария восстановила независимость, эта земля стала объектом притязаний с ее стороны, поэтому киевские князья стали укреплять ее обороноспособность постройкой городов и переселением славян, в основном из Новгорода. Один из вновь построенных городов даже назвали Нижним Новгородом - новгородцы называли эту земли "Низовской”, т.е. лежащей вниз по Волге.
По сути, была восстановлена практика инициируемой властью колонизации, которая привела когда-то к появлению самого Новгорода, заселенного переселенцами с Балтики. Напомню, что первые Рюриковичи не проводили колонизации, а принимали присоединяемые земли в виде “как есть”. Вместе с переселенцами из Новгорода был и завезен торгово-городской уклад жизни, что привело к восстановлению волжской торговли, но уже не с Хазарией, а с Булгарией, которая оказалась не только серьезным соперником на этом направлении, но и выгодным торговым партнером, поддерживавшим тесные связи с единоверным ей Ближним Востоком.
Андрей Боголюбский
Из-за особого внимания к Ростово-Суздальской земле при наступлении раздробленности она оказалась уделом Киевских князей, т.е. владел ею только тот князь, который занимал великокняжеский престол. Этим обстоятельством воспользовался князь Андрей Боголюбский, перенеся великокняжеский престол из Киева в недавно построенный в Ростово-Суздальской земле город Владимир. К сожалению, попытка создания нового общерусского политического центра оказалась не очень успешной: удельные князья, хоть и перестали соперничать между собой за Киев, но при этом не спешили и подчиниться Владимиру, а просто объявили себя Великими Князьями, зафиксировав раздробленность де юре.
После этого Киев потерял свой политический статус и опять стал локальным центром на Юге как во времена до Рюрика, но при этом сохранил свою роль культурного и религиозного центра. Причем произошел интересный церковно-канонический казус: митрополичья кафедра как бы раздвоилась, находясь одновременно в Киеве и Владимире. Последствия этой канонической неопределенности до сих пор являются поводом для спекуляции со стороны украинских церковных раскольников.
Андрей Боголюбский не просто продолжил политику укрепления уже Владимиро-Суздальского княжества, а провел глубокую реорганизацию, как политической, так и хозяйственной жизни. Русская знать всегда входила в круг европейской аристократии, но круг общения западных князей-сепаратистов ограничивался их польскими и венгерскими соседями, а Андрей Боголюбский поддерживал тесные отношения с германским императором Фридрихом Барбароссой и византийским Мануилом I. Именно по европейским и византийским образцам он проводил свои первые в истории России реформы.
Главным результатом его реформ стало городское самоуправление по европейскому образцу, в котором к традиционному новгородскому торговому самоуправлению добавилось ремесленно-цеховое, что вызвало развитие ремесленного производства. Систематическая и планомерная поддержка колонизации и торговли привела к появлению в его княжестве многих городов, существующих до сих пор, а также к бурному развитию уже существовавших. Самым ярким примером последнего является современная столица России - Москва. Вот так, за 4 века до Ивана Грозного и появился тот слой горожан, о котором так печалуется Валентин Семенов.
А теперь, собственно, о крестьянах. “Сельское”, если его так можно назвать, население этого княжества было представлено местными угро-финскими племенами, да еще вятичами в западной части. И те, и другие вели натуральное хозяйство, сочетаемое с охотой, и менять своего образа жизни особо не желали, хотя знать вятичей получила боярский статус, который кроме привилегий предполагал еще и обязанности перед князем.
При бурном росте городов остро встал вопрос о снабжении их продовольствием, т.к. завозить в таких количествах было уже проблематично, и тогда Андрей Боголюбский практически создал с нуля русское крестьянство - он переселил в свое княжество земледельцев с Волыни, где, напомню, были сильны сельские общинные традиции. История не донесла до нас, скольких трудов стоило привыкшим к плодородному чернозему сделать плодородным скудный суглинок, но они поистине с Божьей помощью совершили настоящий мирный христианский подвиг, воплотив народную этимологию слова “крестьянин” от слова “христианин”.
