Часть 1. Масонская газета «Биржевые ведомости»
Часть 2. Знамение «стратегического недоразумения»
Непосредственно Августовское сражение официально считается завершенным 3 октября. В российских СМИ немедленно были опубликованы сообщения о великой победе доблестных войск генерала Рузского над германскими войсками, одержанной под городом Августовом. Газетчики создавали Рузскому ореол национального героя, отомстившего немцам за гибель на Мазурах армии Самсонова и отступление из Восточной Пруссии армии Ренненкампфа. Показательна реакция на сообщение о победе императора Николая II. Как раз в эти дни государь император направился в Ставку, располагавшуюся в Барановичах. В своём дневнике он записал:
«21-го сентября [4 октября по н.ст. - прот.Г.]. Воскресенье. Долго не мог заснуть, т. к. на станциях при остановках бывали резкие толчки. Проснулся серым утром, по временам налетали шквалы с дождем. Зато был обрадован вестью, что натиском наших войск германцы отброшены за границу от Сувалок и Августова. В 5 1/2 прибыл в Барановичи. Николаша вошел в поезд, кот. передвинулся к Ставке Верховного Главнокомандующего в сосновом лесу. В церкви железнодорож. бригады был отслужен молебен. В 7 1/2 у меня обедали: Николаша, Петр и Кирилл и несколько главных генералов штаба Верх. Глав. После обеда пошел в вагон Николаши и выслушал подробный доклад ген. Янушкевича о настоящем положении дел и о новых предположениях. Вернулся к себе в 10 1/2 и пил чай с некоторыми лицами свиты.
22-го сентября [5 октября по н.ст. - прот.Г.]. Понедельник. День простоял солнечный. В 10 час. в домике у поезда Николаши генерал-квартирмейстер Данилов докладывал о всем происходившем вчера на обоих фронтах. Погулял в лесу и заходил в землянки казачьих застав против аэропланов. В 11 1/2 принял ген. Рузского, назначил его генерал-адъютантом».
Таким образом, за «победу» в Августовском сражении Рузский немедленно получил очередную награду - назначение его генерал-адъютантом. Бонч-Бруевич описал это событие в своей книге «Вся власть Советам!» так: «22 сентября 1914 года Рузский был вызван в Ставку, куда в это время приехал Николай II. Вернувшись в штаб фронта, Рузский рассказал мне, что получил "высочайшую аудиенцию", во время которой царь зачислил его в свою свиту и присвоил ему звание генерал-адъютанта. Присутствовавший при этом великий князь Никола Николаевич подарил Рузскому генерал-адъютантские погоны, приказав срезать их со своего пальто». Итак, доверие императора Рузскому росло. Росли и надежды на его полководческий дар, способный принести России победу в войне. Из Ставки царь выехал на фронт. Ему показали крепость Осовец, недавно подвергавшуюся бомбардировке. Читаем царский дневник:
«25-го сентября [8 октября по н.ст. - прот.Г.]. Четверг. В час ночи поезд тронулся на Белосток, куда прибыл рано утром. В 6 1/2 выехал с Сухомлиновым в военном моторе в Осовец; приехал в крепость в 8 час. совершенно неожиданно. Какое-то особое чувство [! - прот.Г.] овладело мною при виде разрушения, произведенного бомбардировкой германцами различных зданий и массы воронок в земле. Но крепость сама нисколько не пострадала. Зашел в церковь, пока комендант ген. Шульман собирал часть свободного гарнизона на площадке рядом. Большая часть войск работала на передовых позициях. Поблагодарил их за боевую службу и очень довольный виденным выехал тою же дорогой в Белосток. Утро было холодное, но солнечное. Встретил огромный обоз 11-й Сибирской стрелковой дивизии, шедший вперед к границе. В 11 ч. поехал в Вильну. По всему пути встречал воинские поезда. Приехал в Вильну в 3 часа; большая встреча на вокзале и по улицам стояли войска шпалерами - запасные батальоны, ополчения и к моей радости спешенные эскадроны 2-й гв. кав. див. и конных батарей. Заехал в собор и в военный госпиталь. Оттуда в здание жен. гимн., где был устроен лазарет Красного Креста. В обоих заведениях обошел всех раненых офицеров и нижних чинов. Заехал поклониться иконе Остробрамской Божьей Матери. На вокзале представилось Виленское военное училище. Уехал очень довольный виденным и приемом населением, вместо 6ч. - в 8 1/2 час. Лег спать пораньше.
26-го сентября [9 октября по н.ст. - прот.Г.]. Пятница. Сереньким утром в 9.45 приехал в родное Царское Село в лоно дорогой семьи. После 11 ч. принял Барка. Затем с Мари погулял до завтрака. Днем еще сделал прогулку с дочерьми. Объехал пруд в байдарке. После чая читал и сразу окончил все накопившееся на столе. Вечер был свободный.
27-го сентября [10 октября по н.ст. - прот.Г.]. Суббота. Выспался великолепно. Теперь после возвращения из поездки у меня наступило внутреннее спокойствие!»
Самое время вспомнить, что в вечернем выпуске 25 сентября/8 октября «Биржевые ведомости» и опубликовали заметку «Чудо» о явлении Божией Матери накануне Августовского сражения. В заметке особо подчеркивалось, что письмо об этом явлении было написано неким генералом Ш., якобы, ещё 18 сентября [1 октября], почти накануне сражения. Конечно, это было сделано для создания впечатления полной объективности. Сама публикация была сделана к возвращению государя императора в столицу после поездки на фронт. Фарберов в своей книге изложил свои предположения: «Явно не случайно заметка «Чудо» вышла именно 25 сентября - в тот день, когда русские люди чтут память преподобного Сергия, игумена Радонежского, всея России чудотворца. А незадолго перед этим - 21 сентября <...> после победы наших войск под Августовом, Государь Император посетил походную церковь в Ставке и приложился к чудотворной иконе-складню «Явление Богоматери преподобному Сергию»[i]. Но, можно заметить, что в книге Фарберова ценность имеют только тексты цитируемых документов. Самостоятельно сочиненные им идеи практически всегда сомнительны и уводят читателя от сути события. Масонская газета «Биржевые ведомости» вряд ли ставила себе задачу подгадать дату публикации заметки с днём памяти преподобного Сергия. А вот к дате возвращения с фронта в столицу Государя Императора она могла подгадать. Можно представить себе впечатление императора Николая II после прочтения этой заметки? Можно: оказывается, генералу Рузскому помогает Сама Божия Матерь! Вот в чём разгадка секрета великолепных побед, одержанных этим генералом! Доверие императора к Рузскому после этого возросло до предела.
Глубокая религиозность императора Николая II была общеизвестна. О ней знали и преданные слуги, и коварные враги. В своих «Воспоминаниях» Сергей Юльевич Витте довольно пристрастно рассказывает о глубоком почитании Николаем II преподобного Серафима Саровского, о личном участии царя в деле канонизации святого старца. Витте пишет: «Государь и императрица изволили ездить на открытие мощей. Во время этого торжества было несколько случаев исцелений. Императрица ночью купалась в источнике целительной воды. Говорят, что были уверены, что саровский святой даст России после четырех великих княжен наследника. Это сбылось и окончательно и безусловно укрепило веру их величеств в святость действительно чистого старца Серафима. В кабинете его величества появился большой портрет - образ святого Серафима <...> обер-прокурор святейшего синода князь А.Д. Оболенский <...> заговорил с его величеством о святом Серафиме Саровском, на что государь ему сказал: «Что касается святости и чудес святого Серафима, то уже в этом я так уверен, что никто никогда не поколеблет мое убеждение. Я имею к этому неоспоримые доказательства»[ii].
