Святой патриарх Фотий и судьба Православия в XXI веке

От редакции: Мы продолжаем публикацию глав книги постоянного автора «Русской народной линии» священника Сергия Карамышева «Святой Патриарх Фотий и судьба Православия в XXI веке». Книга представляет собой переработку его дипломной работы «Святой патриарх Фотий в связи с проблемой разделения церквей», защищенной в 2013 г. в Костромской духовной семинарии.

Стоит ли говорить, что судьба Православия и судьба России неразрывно связаны? И что в силу этого книга, выводящая перспективы ближайшего будущего из далекого прошлого, может оказаться весьма полезной для нашего времени? К тому же личность великого иерарха Православной Церкви IX века святителя Фотия мало известна современникам. В книге отца Сергия на основании авторитетных исследований русских и зарубежных авторов его облик предстает вполне отчетливо и живо. Этот святой явился деятелем, остановившим в свое время западную агрессию против Православия, понявшим ее сущность и не вступавшим ни в какие компромиссы с врагами истинной веры. Его пример способен вдохновить современных ревнителей святого Православия в их стоянии за истину.

К сожалению, автор не располагает средствами для издания книги. Поэтому мы обращаемся к читателям «Русской народной линии» с просьбой помочь о. Сергию в подготовке издания книги. Свои предложения можно направлять в адрес редакции info@ruskline.ru или на e-mail автора sergiuskaramyshev@yandex.ru.

Глава IV. Гонение на патриарха Фотия

4.1. Государственный переворот 867-го года, низвержение Фотия и заискивание императора Василия перед Римом.

Твердая позиция святителя Фотия вызвала против него злобу врага рода человеческого, которая наложила свой отпечаток на ближайшие политические события и лица, в них участвовавшие. Как был спокоен патриарх и чужд превозношения во дни своего благополучия, так остался спокоен и чужд уныния во время обрушившихся невзгод. Святой не убоялся множества восставших против него врагов, не пришел в отчаяние от потоков клеветы. Низверженный, но не побежденный, Фотий нужен был Восточной Церкви как молитвенник, как безмолвный в своих страданиях обличитель папской тирании.

В апреле 867 г. был убит кесарь Варда, покровитель патриарха; в сентябре - убит император Михаил III; 23 сентября императором был провозглашен Василий, основатель Македонской династии; и уже через день, 25 сентября, Фотий был низложен. Его место занял прежний патриарх Игнатий.

А.П.Лебедев объясняет столь стремительные перемены борьбой в Константинополе двух политических партий: императрицы Феодоры, матери Михаила, к которой тяготел Игнатий, и Варды, дяди Михаила. Именно покровительство императрицы Феодоры помогло Василию Македонянину достигнуть высшей власти. «Фотий в глазах Василия представлял обломок той партии, которая потеряла значение со смертью Варды и Михаила, обломок, который не мог идти в дело при постройке нового политического здания».[1]

Вновь возведенный на патриаршество Игнатий направил папе Николаю более чем странное письмо (если оно подлинно): «Для уврачевания ран и повреждений в членах тела человеческого медицинская наука создала многих врачей; это страдание врачует один, другое - другой; здесь помогает ампутация, там - обыкновенное врачевание. Для болезней же, которые существуют в членах Господа и Бога Спасителя [? - С.К.], Сам высочайший Владыка учредил одного и единственного превосходнейшего и православнейшего врача - это именно тебя, твою братскую святость и твою отеческую любовь... И в наше время твоя святость достойным образом приложила к делу дарованную тебе от Христа власть; ты, как искусный в военном деле и прекрасный полководец, вооружившись всепобеждающей истиной, этим сильным и непреодолимым оружием, низверг врагов истины; того, кто противозаконно присвоил себе божественное, похитил чужое добро и через окно вторгся во двор овчий, подобно разбойнику, сделав своей добычей души многих, того, кто столько возгордился, что даже упорствовал против всемогущего Бога, того, кто в своей гордыне осмелился против твоего достоинства, святого и не подлежащего никакому осуждению, выдумать собор, как бы некоторого рода басню о гиппоцентаврах; этого-то человека, преисполненного всякого зла, ты своей апостольской властью отрешил от общения церковного и, подражая апостолу Петру, судом своих могущественных слов поразил, как нового Ананию, и через удаление от духовного тела Церкви, анафемою убил его как второго Симона. А нас, потерпевших тяжелую несправедливость, ты, по своей справедливости и своей братской любви, присудил возвратиться к нашей Церкви и на нашу кафедру, поступая как обладатель апостольской и высочайшей власти, и с этим восстановил спокойствие и снова доставил Церквам мир».[2]

