Ко дню памяти (19 мая/1 июня) святого благоверного великого князя Димитрия Донского (1350-1389) мы впервые переиздаём одну из статей русского православного мыслителя, церковного историка, публициста, писателя, журналиста, издателя, поэта, искусствоведа, церковного композитора и дирижера В.И. Аскоченского (1813-1879).
Публикацию (приближенную к современной орфографии) специально для Русской Народной Линии (по изданию: Аскоченский В.И. [Без подп.] Димитрий Донской, обезславленный г. Костомаровым // Домашняя беседа для народного чтения.- 1864.- Вып. 18.- С.433-438) подготовил профессор А. Д. Каплин. Постраничные сноски автора заменены концевыми. Название и примечания в квадратных скобках - составителя.
+ + +
Димитрий Донской, обезславленный г. Костомаровым
Невыразимым оскорблением должно было возмутиться не только патриотическое, но и религиозное чувство всякого истиннорусского человека статьею г. Костомарова [1], напечатанного в Месяцеслове на 1864 год. Пресловутый экс-профессор, задавшись вопросом о Куликовской битве, которая положила основание освобождению России от ига татарского, в какой-то странной и необъяснимой досаде на «совершившийся факт», вздумал втоптать в грязь приснопамятное и глубокочтимое русским народом имя героя Димитрия Донского [2], оболгав вместе с тем и св. Сергия Радонежского и безцеремонно исковеркав все исторические данные. С нетерпением ожидали мы отзывов петербургских ученых на оскорбительную клевету их собрата; но, видно, я для них точно также, как и для г. Костомарова, все равно, что Мамай, что Ягайло, что Димитрий Донской. Циническая выходка «темного человека» была единственным отголоском измельчавшей петербургской прессы[i].
И кто знает, быть может, так бы и остался верх за петербургским монополистом-историком, если б ветеран нашей литературы Михаил Петрович Погодин [3] не возвысил честного и правдивого голоса в оборону незабвенного героя Руси православной[ii]. Примите же, Михаил Петрович, землекасательный поклон наш, и да будет стыдно г. Костомарову за его неуважение к святыне земли русской, за дерзкое посягательство на великое имя Дмитрия Донского и уничижение великой битвы, ставшей зарею прекрасного дня для нашего богохранимого отечества, - за то, что он приравнял влияние Москвы на Русь тяготению татарскому!...
Сила вопроса состоит собственно в том, что г. Костомаров выставил личность Димитрия Донского в самом неблагоприятном свете, - представил его трусом, который, для собственной безопасности, способен представить другого под мечи и стрелы вражеские. «Для меня, писал он к М. П. Погодину, нет таких дорогих сердцу, с которыми я должен был бы обращаться с большею осторожностью, чем с другими. Я думаю, что вовсе не обязан в суждениях о Димитрии Донском наблюдать более осторожности, чем в суждениях о Ягайле или Мамае». Очевидно, что г. Костомаров силится этими словами поставить себя на степень безпристрастного историка; но если бы мы даже и согласны были простить ему такое оскорбительное сопоставление нашего истинного героя с разбойником Мамаем и врагом нашей святой народности Ягайлой, то и тогда мы в праве требовать от него честности и верности историческим данным, а не искажения их по своему произволу. Нет ни одного места в летописях, которое говорило бы в пользу предвзятого г. Костомаровым убеждения в жалкой роли Димитрия Донского, которую он, по милости его, играет в Куликовской битве; напротив, везде мы встречаем неопровержимые свидетельства геройской решимости князя стать против современного ему рушителя царств и народов, о его решительной храбрости и несокрушимости духа. Вот весь ход дела, как мы читаем его в летописях.
Перед трапезою у препод. Сергия, Димитрий сообщил ему о наступающей грозе Мамаевой. - «Почти дарами и честью нечестивого Мамая, сказал преподобный; - Господь увидит твое смирение и вознесет тебя, а его неукротимую ярость низложит. - Я уже поступил так, отче, отвечал Дмитрий, но он тем более несется на меня с гордостью. - Аще убо так есть, сказал препод. Сергий, то убо ждет его (Мамая) конечное погубление и запустение; тебе же от Господа Бога и Пречистыя Богородицы и святых Его помощь и милость и слава». За тем, отпуская, на войну Пересвета и Ослабю, он сказал: «мир вам, возлюбленные братья, Пересвет и Ослабя; пострадайте, как доблестные воины Христовы!»
