Сын громов, зде пребывающий

Без малого две тысячи лет минуло с того осеннего дня, как где-то в 126 году от Рождества Христова в малоазийском городе Эфесе преставился древний, стодвадцатилетний высокочтимый старец, светоч эфесских христиан, духовный наставник апостолов, богоносных отцов и будущих дивных священномучеников, - апостол и евангелист Иоанн Богослов, любимый ученик Христа, верный свидетель и участник почти всех Евангельских событий и тайнозритель грядущего.

Кончина его была необыкновенная... Предвидя ее, апостол Иоанн попросил семерых своих учеников взять лопаты и за городом выкопать ему могилу в форме креста. Когда дело было сделано, и старца принесли к этому месту (он уже не мог ходить сам), Иоанн помолился и лег в уготовленную могилу, после чего обратился к ученику своему Прохору, будущему апостолу: «Прохор, сынок, ты должен идти в Иерусалим, где и закончится твоя жизнь». Ученикам же сказал: «Возьмите матерь мою землю, и укройте меня». Иоанну Богослову была «столь же чужда смертная скорбь, сколь и плотское повреждение», - комментирует эти удивительные похороны еще живого старца древний «Пролог» IV-V веков.

Ученики покрыли старца землей до колен, но он умолял продолжать, и так постепенно закопали его по шею. После этого апостол попросил принести тонкий покров, положить ему на лицо и попрощаться с ним целованием в последний раз, ибо в этой жизни они уже никогда не увидятся.

Когда же Прохор, спустя три дня привел к могиле старца скорбящих Ефесян, могила оказалась пустой. «Тогда мы вспомнили слова Господа, сказанные апостолу Петру, - записал Прохор в своем житии апостола и евангелиста Иоанна Богослова, - «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе [до того]?» (Ин. 21:22). И мы восславили Бога, Отца и Сына и Святого Духа, Коему подобает слава, честь и поклонение во веки веков. Аминь».

 

На месте погребения апостола Иоанна в тот же год, в восьмой день мая (21-го мая по н.ст.), появился тончайший розовый прах. И вслед за тем это чудесное явление повторялось ежегодно. По свидетельству Минология Василия II и Синаксаря Константинопольской церкви, верующие собирали этот прах, называемый ими «манна», и использовали «во здравие душ и телес». В ряде византийских календарей праздник исхождения праха именовался «розовник», потому что, по одной из гипотез, это вещество было розового цвета, по другой - из-за того, что во время празднования по традиции храм украшался розами. Ради этого чуда исхождения «тонкого праха» Церковь установила помимо дня преставления и дня Собора славных и всехвальных 12-ти апостолов (30 июня/13 июля), когда поминается и «верх апостолов» - Иоанн Богослов, празднование Христову любимцу еще и 8/21 мая.

Авторитетные агиографы утверждают, что о середине жизни св. Иоанна Богослова сведений почти не сохранилось. Вместе с Богородицей Иоанн стоял у Креста Спасителя все часы, минуты и секунды Его безмерных страданий, в то время как остальные ученики скрылись, обуреваемые страхом, а, возможно, и не имея душевных сил и мужества стать свидетелями неописуемых страданий Господних и претерпеть в сердце те муки, которые терпел наяву Христос.

Пережив Голгофу, Воскресение и Вознесение Христово Иоанн еще много лет пребывал в Иерусалиме вместе с Пресвятой Богородицей, Которую он, кстати, и крестил вместе с апостолом Петром в день Вознесения Христова. Усыновленный Божией Матери умирающим, но видящим великое страдание ученика Христом в последние мгновения Его земной жизни, Иоанн заботился и покоил Богородицу до конца Ее жизни, как только мог заботиться любящий и благоговейный сын. И только после Ее Успения по жребию, брошенному апостолами, он должен был оставить Иерусалим и отправиться на проповедь Евангелия в Малую Азию. Обстоятельства, предшествовавшие этому событию, заслуживают особого внимания...