В послании к папе Николаю император Василий писал: «Мы увидели, что всего лучше Фотия низвергнуть с кафедры, ибо он многое совершил вопреки истине и против Вашего святого первосвятительства, а Игнатия - снова возвратить на патриаршую кафедру, который много перенес и несправедливостей, и тиранств; в этом случае мы последовали суду и правосудию, о котором узнали из Ваших писем, тщательно скрываемых от всех нашими предшественниками... Относительно же лиц духовных в Константинополе, мы просим Вашу отеческую святость прислать свое определение и выразить свой суд... Да пришлет нам твоя святость апокрисиариев, чтобы Церковь наша точнее и яснее узнала, в чем состоит воля твоя касательно духовных лиц, подлежащих осуждению... Итак, отец духовный и божественно чтимый первосвященник, ускори исправлением Церкви нашей и через борьбу с несправедливостью даруй нам обилие благ, т.е. чистое единство, общение духовное, свободное от всякого спора и всякой схизмы».[3]

Посольство из Константинополя принял папа Адриан II, заступивший место умершего к тому времени Николая. Римский клир торжествовал свою победу над ненавистным, противоставшим его гордыне, патриархом. Но еще хуже повели себя члены Константинопольского посольства. «Митрополит Иоанн принес в собрание протоколы Константинопольского Собора 867 г. и, бросив, стал топтать их ногами, приговаривая: «Как проклят ты в Константинополе, так будь проклят и в Риме», а спафарий Василий, обнажив меч, стал рубить кодекс соборных деяний со словами: «тут сидит дьявол, который устами Фотия сказал такие слова, которых сам не мог произнести!» .»[4]

В 869 г. в Риме состоялся Собор, созванный для суждения о действиях патриарха Фотия и Константинопольского Собора 867-го года. Здесь прозвучала речь папы Адриана: «Отставленный и анафематствованный Николаем, Фотий не только не преклонился к покаянию, но, подражая Люциферу, который и по своем низвержении с неба оставался в своей гордыне, собрал сборище злых и обагренную кровью синагогу, где он свой язык изощрял, по подобию змия, против неба, против верховной пастырской власти, врученной от Бога св. Петру, и где он предал позору и поруганию как папу Николая, так и теперешнего его наследника и его служителей».[5]

Выступил с речью и один из присутствовавших на Константинопольском Соборе епископов: «Фотий был отлучен и анафематствован - и значит не мог созывать никакого собора; как осужденный, он не мог судить никого другого... Папа должен отомстить за оскорбление своей апостольской кафедры, восстать на спасение народов; подобно Петру, наказать лжеца Ананию, или, лучше сказать, того, кто еще больше заслужил смерть; папа должен осудить Собор Фотия так, чтобы и следа не оставалось от него, и пусть будет уравнен он с собором Разбойничьим в Ефесе. Те, кто принимал участие в Соборе, или подписывал его акты, или защищает их, или скрывает их, - должны быть анафематствованы, и если они устно и письменно не произнесут анафемы на акты, то таковые и в качестве мирян не должны быть допускаемы до церковного общения».[6]

Архимандрит Владимир Гетте приводит следующие слова Адриана II: «Папа... судит всех епископов, но мы не читали, чтобы кто-либо судил его».[7]

Прежде чем разойтись, члены Римского собора повергли к ногам акты, которыми анафематствован был Николай, и затем бросили их в большой огонь.