После такого ободрительного напутствия, великий князь, помолясь Богу в Успенском соборе и поклонившись гробам своих предков в соборе Архангельском, вышел на Красную площадь, где были собраны войска. «Лепо нам, братия, возгласил он дружинам, положить головы за правоверную веру христианскую, чтоб не взяли поганые городов наших, чтоб не запустели церкви наши, да не будем рассеяны по лицу земли, а жены и дети не отведутся в плен на томление от поганых. Да умолит за нас Сына своего и Бога нашего Пречистая Богородица!»
Это ли голос малодушного человека? Тот ли это говорит, который, по словам г. Костомарова, «не отличался отвагой?» Соглашаемся, что юношеской пылкости в Димитрии не было, ибо он, прежде чем приступить к делу, попробовал остановить нашествие Мамая дарами, счел нужным посоветоваться с препод. Сергием и митрополитом Киприяном, молился Пресвятой Богородице в Успенском и Архангельском соборах, «да умолит она Сына своего и Бога нашего»[iii], но геройскую решимость свою он не раз доказывал и прежде Куликовской битвы. В 1376 году он ходил на Казань; в 1377 посылал войско в помощь к своему тестю в Нижний; в 1378 вышел на встречу против посланного Мамаем на него войска, и в Рязанской земле, на берегах Вожи, на голову разбил татар. Вернее было бы, г. историк, если бы вы в таких фактах увидели намерение Димитрия вступить в более решительную борьбу с Мамаем, если бы сказали, что и Куликовская битва была вызвана отвагою Донского, не раз уже засвидетельствованною и заставлявшею вождя татарского опасаться возраставшего могущества великого князя.
По получении известия о приближении Мамая к Дону, состоялся военный совет. Ольгердовичи сказали: «если хочешь крепкого бою, вели сегодня же перевозиться, чтоб ни у кого и мысли не было назад воротиться; пусть всякий без хитрости бьется, пусть не думает о спасении, а с часу на час себе смерти ждет». Димитрий принял этот отважный совет и согласился с ними. Прочитав грамоту Сергия, полученную пред началом сражения, он воскликнул с псалмопевцем: «сии на колесницах и на конех, мы же имя Господа нашего призовем!»
«Находились многие, говорит г. Костомаров, у которых осторожность брала верх над отвагою; они все еще настаивали, чтоб оставаться. Димитрий сказал им: «честная смерть лучше злаго живота. Уж лучше было вовсе не идти против безбожных татар, чем, пришедши сюда и ничего не сделавши, назад возвращаться». И пристал великий князь к совету Ольгердовичей, и решили переправляться на Дон, отважиться на крепкий бой, на смертный бой, победить врагов, или без поворота всем пропасть».
Непостижимое дело! Как таки г. Костомаров мог не заметить, что он себе противоречит, говоря в одном месте, что «Димитрий, как показывают все дела его, не отличался пылкою отвагою», а тут приписывает ему отвагу и выставляет, как решителя битвы не на живот, а на смерть! Вот, что значит предзанятое-то мнение!
Перед битвою Димитрий сказал: «отцы и братия! Ради Господа, подвизайтесь за веру христианскую и за святыя церкви! Смерть тогда - не в смерть, а в живот вечный!»
В сражении Димитрий бился, как простой воин. Вот тому свидетельства.
Никонова летопись... Прежде всех стал на бой на первом оступе, и в лице с татары много бился. И много ему глаголаша князи и воеводы его: господине княже, не ставись напереди битися, но ставись назади, или на крыле, или где инде на опришенном месте. Он же отвещеваше им, глаголя: да како аз возглаголю кому что: подвизаемся, братия, крепко на враги, а сам стоя назади и лице свое крыя. Не могу аз сие сотворити, еже таити и скрывати себе, но хощу якоже словом, тако и делом преже всех сам начатии, и преже всех главу свою положити за имя Христово и Пречистыя Его Матери, и за веру христианскую, и за все православное христианство, да и прочие, видевши мое дерзновение, и ти також да сотворят со многим усердием.
Да яко же рече, тако и сотвори, преже всех нача битись с татары, да одесную его и ошуюю его вступиша татарове, аки вода, и много по главе его и по плещима его, и по утробе его биюще и колюще и секуще, но от всех сих Господь Бог милостию Своею и молитвами Пречистыя Его Матери и великого чудотворца Петра, и всех святых молитвами соблюде его от смерти; утруден же бысть и утомлен от великаго буяния татарского толико яко близ смерти. (стр. 119).