Во время русско-японской войны 1904-1905 года на Дальний Восток была послана эскадра адмирала Рожественского, погибшая при Цусиме. Большинство военно-морских специалистов считало поход этой эскадры делом изначально безнадежным. Витте вспоминал, что и он обратился с письмом к императору, пытаясь убедить его в том, что эскадра Рожественского успеха иметь не может. Это, и иные подобные обращения оказались безрезультатными. Витте называет причину сего: «Тогда государь по свойственному ему оптимизму ожидал, что Рожественский перевернет все карты войны. Ведь Серафим Саровский предсказал, что мир будет заключен в Токио, значит только жиды и интеллигенты могут думать противное»[iii].
Ничего не знаю о пророчестве преподобного Серафима про заключение мира в Токио. Если оно действительно было, то оно сбылось 2 сентября 1945 года, когда Япония действительно подписала акт капитуляции на борту линкора «Миссури», ставшего на якорь в Токийском заливе. Так что в данном случае Витте ехидствовал зря. Но, в любом случае, глубокая религиозность государя Николая II, его вера в пророчества и чудеса были известны в либерально-масонских кругах, мечтающих о буржуазно-демократической революции. В среде революционеров, естественно, могла появиться идея использования религиозности императора в своих коварных целях. Специалисты по религиозной психологии у них были замечательные. Вспомним Владимира Бонч-Бруевича.
Содержание заметки «Чудо» устанавливало чёткую и ясную причинно-следственную связь между явлением Божией Матери и последующей победой в Августовском сражении. Победителем же в этом сражении был назван Рузский. Российские газеты и журналы, перепечатавшие заметку из «Биржевых ведомостей», сделали информацию о чуде достоянием всей страны. Но для заговорщиков-революционеров главным было прочтение этой заметки государем императором Николаем II. Для него эта заметка была сочинена и напечатана. Царь заметку прочитал. Единственное, что вызывало сомнения, была принадлежность «Биржевых ведомостей» к числу антиправительственных безбожных изданий. Однако расследование, начатое Святейшим Синодом, нашло подтверждение самому факту явления Божией Матери. То обстоятельство, что явление Божией Матери произошло в действительности не в Августове, а под Мариамполем, не акцентировалось, и царю вряд ли докладывалось. Действительная дата совершения чуда в ночь на 14 сентября, то есть за две недели до начала Августовской битвы, также не называлась.
В 1914 году Московская Марфо-Мариинская обитель издала открытки «Видение на небе» со штемпелем «От Е.И.В. Великой Княгини Елисаветы Феодоровны». На обороте было помещено описание Августовского явления, фактически - перепечатка заметки «Чудо» из «Биржевых ведомостей»; источником была указана перепечатка в газете «Московские ведомости» N227. Открытки широко распространялись в войсках и в народе. Сохранились открытки с личной подписью В.К. Елизаветы Феодоровны, направленные на Пасху 1915 года царевичу Алексию и великим княжнам Марии и Анастасии[iv].
Сам Фарберов предполагает, что открытки были выпущены скорее в ноябре, а то и в октябре 1914 года. Фарберов предполагает, что Великая Княгиня Елизавета Феодоровна могла предпринять выпуск открыток, лично посоветовавшись с Николаем II и Александрой Феодоровной[v].
О ходе расследования, несомненно, докладывалось царю. 27 декабря 1914 протопресвитеру армии и флота отцу Георгию Шавельскому был направлен рапорт благочинного кирасирской бригады протоиерея Стефана Щербаковского Шавельскому об опросе свидетелей чуда возле города Мариамполя. Установлены обстоятельства чудесного явления и его точное место: 6-7 верст от Мариамполя.
4 января 1915 Шавельскому был направлен рапорт главного священника армий Северо-Западного фронта протоиерея Константина Богородицкого со свидетельствами опрошенных им четырех кирасир и подробности бесед с офицерами относительно явленного нижним чинам чуда.
Тем временем, под влиянием СМИ в России началось массовое издание открыток и листовок с иконописными изображениями. Так, 16 февряля 1915 года в Святейший Синод поступило прошение Ольги Александровны Ильиной о разрешении приступить к изданию написанной ею иконы «Явление Божией Матери 16 сентября 1914 года перед Августовским сражением»[vi].
В апреле 1915 года (может быть раньше) в одесской хромолитографии Евгения Ивановича Фесенко массовым тиражом была напечатана открытка «Явление Богоматери русскому отряду перед поражением германцев в Августовских лесах». На обороте открытки отпечатан текст, вольно воспроизводящий текст заметки в «Биржевых ведомостях». Генерал Ш. назван очевидцем чудесного явления. Сама дата явления была названа ошибочно: ночь с 7 на 8 сентября. Согласно текста открытки, войска, удостоившиеся это видения, одержали победу над пруссаками на следующий же день, т.е. 8 сентября. Это действительности не соответствует, тем более, что из текста подразумевается всё то же Августовское сражение.
Уже 26 мая 1915 года в Святейший Синод поступило донесение митрополита Киевского и Галицкого Флавиана о напечатанных в типографии Фесенко в Одессе хромолитографиях с изображением Богоматери. «явившейся русскому отряду перед поражением германцев в Августовских лесах». Покупающие эти изображения просят приходских священников освятить их как иконы.
Открытки Фесенко с ошибками в тексте получили широчайшее распространение и стали образцом для написания многих икон, получивших название «Знамение Августовской победы», «Августовская свеча», или просто «Августовская икона». Так, 30 мая 1915 в Святейший Синод поступил рапорт архиепископа Ставропольского и Екатеринодарского Агафодора о желании прихожан Троицкой церкви Платимировской станицы соорудить икону Божией Матери по образцу рисунка явления Божией Матери русским воинам перед сражением при Августове. 17 июня 1915 года епископ Екатеринбургский и Ирбитский Серафим в письме в Святейший Синод приводит текст письма солдатской жены Параскевы Агапитовой с просьбой соорудить икону Божией Матери по образцу рисунка Ивана Ижакевича, помещенного в N1 «Русского Паломника» за 1915 год.
15 июля 1915 года епископ Елецкий Павел, временно управляющий Орловской епархией, сообщил Святейшему Синоду о том, жители села Успенское заявили настоятелю церкви желание иметь в храме образ явления Божией Матери русским войскам во время Августовского сражения, о каковом сообщалось в газетах и журналах. Они заявили, что для церкви села Любаново Тульской епархии такой образ уже написан по рисунку, помещенному в «Русском паломнике» и даже освящен в Марфо-Мариинской обители, и чтится местным населением. 27 июля 1915 епископ Пензенский и Саранский Владимир сообщает Святейшему Синоду о представленных ему трёх картинах - изображениях Божией Матери, копии с которых уже появились в продаже в качестве икон.
Таким образом, по всей России наблюдалось стихийное народное движение по сооружению икон с изображением чуда явления Божией Матери перед победой в Августовском сражении. При отсутствии икон верующие просили священников освятить как иконы открытки Фесенко. Начатое публикацией газеты «Биржевые ведомости» почитание чуда продолжало поддерживаться СМИ. Например, 19 июля 1915 года (годовщина начала войны) в журнале «Русский паломник» N29 был помещен очерк Е. Поселянина, в котором в частности рассказано о явлении Богоматери перед Августовскими битвами. Снова была процитирована заметка «Чудо». К тексту был приложен рисунок художника А. Сезько «Знамение Богоматери».