Интересно отметить, что под актами Константинопольского 867-го г. Собора, в числе прочих, была подпись императора Василия (который имел при подписании титул кесаря). Папа вышел из правового затруднения (ведь в силу постановления Римского собора следовало анафематствовать императора Василия) весьма оригинальным способом: он заявил, что подпись Василия «подложна»[8].

Адриан II направил письма патриарху Игнатию и царю Василию. Последнему он преподает следующие наставления по устроению Константинопольской Церкви: «Относительно священников и прочих, которые, нарушая церковный мир, стремились разрушить единство Церкви и многое совершили в противность брату нашему Игнатию, и о которых ты, по обычаю прежних императоров (sic!), испрашиваешь распоряжений, - о них, замечу, так как они не одинаково погрешили, то и подлежат не одинаковым определениям; но надлежащее решение о них будет постановлено, когда о степени их виновности возвестят нам наши легаты»[9]. Касательно же актов собора 867 г., папа в письме к императору делает такое внушение: «Все экземпляры этого собора, по отобрании их от владельцев, должны быть сожжены на Константинопольском соборе в присутствии членов этого Собора так, чтобы не оставалось у кого-либо черты единой, или йоты единой от списков с этих актов под опасением лишения церковного сана или отлучения от Церкви. Относительно же тех, кто вздумал бы скрывать их или беречь для потомства, - пусть твоя мудрость издаст гражданские узаконения, по которым таковые должны подвергаться наказанию».[10] Все эти распоряжения уместнее всего было бы обозначить словами: «разгул тирании».

4.2. Собор 869-870 годов. Суд над Патриархом Фотием

Послы Василия возвратились в Константинополь в сопровождении трех легатов папы Адриана. Последние доставили новые письма к императору и патриарху. В первом из них говорилось: «Мы желаем, чтобы Вы торжественно созвали Собор под председательством наших легатов, на котором подвергнуты были бы суду лица сообразно с их виновностью; чтобы на этом Соборе всенародно сожжены были все экземпляры ложного Собора, созванного против святого престола, и чтобы запрещено было сохранять от них что-либо под опасением анафемы».[11]

Затем Адриан требует к себе представителей римского духовенства, которые приходили в Константинополь с жалобами к патриарху Фотию против папы Николая. Письмо к Игнатию представляет собою инструкцию об образе действий по отношению к духовным лицам, оказавшимся на стороне Фотия, но которые соглашаются выйти из его партии. Адриан присоединил к письмам формулу, которая должна быть подписана всеми членами собора, и в которой все приглашаются признать его «верховным первосвященником и вселенским папой».[12]

Архимандрит Владимир замечает: «Рим предложил созвать этот собор только для освящения своей мнимой вселенской и верховной власти.»[13]

Он открылся в Константинополе, в церкви св. Софии, 5 октября 869 года. Председательствовали три папских легата; Фома, епископ Тирский, мнимый представитель патриарха Антиохии; и священник Илия, мнимый представитель Иерусалимского патриарха. Епископов, открыто заявивших себя противниками Фотия, было всего... 12. Во второе заседание прибыли для испрошения извинения в своей погрешности 10 епископов, прежде признававших власть Фотия, которые после отречения от него, были приняты в общение, пополнив число членов Собора. К ним, поступив подобным же образом, присоединились 11 священников, 10 диаконов и 7 иподиаконов.

Третье заседание состояло из 24-х иерархов. На него явились два епископа, которые пожелали выступить защитниками Фотия. Собор отказался их выслушать. Патриций Баганер от имени Константинопольского сената восстал против этого решения. Легаты же папы настаивали на своем, приводя, как им казалось, «железный» довод: папа решил это верховной властью, и непозволительно более исследовать дело Фотия. Явившиеся на Собор сторонники низложенного патриарха утверждали, что папа Николай приобщался вместе с ними, когда они были в Риме в качестве посланцев патриарха Фотия, следовательно, сначала папа признавал его иерархическое достоинство. Но их не стали слушать.

