Но свет истины неиссякаем. Сам апологет «цивилизаторской» миссии англо-саксонской расы британский поэт Редьярд Киплинг исток духовности увидел «только в России»:
«Запад есть Запад, Восток есть Восток... Только в России духовности исток!»
(Выделенная прорусская концовка обнаружена в архиве).
С XVI века Россия стремится восстановить центр, воссоздать «Евразию». Вместе с демаркационным обособлением «культурных миров» идет переинтеграция пространства. Евразиец Петр Бицилли в 1922 году пишет: «концепции истории Старого Света, как истории дуэли Запада и Востока, может быть противопоставлена концепция взаимодействия центра и окраин, как не менее постоянного исторического факта». Символу миссии России - «щиту» он не противопоставляет другой её символ - «путь», а дополняет один другим. Россия - наследница империи Чингисхана (переработанной в Иране, Китае, Индии туранско-монгольской стихии) и своей праматери Византии. «Россия есть целая часть света, огромный Востоко-Запад, она соединяет два мира. И всегда в русской душе боролись два начала, восточное и западное» - писал философ Николай Бердяев.Она творчески осуществляет синтез восточных и западных культур. Ей сам Бог велел стать межцивилизационным мостом и консолидатором равноправных и суверенных миров.
Без расшифровки знаковой системы дихотомии Восток-Запад трудно понять Евразийство. Запад, если и поймёт Восток, то разве что «лишь у подножья Престола Божья в день Страшного Суда», выражаясь языком поэта Киплинга. Серьёзные богословские, эсхатологические, религиозные, философские, метафизические причины развели Восточную и Западную христианские конфессии и обрекли их на цивилизационный конфликт. В постижении парадигмы «Запад-Россия» воспользуемся интерпретацией философом-богословом Василием Зеньковским мыслей великого Достоевского о природе противостояния Католичества и Православия. Католичество, довольствуясь лишь внешней атрибутикой благочестия, не приняло учение Христа о внутреннем обращении человека к правде и любви. Тем самым ОТВЕРГНУВ БЛАГОВЕСТИЕ ХРИСТА О СВОБОДЕ, тогда как Православие во истину свободно во Христе, Следовательно, в глазах ортодоксального подлинноверия, - утратило истинно христианское начало.
Зато явилась идея теократии (Бог плюс управление), которая будучи приложенной к социуму - породила соблазн подчинить человечество единой власти. Все беды отсюда. Христианство, реформированное католицизмом, «социалистично» - в смысле насильственного приведения людей к социальному «раю» (заталкивание в «муровейник» хрустальных снов Веры Павловны). От невольных последствий католической реформации христианства - «католического социализма» - рукой подать до революционного социализма с человеческим лицом: «тот хаос свободы, хаос аморализма, в котором пребывает современное человечество, создан тем, что католичество отвергло Христово учение о свободе». Модернизация внутри церковной жизни Католицизма явилась катализатором (сам не участвует, но посредством его) революционно-позитивистских социальных потрясений. В «Легенде о Великом Инквизиторе» обыгрывается католическое утверждение, что человечество неспособно к христианской свободе. Потерявший веру в Христа Инквизитор хочет разрешить социальную проблематику без Христа, но с помощью отошедшей от заветов «больной» католической церковной организации.
Католичество, как полагает славянофил А.Хомяков, изменяет началу свободы во имя единства, а протестантство - наоборот. Только православие осталось верным духу христианства, являясь гармоничным сочетанием единства и свободы в принципе христианской любви. Католичество прониклось рационализмом, отвергнув соборное начало; протестантство лишь развивает католический рационализм, ведущий от единства к свободе. Запад, констатирует Н.Нарочницкая, - это свобода «от чего» (отсутствие ограничений), а Россия - свобода «для чего» (зачем нужна свобода). Православие - это СВОБОДА СЛУЖЕНИЯ ХРИСТИАНСКОЙ ДОБРОДЕТЕЛИ «ВО ИМЯ ОТЦА И СЫНА СВЯТАГО ДУХА». Треклятая католицкая угроза для евразийской идеи - в сборнике «Россия и латинство» (1923).