Следует отметить еще одну важную реформу князя Андрея. Для поддержания партнерского статуса Волжской Булгарии и предотвращения с ее стороны соблазна поменять его опять на неприятельский ему нужна была более регулярная военная сила, чем княжеская дружина и городское и племенное ополчение (включавшее союзных угро-финнов), с помощью которых воевали с Булгарией до этого. Если южные князья для борьбы с кочевниками привлекали оседлых степняков, то князь Андрей перенял из Европы институт служилого дворянства.
Владимиро-Суздальское княжество стало самым мощным и развитым в конгломерате русских княжеств, по сути, новым государством, основанным на более развитых политических и социально-экономических началах. Заимствовав из Новгорода городскую культуру, с Волыни сельскую, а с Юга воинскую службу, великий князь Андрей Боголюбский создал в полудиком и полупустынном углу разваливающейся Руси ядро для ее новой сборки.
Между Ордой и Польшей
Раздробленные княжества были в состоянии противостоять натиску раздробленных кочевых орд, но оказались бессильны, когда натиск оказался хорошо организован. Правда, строго говоря, монголам были абсолютно неинтересны лесные территории - похоже в этом и была главная причина, почему они не пошли на Новгород. Владимиро-Суздальское княжество оказалось под их ударом по причине соседства с Волжской Булгарией, которая и была одной из целей Батыева похода, направленного против тюрок-мусульман как тенгрианский реванш, а дальше монголы ограничились только той самой южной или “украинной” полосой, на князей которой и наложили свою дань. Выплата дани владимирскими князьями стала добровольным выбором Александра Невского для получения протектората Золотой Орды как помощи против тевтонской экспансии.
Историки-западники видят в этом причину всех бед Руси: дескать выбрали дикую Орду против прогрессивной Европы. Но факты говорят несколько о другом: Золотая Орда поддерживала развитие торговли и ремесел - главным источником ее богатства стал вновь возрожденный волжский торговый путь (даже свою столицу кочевники сделали на Волге, на месте немало потом прославившегося Царицына-Сталинграда-Волгограда). Владимирская Русь оказалась вполне органичной частью этой новой торговой империи (какой были Хазарский Каганат, Варяжская Балтика и Русь первых Рюриковичей), в то время как западные княжества, захваченные Литвой, которая в свою очередь была захвачена Польшей, оказались типичными восточно-европейскими аграрными областями типа самой Польши или, например, Венгрии.
Разделение Руси на Восточную и Западную помимо политико-географической природы имело и глубокую концептуальную: централизованно-бюрократическое торгово-ремесленное государство на Востоке против феодально-олигархического аграрного на Западе. Аграрная элита ставила своей целью сиюминутное увеличение своих доходов, в то время как служилая ориентировалась на стратегические задачи, первой из которых стал поиск выхода из критического положения, возникшего при тевтонской агрессии, последовавшей сразу за монгольской.
Именно на Западной Руси было впервые закрепощено крестьянство по европейскому образцу. Традиционная русская городская культура там была подчинена европейским нормам, которые, справедливости ради стоит отметить, включали и развитую систему самоуправления, но при этом включали и не менее развитую практику финансового закабаления свободных производителей. Крепостничество в Восточной Руси было заимствовано Иваном III именно с Западной, но с одним существенным различием: крестьяне прикреплялись к земле, которая давалась в кормление дворянину, прикреплявшемуся к службе.
Концептуальное разделение Русской цивилизации произвело за собой и ментальное, причем внутри каждой из двух частей. В конкуренции между различными удельными династиями внутри Владимиро-Суздальского княжества победили московские князья, которые последовательнее остальных придерживались стратегической политики Андрея Боголюбского и Александра Невского, пресекая на корню олигархические поползновения. Другие удельные князья либо добровольно подчинились Москве, либо бежали в Литву.
Из Литвы в Москву тоже бежала знать, предпочитающая московские порядки. Таким образом, русская знать разделялась по своим взглядам на государственной устройство и закрепляла это разделение местом жительства, однако, тесные связи между “московской” и “литовской” частями знати оставались всегда, давая в дальнейшем почву для всевозможных интриг.