Всё вышеперечисленное способствовало сохранению величайшего доверия государя императора генералу Рузскому, которому помогала Сама Божия Матерь. Несмотря ни на какие последующие обстоятельства, Николай II неизменно отличал Рузского наградами, назначением на высокие военные и государственные посты. Показательным является история с Варшавско-Ивангородской операцией. Керсновский в своей «Истории русской армии» писал:
«30 сентября Ставка передала варшавское направление - 2-ю армию и подходившую 5-ю - генералу Рузскому. Ивангородское направление - 4-я и подходившая 9-я армия - оставлялись за Юго-Западным фронтом. В управление операциями на Висле вносилось раздвоение, но это было единственным способом заинтересовать в общем деле узкоэгоистический штаб Северо-Западного фронта.
Вступив в командование 2-й и 5-й армиями, генерал Рузский предоставил им действовать под Варшавой по своему усмотрению, а сам занялся операцией, к делу совершенно не относившейся - организацией «Принаревской группы» для прикрытия Варшавы от несуществовавшей угрозы со стороны Восточной Пруссии. Здесь он сосредоточил новосформированный XXVII армейский корпус генерала Баланина (77-я и 79-я пехотные дивизии), VI армейский и I Туркестанский корпуса. Таким образом, в то время, когда Макензен железным кулаком стучал в ворота Варшавы с юго-запада, тусклый взор генерала Рузского устремлялся куда-то в сторону - на север. Здесь он без нужды нагромождал корпус на корпус, тогда как под Гройцами и у Пясечна прибывавшие сибирские стрелки расхватывались побатальонно...»
А вот что Бонч-Бруевич написал в своей книге:
«...под самой Варшавой завязались упорные бои; на окраине польской столицы рвались снаряды германской тяжелой артиллерии, но в Праге, варшавском предместье на правом берегу Вислы, высаживались из эшелонов сибирские полки и через весь город шли к его западной окраине.
Доблесть сибирских полков решила судьбу Варшавы. Немцы, не приняв удара, начали отходить, и польская столица, хотя и на непродолжительное время, была спасена.
Участок к северу от реки Пилицы с Варшавой и Новогеоргиевском был передан Северо-Западному фронту из Юго-Западного в тот критический момент, когда немцы готовы были захватить Варшаву и прорваться на правый берег Вислы. Намеченное Ставкой и состоявшееся в это время сосредоточение в Варшаве 2-й армии разрушило замыслы германского генерального штаба. В отражении германской армии от польской столицы выдающуюся роль сыграли сибирские полки, которые, едва выгрузившись, с ходу пошли в наступление.
По времени эти наши неожиданные успехи совпали с передачей варшавского боевого участка Рузскому, и его немедленно произвели в "спасители" Варшавы»[vii].
Невероятно! Рузский саботировал распоряжения Ставки, всячески препятствовал переброске под Варшаву корпусов своего Северо-Западного фронта. Он и разрешение ввязаться в Августовское сражение дал Флугу только для того, чтобы иметь оправдание невыполнения распоряжений Ставки. И в конечном итоге его сделали «спасителем» Варшавы! Награда не заставила себя ждать:
«В конце октября Рузский был вызван в Ставку. Вместе с ним в Барановичи, где стоял поезд великого князя Николая Николаевича, выехал и я. К этому времени я был награжден георгиевским оружием. Награждение это, по словам Рузского, исходило от верховного главнокомандующего, и я обязан был представиться ему и поблагодарить.
Приехав отдельным поездом в Барановичи, мы отправились в вагон-приемную великого князя. Ждать нам не пришлось, почти тотчас же из второго вагона, в котором был устроен кабинет, вышел Николай Николаевич и, не говоря ни слова, обнял и поцеловал Рузского. Великого князя я видел еще до войны. Он остался таким же длинным и нескладным, каким был, с лошадиным, как говорят, лицом и подслеповатыми глазками.
Поцеловав Рузского, великий князь начал горячо благодарить его за отражение немцев от Варшавы. Рузский представил меня; Николай Николаевич поблагодарил, но уже небрежно, и меня и поспешно ушел к себе,
Как только "верховный" вышел из вагона, Рузский сделал удивленную мину и, усмехаясь, сказал:
- А я и не подозревал, что Ставка примет за крупный успех самые обыкновенные действия.
- Должно быть, Ставка настолько утомилась незначительными действиями обоих фронтов, что верховный неслучайно так бурно отзывается на удачу под Варшавой, - ответил я главнокомандующему.
- Ну что ж, успех, так успех! Пусть так и будет,- заключил Рузский.
Обедать мы были приглашены в вагон-столовую великого князя. Обедали за столиками, рассчитанными на четырех человек; вместе с Николаем Николаевичем сидели его брат, великий князь Петр Николаевич, и Рузский.
За обедом было объявлено, что между пятью и шестью часами в Ставку приедет государь. Около пяти часов генерал Рузский и я вышли на платформу.
Едва подошел царский поезд, как дворцовый комендант генерал Воейков доложил Рузскому, что государь приглашает его к себе.
Минут через пятнадцать Николай Владимирович вышел из царского вагона и, подозвав меня, рассказал, что царь в благодарность за отражение германцев от Варшавы наградил его орденом святого Георгия 2-й степени.
Он достал из кармана пальто роскошный футляр и показал мне врученный ему царем блистательный орден - белый крест на золотой звезде.
- Вам, Михаил Дмитриевич, я особо благодарен за помощь, расчувствовавшись, сказал Рузский,- будьте уверены, что я не отпущу вас без георгиевского креста.
Я горячо поблагодарил главнокомандующего, и мне, знавшему Рузского много лет, и в голову не пришло, как внутренне изменился этот еще недавно прямой и честный генерал за те несколько месяцев, когда волей судьбы его неожиданно приблизили к высшим сферам. Видимо, яд царедворства уже попал в его душу, и отсюда и появилась та двуличность, которую я потом не раз наблюдал в нем»[viii].
Любопытные замечания, конечно. Вроде бы вместе вели подрывную работу против самодержавия, хотя и принадлежали к разным партийным группировкам. Слова про двуличность Рузского следует учесть. Они написаны его ближайшим сотрудником.
Чем ещё прославился Рузский на посту главнокомандующего Северо-Западным фронтом? После завершения Варшавско-Ивангородской операции последовало Лодзинская. В ходе этой операции, несмотря на достигнутый русскими успех, генерал Рузский отдал приказ об отступлении, из-за чего попавшая в окружение группа германских войск генерала Шеффера смогла выйти из окружения.