Фиаско с духовным лидерством модифицированного Католицизма - основного столпа вероисповедания Запада - усилило русский альтернативный путь спасения мира; востребовалась православная культура, запечатлевшая неискаженной правду Христову. Свободное поклонение Св. Троице, сердечное служение Богу и ближнему - всемирно отзываются. Православная путеводная первозданность - подлинник верования - истинно Христов облик. В отличие от других верований - в Православии сохраняется вся правда свободы, данной человеку, но преодолевается её хаос. Православию не нужно «уединение», эготичное развитие личностного начала. Русско-православный путь исцеления предполагает, что социальные противоречия разрешаются не через насильственное навязывание человечеству счастья, а посредством примирения всех и всего в лоне русской Церкви. Соборное православное сознание оцерковливает жизнь. Это и есть тот положительный идеал, который воодушевлял Достоевского и который он понимал не как внешнее подчинение всей жизни Церкви (так представляет католичество), но как СВОБОДНОЕ И ВНУТРЕННЕЕ УСВОЕНИЕ ЖИЗНЬЮ ХРИСТИАНСКИХ НАЧАЛ во всех её формах бытия. Русская всечеловечность способствует осуществлению Христовых заветов на земле. Через покаяние вернулся к Бого-этическому себе. Чем глубже пал человек - тем значительнее подвиг его нравственного воскрешения. Страдание - во искупление содеянного греха-зла. Если оно воспринято искренне и глубоко, свободно явлено и по-настоящему выстрадано - моральное исцеление возможно. Таковы духовные скрижали русского мировоззрения и миросозерцания.
Запад - это рационализм, строгая правовая кодификация, папоцезаризм, схоластика, сведение онтологических ценностей - к инструментальным, соборности - к индивидуализму. Мыслитель Константин Леонтьев печально взирает на то, как цветущая культура рыцарского средневековья, с ее религиозным экстазом и готическими соборами и блестящего ренессанса постепенно переходит в серую буржуазную цивилизацию старости и умирания Европы. Русско-Византийские цивилизационные гены целительны: в них нет самодовольного стяжательства, морали лавочников, эгалитарного прогрессизма, равнения на «среднеарифметическую» посредственность, кумиризации земного, внесамодержавной государственности...По линии свободы без Креста «успешный» человек Запада и пост-Беловежского либерал-олигархического негодяйства союзничает с Мефистофелем. Этот «грешный рай» - нравственный коллапс для русского сознания. Потому незамутнённая ревизионизмом адаптации, первозданная чистота Православия обречена на «стязания с Латиною». Русский «верующий разум» - истинно Боговерный и вольный во Кресте. Это бесит оппонентов вплоть до уподобления русских «дикарям» и «изгоям».
Модификацией мирообразующих ареалов «Запад» и «Восток» является оппозиция «Запад vs. Россия». Цивилизационно-геополитическая конфликтность обеих миров очевидна. «Никто из нас не учитывал, - пишет русский философ Иван Ильин, - до какой степени организованное общественное мнение Запада настроено против России и против Православной Церкви. Западные народы боятся нашего числа, нашего пространства, нашего единства, нашего душевно-духовного уклада, нашей Веры и Церкви, наших намерений, нашего хозяйства и нашей армии. Они боятся нас и для самоуспокоения внушают себе, что русский народ есть народ варварский, тупой, ничтожный, привыкший к рабству и деспотизму, к бесправию и жестокости, что религиозность его состоит из суеверия и пустых обрядов. Европейцам нужна дурная Россия: варварская, чтобы «цивилизовать» ее по-своему; угрожающая своими размерами, чтобы её можно было расчленить; завоевательная, чтобы организовать коалицию против неё; реакционная, религиозно-разлагающая, чтобы вломиться в неё с пропагандой реформации или католицизма; хозяйственно несостоятельная, чтобы претендовать на её «неиспользованные» пространства, на её сырьё или, по крайней мере, на выгодные торговые договоры и концессии». «Александр Невский первым из русских политиков столкнулся с жесткой альтернативой: Запад или Восток. Запад не просто грабит, Запад в лице Папы и душу требует. А Восток готов ограничиться данью, на душу не претендует, веротерпим» (газета «Русское слово»).