В виду многочисленности шляхетства, кормившегося “от земли”, крепостной гнет в Литве и Польши был объективно сильнее, чем в Московии, где основу государственной мощи составляла именно торгово-ремесленная прослойка. Шляхта делала ставку на многочисленность войска, а московская власть на техническое оснащение, как, например, успешная оборона Пскова при осаде Стефаном Баторием оказалась возможна именно благодаря наличию тяжелой артиллерии. В Московии именно слой крестьян в это время “только еще формировался”, по причине чего крепостной гнёт не мог быть сильным, т.к. помещики не хотели лишать себя кормильцев. Слой же горожан к этому времени уже был давно и хорошо сформирован.
Очень показательна судьба Новгорода, где аристократия к тому времени превратилась в финансовую олигархию, а времена вольной торговли остались далеко в прошлом. Не принявшие этих порядков ушли из города, положив начало ушкуйникам и поморам. Среди оставшегося торгово-ремесленного населения были сильны симпатии к Москве, где потомки Рюрика продолжали его политику, ради которой сами новгородцы его когда-то и пригласили. Понимая, что противостоять стремительно развившейся Московии Новгород не в состоянии, олигархия попыталась сохранить свою власть с помощью Литвы, что дало формальное право Москве захватить Новгород, как союзника своего противника.
После присоединения Новгорода Москва отказалась платить дань уже развалившейся де факто Золотой Орде. Неудачный карательный поход со стороны последней привел к ее окончательному исчезновению с политической карты, а московский князь Иван III объявил себя князем Всея Руси. Великое Княжество Московское стало тогда, по сути, одним из обломков Золотой Орды, наряду с различными татарскими ханствами, кочевыми ордами и казачьими войсками (которые сыграли ключевую роль в судьбе “украинных” земель).
Быстрое присоединение новых земель и инкорпорация их знати в состав московской аристократии привели к ослаблению традиционной антиолигархической политики, что вызвало олигархическое засилье в ранние годы правления Ивана Грозного. Но прежде, чем перейти непосредственно к царствованию Ивана Грозного, необходимо рассмотреть судьбу “украинных” земель, сыгравших важную роль в последующих событиях.
Еще до монгольского нашествия в них сформировалось некоторое подобие казачьей службы - система пограничных застав, охраняемых самими степняками. Монголы после завоевания создали в Степи казачьи поселения, состоявшие из местных в основном православных жителей, задачей которых было обслуживание переправ, чем, собственно, и занимались православные бродники еще до нашествия, а также быть мобилизационным резервом в качестве легкой конницы и нести патрульную службу.
Не буду углубляться в происхождение слова “казак”, которое вполне могло появиться и до монголов, а хочу рассмотреть вопрос об этническом составе этих людей, что важно для развенчания одной из составляющих “крестьянского мифа” - происхождения казаков от беглых крепостных. Если говорить совсем коротко, то казаки появились намного раньше крепостных.
Основу для казаков составили православные жители Степи, среди которых известны бродники и касоги (чем не этимологическая основа слова “казак”?), а также православные печенеги, потомки которых сейчас называются гагаузами. Монголы подчинили их своей власти непосредственно, организовав по военному типу, от которого впоследствии и произошли казачьи войска (с какого перепугу беглым крепостным надо было называть свою организацию “войском” совсем не понятно), в то время как южные русские княжества имели статус протектората и их жители были в первую очередь подданными своих князей. Конечно же монголов интересовало не этническое происхождение, а исправная служба, но взять они могли только тех людей, которые имелись по факту в наличии, так что этническая природа казаков полностью соответствовала этнической природе Степи до монголов.
Правда, есть еще версия происхождения казаков от переселенцев из русских княжеств, которых монголы получали в качестве “дани кровью”, но здесь опять же стоит отметить ряд обстоятельств. Во-первых, “дань кровью” платили только южные княжества, добровольный протекторат Владимиро-Суздальского княжества такой дани не предполагал, а в южных княжествах к моменту монгольского нашествия было уже много своих “казаков”, которым было проще снова адаптироваться в Степи, поэтому скорее всего в порядке “дани крови” происходила репатриация степных жителей, ведь самим монголам было выгоднее на службе иметь именно природных степняков. Во-вторых, степняки не уничтожались монголами во время нашествия, если они не были тюрками-мусульманами (известно, например, что бродники были союзниками монголов в битве на Калке, но это следует рассматривать не как “предательство Руси”, а как тактический союз против половцев - главных противников монголов), так что “кровные данники” переселялись отнюдь не на пустое место.