На пятое заседание насильно был приведен Фотий, который сказал лишь несколько слов, полных достоинства, давая Собору понять, что он осуждает его и не станет отвечать на возводимые против него обвинения. В его глазах 33 епископа, собранные по приказанию императора, его врага, не могли заявлять притязание на отмену решения 318 епископов, провозгласивших его законным патриархом.

Профессор Успенский восхищается достоинством Фотия на суде: «На обращенные к нему вопросы, признает ли он определения пап Николая и Адриана, Фотий не давал ответа. «Твое молчание не спасет тебя от осуждения», - сказали легаты. «Но также и Иисус молчанием не избегнул осуждения, - ответил Фотий».»[14]

В шестом заседании синкел Илия пытался доказать, что отречение от патриаршества, в свое время данное Игнатием, не имеет никакого значения, чем лишний раз засвидетельствовал о том, что такое отречение все-таки было.

В седьмое заседание были приведены Фотий и Григорий Сиракузский. От имени легатов придворный офицер спросил, не хотят ли и они подписать формулу? ««Если бы они слышали то, что мы говорили прежде, - ответил Фотий, - то не предложили бы нам этого вопроса. Пусть сами они раскаются в совершенном ими грехе». Епископ Гераклийский, указывая на Фотия, даже ответил: «Да будет анафема тому, кто анафематствует этого епископа!» Другие проявили равную энергию. Они настаивали на высказанном уже ими прошении пользоваться полною свободою для своей защиты. Император противопоставлял им только хитрый отказ...»»[15]

Восьмое заседание собора, на котором по-прежнему было слишком мало епископов состоялось 5 ноября, в присутствии императора и 16-ти высших сановников. Его открыл известный патриций Ваанис следующими словами: «В предшествующие времена, при Фотии, клир, сенат и народ под давлением насилия подписали нечто беззаконное, но теперь император хочет все эти подписки сжечь, а виновным дать свое прощение».[16]

В этих многочисленных подписках выражалось желание иметь патриархом именно Фотия; они принадлежали как лицам высокопоставленным, так и простолюдинам, вроде скорняков, торговцев рыбой, плотников, фабричных рабочих и т.д. Все эти записки были торжественно сожжены вместе с актами Соборов 861 и 867 гг.

После восьмого заседания наступил длительный перерыв в деятельности собора, продолжавшийся больше трех месяцев. Главной его причинной была поразительная скудость участников. Не мог же собор закончить свою деятельность, имея не более сорока епископов! Ведь подобное стало бы явным торжеством фотиан, потому что Константинопольский Патриархат имел тогда в своем составе более 600 епископов. Другой причиной было отсутствие представителя Александрийской Церкви.

Девятое заседание состоялось 12 февраля 870 г. На него явился недавно прибывший представитель Александрийского патриарха архидиакон Иосиф. Он зачитал текст послания патриарха Михаила, из которого следовало, что тот не осуждает Фотия, иносказательно советуя Игнатию осуществлять управление Константинопольской Церковью совместно с прежним патриархом. Однако, вопреки воле своего архиерея, архидиакон Иосиф, поддержав определения Собора, анафематствовал Фотия.