Психо-информационный поединок между Западом и Россией - прообраз «холодной войны» (по оценке Вячеслава Козулина) - вспыхнул в «николаевскую эпоху», накануне Крымской войны. Либеральный Запад сформировал тогда крайне отрицательный образ России и ее политического режима, а в консервативных русских общественных кругах - не менее негативный образ революционного Запада, угрожающего традиционным русским ценностям. Взаимные образы врага подпитывались, с одной стороны, «завещанием Петра Первого», а с другой - славянофильской теорией самобытности России.
Ценностно разнясь, эти цивилизации всё дальше расходились.
Православие сознавало себя подлинным, нереформируемым христианством, тогда как реформация католицизма невольно способствовала революционизации сознания европейцев. Русское «варварство» всё больше раздражало супротивную эгоцентричную цивилизацию. Иногда и сами русские от нестерпимой боли за Россию проклинали её «несусветную» особость. Экстравагантный умница Константин Леонтьев в своём русском неистовстве, в духе Петра Чаадаева заявил, что закрывает «славянобесие», ибо «славянская цивилизация» мол ничего путного не наследует: «Мы нисколько не самобытны. Мы - сколок Византии, нас выдрессировали византийская Церковь и византийская плеть». Русское гиперболическое самоуничижение на мотив «сперва измучившись, нам насладиться».
Евразийство - глобальная матрица русской перспективы. И не только всеславянской - поскольку американской хаотизацией мира слишком расшевелины-раздосадованы все земляне (не унялись США на фазе умеренной этно-редукции вызовов), и потому творимый беспредел перерос в хаос антихаоса - погром мусульманами посольств США. Евразийство - консервативно стержневой путь спасения и созидания всех «изгоев» - «вольноопределяющихся», не примкнувших к западной орбите.
Для русского нравственно-этического императива уже восемнадцатый век экзистенциально-пограничен. Он «стал, - как полагает Лев Гумилев, - последним столетием акматической фазы (она характеризующаяся предельным для данной системы уровнем пассионарного напряжения.) российского этногенеза (процесс возникновения, развития и исчезновения этносов)». В отстаивании своих нутряных ценностей, старообрядцы кликали антихристом дерзкого реформатора Петра Первого. Он, при всех иных заслугах, - «первый большевик»: ибо отменил патриаршество, подчинил Церковь государству и «приостановил» русскую святость. Петрова реформация поломала русскую консервативную традицию, смутила национальную кодировку. Казус с «бородой» обернулся разрушением традиционной российской иерархии ценностей. Пусть и усилил имперскую державность заимствованной у Европы атрибутикой. Его новации шокировали русское сознание. Истовый воитель Православия протопоп Аввакум - тот же последователь подлинного нереформированного Учения Христа - угодил в Сибирь за Веру, а другие подлинноверы сжигали себя заживо.
Древнерусский основательный и неторопливый «крепкодушный» панэтизм, рассматривавший бытие как онтологизацию морального воззрения на мир, всё же уступил место (на радость масонам) «инновационному» пути развития. Задушевный русский мир отлучали от «химеры-совести», побуждали его сужаться и черстветь: «крестьяне остолбенели от удивления - ибо и в городах, и в сёлах великодушие есть редкое явление!» «XVIII век кончается, и несчастный филантроп меряет двумя шагами могилу свою, чтобы лечь в неё с обманутым, растерзанным сердцем своим и закрыть глаза навеки» - это у Карамзина («евангелиста» Жуковского), напомнившего погибающему миру об идее добра. Русскому человеку предстояла сумеренизация сознания: «забываться по миру с душою, от крайности готовою на низости, которых сам бы ужаснулся прежде». В последекабристской России началась «фаза надлома» (теория этногенеза Льва Гумилева). При Пушкине пришел конец той «органической» России, памятник которой воздвиг в «Войне и мире» Толстой. Затем русский дух оказался загнанным в подполье или изгнанным на чужбину. Нравственность есть правда - лейтмотив Шукшинства и возрожденческой «деревенщины». Голос князя Шербатова из XVIII века «О повреждении нравов в России» звучит серьезным предупреждением современников о пагубности чуждого нации реформирования. Он справедливо полагал, что нравы допетровской Руси были здоровее, и правильнее - возникших позже и что для нравственности народа лучше было бы вообще обойтись без реформ. Если бы воцерковленный духовный костяк народа и имперской державности не были крепки, то Россию не пришлось бы ломать через колено дважды за один XX век: сперва - большевики-ленинцы, потом - антибольшевики-ельцинцы. В пост-Беловежской России установилась атмосфера чужебесия. Лев Гумилев, предвидя губительность метастаз запущенной деградации страны, пророчествовал в 1992 году: «если Россия будет спасена, то только через евразийство». Россия ставит заслон на пути США в Среднюю Азию: потратит на армии соседей 1,5 миллиарда долларов комплиментарности славянского и тюркско-монгольского этносов, тогда как такой комплиментарности у восточных славян с народами западной Европы или у евразийских кочевников с населением Китая не было и в помине.