В силу характера внутренней политики Золотой Орды казаки жили достаточно замкнуто, к тому же их объединяла общая вера и многовековой традиционный степной уклад жизни, поэтому неудивительно, что это служилое сообщество достаточно быстро превратилось в этнос. После распада Золотой Орды оно не отказалось от своей сложившейся войсковой организации, а стало в таком качестве самостоятельным субъектом степной политики.
Это, что касается вольных казаков, но на “украинных” землях - на Украине, той части, которая оказалась под властью Литвы, и в Рязанском княжестве - тоже появилась казачья служба (реестровые казаки на Украине и городовые казаки в Рязанском княжестве). Служба была создана скорее всего на основе природных степняков, но той замкнутости, что у жителей Степи, не было, поэтому очень скоро эти казаки стали просто социальной группой.
Этот момент разницы между вольными и служилыми казаками и является камнем преткновения в понимании происхождения казаков. И еще надо учесть такой момент, что природные степняки на казачьей службе в русских княжествах могли в любой момент оставить службу и самовольно вернуться в Степь в случае несогласия с властями (как попытался сделать позднее старший брат Степана Разина) - похоже, что именно такие и названы в документах “беглыми холопами”.
От Великого Княжества к Великой Империи
Ивану Грозному досталось в наследство бурно развивающееся государство с буйно самоуправствующей знатью. Для преодоления олигархии он начал политику централизации и демократизации, с целью чего венчался на царство по чину византийских императоров и созвал “Избранную раду” и Земский Собор. В результате этой политики могущество и благосостояние государства заметно возросли, например, произошло фактическое объединение большинства осколков Золотой Орды, но уже под властью Москвы.
Однако, отодвинутые от непосредственной власти олигархические кланы стали заниматься тем, что сейчас назвали ли бы лоббизмом, используя новые институты для реализации своих узкокорыстных целей. И тогда первому царю, когда в условиях Ливонской войны этот “лоббизм” начал представлять непосредственную опасность государству, пришлось вести уже настоящую войну непосредственно с кланами, которая осталась известна в истории под названием “Опричнина”, перед началом которой он получил согласие на нее у простого народа.
Если представлять себе Ивана Грозного абсолютным тираном, безжалостно тиранящим все без исключения социальные страты, то удивительно как он вообще долго продержался у власти и еще смог много чего сделать - как показывает история, всем самодурам на троне уготована судьба Нерона. Следовательно, у Ивана Грозного была социальная опора, и была она именно в лице торгово-ремесленной прослойки, что показывает народное посольство к царю перед началом Опричнины.
Крестьянство в это время большого веса еще не имело, но стоит рассмотреть момент с расправой опричников не только с представителями знати, но и с их холопами, который видимо и имеет в виду Валентин Семенов, говоря о крепостных крестьянах как жертве Опричнины.
Во-первых, надо понимать, что “холопами” называли не земледельцев, а личную обслугу аристократа, т.е. проще говоря опричники уничтожали представителей знати вместе с их отрядами телохранителей как минимум, а как максимум частными армиями. Не берусь судить, насколько были оправданы такие жестокие методы, но речь явно не идет о крестьянах-земледельцах.
Во-вторых, эти случаи происходили только в северо-западных, бывших новгородских землях, где аристократия кормилась отнюдь не от скудной земли, поэтому трудно предположить наличие в их имениях большого количества земледельцев, а значит многочисленная челядь, уничтоженная вместе с хозяевами, действительно скорее всего представляла собой вооруженную (и по всей видимости неплохо вооруженную) силу.
Но неправильно понимать деятельность Ивана Грозного как войну против аристократии как таковой. Он всего лишь пытался восполнить пробел, допущенный Иваном III, когда антиолигархическая политика была существенно ослаблена. Если московские князья ее проводили систематически из поколения в поколение, то насильственные эксцессы носили эпизодический характер, и вина наказываемого была достаточно очевидна, а Ивану Грозному пришлось делать ровно то же самое, что делали его предки, только с намного большей интенсивностью. Пробел восполнить до конца так и не удалось, и фактор олигархии стал одним из ключевых в дальнейшей русской истории.