Керсновский писал: «Так было сорвано наше «наступление в сердце Германии». Генерал Рузский, на немощные плечи которого была возложена эта грандиозная задача, с нею не справился. Не сумев ничего организовать, не желая ничего предвидеть, ни даже видеть совершившееся, он сделал все от него зависившее для осуществления неслыханной катастрофы. Катастрофы этой не произошло благодаря стойкости войск и энергии штаба 5-й армии, возглавлявшейся мужественным Плеве. Тактический позор Лодзи - позор Брезин - выправлялся крупным стратегическим успехом. Германская армия ретировалась из-под Лодзи растерзанной. «С рылом в крови», - сказал бы Кутузов. Армиям Северо-Западного фронта оставалось преследовать ее и даже просто следовать за ней, дав тем временем возможность Юго-Западному фронту нанести решительный удар австро-венгерским армиям у Кракова. Но генерал Рузский не желал видеть этих выгод. Растерявшийся, деморализованный, он все свои помыслы обратил на отступление - отступление сейчас же и во что бы то ни стало. Рузскому удалось навязать свои взгляды стратегически пустопорожнему месту, именовавшемуся «Ставкой Верховного главнокомандующего», - и Ставка целиком пошла по плачевному камертону штаба Северо-Западного фронта. Всю свою вину генерал Рузский свалил на подчиненных».
По результатам Лодзинской операции Рузскому удалось снять со своих постов командующих 1-й армией Ренненкампфа и 2-й армией Шейдемана. Раньше, по результатам Августовского сражения, Рузский отстранил от командования 10-й армией генерала Флуга «за опасную активность». Флуг же показал себя способным военачальником. Позднее, 8 июля 1915 года он был назначен командовать 2-м армейским корпусом и заслужил орден святого Георгия 4-й степени «...за то, что в период Виленской операции в сентября 1915 года, когда противник задался целью разъединить войска Северного и Западного фронтов и врезался клином между 5-й и 10-й армиями, а конница его, направленная в район Молодечно, оперировала в тылу 10-й армии и когда для противодействия замыслам неприятеля была выделена группа корпусов под общим руководством генерала Флуга, он не только удержал натиск противника, но, переходя в наступление частями группы корпусов, приковывал силы противника. Результатом проявленных генералом Флугом энергии, мужества и искусного руководства, замысел германцев был парализован и генерал Флуг, выдержав бой с превосходным по силам противником, выручил своих от грозившей им опасности». И этого мужественного и искусного генерала Рузский в своё время отстранил от командования армией и заменил его на Сиверса, покорно выполнявшего все распоряжения командующего фронтом. Историками отмечено, что Рузский сваливал свои ошибки на подчиненных. Меньше обращают внимание на то, что он удалял наиболее способных военачальников, заменяя их бездарностями.
Бонч-Бруевич в своей книге «Вся власть Советам!» всячески оправдывает кадровую политику Рузского. О Ренненкампфе Бонч-Бруевич написал:
«...генерал Ренненкампф, прославившийся своими карательными экспедициями при подавлении революции пятого года... Зная Ренненкампфа еще по совместной службе в Киевском военном округе как пустого и вздорного офицера, Рузский заподозрил неладное, в поражении 1-й и 2-й армий больше кого бы то ни было виноват был именно этот генерал, которого народная молва уже называла продавшимся немцам изменником».
О мужественном и искусном Флуге Бонч-Бруевич написал следующее:
«Не многим лучше, нежели в 1-й армии, было положение и в 10-й, которой командовал генерал Флуг, тупой и чванливый немец. Вероятно, под влиянием военной литературы, в изобилии появившейся после русско-японской войны, он вознамерился поразить мир своими стратегическими талантами. Решив окружить германские главные силы, Флуг начал проделывать какие-то непонятные маневры, сводившиеся к фронтальному медленному наступлению одних корпусов и к захождению плечом других.
Такое направление корпусов 10-й армии вызвало у меня вполне резонные опасения, что корпуса эти очень скоро столкнутся друг с другом; а наружный фланг тех, что заходят с юга левым плечом, будет атакован германскими войсками. В это время Леонтьев был уже освобожден от должности, и я действовал в качестве генерал-квартирмейстера штаба фронта. По моему настоянию, генерал Флуг был вызван в Белосток. Прижатый к стенке, он так и не мог сколько-нибудь членораздельно объяснить необходимость всех тех "стратегических вензелей", которые по его вине описывали входившие в 10-ю армию корпуса. Вскоре Флуг был отчислен от должности и заменен более способным и разумным генералом».
Действия самого Рузского при командовании Северо-Западным фронтом военные историки оценивают негативно. Он упустил ряд возможностей нанесения германцам поражения. Он подавил инициативных командующих армиями, которые были способны на решительные действия. Он запретил маневр, обход противника и вообще всякие решительные действия. Допуская наступление, он требовал вести его исключительно фронтально, без обходов, маневров и окружений противника. Это приводило к большим потерям в частях русской армии, выбиваемых огнём артиллерии и пулемётов. Так, к февралю 1915 года все резервы 10-й армии Северо-Западного фронта были «съедены» совершенно нелепой Ласдененской операцией. Стратегия Рузского делала невозможным в принципе достижения решительной победы над противником. Однако она позволяла Рузскому, почивая на лаврах, до поры до времени занимать важнейший военный пост.
Следует обратить внимание на некоторые деяния Рузского и Бонч-Бруевича в этот период. Бонч-Бруевич известен как «инициатор выселения евреев из прифронтовой полосы (по обвинению их в поголовном шпионаже в пользу противника)»[ix]. Сотни тысяч евреев были перемещены из Царства Польского, Курляндии, Виленской. Ковенской, Гродненской и других губерний в восточные части Белоруссии и Украины. В августе 1915 года правительству пришлось отменить черту оседлости и сотни тысяч евреев, лишенных крова, имущества и средств существования, хлынули в центральные губернии России. Они пришли туда совершенно революционизированными, и. естественно, приняли активнейшее участие в февральской революции и октябрьском перевороте 1917 года, а затем и в Гражданской войне. Очевидно, именно в этом заключалась цель заговорщиков: создать в тылу многомиллионную массу недовольного населения, чем усилить политический кризис в стране. Сам Бонч-Бруевич в своей книге «Вся власть Советам!» о своей инициативе, естественно, не пишет. Напротив, он приводит несколько случаев, когда он, якобы, спасал отдельных евреев от насилия казаков и т.п. Пытается оправдать себя от возможных обвинений.
Но именно при его непосредственном участии прошло несколько процессов над евреями, взбудораживших Россию. Широкую известность получило дело Янкеля Гершановича, жителя города Мариамполь Сувалкской губернии, осужденного в октябре 1914 года военным судом 3-го армейского корпуса на восемь лет каторги по обвинению в содействии неприятелю. Гершанович будто бы был назначен немцами бургомистром Мариамполя, при этом в обвинительном акте все еврейское население города обвинялось во враждебности по отношению к русским войскам и в пособничестве неприятеля. Согласно обвинительному акту, подготовленному военным обвинителем, русские солдаты решительно ничего не могли купить у евреев, так как они просто запирали перед ними двери. Им отказывали даже в куске хлеба, который солдаты просили не даром, а за деньги. Между тем входящих в город немецких солдат даже угощали обедом. Евреи, бывшие в русских войсках, при приближении немцев ломали свои винтовки и прятались у своих соотечественников. Через два года, проведенных Гершановичем в Псковской тюрьме, он был оправдан военным судом, как полностью невиновный. Дело вызвало резонанс в России. Например, Короленко написал статью «О Мариампольской измене». Виноватым был объявлен царский режим, что способствовало усилению политического кризиса в стране. Между тем, приговор военного суда 3-го армейского корпуса утверждался его командиром генералом Епанчиным. 3-й корпус входил в состав 10-й армии (командующий - ставленник Рузского генерал Сиверс) Северо-Западного фронта (командующий - Рузский, генерал-квартирмейстер, ответственный за контрразведку - Бонч-Бруевич).