 

АСИЙСКИЙ ЖРЕБИЙ

 

В греческом житии сообщаются подробности той исторической жеребьевки и, в частности, то, что Апостол Иоанн свой жребий принял с великой тугой, поскольку предвидел смертельные опасности, ожидающие его в морском путешествии  в Эфес, и, как всякий смертный, страшился и скорбел. Однако, услышав о выпавшем ему для служения жребии, Иоанн трижды вздохнув и прослезившись, повел себя совсем не как простой смертный: со слезами он пал лицом своим на землю перед братьями-апостолами. Подняв коленопреклоненного Иоанна апостол Петр сказал: «Мы имеем тебя, как отца, и утверждение всем нам - твоё терпение, отец Иоанн. Что это ты сотворил, чтобы смутить наши сердца»?

Ответ был таков: «Согрешил я, отец Петр в сей час; ибо надлежит мне в море увидеть великие беды. Тяжело я выслушал об этом и не вспомнил я Учителя нашего, говорившего, что и волосы головы вашей все сосчитаны, и ни один из них не погибнет без воли Божией на то. Помолитесь Богу о мне, возлюбленные мои братия, да простит меня Господь в моем малодушии и маловерии».

Апостолы попросили апостола Иакова сотворить молитву. Встав лицом к востоку все усердно молились, а после, расцеловавшись, пребывали в мирном духе...

Поразительный и многозначительный факт знаменует начало великой евангельской проповеди Иоанна Богослова, который уже в конце своего земного поприща оставил нам такое выношенное, выстраданное опытом слОво: «Если говорим, что не имеем греха, - обманываем самих себя, и истины нет в нас. Если исповедуем грехи наши, то Он, будучи верен и праведен, простит нам грехи наши и очистит нас от всякой неправды. Если говорим, что мы не согрешили, то представляем Его лживым, и слóва Его нет в нас» (1Ин. 1:9-10).

Какова мгновенность, искренность и горячность покаяния этого «верха апостолов» (как величает его святая Церковь). Каково смирение этого скромнейшего, хотя и за отца почитаемого между апостолами человека. И эта драгоценная, древнейшая по времени подробность, свидетельствующая о характере, простоте и духе отношений между учениками Христа... К тому же перед нами древнейший, если даже не первый, подлинно явленный факт откровения помыслов, причем не старшим даже, а друг другу, факт, свидетельствующий об исключительной открытости и чистоте душ апостолов, - той чистоте, которая не терпит присутствия в сердце ничего греховного, даже самомалейшего, даже тени и облачка. Как тут не вспомнить слова апостола Иакова: из его Соборного послания: «Исповедайте убо друг другу согрешения и молитеся друг за друга, яко да иcцелеете: много бо может молитва праведного поспешествýема» (Иак.5:16). Молитва праведника, - толкует это место Феофилакт Болгарский, имеет силу тогда, когда и тот, за кого он молится, содействует его молитве душевной скорбью, ибо «если тогда, когда за нас молятся другие, сами мы проводим время в роскоши, неге и невоздержании, то мы через это ослабляем силу молитвы подвизающегося за нас».

Апостолы соборно молились о помощи Божией апостолу Иоанну в этом естественном и, казалось бы, малом человеческом искушении - малодушном страхе пред неминуемыми страданиями. Но всем, и самому апостолу Иоанну прежде других было ясно, что здесь дело идет не о малодушии, а о маловерии - ведь путь в малую Азию, выпавший апостолу Иоанну по жребию, был ни чем иным, как явленной волей Божией.

Церковь в лице святого Иосифа Песнописца, составившего канон на преставление  святого Иоанна Богослова, величает наперсника Христова (удостоившегося возлежать на тайной Вечери на персях Иисуса) «садом чистоты», «трубою» и «начальником богословия», который очистил тело, душу и ум «благовестия небесного Христова ради».

Именно таким и был любимый ученик Христа Иоанн Богослов, и потому та малая кроха, казалось бы, простительного человеческого страха воспринималась им самим как своего рода предательство Господа. В то время Иоанну Богослову было уже пятьдесят лет, он считался зрелым мужем, таким, для кого и минутный страх, конечно, грех. И впереди, в дальнейшем повествовании о житии святого апостола мы увидим, насколько чуждым любым проявлениям греховных порывов, в том числе и малодушия, стал Иоанн Богослов. Дорога в Эфес, Асийский жребий явился для Иоанна Богослова путем к совершенствованию в великой, огненной, и не знающей страха Вере, которая есть ни что иное, как глубочайшее доверие своему Спасителю.