В антиолигархической борьбе у Ивана Грозного оказался еще один союзник - южнорусская аристократия тех самых “украинных” земель. Находясь под сильным влиянием казаков, а зачастую и происходя от них, южнорусские дворяне как правило не переносили олигархию на дух, и именно они составили ядро Опричнины, а вообще оказались самой лояльной группой аристократии. Справедливости ради следует заметить, что вольные казаки, хоть и тоже терпеть не могли олигархов, но не были и особыми поклонниками сильной центральной власти, ставя во главу угла дух Вольницы.
В Рязанском княжестве не было крепостного права в его московском или литовском виде. После присоединения Рязани к Москве крепостное право было введено, но носило достаточно мягкий характер (именно туда пытались нередко перебраться крестьяне Средней полосы, что тоже наверное внесло свою лепту в формирование мифа о “беглых крепостных”), к тому же очень многие местные земледельцы не были закрепощены вообще, а получили статус “государственных крестьян”.
Зачастую попытки ограничения свободы там встречали резкое сопротивление - именно на эти земли и приходится большинство антифеодальных восстаний, на которые любили ссылаться советские историки. Это природное свободолюбие местных жителей шло как раз от их предков северян-севрюков. (Изучая историю Воронежской губернии, я сталкивался с такими фактами, что, получая там поместья, помещики привозили с собой из Средней полосы и крепостных.)
Разгулявшаяся во время малолетства Ивана Грозного московская олигархия сильно желала прибрать под себя эти плодородные земли, что создавало угрозу не только местным земледельцам, но и местным дворянам, искренне поддержавшим антиолигархическую политику первого царя. (Правда, позднее, уже во времена Смуты, они также искренне поддержали Лжедмитрия I, будучи уверены, что он возродит политику Ивана Грозного, поскольку явственно видели в политике Бориса Годунова олигархический реванш.)
Не позволив олигархам прибрать южнорусские земли, Иван Грозный стал проводить политику недопущения крепостного права на всех вновь приобретаемых землях, оставив таким образом свободным присоединенное при нем Поволжье, а впоследствии Урал и Сибирь. Это его “упущение” попытался исправить Борис Годунов, но ему помешала Смута.
Благодаря политике Ивана Грозного, преемственной от исконной московской, Россия продолжила развитие именно как торгово-ремесленная держава, а не аграрная, но контроль за городами потребовал существенного усиления бюрократии. Этим обстоятельством воспользовался Борис Годунов, объявивший себя продолжателем дела Ивана Грозного, но по сути осуществив реванш олигархии, которая теперь предстала не в аграрно-феодальной, а служило-бюрократической форме. Стоит заметить, что Борис Годунов ужесточал крепостное право, отменив, например, пресловутый “Юрьев день” и готовясь распространить это право на новые земли, что, по сути, сильно роднило его с предыдущей формацией олигархов.
Новая олигархия не жаловала поддержавшие Ивана Грозного “украинные” земли, и в результате (целенаправленно или нет?) на этих землях случился страшный голод, предвосхитивший Голодомор советского времени. Именно с этого и началась Смута, когда самая лояльная часть государства отказалась ему подчиняться.
Стоит правда отметить, что олигархия Бориса Годунова не носила пропольского характера, и даже представляла собой серьезного конкурента польско-литовской олигархии, поэтому инспирированный поляками Лжедмитрий I сделал акцент именно на антиолигархических настроениях и даже попытался проводить антиолигархическую политику. Но в конечном счете все равно произошла смычка польской и русской олигархии, которая была побеждена народным ополчением Минина и Пожарского при серьезном содействии донских казаков.
Именно благодаря политике поддержки местного самоуправления, идущей со времен Андрея Боголюбского и продолженной Иваном Грозным, учредившим Земский Собор, и стало возможным само народное ополчение, и именно традиция антиолигархической политики Московского государства привлекла на его сторону даже таких противников централизованной власти, как донские казаки.
Выборы нового царя привели к власти не одного из достаточно многочисленных на тот момент потомков Рюрика, а родственника первой жены Ивана Грозного, что явилось по сути именно антиолигархическим “голосованием”, и символично, что “решающий голос” подали именно донские казаки. Но торжество “народной демократии” оказалось недолгим, находившаяся в столице олигархия достаточно быстро прибрала к рукам власть после смерти первого Романова.