Синодальная летопись. Рекоша князи литовския (по окончании сражения): мним, яко жив есть, но уязвлен. Иной рече: аз пятого часу видех его крепко бьющася с четырмя татарины. Юрьевской же уноша, Степан Новосильской: аз видех его перед самым твоим (князя Володимира Андреевича) приходом пеша идуща с побоища, но уязвленна; того бо деля не дах ему коня, зане гоним бех тремя татарины. Кар. V. пр. 80.
Ростовская летопись. Некто от благородных воин... наидоша великаго князя в дуброве велми язвена лежаща. Доспех его весь бяше избит, но на теле его не бысть язвы.[iv]
Тоже самое, только с некоторыми украшениями, читаем мы и в других летописях. Брат Димитриев, Владимир Андреевич Храбрый так приветствовал героя Донского после сражения: «древний еси Ярослав, новый еси Александр!»
Скажите, - кому ж больше верить, - современным ли летописцам, близким ли к тому времени лицам, у которых так живы были воспоминания о подвигах героя, или г. Костомарову, открыто заявившему, что Москва - не родная ему страна, - что единодержавие ее есть остаток татарщины? Казалось бы, каких еще нужно больше доказательств мужества и неустрашимости Димитрия Донского? А между тем послушайте, скрепя сердце, как г. Костомаров расписывает участие Димитрия в Куликовской битве.
«Великого князя между простыми воинами сбили с коня; он сел на другого коня; но бросились на него четыре татарина, сбили с коня, погнались на ним. Князь Новосильский оборонял его. (?) Димитрий почувствовал на своих доспехах несколько ударов, побежал в лес, запрятался под срубленное дерево, и там улегся чуть не без чувств».
Откуда однако ж взял все это г. Костомаров? Из Никоновой летописи; только там совсем не то. Читайте и судите: «и уже много от сановных великих князей и бояр и воевод, аки древеса, кланяхуся на землю, а уже и самого великаго князя Дмитрея Ивановича с коня збиша. Он же взыде паки на другой конь. Татарове же паки и с того коня збиша его и уязвиша зело. Он же притруден велми изыде с побоища едва в дубраву,[v] и вниде под новосечено древо многоветвено и листвено, и ту скрыть себе лежащее на земле».
Не в лучшем виде представляет г. Костомаров Димитрия и с нравственной стороны. «Димитрий, говорит он, нарядил своего боярина великим князем с тою именно целию, чтобы сохранить себя от гибели и еще более от плена, потому что враги татары, узнавши великого князя, по знамени и по приволоке, употребляли бы все усилия, чтоб схватить его. Иного побуждения быть не могло».
Обвинить или подозревать так дерзко, скажем словами М. П. Погодина, одно из самых дорогих лиц, и с таким малым правом, неприлично степенному исследователю. Пусть разсудят безпристрастно, - где и кому больше опасности, в первом ряду бьющемуся воину, или военачальнику, стоящему вдали, подобно Мамаю, хоть и в княжеском одеянии? Следовательно, для какой бы причины ни поступил так Димитрий, но это не была трусость, еще менее, это не было обречение на гибель любимого человека. Каков бы он был, если б это было так? Вы, г. Костомаров, говорите: «другой причины быть не могло». Нет, могло. Может быть, нужно было всему русскому войску видеть князя, присутствующего под великокняжеским знаменем, а Димитрий хотел биться; биться же он не мог в великокняжеском одеянии, не подвергая себя даром лишней опасности. Бренку (боярину) случилось быть убиту, а Мамай, в его обстоятельствах, успел спастись, убежать. Так и Димитрий бился в первых рядах, не получив даже раны, хотя доспех его и был избит.
Нельзя без отвращения и крайнего негодования читать некоторые места в статье г. Костомарова, где он прямо издевается на Димитрием, обращая ему в упрек даже «богомольное настроение». В ожидании, пишет он, «вестей от своих гонцов, Димитрий, согласно обычаю, творил милостыни по монастырям и раздавал нищим, наделял прохожих-странных, которые в то время сновали из страны в страну, под предлогом благочестия. Богомольное настроение не мешало однако князю и пировать. Когда сходились князья и бояре и дружины, первое дело - нужно было угощать приезжих, а потом приезжие делали от себя пиры; таким образом пиры и попойки шли безпрестанно».