Десятое и последнее заседание Собора, состоявшееся 28 февраля, было самым торжественным. «На нем присутствовали император и его сын Константин, 109 лиц архиерейского сана, если включать сюда Игнатия, легатов и местоблюстителей, 20 византийских патрикиев, многочисленное посольство от болгарского князя и, наконец, 3 посланника западного императора Людовика II: Анастасий Библиотекарь, Суппон, родственник западной императрицы Ингельберги, и один придворный Людовика. Эти три посланника прибыли в Константинополь для переговоров о заключении брака между сыном Василия (Константином) и дочерью Людовика, а также для заключения союза против сарацин».[17]

О неблаговидном поведении греческих иерархов-участников собора говорит архимандрит Владимир Гетте: «Многие... скорее из ненависти к Фотию, чем по убеждению, подписали римскую формулу, подчинявшую всю Церковь Римскому престолу... По окончании же заседаний, они обратились к императору и Игнатию с воззванием касательно своих подписей, прося, чтобы они не были отсылаемы в Рим. Более того, они протестовали против подписи самих легатов, которые подписались лишь с ограничением, под условием папского одобрения. Сообразно с этою подписью, Римский епископ по своему желанию сохранял свободу одобрять или отменять то, что было сделано. Нельзя было исправить эту ограничительную оговорку; но император, чтобы выйти из затруднения по поводу формулы, приказал обокрасть дом легатов, во время их отсутствия, и выкрасть подписи, какие можно было там найти. Легаты протестовали, но напрасно.»[18]

Когда основной вопрос, таким образом, решился, неожиданно для римских легатов на повестку дня была поставлена новая проблема, о чем повествует профессор Успенский: «Прежде чем члены собора отправились в обратный путь, напутствуемые угощением и богатыми дарами, случилось обстоятельство, которое должно было значительно омрачить торжество римских легатов и умалить значение сделанных им на соборе уступок».[19] Явилось посольство болгарского царя Бориса с вопросом: в чьей юрисдикции должна находиться Болгарская Церковь: Римской или Константинопольской? «Когда стало ясным, что собрание склоняется на ту сторону, которая отстаивала права Патриархата, Римские легаты вновь указали на принцип главенства и неподсудности Римского епископа Собору и обратились к патриарху Игнатию с требованием, чтобы он не позволял себе вмешиваться в дела Болгарии и не осмеливался преступить прямые указания папы».[20] ««Он один, - присовокупили они, - имеет право судить всю Церковь. Он столько же легко отвергает ваше мнение, как вы даете его поспешно». Когда дело шло об осуждении Фотия, это мнение в глазах их имело совершенно другую силу. Легаты отвергли составленное решение (по болгарскому вопросу) и умоляли Игнатия не пренебрегать правами святого престола, который возвратил ему его собственные права. Император, будучи свидетелем легатских притязаний, был разгневан этим».[21]

Лучшим доказательством нечестия «собора» является вопиющее кощунство, которым он завершился: определения были подписаны не чернилами, а евхаристической Кровью. Кощунники-легаты не избегли суда Божия. На пути в Рим они попали в руки пиратов, которые их совершенно ограбили, и они явились к папе с пустыми руками, без соборных определений.

Какой была реакция на все случившееся адаманта Православия, ни в чем не покривившего душой? «Патриарх Фотий тотчас по окончании «собора» объявил его «варварской засадой», «комедией, где давались представления, как на сцене», сборищем «неистовых корибантов и вакхантов», собранием, которое само себя «покрыло стыдом».

Впоследствии Фотий постарался уничтожить всякую память об этом «соборе» в Восточной Церкви. «И его благородные усилия имели полнейший успех. Забвения, полного забвения - вот чего достиг в скором времени этот собор на Востоке».[22] Принципиальная позиция святого Фотия возвысила его авторитет в глазах православного народа, укрепила его нравственное влияние. Поэтому истинным победителем в событиях 869-870 гг. стал именно Фотий, а не папа Адриан, не патриарх Игнатий и не император Василий. Нужно было только время, чтобы эта нравственная победа обрела вполне материальные очертания.

4.3. Решение вопроса юрисдикции Болгарской Церкви.

Естественно, что в дальнейшем яблоком раздора между Римом и Востоком явилась Болгария. По настоянию Константинополя, Болгары изгнали римского епископа и римских священников, присланных папой, и приняли епископов и священников греческих.