Первым делом были отменены Земские Соборы, а потом началось ужесточение крепостного права с возобновлением попыток насадить его на “украинных” землях, тем более что в находящейся под властью Польши части этих земель (Украина перешла от Литвы к Польше согласно Люблинской Унии) крепостное право процветало уже вовсю, а после присоединения Украины к России (Украина получила наименование Малороссия), когда московская власть признала крепостное право там явочным порядком, была даже разработана соответствующая государственная политика и для Черноземья, вызвавшая на Юге массовое возмущение, завершившееся в конечном итоге восстанием Степана Разина.
Правда, как и при Борисе Годунове, олигархия укрепляла свою власть под видом укрепления самодержавия и централизации, но при этом превращала этот мощный инструмент развития государства в инструмент решения сиюминутных корыстных интересов, в чем проявилась “родовая болезнь” олигархии - невозможность решения стратегических задач. Явственно это обнаружил молодой амбициозный царь Петр I, когда попытался решить внешнеполитические стратегические задачи.
Он стал третьим по счету великим реформатором после Андрея Боголюбского и Ивана Грозного, но с одним принципиальным различием - его политика не была принципиально антиолигархической, он скорее пытался привлечь олигархию к решению стратегических задач. Например, чтобы иметь возможность привлекать крепостных к своим проектам типа строительства верфи в Воронеже или Санкт-Петербурга, он фактически создал юридическую возможность купли-продажи этих крепостных, что стало самой позорной страницей всего царского периода русской истории.
В результате правления Петра I возникла политическая система, просуществовавшая до самой революции, с государственной элитой, ключевая роль в которой принадлежала родовой аристократии. Местное самоуправление осталось в некоем рудиментарном виде, и вообще никак не влияло на государственную политику. Рано или поздно, но такая система вошла в противоречие с развитием общества, что повлекло за собой сначала ослабление кастовости (появление разночинцев), потом возрождение местного самоуправления (Земство), а затем и полноценную демократизацию вплоть до парламентаризма (Государственная Дума).
Развивающийся капитализм требовал дешёвой рабочей силы и получил ее после освобождения крепостных. Хлынувшие в город потомки крепостных заняли низшую социальную нишу и вступили в конфликт с традиционной русской городской культурой, названой советскими пропагандистами “мещанством” от официального юридического наименования сословия городских обывателей в Законах Российской Империи. Будучи озлобленными памятью о недавнем рабстве вчерашние крепостные стали главным орудием в руках революционеров, сломавших весь традиционный уклад русской жизни.
Рождение «крестьянского мифа»
Одной из ключевых особенностей постпетровской России было возникновение особой аристократической культуры, принципиально отличной от культуры остального народа. Если в допетровские времена существовала гармоничная национальная культура, включавшая в себя разные социальные (аристократическую, городскую, сельскую) и субэтнические (казачью, “украинную”, поморскую) субкультуры, то после Петра аристократическая составляющая начала резко отрываться от остальных, маргинализируя их благодаря своему безраздельному доминированию.
Олигархическая часть аристократии всегда недолюбливала независимые от нее социальные группы горожан и свободных земледельцев и до Петра, но безмерно превозносясь перед ними, оставалась тем не менее в одном с ними культурном поле. Оторвавшись от них культурно после Петра, она стала рассматривать их наравне с крепостными крестьянами, чья субкультура оказалась наиболее видимой для аристократов. Не зная ничего о других субкультурах, и не желая знать, олигархи, а вслед за ними и аристократы вообще начали экстраполировать субкультуру крепостных крестьян на всю традиционную русскую культуру, подсознательно рассматривая всех ее носителей как своих потенциальных крепостных.
Когда началась относительная либерализация кастовой системы, то попадавшие на государственную службу представители других слоев (разночинцы) стали воспринимать аристократическую культуру как некий культурный стандарт, причастность к которому казалась для них пропуском в высший свет, и, таким образом, аристократическая культура стала государственной. По времени этот процесс совпал (далеко не случайно) с общеевропейской тенденцией превращения феодальных государств в национальные, что привело к закреплению аристократической культуры еще и в качестве национальной.