Из прифронтовой полосы эвакуировались не только евреи. Русские, белорусы, литовцы, поляки, латыши, жители губерний, которым грозил захват германской армией, стали беженцами. Заговорщики могли учитывать германский опыт августа 1914 года. Германцы в своих планах ведения войны допускали оставление Восточной Пруссии. Пока основные силы германской армии громили французов и брали Париж, германская 8-я армия могла отступать с боями. После взятия Парижа и капитуляции Франции германские войска были бы переброшены с Западного фронта и разгромили бы русскую армию, освободив Восточную Пруссию и захватив российские территории. Этот план испортили беженцы. Полмиллиона жителей Восточной Пруссии бежали в центральную Германию и устроили такую панику, что германское командование было вынуждено раньше времени снять с Западного фронта два корпуса и кавалерийскую дивизию и перебросить их на восток. Этих корпусов не хватило для взятия Парижа. Их не хватило для выигрыша битвы на Марне. И наши военачальники знали об этой истории. И сами же её повторили. Дезорганизация тыла была выгодна заговорщикам. Она усиливала политический кризис в стране.
Сотни тысяч беженцев добровольно-принудительно были погнаны на восток от наступавших германских войск. Современный историк пишет: «Эвакуация беженцев была самой тяжелой и непоправимой ошибкой русского Верховного командования. Перевозка огромного количества насильственно изгоняемых беженцев была железнодорожному транспорту не по силам. Только часть беженцев сумела попасть в поезда. Беженцы забили железные дороги, ведущие в тыл.
Основная масса беженцев, не попавшая в поезда, двинулась в тыл по шоссейным и грунтовым дорогам на телегах и даже пешком. Это было ужасное зрелище. Беженцы - голодные, измученные, оборванные, больные - медленно тянулись по дорогам, хороня у дороги на обочинах детей и стариков, не выдержавших трудностей пути. Трупы лошадей вдоль дорог отступления были другой приметой. Двигаясь к местам назначения, беженцы сеяли панику и деморализовали тыл, разносили болезни. Однако шоссейных и грунтовых дорог в конце концов тоже не хватило. В ряде районов беженцы шли сплошной стеной, вытаптывали хлеб, портили луга и леса, оставляя за собой пустыню. Не только ближние, но и глубокие тылы русской армии были опустошены, разорены, лишены последних запасов... Опустошение губерний запада России, изгнание их населения в глубь страны привели к деморализации населения внутренних губерний, дезорганизации транспорта и хозяйства, к росту недовольства и недоверия к власти в стране, которые в 1917 г. вылились в революцию».
В книге Бонч-Бруевича есть любопытная фраза про борьбу с германскими шпионами: «В близких к императорскому двору сферах полагали, что интересы России и династии отнюдь не одно и то же; первые должны были безоговорочно приноситься в жертву последним. Сторонники этой "доктрины" утверждали, что преследование даже уличенных в шпионаже "русских" немцев подрывает интересы царствующего дома».
Сами Рузский и Бонч-Бруевич организовали кампанию по обвинению должностных лиц в шпионаже на Германию и в прямом предательстве. Этим достигалась цель подрыва авторитета правящей династии и усиления политического кризиса в стране. Одним из эпизодов этой кампании было «разоблачение» и казнь «германского шпиона» полковника Мясоедова. Ещё до войны, в 1912 против Мясоедова началась крупная интрига, возглавляемая не кем-либо, а лично Гучковым, инициатором создания «Военной ложи». В газетах «Вечернее время» и «Новое время» появились статьи с намеками против Мясоедова. 17 апреля 1912 года в «Новом времени» появилось интервью с членом Государственной думы А. И. Гучковым, который уже открыто обвинил Мясоедова в шпионаже. Мясоедов вызвал Гучкова на дуэль. Дуэль состоялась 22 апреля 1912 г. в Старой Деревне на окраине Петербурга. Мясоедов стрелял первым и промахнулся; Гучков сразу же после этого выстрелил в воздух. После этого скандала Мясоедов был уволен в запас. Проведенное расследование, однако, не выявило в действиях Мясоедова ничего подтверждающего обвинения в шпионстве.
С началом Первой мировой войны Мясоедов был призван в армию в ополчение, как пехотный офицер, но после хлопот был назначен переводчиком в штаб 10-й армии, где выполнял различные незначительные поручения. Таким образом, он оказался подчиненным по службе у членов «Военной ложи», прекрасно знакомых об обстоятельствах его дуэли с Гучковым. Бонч-Бруевич приписывает заслугу разоблачения Мясоедова себе:
«Заведомо скомпрометированный жандармский полковник прибыл с рекомендательным письмом военного министра...
Я приказал контрразведке произвести негласную проверку и, раздобыв необходимые улики, арестовать изменника. В нашумевшем вскоре "деле Мясоедова" я сыграл довольно решающую роль, и это немало способствовало усилению той войны, которую повели против меня немцы, занимавшие и при дворе и в высших штабах видное положение.
Едва был арестован Мясоедов, как в Ставке заговорили об обуревавшей меня "шпиономании". Эти разговоры отразились в дневнике прикомандированного к штабу верховного главнокомандующего штабс-капитана М. Лемке, журналиста по профессии.
"Дело Мясоедова,- писал он,- поднято и ведено, главным образом, благодаря настойчивости Бонч-Бруевича, помогал Батюшин".
Для изобличения Мясоедова контрразведка прибегла к нехитрому приему. В те времена на каждом автомобиле, кроме водителя, находился и механик. Поэтому в машине, на которой должен был выехать Мясоедов, шофера и его помощника, как значился тогда механик, заменили двумя офицерами контрразведки, переодетыми в солдатское обмундирование. Оба офицера были опытными контрразведчиками, обладавшими к тому же большой физической силой.
Привыкший к безнаказанности. Мясоедов ничего не заподозрил и, остановившись на ночлег в одной из мыз, был пойман на месте преступления. Пока "владелец" мызы разглядывал переданные полковником секретные документы, один из переодетых офицеров как бы нечаянно вошел в комнату и схватил Мясоедова за руки. Назвав себя, офицер объявил изменнику об его аресте. Бывшего жандарма посадили в автомобиль и отвезли в штаб фронта. В штабе к Мясоедову вернулась прежняя наглость, и он попытался отрицать то, что было совершенно очевидным.
Допрашивать Мясоедова мне не пришлось, но по должности я тщательно знакомился с его следственным делом и никаких сомнений в виновности изобличенного шпиона не испытывал. Однако после казни его при дворе и в штабах пошли инспирированные германским Генеральным штабом разговоры о том, что все это дело якобы нарочно раздуто, лишь бы свалить Сухомлинова.
Из штаба фронта Мясоедова переотправили в Варшаву и заключили в варшавскую крепость. Военно-полевой суд, состоявший, как обычно, из трех назначенных командованием офицеров, признал Мясоедова виновным в шпионаже и мародерстве и приговорил к смертной казни через повешение. Приговор полевого суда был конфирмован генералом Рузским и там же, в варшавской цитадели, приведен в исполнение.
Разоблачение и казнь Мясоедова не могли не отразиться на военном министре. Ставило под подозрение Сухомлинова и вредительское снабжение русской армии, оказавшейся в самом бедственном положении. Наконец, почти открыто поговаривали о том, что военный министр, запутавшись в денежных делах, наживается на поставках и подрядах в армию и окружил себя подозрительными дельцами, едва ли не немецкими тайными агентами»[x].