Узнав об этом, Адриан написал Восточному императору письмо, в котором угрожал отлучением Игнатию и епископам, которые были направлены им в Болгарию. Сохранился только отрывок письма Адриана II к патриарху Игнатию. Папа здесь говорит с патриархом, как высший с низшим, укоряя его в нарушении канонов, принимаемых в Риме, и в угрожающем тоне заявляет, что подобное поведение повлекло за собой падение Фотия.

Адриан II скончался в ноябре 872 года. Его место заступил Иоанн VIII. Этот папа горячо принял к сердцу дело о Болгарии. В третьем из своих посланий патриарху Игнатию он пишет: «Мы приказываем Вам послать без замедления в Болгарию деятельных людей, которые обошли бы всю страну и возвратили бы оттуда всех посвященных Вами или посвященных лицами, зависящими от Вас, так чтобы в один месяц не осталось ни епископа, ни клирика Вашего посвящения; ибо мы не можем стерпеть, чтобы они заразили своим заблуждением эту новую Церковь, которую мы учредили. Если Вы не удалите их в указанный срок... и если не откажетесь от всякой юрисдикции над Болгарией, то будете лишены причащения Тела и Крови Господних до тех пор, пока подчинитесь. Вам дается двухмесячный срок, со времени получения этого письма. Если Вы будете упорствовать в Вашем неподчинении дисциплине и Вашем хищении, то по суду Бога всемогущего, властью блаженного князя апостолов и решением нашей Мерности, будете лишены и низвержены с патриаршего достоинства, которое Вы получили по нашей милости».»[23]

Последние слова, увы, были отчасти справедливы. Пусть патриарх Игнатий и вменил притязания папы как ничего не значащие, однако же не мог дать ему ответа с полным, соответствующим его сану, достоинством, как это мог делать патриарх Фотий.

Иоанн VIII написал епископам и греческим клирикам в Болгарии письмо еще более грубое, чем отосланное им патриарху Игнатию. Он дает им тридцать дней для подчинения его приказаниям и обещает епископам предоставление других престолов, если они оставят занимаемые. В письме к болгарскому царю Петру папа говорит, что ничего не должно принимать ниоткуда, как только от Церкви Римской, потому что она есть источник учительной истины. Указанные послания были вручены легатам-епископам Павлу Анконскому и Евгению Остийскому.

4.4. Заключение и вторичное восшествие Фотия на патриарший престол.

После низведения с патриаршей кафедры святитель Фотий пребывал в заточении в одном из монастырей на Босфоре. Говоря о его переписке этого времени, профессор Успенский отмечает силу нравственного влияния святителя на клир. «На его стороне оставались, кроме митрополита Григория Асвесты, наиболее значительные представители малоазиатского духовенства: Захария Халкидонский, Евсхимон Кесарийский, Георгий Никомидийский, Амфилохий Кизикский, Захария Антиохийской Писидии, Михаил Митиленский, Иоанн Ираклийский и др. - все это были иерархи, стоявшие во главе обширных епархий, которые составляли вторую, неофициальную, Церковь в Империи».[24]

Император Василий надеялся, что сам Фотий подчинится определениям «собора» 869-870 гг., или что, по крайней мере, большинство фотианских епископов войдет в единение с патриархом Игнатием, признав себя виновными и испрашивая милости и пощады от патриарха.

Но ничего подобного не происходило. Ни один из епископов, посвященных самим Фотием, не отпал от него, мужественно перенося гонения со стороны властей. Даже епископы, некогда посвященные Игнатием, но потом перешедшие на сторону Фотия, не изменили ему со вторичным пришествием Игнатия на патриаршую кафедру. Гергенрётер, вообще, не расположенный в пользу Фотия, был вынужден с удивлением отметить: «Во дни своего благополучия Фотий сумел настолько привязать членов своей партии друг к другу, что и во дни своего несчастья не только мог противодействовать разложению своей партии, но даже находил средства еще более укреплять связь между членами ее».»[25]

