Чтобы Россия была Россией...

Душа же наша чает Господа

(Пс. 32:20)

В одной из своих прекрасных статей о феномене Пушкина В. Непомнящий говорит о сознании человека западной культуры так:

Сознание это хотело бы обойти Бога, перешагнуть через Христа, переосмыслив христианские ценности, приспособив их к преходящим земным нуждам, - но не может этого сделать до конца, будучи сознанием христианским.

В результате единое Бытие было расколото надвое: все темное и мрачное в нем, все совершаемое в обход Бога, порожденное человеческим грехом, своеволием, ложью было отнесено к области действительности, подлинной и основной реальности (оттого «реализмом» нередко именовалось именно воспроизведение мрака жизни); а все причастное Богу как Источнику жизни, правды и добра - к области идеала, понимаемого притом как нечто не вполне реальное или вовсе недостижимое, доступное не практике, а мечте. Возникла фундаментальная коллизия художественной культуры нового времени: «противоречие между идеалом (мечтой) и действительностью. [1]

Началось все с отпадения Западной Церкви от Православия, плевелы были посеяны, но до поры их плоды не преобладали. Похищение христианской Европы обольстившим ее Зевсом - символом языческой античной культуры - началось с Возрождения. В умах деятелей культуры и науки человек начал значить больше Бога, стал для них более интересен, вера в разум и прогресс заменила веру в Царствие Божие.

В годы, когда на Руси Дионисий расписывал Ферапонтов монастырь, запечатлевая духовный портрет русского мира, в цветущей искусствами, литературой и наукой Италии бессмертие души уже превращалось в «великое Может быть», как выразился, умирая, Франсуа Рабле. И гениальный Шекспир чуть позже словами Гамлета спрашивал: «Какие сны в том смертном сне приснятся?» Такое может спрашивать христианин? Будто не было Евангелия... Языческое сознание похитило Европу,

На Руси же, в России идеал святости был самой что ни на есть действенной реальностью, его жизнь в духовном пространстве создало реальность Святой Руси - одновременно и почву, из которой народ впитывал живительные соки, и Небо, под которым жил и к которому стремился. Граждане и воины Святой Руси рождались из народного тела, жили в нем и, уходя в вечность к Небесному Отечеству, не оставляли и земного. Их присутствие и помощь чувствует каждая верующая душа, нескончаемым потоком идут люди и с молитвой припадают к их мощам и иконам. Так Небо, идеал становится оживотворяющей реальностью.

Конечно же, в России той реальности, что порождена грехом, было вдоволь - вспомним хотя бы героев «Мертвых душ» Гоголя. Но даже он, знавший распространение и засилье этих персонажей, назвал их мертвыми душами, не имеющими в себе жизни. Русский человек знал, что родники истинной жизни бьют не из бутылок шампанского, и подлинная красота не рядится в модные одежды. Не в силе Бог, а в правде - эта пословица есть пересказ своими словами стихов Давида: Не спасается царь многою силою, и исполин не спасется множеством крепости своея. (Пс. 32:16).

Источник жизни - Христос, а неветшающие и драгоценнейшие одежды - Его благодать. Потому и великие князья смиренно приходили в убогие кельи иноков за советом и благословением, и цари прислушивались к юродивым и прославляли смиренных служек Божиих. Ефросиния Полоцкая под расшитыми княжескими одеждами носила монашескую власяницу как символ того, чему прилежит ее душа, преподобномученица Елизавета Федоровна, также облекши свою небесную красоту в монашескую одежду, без остатка отдала себя страждущим. Дипломат, европейски образованный Тютчев, много живший за границей, понял корень, что питает русскую душу - нищету Христа ради:

Не поймет и не заметит

Гордый взор иноплеменный

Что сквозит и тайно светит

В наготе твоей смиренной.

Да, после грехопадения омертвелость жизни, как пораженные проказой части тела, постоянно проявлялась в народе. Русский человек болел, буйствовал в болезни, но, как верно говорил Достоевский, никогда не объявлял свою болезнь здоровьем: «Он может страшно упасть; но в моменты самого полного своего безобразия он всегда будет помнить, что он всего только безобразник и более ничего; но что есть где-то высшая правда и что эта правда выше всего». (Дневник писателя, 1873г.)

Но эти безобразия как следствие общей поврежденности человеческой греховности, думается, еще не столь страшны и злокачественны, потому что, измучившись ими, человек часто хоть на последнем вздохе приползает к раскаянию, как Благоразумный разбойник. Господь указал путь, открыл дверь: Я есмь дверь: кто войдет Мною, тот спасется, и войдет, и выйдет, и пажить найдет. (Ин.10:9).

Но была открыта и другая дверь, прорублено окно, оттуда слышались лукавые, двусмысленные, обольстительные речи и стали видны плоды древа цивилизации.

И вновь оказалось, что это древо приятно для глаз и вожделенно, потому что дает знание. (Кн. Бытия, 3:6). Случился культурный раскол, часть народа - властные, образованные слои, пошли по пути, который освещал свет с Запада, они поверили, что Небесная Правда должна поверяться «правдой» земной, ведь эта она взрастила эти прельстительные, сладкие плоды.

Со стороны врага рода человеческого эта была хитрая уловка. Под покровом гуманистического плетения словес началась эстетизация зла. Земное, лишенное дыхания Духа Святого есть разложение и распад. Отказавшись от труда восхождения души к идеалу, обольщенные с головой бросились изучать глубины зла, не понимая, что не изучают, а падают в эту бездну. Началось обыгрывание на все лады трагедии обезбоженной души. Но самым страшным в ней был не финал, а пролог, в котором человек отказывался от Бога как Отца. Пролог определял все.

Общим местом, непреложным правилом стало превозношение сложности, заморочности в противовес простоте и чистоте. Не раз приходилось слышать, как актеры говорили, что любят играть «сложные» характеры, что злодеи для их творчества интересней человека светлого, доброго, цельного. Не в святые обители за советом и благословением теперь приезжают власть предержащие, в различных Советах и Думах чаще, чем священника, можно встретить актера...

Устала душа от нескончаемого калейдоскопа постмодернистских игр, от копания в темных глубинах подсознания, опостылел человек играющий. Ей нужна Правда, Истина. «В душе русского человека живет бесконечная жажда праведности, чистоты, желание хоть раз в жизни коснуться безгрешности. В самую сущность русскости входит мечта о совершенстве, жажда приблизиться к нему, помысел о "спасении души", вздох о Божием, взыскание Града, готовность преклониться перед праведником хотя бы только перед смертию», - писал И. Ильин.

Кажется, под жестким радиоактивным излучением безбожной культуры засох

Мамврийский дуб русского мира, но... у его подножия пробивается крошечный зеленый росточек. Прорываясь сквозь армию сумеречных, инфернальных героев фэнтэзи, молодая душа тянется к родному. В той же статье В. Непомнящий вспоминает:

Учительница Татьяна Морозова рассказывает мне, как она на уроке спрашивала учеников об их любимых литературных героях, какие разные ответы получала и как один сорванец, встав на ее вопрос и, изменившись лицом, тихо, твердо и почтительно сказал:

Петр Андреич Гринев.

Примечание:

[1] - В. Непомнящий. «Введение в художественный мир Пушкина».