Что ж вы нашли во всем этом дурного, г. Костомаров? Милостыня, сказано, избавляет от смерти, и оправдание этого мы видим на князе Димитрие. Находясь впереди своих дружин, сражаясь рядом с простыми воинами, он не был даже ранен, хоть доспехи его все были избиты. Летописец говорит, что «от всех сих Господь Бог милостию Своею и молитвами Пречистыя Его Матери и великаго чюдотворца Петра и всех святых молитвами соблюде его от смерти». А не было ли в этом доли и тех молитв, которые возсылали за своего князя-надежу святые обители, нищие и странные?.. Вы упрекаете Димитрия, что и при богомольном настроении, он пировал. Кому что, почтенный сказочник. В монастыри он делал вклады, нищих и странных оделял милостынями, а князей, бояр и дружину угощал, для того, чтоб они были крепки ему в предстоявшей борьбе. Мы находим, что Димитрий в этом случае поступал, как настоящий дипломат. Гостеприимство в старину высоко ценилось; и тот, кто ел хлеб за одним столом, и потом возставал против своего амфитриона, - считался ничем не лучше Иуды-предателя. Димитрию хорошо это было известно, и потому-то, совершая правою рукою дела милосердия, он левою давал в тоже время пиры, и сам принимал их от своих вельможных гостей.
Нет, г. Костомаров, если и все ваши исторические исследования отличаются такою же честностию и безпристрастием, то не много вы внесете в сокровищницу отечественной литературы. Оставьте же нас с нашими Александром Невским, Димитрием Донским, с нашими Гермогенами [4], Сусаниными, Миниными и Пожарскими, и пишите себе про своих Ягайл, Мазеп, Виговских и Дорошенков. Но и тут не трогайте Москвы, не трогайте России; ни та, ни другая не скажут вам спасибо. ...
Примечания
[1] Костомаров Николай Иванович (1817-1885) - историк, публицист, критик, писатель.
[2] Димитрий Иванович (прозванный Донским за победу в Куликовской битве) (1350 - 1389) - святой благоверный великий князь московский (с 1359) и владимирский (с 1363). Сын князя Ивана II Красного.
Св. Димитрий Донской воспитывался под руководством святителя Алексия Московского. Христианское благочестие святого князя Димитрия сочеталось с его талантом выдающегося государственного деятеля. Он посвятил себя делу объединения русских земель и освобождению Руси от татаро-монгольского ига, устроил Успенский монастырь на реке Дубенке и создал храм Рождества Пресвятой Богородицы на могилах павших воинов. В правление Дмитрия Ивановича был построен белокаменный московский Кремль.
Святой Димитрий преставился ко Господу 19 мая 1389 года, был похоронен в Архангельском соборе Московского Кремля.
[3] Погодин Михаил Петрович (1800-1875) - историк, писатель, публицист, профессор Московского университета, академик (1841). В 1841-1856 вместе с С. П. Шевыревым издавал журнал «Москвитянин». С 1830-х начал собирать письменные и вещественные памятники русской истории, составившие обширную и весьма ценную коллекцию, т. н. Древлехранилище, большая часть которого в 1850-х была приобретена петербургской Публичной библиотекой.
[4] Гермоген (Ермоген) (ок. 1530 -1612) - второй (фактически третий, считая Игнатия) патриарх Московский и всея Руси.
3 июля 1606 года в Москве Собором русских иерархов святитель Гермоген был поставлен Патриархом Московским и всея Руси. С декабря 1610 года Патриарх, находясь в заключении, рассылал по городам грамоты с призывом к борьбе с польской интервенцией. Благословил оба ополчения, призванные освободить Москву от поляков. 17 февраля 1612 года, не дождавшись освобождения Москвы, умер от голода в заточении, в Чудовом монастыре. Прославлен в лике святых в воскресенье 12/25 мая 1913 года как священномученик. Первый храм в честь нового святого был устроен тогда же в подземелье Чудова монастыря. В советское время - разрушен.
К 100-летней годовщине со дня прославления в лике святых Патриарха Ермогена 25 мая 2013 года открыт памятник Московскому святителю в Александровском саду у стен Кремля.
[i] Русское слово. 1864 г. Февраль.
[ii] День. 1864 г. №№ 4 и 7.
[iii] Г. Костомаров и это ставит в упрек Димитрию Донскому. Прекрасно отвечал ему на это М. П. Погодин. «Молиться всегда хорошо и всегда приносит пользу. Без молитвы в древней Руси точно ничего не начиналось; а если начинается теперь, так ведь это очень не хорошо, и всякому порядочному человеку следует об этом и скорбеть и печалиться зело». День. 1864 г. № 4 стр. 20.
[iv] Заметим, что Карамзин отдает преимущество, касательно верности показаний, Ростовской и Синодальной летописям, как современным. Погодин.
[v] В Сказании говорится: «уклонися с коня и соидя с побоища едва могий».