Нам кажется, в этом утверждении слишком много приписывается человеческим усилиям и оставляется без внимания главное: врачующая церковные разделения благодать Святого Духа. Правда была на стороне Фотия, и она оказалась сильнее властных репрессий. Об этом же, впрочем, делая упор на психологический настрой греческого епископата, говорит А.П.Лебедев: «Правота дела Фотия в его отношениях к Западу - вот что, без сомнения, влекло к нему сердца епископов, для которых дорога была независимость Восточной Церкви; в Фотии они видели борца за правду и страдальца за истину».[26]

Патриарх писал царю Василию из заточения: «По варварским, а равно и эллинским законам, присужденных к смерти лишают жизни, а если кому даруется жизнь, тех не доводят до смерти голодом и всяческими мучениями. Хотя я жив, но испытываю смертные страдания; меня держат в заключении, все у меня отняли: родственников, знакомых, прислугу - и лишили всяческих жизненных удобств. И божественному Павлу, когда он был в узах, не возбраняли принимать услуги от знакомых и друзей, и последние его минуты были облегчены состраданием христоненавистных язычников. С давнего времени, не говорю уже об архиереях, но и преступники не подвергались никаким страданиям. Но что у меня отняли книги - это новое и странное, и, как будто для меня изобретенное, наказание. Для чего это? С какой целью отняли у нас книги? Если я виновен, то нужно дать мне больше книг и учителей, чтобы, читая их, я поучался и, обличаемый, старался исправиться! Если же я невиновен, то за что подвергаюсь обиде?.. Еще помнят многие из нас нечестивого Льва, который по природе был более похож на зверя, чем на человека, но и он, лишив трона великого Никифора и присудив его к изгнанию, не лишил его, однако, общения с книгами и не томил голодом, как томят меня... На нас обрушились, увы, всяческие и необыкновенные испытания; будучи выброшены из сообщества друзей и лишены круга монашествующих и поющих псалмы, мы преданы военной страже и окружены военными отрядами. Подумай об этом, государь, с самим собой и, если совесть тебе подскажет, что ты прав, приложи и новые нам мучения, может быть, таковые и найдутся еще; а если совесть этого не скажет, не жди, чтобы она осудила тебя тогда, когда и раскаяние бесполезно. Я обращаюсь к тебе, может быть, с необычной просьбой, но она соответствует необычным обстоятельствам. Останови зло одним из этих двух способов: или отняв у меня жизнь, или умерив испытываемые мной бедствия.»[27]

Фотий не заискивал перед гонителями, не обращался за покровительством к сильным мира сего и к тому же призывал своих приверженцев. Эта твердая последовательность более всего заставила самих врагов уважать гонимого святителя.

Император Василий, как опытный политик, вынужден был, в конце концов, смириться с тем, что ему не под силу ни сломить, ни обольстить партию Фотия. Положение Игнатия, несмотря на то, что он утвержден был на патриаршестве мнимо-вселенским собором, не смотря на всякую поддержку, какую оказывала ему гражданская власть, было достойным сожаления. Он решительно был не в состоянии искоренить церковных нестроений. Напротив, образцово организованное духовное войско Фотия просто не замечало Игнатия как патриарха.

Между тем, безначалие породило беспорядки: во многих городах явилось по два епископа, принадлежащих к разным партиям, между ними происходили распри из-за кафедры, соблазнительные для пасомых. Те немногие епископы, что стояли на стороне Игнатия, поддавались колебаниям. Умирали один за другим более ревностные из его приверженцев среди духовенства, но места их некем было пополнить, потому что новое поколение находилось под мощным нравственным влиянием Фотия. В связи с этим, профессор Лебедев замечает: императору «Василию должно было представляться такое соображение: если Игнатия с его союзниками считать действительно Церковью, то выходило бы, что Церковь умаляется и вымирает, а это было противоречием понятию о Церкви».[28]