Россия - «окраинно-приморский» мир, сочетающий в себе «оседлую» и «степную» стихии. «Пережив в начальные века развития влияние степных народов как влияние внешнее,- пишет П.Савицкий, - ныне народ российский сам как бы охватывает степь. Степное начало, привитое русской стихии как одно из составляющих её начал со стороны, укрепляется и углубляется в своем значении, становится неотъемлемой её принадлежностью; и наряду с «народом-земледельцем», «народом-промышленником» сохраняется или создается в пределах русского национального целого «народ-всадник», хотя бы и практикующий трехполье». Петр Савицкий первым применил к России геополитическую модель Хэлфорда Макиндера о «морских» и «сухопутных» системах. Он переиначил «Географическую ось истории» Макиндера и выстроил собственную модель с обратной системой приоритетов - с точки зрения российских национальных интересов. Савицкий смог подняться над схваткой и сформулировал основы долгосрочной стратегии России. Будучи помощником Петра Струве в правительстве Врангеля, то есть, находясь на стороне «белых», Савицкий публикует статью, где утверждает: «кто бы ни победил в Гражданской войне - «белые» или «красные», - всё равно Россия будет противостоять Западу, все равно она будет великой державой, все равно она создаст Великую Империю». С точки зрения Макиндера, не так важно, какая именно политическая сила выступает от имени «сердцевинной земли» («суши», heartland-а), в любом случае она будет обречена на противостояние с силами «моря» - с англосаксонским миром. России не давали иного шанса, как при любом исходе гражданской войны - схлестнуться с Европой (Западом). Сам Макиндер в то время был советником со стороны Антанты в правительстве генерала Колчака, проводя идею о необходимости поддержки «белых» со стороны Европы для того, чтобы создать на периферии России «санитарный кордон» марионеточных белогвардейских режимов под контролем Англии и Франции. Дальневосточная Республика, идеи якутского и бурятского сепаратизма в значительной степени были продуктом этой политики.
В книге «От Руси к России» Лев Гумилев пишет о России как суперэтнической целостности, и показывает, что российский способ бытия включает в себя целый комплекс восприятий и образов: от «речного» и «лесного» до «степного», и только подобный комплекс позволяет осваивать территорию России наиболее полно. Органично соединяя в себе и европейское, и азиатское, Россия соединяет эти две цивилизации по своему, и поэтому сама выступает как самостоятельная цивилизация. Евразийцы первыми среди русских философов и историков «переосмыслили туранский фактор в положительном ключе, распознав в диалектике русско-татарских отношений живой исток евразийской государственности».
«Немецкий философ Гегель рассматривал исторический процесс как развертывание Абсолютной Идеи до отражения в прусском монархическом государстве. Это идеальное Государство будет воплощать уникальное состояние синтезированного сознания, преодолевшего все пары противоположностей. Евразийцы утверждали нечто похожее, но только применительно к России, полагая, что именно в России-Евразии реализуется смысл исторического развертывания противоположностей, которые полностью довлеют над судьбой других государств и народов. Эти противоположности разрешаются в синтетическом государстве - России, России-Евразии, - которое представляет собой государство-синтез, государство-ответ, государство-тайну, государство-континент. И, соответственно, правовая и политическая системы Евразии должны представлять собой некоторые наиболее существенные аспекты Политического как такового. Отсюда евразийцы пришли к убеждению об универсальном смысле России» - пишет диссертант Андрей Полухин.