Мясоедов был арестован 18 февраля, а казнен 18 марта 1915 года. Жертвой этого дела стал и военный министр В. А. Сухомлинов: 13 июня 1915 года он был уволен от должности военного министра, 29 апреля 1916 года арестован и уже после Февральской революции осуждён на тюремное заключение. Сухомлинов, как сказано выше, незадолго до начала Первой мировой войны доложил императору о существовании «Военной ложи», что привело к её нейтрализации. Такое не прощается, да и, находясь на посту военного министра, он мешал заговорщикам.
Уже после окончания Первой мировой войны начальник немецкой разведки Вальтер Николаи написал: «Приговор... является судебной ошибкой. Мясоедов никогда не оказывал услуг Германии». К такому выводу пришло и большинство историков ещё в советское время. Очень убедительно о невиновности Мясоедова в шпионаже доказано в исследовании Шацилло[xi], опубликованном в 1967 году в журнале «Вопросы истории». Правда, вывод советского историка оказался парадоксальным: в казни Мясоедова по ложному обвинению в шпионаже Шацилло обвинил гнилой царский режим, а не заговорщиков-масонов, готовивших свержение царя.
В феврале 1915 года «стратегия» Рузского привела к разгрому 10-й русской армии и гибели 20-го армейского корпуса в Августовских лесах. Российские СМИ много писали о героизме русских воинов, однако даже попыток выяснить причины этого поражения в газетах почему-то сделано не было. В это время стало понятным намерение германского командования перенести в 1915 году тяжесть боевых действий на Восточный фронт. В условиях исчерпания запасов снарядов и патронов, недостатка орудий и винтовок, русской армии грозило поражение. Очевидно, заговорщики не желали, чтобы авторитет их ставленника пошатнулся. Захватить власть они ещё не могли. Ситуация весны 1915 года ещё не позволяла это сделать.
Рузскому надо было вовремя уйти. Случай представился. Сразу после Августовской операции и разгрома 20-го русского корпуса в Августовских лесах германцы начали наступление в районе города Прасныш. Германцы смогли захватить этот город, но контрнаступлением русских 1-й и 12-й армии были отброшены на исходные позиции. Несмотря на значительные потери, 1-я, 10-я и 12-я русские армии Северо-Западного фронта 2 марта начали общее наступление с целью оттеснить германцев к линии государственной границы. К концу марта это почти удалось, но на территорию Восточной Пруссии русские войска уже не вступили. Праснышская операция стала победной для русских, но она полностью истощила резервы Северо-Западного фронта.
И вот, 13 марта 1915 года Рузский заболел и покинул фронт, сдав командование генералу Алексееву. Но при этом он 17 марта 1915 года был назначен членом Государственного совета. Отметим, что ему удалось покинуть фронт не во время проигранной Августовской операции, а в ходе успешной Праснышской операции. Удачно...
Бонч-Бруевич в книге «Вся власть Советам!» писал об этих событиях:
«Весной 1915 года генерал Рузский заболел и уехал лечиться в Кисловодск. Большая часть "болезней" Николая Владимировича носила дипломатический характер, и мне трудно сказать, действительно ли он на этот раз заболел, или налицо была еще одна сложная придворная интрига. Уход Рузского сопровождал отданный в Царском Селе "высочайший" рескрипт. Рескрипт этот Николай II заканчивал следующими фальшивыми словами, свидетельствующими о нежелательности оставления Рузского в действующей армии:
«Ценя в вас не только выдающегося военачальника, но также опытного и просвещенного деятеля по военным вопросам, каковым вы зарекомендовали себя, как член Военного совета, я признал за благо назначить вас ныне членом Государственного совета».
С оценкой слов императора фальшивыми позволим себе не согласиться. В действующей армии Рузский сам не пожелал остаться. Император же, напротив, назначил заговорщика на высокую государственную должность.
19 апреля (2 мая по н.ст.) 1915 года германцы начали прорыв русского фронта под Горлице. Началось «Великое отступление». Рузский же оказался к «Великому отступлению» не причастен. Вовремя заболел, однако. Император про него всегда помнил и, видимо, жалел, что этот военачальник, которому покровительствует Сама Божия Матерь, не находится в действующей армии. Возможно, ему удалось бы остановить наступление германцев. 30 июня Николай II назначил Рузского командующим 6-й армией. Это не было понижением по сравнению с предыдущей должностью командующего фронтом. 6-я армия была особой. Она находилась в районе столицы и непосредственно в боевых действиях участия не принимала. Её части должны были защищать побережье Финского залива от возможных десантов противника. Её части были предназначены для обороны Петрограда (Санкт-Петербурга). Для заговорщиков свой человек во главе этой армии представлял уникальные возможности, но условия для захвата власти пока ещё не сложились.
Алексеев, назначенный вместо Рузского на пост главнокомандующего армиями Северо-Западного фронта, поставил генерал-квартирмейстером своего человека - генерал-майора Пустовойтенко. Бонч-Бруевич остался без места. На время «болезни» Рузского ему надо было куда-нибудь пристроиться. Он поступил в распоряжение верховного главнокомандующего, тогда ещё великого князя Николая Николаевича.
«В отличие от своего венценосного племянника, покровительствовавшего проворовавшемуся военному министру, Николай Николаевич занимал по отношению к Сухомлинову непримиримую позицию. Не препятствовал он и разоблачению Мясоедова.
Роль моя в деле Мясоедова, вероятно, побудила верховного главнокомандующего дать мне, едва я попал в распоряжение Ставки, особо важное поручение - ознакомиться с постановкой контрразведывательной работы в армиях и внести свои предложения и пожелания для коренной перестройки этого дела.
Я знал, как дорого обходится нам осведомленность германской тайной разведки, и еще до поручения верховного главнокомандующего занялся улучшением работы контрразведки фронта, непосредственно мне подчиненной. Произведенный в генералы Батюшин оказался хорошим помощником, и вместе с ним мы подобрали для контрразведывательного отдела штаба фронта толковых офицеров, а также опытных судебных работников из учреждений, ликвидируемых в Западном крае в связи с продвижением неприятеля в глубь империи.
Вернувшись из командировки, я написал на имя начальника штаба Ставки генерала Янушкевича подробную докладную записку. Через несколько дней в Ставке стало известно, что я назначаюсь начальником штаба 6-й армии, прикрывающей Петроград»[xii].
Командировка сразу дала результаты. В ночь с 25 на 26 апреля в местечке Кужи Ковенской губернии в засаду попал 151-й Пятигорский полк. «Толковые офицеры контрразведывательного отдела штаба фронта и опытные судебные работники», подобранные Бонч-Бруевичем и Батюшиным, сразу обнаружили еврейскую измену. Это повлекло репрессии в отношении евреев и волну общественной активности в защиту евреев. Политический кризис в России усиливался.
В своей книге «Вся власть Советам!» Бонч-Бруевич особо отметил, что 25 апреля он прибыл в Петроград. Этим он открещивался от событий в Кужах. В Петрограде же он прославился раздуванием шпиономании. А с 30 июня командующим 6-й армией был назначен Рузский. Снова вместе...