Святитель Фотий впоследствии вспоминал: «Я не употреблял никаких стараний, чтобы снова занять кафедру... Но Бог коснулся сердца нашего императора, который и обратил ко мне свою любовь - не ради, впрочем, меня, а многочисленного народа Божия. Доколе был жив блаженный Игнатий, я не мог и думать занять кафедру, хотя к этому многие побуждали меня, а в особенности могла к тому поощрить меня забота о судьбе моей братии и соепископов, которые претерпевали заточение, преследование и изгнание. Я делал все, чтобы достигнуть мира с Игнатием, и этот мир был заключен, когда он прибыл ко мне и мы пали друг другу в ноги и просили взаимно прощения. Когда он сделался болен, я навещал его много раз.»[29] В этих словах, пробивая толщу времени и потоки клеветы, перед нами встает все благородство и великодушие святого Фотия: он не отвечал патриарху Игнатию памятозлобием, напротив - со всей искренностью сочувствовал его душевным переживаниям.

Изменилась и политическая конъюнктура. Прежде император Василий надеялся при помощи папы, с которым стояла в связи партия Игнатия, достигнуть некоторых выгодных для себя отношений к государям Запада. Но эти надежды оказались тщетными. Напротив, теперь на первый план выходил болгарский вопрос. Однако лучше, чем Фотий, его никто не мог разрешить. К тому же, «срам, который нанесен был византийской короне и Церкви собором 869 г., следовало в корне уничтожить, а для этого нужен был человек со способностями, и таким человеком был один Фотий».[30]

Итак, император, после некоторых колебаний, сам переходит на сторону Фотия. Он возвращает его из заточения; предоставляет для жительства Магнаврский дворец в столице; поручает ему воспитание и образование своих детей. Не довольствуясь этим, сам Фотий открывает школу для детей высшего константинопольского общества, становясь в ней учителем. Он собирает библиотеку и делается, как и раньше, душой научного просвещения в столице христианской Империи. Его авторитет становится непререкаем.

Патриарх Игнатий мирно скончался 23 ноября 877 г. И уже на третий день после этого Фотий снова восходит на первосвятительскую кафедру.

[1] Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 99.

[2] Цит. по: Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 102-103.

[3] Там же. - С. 101-102.

[4] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 122.

[5] Цит. по: Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 107.

[6] Там же. - С. 108.

[7] Владимир (Гетте). Ук. соч. - С. 199.

[8] Там же.

[9] Цит. по: Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 113.

[10] Там же.

[11] Цит. по: Владимир (Гетте). Ук. соч. - С. 109.

[12] Цит. по: Владимир (Гетте). Ук. соч. - С. 109.

[13] Там же. - С. 200.

[14] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 123.

[15] Цит. по: Владимир (Гетте). Ук. соч. - С. 201-202.

[16] Цит. по: Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 154-155.

[17] Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 170.

[18] Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 203.

[19] Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 124.

[20] Там же. - С. 126.

[21]Цит. по: Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 204.

[22] Цит. по: Лебедев А.П. Константинопольский собор 869-870 гг., признаваемый на Западе Восьмым Вселенским собором. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 174.

[23] Цит. по: Владимир (Гетте), архим. Ук. соч. - С. 205.

[24] Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 207.

[25] Цит. по: Лебедев А.П. Нестроения второго патриаршества Игнатия и восстановление Фотия в патриаршем достоинстве. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 191.

[26] Лебедев А.П. Нестроения второго патриаршества Игнатия и восстановление Фотия в патриаршем достоинстве. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 191.

[27] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 207-208.

[28] Лебедев А.П. Нестроения второго патриаршества Игнатия и восстановление Фотия в патриаршем достоинстве. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 192.

[29] Цит. по: Успенский Ф.И. Ук. соч. - Т. 3. - С. 211.

[30] Лебедев А.П. Нестроения второго патриаршества Игнатия и восстановление Фотия в патриаршем достоинстве. // Лебедев А.П. История разделения церквей. - С. 193-194.