России - единящему межцивилизационному мосту - не надо ни растворяться в Европе (её Византийский род знатнее), ни заноситься как наследнице Большой Орды. Как утверждал Лев Гумилев, только благодаря союзу с народами Великой Степи Русь успешно противостояла натиску крестоносцев Запада, окрепла и выросла в державу мирового уровня. Даже если Русь вышла не из Орды (как вся русская литература - из гоголевской «шинели»), она со времен Владимира Мономаха - создателя в XII веке русско-половецкого государства - чувствовала себя «комфортно» и в «диких» степях, и в Европе. И ещё неизвестно кто ближе русской культуре - западные славяне поляки, или туранские народы. Федеративное евразийское государство в границах СССР до 1939 года евразийцы хотели пополнить Монголией. В области экономической евразийцы были противниками чистого капитализма, но стояли за широкое использование энергии частной инициативы.
России, как минимум, нужен союз трех восточнославянских государств с тюркско-степными Казахстаном и Киргизией. Пропутинские антиболотники - поборники здравого национал-имперского скачка России, при авторитарном Русско-Евразийском крепком правителе (сыты по горло «вседозволенностью» и декадентщиной LESS-духовности). Как справедливо полагает евразиец Разуваев, кого-то привлекает цивилизованный вариант Сталина, кто-то чтит адмирала Колчака, третий - Столыпина. Но все они не считают Европу примером для подражания. Они хотят жить в Новом СССР... Действующий на территории империи Чингисидов закон - Ясса - очень хорошо ложился на традиционные ислам и православие. Ордынский уклад в России сохранялся, наверное, до распада СССР. И недооценивать его влияние на менталитет россиян и строение государства вряд ли стоит. «Это идеология евразийцев. И она проста: не важно, кто ты по крови и по вере. Важно, как ты служишь хану».
На гербе Евразийской России должна отразиться сакральность национальной идеи; на нём примерно такие письмена: «Мы - одна семья и должны друг за друга биться. Программа минимум - выжить. Максимум - доминировать через Евразию в мире. По принципу «свой - чужой» (политэкономист Александр Разуваев); «Дружба народов и сочетание евразийских ценностей в геополитике с европейской социально-экономической и политической жизнью. В общем: «Стать европейцами, но остаться евразийцами» « (этнолог Георгий Синявский). Столицей нового интеграционного образования уже выглядит Омск (был там на конференции о Достоевском). Бывший губернатор Леонид Полежаев веско аргументирует в пользу такого выбора: «Россия как великая евразийская держава представляет собой органическое соединение трех цивилизаций со своими центрами притяжения каждой из них. Лицом цивилизации западной, ее окном в Россию служит Санкт-Петербург... Крупнейшим центром, своеобразной точкой кристаллизации русского православия и шире - восточной ветви христианства - является Москва. Пока, однако, нет своего сложившегося, общепризнанного центра у евразийского цивилизационного крыла России. Эту функцию, на наш взгляд, мог бы взять на себя Омск, крупный промышленный, научный и культурный центр Сибири, которому уже однажды довелось, хотя и в трагических обстоятельствах гражданской войны, быть столицей». Занимая выигрышное геостратегическое положение, связанное с близостью дружественного Казахстана, Омск мог бы стать традиционным местом саммитов евразийских государств и размещения организационных надстроек их союзов, а также штаб-квартир евразийских общественных организаций. Здесь, в условиях богатой научной и культурной среды, могли бы работать научные центры по проблемам формирования евразийского пространства, проходить конференции и симпозиумы, фестивали и выставки евразийской тематики. Омская область с ее благоприятным инвестиционным климатом и большим опытом осуществления крупных совместных проектов могла бы стать именно тем локомотивом интеграционных процессов, о котором говорил на форуме президент Путин. Омск предпочтителен ещё и потому, что там у каторжанина Ф.М. Достоевского доформировалась монархическая устойчивость к революционным искушениям. Духовному «перерождению» способствовал, видимо, философ Гегель - противник «неподвижной» мертвящей идеи «просвещенства» и враг рационализма... Проба Раскольниковым «головной идеи» и социальная «бесовщина» - прозревались Гегелем в рационализме французской революции 1789 года. Не исключено: Гегель был воспринят Достоевским в подкорректировке Шеллинга, давшего славянофилам формулу морфологии культуры, возможно, окрылившей мессианские порывы Достоевского в отстаивании Богоносительности русского народа...