В августе русский Северо-Западный фронт был разделен на два: Северный и Западный. Северный фронт защищал от Петроградское направление. 18 августа 1915 года Рузский был поставлен Главнокомандующим армиями Северного фронта (1-я, 5-я и 12-я армии). 20 августа Бонч-Бруевич был назначен начальником штаба армий Северного фронта. К этому времени немцы захватили Курляндию с Митавой и Либавой, Ковно и вплотную подошли к Риге. Рузскому сильно повезло. Ещё 9 августа германцы переместили направление главного удара; теперь основное наступление происходило по фронту севернее Вильно, в районе Свенцян, и было направлено на Минск. Это был участок Западного фронта. Давление немцев на армии Северного фронта прекратилось. 27-28 августа (8-9 сентября по н.ст.) германцы, воспользовавшись неплотностью расположения русских частей, смогли прорвать фронт на стыке Северного и Западного фронтов (Свенцянский прорыв). Удар германской армии был направлен на Молодечно. Немцы намеревались выйти в тыл русской 10-й армии Западного фронта и с ходу захватить Минск. В прорыв были брошены крупные конные подразделения, дошедшие до реки Березины в районе Борисова и перерезавшие шоссе Минск-Смоленск. Однако путь немцам преградила вовремя подошедшая вновь сформированная 2-я армия Западного фронта, которой выпала честь окончательно остановить германское наступление. В жестоких встречных боях она смогла отбросить германцев обратно к Свенцянам. К 19 сентября (2 октября) Свенцянский прорыв был ликвидирован и фронт стабилизировался. «Великое отступление» русской армии закончилось.
Здесь можно вспомнить про генерала Флуга, отстраненного Рузским от командования 10-й армией за «опасную активность» во время Августовского сражения. Он был награжден орденом святого Георгия 4-й степени «...за то, что в период Виленской операции в сентября 1915 года, когда противник задался целью разъединить войска Северного и Западного фронтов и врезался клином между 5-й и 10-й армиями, а конница его, направленная в район Молодечно, оперировала в тылу 10-й армии и когда для противодействия замыслам неприятеля была выделена группа корпусов под общим руководством генерала Флуга, он не только удержал натиск противника, но, переходя в наступление частями группы корпусов, приковывал силы противника. Результатом проявленных генералом Флугом энергии, мужества и искусного руководства, замысел германцев был парализован и генерал Флуг, выдержав бой с превосходным по силам противником, выручил своих от грозившей им опасности».
Северный фронт Рузского в это критическое время имел возможность поддержать Западный фронт ударом во фланг германцам, однако занял пассивную позицию. Да и позднее Рузский, используя фактор прикрытия фронтом столичного направления, старался притянуть к себе как можно больше войск, но при этом избегал решительных действий. Так он дотянул до декабря 1915 года, когда вновь «заболел» (вспомним слова Бонч-Бруевича о «дипломатическом характере» болезней Рузского). 6 декабря он сдал командование фронтом генералу Плеве. Бонч-Бруевич остался при Плеве начальником штаба, но тот по состоянию здоровья был 10 февраля 1916 г. освобожден от должности командующего фронтом и заменен Куропаткиным. 25 февраля от должности начальника штаба освобожден и Бонч-Бруевич, оставшийся в распоряжении главнокомандующего армиями Северного фронта.
Чем занимался Бонч-Бруевич на посту начальника штаба фронта? Продолжал бороться со шпионами, участвуя в раздувании шпиономании в России. В своих воспоминаниях подчеркивает, что с германскими шпионами были связаны и правящая династия, и многие знатные и влиятельные люди России. Он прекрасно понимал, что раздувание шпиономании формирует в народе недоверие правительству и способствует политическому кризису в стране. Вместе с Батюшиным Бонч-Бруевич озаботился личностью Распутина. Бонч-Бруевич вспоминал: «...идея убийства ненавистного "старца" будоражила многие умы. Что касается до меня, то я считал, что с Распутиным надо разделаться иным, бескровным и, как мне казалось, наиболее радикальным способом. Я был в это время уже начальником штаба Северного фронта. Сама должность предоставляла мне огромную власть. Я мог, например, самолично выслать в места отдаленные заподозренных в шпионаже лиц, если они действовали в районах, подчиненных фронту. Поэтому я решил с помощью особо доверенных офицеров контрразведки скрытно арестовать Распутина и отправить в самые отдаленные и глухие места империи, лишив тем самым его всякой связи с высокими покровителями».
Итак, Бонч-Бруевич мог убрать Распутина, но не сделал этого. Ничего он не сделал и в отношение тех, кто планировал убийство Распутина. Кстати, Бонч-Бруевич не только собрал о Распутине с помощью Батюшина весь возможный компромат, но и встречался с ним лично. Почему не арестовал скрытно? Образ Распутина был просто необходим заговорщикам для дискредитации правящей династии. Они сами разжигали страсти, распространяли разные небылицы по всей России, добиваясь уничтожения обаяния Царствующего Дома. Понятно, что русский народ, в среде которого эти небылицы распространялись, не мог примириться с мыслию, что какой-то распутный проходимец играет важную роль при дворе и даже в политике. Заговорщикам было выгодно и существование Распутина, и, в определенный момент, убийство Распутина, которым в глазах народа подтверждались все ходившие о нем слухи и сплетни.
Заговорщики не гнушались и напрямую использовать Распутина для достижения своих целей. С ним лично встречался не только Бонч-Бруевич. В своей книге «Вся власть Советам!» он проговорился о своей беседе с Рузским после вторичного назначения того командующим Северным фронтом в августе 1916 года:
«Я попробовал было заговорить о высылке Распутина.
- Нам этого никто не позволит, - сказал Рузский, выслушав меня. - Вы знаете, Михаил Дмитриевич, мое отрицательное отношение к государю. Но Распутина нам с вами не одолеть.
Много позже, уже после смерти Рузского, я понял, в какое неудобное положение поставило его мое намерение расправиться с развратным "старцем".
Возвращение Рузского в Псков устроил не кто иной, как Распутин, и не знать об этом Николай Владимирович не мог. Трудно сказать, что руководило "старцем". Вероятно, безнадежное положение, которое создал на Северном фронте Куропаткин, начало беспокоить двор и самое Александру Федоровну: как-никак войска фронта прикрывали Питер. Это беспокойство и заставило Распутина подумать о сколько-нибудь подходящей кандидатуре. Возможно также, что, устроив назначение Рузского, он рассчитывал сделать своим союзником одного из наиболее популярных в России генералов. Во всяком случае, он дал царю телеграмму, начинавшуюся так: "Народ глядит всеми глазами на генерала Рузского, коли народ глядит, гляди и ты".
Через несколько дней... высочайший рескрипт о назначении Рузского был подписан».
Высочайший рескрипт был подписан 1 августа 1916 года. А тогда, в декабре 1915 года, Рузский, «заболев» и оставив фронт, вернулся к работе в Государственном совете, а также занялся общественной деятельностью. С 16 мая 1916 года он стал председателем Всероссийского общества памяти воинов русской армии. Это позволяло вести работу по укреплению позиций заговорщиков. Между тем государь император был готов в любой момент вернуть Рузского на фронт. О роли Распутина в возращении Рузского можно судить только со слов Бонч-Бруевича. Но император и без Распутина всегда помнил о чудесном явлении Божией Матери войскам Рузского в сентябре 1914 года. Газеты и журналы постоянно напоминали об этом. В конце 1915 года в Москве Первой Богословской Художественно-религиозной женской студией была издана очередная открытка с Августовским образом Богоматери. На обороте было помещено практически то же описание Августовского явления по рассказу генерала Ш. Автор изображения - Ирина Лубнина. Особо указано, что «сие изображение написано по благословению Митрополита Макария Московского и Коломенского при Благочестивейшем Самодержавнейшем Великом Государе Николае Александровиче всея России».