Российская элита, не желая остаться в стороне от общеевропейских процессов, пыталась сформировать национальное государство без антифеодальной революции, которые начали происходить в Европе, а для этого нужно было официально сформулировать некое базовое представление о национальных корнях, исконными носителями которых были объявлены именно крепостные крестьяне, что вполне удовлетворило амбиции аристократов. Пытаясь укрепить политическое единство, официальное идеология начала утверждать этническое, полностью игнорируя исторический факт этнической неоднородности даже Киевской Руси, не говоря уже о более поздних эпохах.
Вообще, в ходе конструирования официальной идентичности правящая элита совершила страшную ошибку отождествив этническую и политическую идентичность. (Справедливости ради стоит отметить, что эта ошибочное представление стало тогда глобальным мейнстримом во всем мире, и остается таким до сего дня, вызывая регулярно массу кровавых конфликтов, и, похоже, что именно у России сейчас есть шанс выйти из этого кровавого круговорота.) Например, была начата политика русификации Польши, которая ни к какому результату не привела, но к более трагичным последствиям привела политика подавления малороссийской идентичности: стоявшее на славянофильских и проимперских позициях малороссийское культурное движение было уничтожено репрессивными мерами, в результате чего ему на смену пришло агрессивное и откровенно сепаратистское украинское.
Выше уже отмечалось, что после освобождения огромная масса бывших крепостных подалась в город, составив основу формирующегося рабочего класса. Получается, что эксплуатируемые в виде крепостных старой феодальной олигархией перешли как бы по наследству новой - финансово-промышленной, став эксплуатируемыми в качестве рабочих. Демагогия либералов, культурных глашатаев зарождавшегося капитализма, начала представлять освобождение крепостных крестьян как освобождение русского народа как такового.
Эстафету “исконности” русского крестьянства подхватили либеральные историки. Древний славянин, пашущий сохой и живущий в землянке, отапливаемой “по-черному”, был объявлен предком абсолютно всех носителей русской культуры. Именно либеральный историк Ключевский одним из первых выдвинул тезис о происхождении казаков от беглых крепостных. Все социальные и субэтнические группы - горожане, включая купцов, поморы и другие были объявлены потомками крестьян. Колонизация Сибири, в которой ключевым фактором была торговля пушниной - традиционный бизнес древнего Новгорода, была так же объявлена крестьянским достижением. В общем, куда ни кинь - все создано русским крестьянином, которому регулярно мешали злобные тираны типа Ивана Грозного.
Переехавшие в город потомки крепостных начали помалу приобщаться к культурной жизни и образованию и узнали о себе очень много интересного, в чем особенно помогали им революционеры. Полились крокодиловы (как оказалось после коллективизации) слезы о несчастной доле русского народа, под коим разумелись исключительно крепостные. Революционеры “пошли в народ” рассказывать ему о его горькой судьбе, некоторые самые нахальные, типа Штокмана в “Тихом Доне” Шолохова даже приезжали к казакам рассказывать им об их происхождении от беглых крепостных.
Нет ничего удивительного в том, что победившая Советская власть поддержала “крестьянский миф”, объявив свое государство государством народа, сбросившего крепостной гнет. Кровавая коллективизация была объявлена для крестьянства высшим благом за всю его “тысячелетнюю историю темноты и забитости”. Несколько десятилетий поколения советских школьников воспитывались с мыслью о тысячелетним рабстве русского народа, от которого его освободила только революция. Взявшие в конце XX века реванш либералы практически никак не изменили эту псевдоисторическую установку, лишь поставив на место освободителей себя, а своих предшественников коммунистов добавив к числу поработителей.
Сейчас, когда рушатся идеологические стереотипы последних двух веков с непоколебимой верой в абсолютное благо прогресса и его безусловную победу, а также в абсолютное зло прошлого, народу наконец необходимо вспомнить свою подлинную историю - историю не крепостных, а свободных людей, в том числе и крестьян, из числа которых крепостных вряд ли было больше половины. А из горькой истории крепостного права, которое на самом деле существовало не тысячу лет, а всего лишь несколько веков, причем в форме юридически закрепленного рабства лишь последние полтора века, надо сделать выводы относительно рабовладельческой природы олигархии и не под каким видом не допускать ее больше к власти.