«Идею-силу» воплощает Евразийство, у истоков которого Лев Гумилев. Его «этногенез» - это история России в славяно-тюркском аспекте. Александр Проханов, спасая евразийство от суррогативного злоупотребления национальной идеей, дал ему мощный толчок - соединив, как его поносит смердяковщина, «черносотенно-монархические идеи с державным сталинизмом» (почвенники не «жидоеды-некрофилы»). Враги реинтеграции постсоветского пространства гуртом наваливаются на идею Евразийского союза. Что это мол «неосоветские фантазии ретрограда Путина, далеко выходящие за рамки реалистической оценки как возможностей России, так и желаний других постсоветских государств». Андреас Умланд, сравнивая «Евразийские» проекты Путина и Дугина, пишет о «правоэкстремистском интеллектуализме в неоавторитарной России». В пику зарождающейся новой руссоцентричной силе глава польской дипломатии Радослав Сикорский предложил идею европейской федерализированной сверхдержавы под предводительством Германии. Но из-за отсутствия духовной общности Европа менее интеграционна. Голландская легализация марихуаны или институционализация гомосексуальных союзов не вписывается в каноны католической Польши. В своей концепции Сикорский наделил валютный союз способностью предотвратить войну и стать объединителем народов. Но поскольку вопрос национальной идентичности или общественной морали он оставляет «в компетенции отдельных государств», то сей проект весьма утопичен, как соединение Ежа и Ужа не приводит к получению колючей проволоки. В противоположность тенденции разобщения и распада Европейского союза - Евразийское пространство реинтегрируется.
Только чтоб коррупция, способная поглотить половину ассигнований на этот проект, не оказалась страшнее угроз Заокеанья. И хорошо бы Михаилу Леонтьеву не усматривать в Евразийской консолидации смертельную угрозу имперской Русской идее. Отец Сергей Булгаков видел со стороны евразийцев лтшь «ущемление православия». А религиозный философ Иван Ильин недостатком идеи Евразийства считал «географический материализм всё снижающий и упрощающий». Этот «РУССКИЙ ЕС» (так назову Евразийский союз) - не антитеза имперской России, не «конец строительства русского национального государства», не «тупик, безумие и самоубийство» для русского народа. Нео-евразийцы за русскую основополагающую.
В пост-Беловежский период русской истории строится не русское национальное государство, а Российская Федерация (что не одно и то же). Если в Российской империи служили «За веру, Царя и Отечество», в Советском Союзе строили «светлое будущее - коммунизм» - то сейчас чему служат и что строят? «Пустота и в душах, и в идеях, и в душевных порывах». «Культивируя татарщину», «чингизхаМство», - евразийцы не могут декларировать Православие как основу общего духовного знаменателя наднациональной структуры. Признание Россией благодетельности «запаха конского пота и кизяка» не отменяет примата Православия в Русско-Евразийском секторе общего цивилизационно-имперского геополитического поля. В копилку общей мощи слить бы воедино интересы традиционного ислама и русского здорового национализма. Российский орёл укрепить своё зоркое двуглавие может именно созданием Евразийского союза как мирового центра силы и цивилизационного примера единения мира. Сбывается пророчество Достоевского: будущее России - на Востоке. Основы Евразийского союза заложены: это и Организация Договора о коллективной безопасности, и Таможенный союз, и Евразийское экономическое сообщество и Евразийский экономический союз.
Помесь национально-религиозного прагматизма с агрессивным фундаментализмом Сергий Булгаков назвал православизмом: «Практически утверждается язычество в смысле сотворения себе национального кумира и служения ему... духовная элементаризация и оскудение того духа свободы, без которого православие неизбежно переходит в православизм» - писал отец Сергий в 1924 году. Евразийцы утверждали, что цивилизационная специфика России-Евразии не связана напрямую с расой, этносом, выпячиванием одного народа ядром Империи. Евразийцы оперировали концепцией русского как всечеловека (термин Достоевского), суперэтноса (Л.Гумилев). Следовательно, евразийство является открытым для самых различных этносов и культур, вовлеченных в общий процесс континентального державостроительства. Общеевразийский национализм представляет собой единство широко понятого цивилизационного типа (поэтому евразийцем может быть русский, татарин, грузин, армянин, - кто угодно, если он разделяет основной вектор евразийства), который складывается в самобытную мозаику, «цветущую сложность» (термин К.Леонтьева). Такой национализм создается не на основе какого-то одного этнического эталона, а по цивилизационному принципу. В таком случае представители разных этносов, разных религий, разных культур объединены общим цивилизационным типом. Этот общеевразийский национализм, в частности, нашел одно из своих воплощений в «советском патриотизме», куда были вовлечены различные российские народы.