Наконец, 31 марта 1916 Святейший Синод определил: «благословить чествование в храмах Божиих и домах верующих икон, изображающих означенное явление Божией Матери русским воинам вблизи города Мариамполя...» Несомненно, что об этом решении было особо доложено императору. Для себя отметим, что в ходе расследования Синодом было установлено истинное место явления Божией Матери вблизи города Мариамполя. Город Августов в решении Синода уже не упоминается. При этом не был опубликован в церковной печати образец для писания икон явления Божией Матери вблизи Мариамполя. Приложенное к Определению Святейшего Синода изображение, представленное Ольгой Ильиной, Московская Синодальная типография печатать не решилась. Отзыв по существу дела было поручено подготовить Издательскому Совету при Святейшем Синоде. Председатель Издательского Совета епископ Черниговский и Нежинский Василий прислал свой отзыв 3 октября 1916 года. В нём он отозвался о представленной иконе Ольги Ильиной, как о «...совершенно не отвечающей художественным требованиям церковной живописи и, кроме того, не удовлетворительной с точки зрения анатомического построения фигур. Такой образ может служить только смущением религиозных чувств христиан...» До начала Февральской революции вопрос с образцом для писания икон в честь явления Божией Матери под Мариамполем так и не был решен. Благословение же Синода существовало. Поэтому в России продолжалось массовое написание икон, в качестве образцов для которых брались рисунки из газет и журналов, а чаще - открытки издания типографии Фесенко, Марфо-Мариинской обители и т.п. Подписывались они как «Августовские», что способствует возникновению в религиозно неграмотном народе различных легенд о явлении Божией Матери в районе города Августова или даже в Августовских лесах. Эта путаница продолжается по сей день.
Вернёмся к Рузскому. Итак, 1 августа 1916 года Рузский вновь стал главнокомандующим армиями Северного фронта, ближайшего к столице. Получив назначение, Рузский сразу же отменил проведение 12-й армией операции по высадке десанта в тыл германской армии. Армии Северного фронта при Рузском стали совершенно пассивны. Нижние чины и офицеры их бездействовали и разлагались. Царь продолжал верить Рузскому. Рузский с другими заговорщиками ждал своего часа. Бонч-Бруевич так и остался е его распоряжении, хотя давно определилось их принадлежность к разным антиправительственным группировкам.
Известно, чем всё это завершилось. Во время февральской революции, когда император Николай II не смог проехать в Петроград, он повернул поезд в Псков, где находился штаб Северного фронта. У императора была надежда на верность главнокомандующего северным фронтом Рузского. Рузский же был одним из виднейших участник военного заговора и сыграл выдающуюся роль в отречении Николая II. По воспоминаниям барона Фредерикса, присутствующего при отречении Николая II, известным в изложении графини М. Э. Клейнмихель, Рузский грубым насилием принудил колеблющегося царя подписать заготовленное отречение от престола. Рузский держал Николая II за руку, другой рукой прижав к столу перед ним заготовленный манифест об отречении и грубо повторял: «Подпишите, подпишите же. Разве Вы не видите, что Вам ничего другого не остаётся. Если Вы не подпишете - я не отвечаю за Вашу жизнь». Николай II во время этой сцены смущённо и подавленно смотрел вокруг.
Известны слова Николая II о Рузском, сказанные уже в ссылке: «Бог не оставляет меня, Он даёт мне силы простить всех моих врагов и мучителей, но я не могу победить себя ещё в одном: генерал-адъютанта Рузского я простить не могу!» Так можно говорить только о предателе, которому верил до конца.
Наконец, показательна оценка личности Рузского вождём мирового пролетариата. Бонч-Бруевич, получивший сразу после Февральской революции прозвище «советский генерал», стал после Октябрьской революции первым генералом, перешедшим на сторону большевиков. Был какое-то время начальником Полевого штаба Веввоенсовета Республики до тех пор, пока не выяснилось его неспособность управлять войсками, С Лениным встречался запросто. Родной его брат Владимир Бонч-Бруевич работал в то время управляющим делами Совета народных комиссаров и завизировал Постановление СНК РСФСР от 05.09.1918 «О красном терроре». Согласно этому постановлению и был, собственно говоря, расстрелян Рузский. Так вот, Михаил Бонч-Бруевич написал:
«Осенью 1918 года Радко-Дмитриев вместе с Рузским и группой всякого рода титулованных "беженцев" из Москвы и Петрограда попал в число взятых Кавказской Красной Армией заложников и был расстрелян. В Москве смерть этих, несомненно выдающихся генералов, не имевших ни малейшего отношения к контрреволюционным заговорам и занимавшихся в Пятигорске только собственным, давно пошатнувшимся здоровьем, была встречена с огорчением, и я не раз слышал от В. И. Ленина, что оба эти генерала, не кончи они так трагически, могли бы с пользой служить в рядах Красной Армии»[xiii].
Итак, расследование Святейшего Синода твердо установило факт чудесного явления 1 сентября 1914 года Божией Матери под Мариамполем. 31 марта 1916 года Святейший Синод принял решение благословить чествование в храмах Божиих и домах верующих икон, изображающих явление Божией Матери русским воинам вблизи города Мариамполя. Исторически сложилось так, что заговорщики смогли с помощью прессы использовать это явление в целях добиться исключительного доверия к генералу Рузскому со стороны императора Николая II. При этом авторы заметки в «Биржевых ведомостях» пошли на подлог, привязав явление под Мариамполем к городу Августову и провозгласив это явление «Знамением Августовской победы», которой, по сути дела, не было. Заблуждение с наименованием Августовских икон продолжается по сей день. Одной из проблем является то, что Святейший Синод в своё время не установил образец написания икон, изображающих данное явление. Как известно, история повторяется дважды. В виде трагедии она уже прошла. Заговорщики сумели использовать факт чудесного явления Матери Божией русским воинам под Мариамполем в своих целях. Сейчас наступило время фарса.
[i] Фарберов А.И. Заступничество Богородицы за русских воинов в Великую войну 1014 года. Августовская икона Божией Матери. М.: «Ковчег», 2007, с.106
[ii] Витте С.Ю. Воспоминания. Т.2., М.:Издательство социально-экономической литературы, 1960, с.270
[iii] Там же, с.384
[iv] Фарберов А.И. Указ. соч. с.140-141
[v] Там же. С.160
[vi] Там же. С.133
[vii] Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! - М.: Воениздат, 1958. http://militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/index.html
[viii] Там же
[ix] Залесский К.А. Первая мировая война. Правители и военачальники., М.:Вече, 2000, сс.77-78
[x] Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! - М.: Воениздат, 1958. http://militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/index.html
[xi] Шацилло К. Ф. «Дело» полковника Мясоедова // Вопросы истории. 1967. № 2.
[xii] Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! - М.: Воениздат, 1958. http://militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/index.html
[xiii] Бонч-Бруевич М. Д. Вся власть Советам! - М.: Воениздат, 1958. http://militera.lib.ru/memo/russian/bonch-bruevich_md/index.html
***
От редакции РНЛ. Напоминаем читателям, что «Русской народной линии» публиковался рассказ протоиерея Геннадия Беловолова о новонаписанном образе Августовской иконы Божией Матери петербургского иконописца Ростислава Гирвеля (см. 1 часть - 5 часть)