И наконец, нации, кинутой в мрачное Средневековье, на дорастерзание или догниение, не до жиру - такому слабаку не дадут даже реализоваться в силу противостояния. Поэтому толкать РФ в имперский рывок, обрубив её геополитические выходы-подспорье во вне, лишив возрождение державы вспомогательного базового сопровождения, - недальновидно. В глобальном и конфронтационном мире только с массивами народо-цивилизаций будут считаться. Структурой напоминающий аналог Европейского союза (искусственное порождение), наш Союз - животворная органика традиционной взаимосвязанности континентальцев. Взять за условную союзную единицу компонент Алтай. Он на протяжении веков связывал индоевропейские, тюрко-монгольские, угро-самодийские, тунгусо-маньчжурские народы, и собирал в своей сокровищнице элементы их культурного разнообразия. Афанасьевская и Андроновская культуры эпохи бронзы, культура алтайских скифов античной эпохи, гунно-сарматская и тюркская культуры, христианские традиции несториан, возникшие на Алтае задолго до крещения Руси при первых византийских патриархах и сохраненные у нас до сих пор, а также заново открытые буддийские памятники времен Джунгарского государства XVII века, и, конечно же, сохранённая алтайскими старообрядцами культура Древней Руси...Алтай - «новый духовный Иерусалим», «земной рай», «духовный полюс планеты» - надёжный форпост России в центре Евразийского континента - верный историческому выбору 12 алтайских зайсанов, принявших в середине XVIII века решение идти в подданство к Белому Царю.
Геополитическая доктрина евразийства - стратегия выживания для России в новом постиндустриальном обществе. А.С.Панарин находит в евразийстве мессианскую идею, без которой Россия, как великая держава, не сможет существовать. Евразийское государство вечно. Это и империя Александра Македонского, и империя Атиллы, и Тюркский каганат, и Российская империя, и Советский Союз, и Российская Федерация. Будущий Евразийский союз не начинается с чистого листа, а выступает правопреемником всех государств, в разные годы объединявших под своей властью народы Евразии. Вслед за восстановлением тюрско-славянского единства, которое началось с единого экономического пространства на территории России, Беларуси и Казахстана, в орбите Евразийского союза могут оказаться Армения и Сербия, Кыргызстан и Монголия. Евразийский союз притягателен.
22 тысячи косовских сербов обратились с просьбой принять их в российское гражданство. Они рассчитывали на то, что Россия защитит их интересы в отношениях с албанским большинством, которое поддерживают ЕС и США. В ответ Дмитрий Рогозин предложил создать «российский иностранный легион», который бы состоял из болгар и сербов. Обновляется геополитическая стратегия России. Сообща легче не только выжить, но и победить в турбулентном XXI веке. Для Евразийской России идеально подошла бы неовизантийская модель государственности - основанная на сочетании религиозных ценностей Православия с началами Империи во главе с самодержцем. Византизм предполагал принцип «симфонии властей», где Церковь и монархия тесно сотрудничают в едином социальном литургическом делании - всеобщем спасении. Должно воссиять Мономахово «государство правды» - соответствие действий социально-политической «вертикали власти» духовным представлениям народа о справедливости, спасении, добре. Государство и Церковь выполняют общекорневую миссию: вместе с народом осуществляют преображение мира. Митрополит Илларион предсказывает русским великое духовное будущее, применяя к ним евангельскую истину «последние станут первыми», имея в виду, что русские последними среди европейских народов приняли христианство, но им суждено превзойти все остальные народы в истовости и чистоте веры.
Евгений Вертлиб, профессор, Президент МИСОУК (Франция)
12 ноября 2012