Нас могут неожиданно удивлять проявления некоторых духовных несовершенств в середе апостолов, смущать стремление осмыслить и глубоко прочувствовать эти несовершенства ради познания пути их духовного возрастания к подлинной святости, увенчанной мученичеством (лишь один Иоанн Богослов из 12 апостолов избежал насильственной мученической смерти). Мы привыкли видеть святость как нечто изначально данное, и не всегда отдаем отчет себе о том, какой путь ведет к ней.

Таким ли был в юности своей апостол Иоанн, который, имея блаженство припадать к персям Учителя, в то же время своим  поведением, что, впрочем, относится и к другим апостолам, вызывал порицания Господа...

 

«СЕРДЦЕ ИХ БЫЛО ОКАМЕНЕНО»

 

Если бы Петр, устрашившись, признался бы любому другому ученику или даже кому угодно в своем малодушии и страхе, который обуял его, когда стражники взяли Учителя в Гефсиманском саду, если бы Иуда открылся братьям-апостолам, познав, что диавол вложил в его сердце помысел предать Учителя за тридцать серебряников, если бы все христиане были бы настолько смиренны, тщательны и мужественны в обнажении своих пороков и слабостей, - если бы! - мир был бы другим.

Но такую искренность, открытость и непосредственность в проявлении своих чувств, пожалуй, являл один Иоанн, - девственник не только телом, но и душой, что всегда подчеркивается в житиях. Но достаточна ли только такая чистота? Застрахована ли эта первоначальная  д у ш е в н а я  чистота от ошибок и заблуждений, имеющих, как правило, греховные основания? От душевной чистоты до духовной - великий и страшный путь. Иногда длинною в жизнь. Апостол Петр, устрашившийся и отрекшийся от Господа во дворе первосвященника у того костра, где он пытался согреть свое оледеневшее от страха сердце в ту страшную последнюю земную ночь Христа (Ин.18:27), восстанавливал свое духовное достоинство в течение всей жизни, завершив эту покаянную работу над собой в последний свой день на земле, попросив своих палачей распять его вниз головой в память о своем отречении, ибо не считал себя достойным быть распятым как Христос. Он сам приговорил свою голову быть поверженной долу в память о совершённом отречении.

 

Евангелисты-синоптики рассказывают о нескольких случаях из жизни юного Иоанна Зеведеева, в которых он проявляет огненную горячность и, как пишут многие церковные историки,  неумеренную ревность, которая нередко и даже, как правило, у тех, кто ревностен не по разуму, соседствует с тщеславием и честолюбием, выдавая собой еще не глубокую очищенность ума и сердца.

 Евангелист Лука в 9 главе сообщает немало подробностей, касающихся духовного состояния учеников Христа, и в том числе самого молодого из них Иоанна Богослова. Глава эта повествует о великих событиях, которые показываются евангелистом также и в ракурсе восприятия учеников - насыщение пяти тысяч народа пятью хлебами, Преображение Господне на горе Фавор... И на этом величественном и пренебесном фоне мы видим апостолов в их тогдашнем состоянии, как людей еще несовершенных, душевных, но еще не духовных, хотя и бесконечно преданных Учителю и любящих Его всем сердцем. Благодаря такому двойному изображению событий и их восприятий учениками мы проницаем главное: заботу Учителя о воспитании и духовном становлении, о подготовке к будущему великому служению учеников-апостолов.

В Евангелии от Марка сразу после чуда насыщения хлебами пяти тысяч мужей, Господь отправляет учеников в лодке в Вифсаиду. Во время плавания их настигает шторм. Когда же они видят грядущего к ним на помощь по морю Господа, то кричат от ужаса, приняв Христа за призрака. Евангелист сопровождает свой рассказ таким словом: «Не вразумились чудом над хлебами, потому что сердце их было окаменено» (Мк. 6:52). А мгновенное укрощение бури (Лк. 7:25) вызывает у учеников только такой вопрос: «Кто же это, что и ветрам повелевает и воде, и повинуются Ему?». Ответа на такие вопросы у окамененных сердец нет и быть не может.

Окамененное сердце - вот важнейший признак душевности, плотского состояния и мудрования, и непременно свойственного этому устроению маловерия, поскольку не способно еще сердце к принятию духовных понятий и явлений, к видению мира и событий в нем очами духа, очами зрящей веры. Следовательно, не способна такая душа еще и к жизни по вере, которая требует отречения от своего естества, а душевный человек на это не способен. Устами пророка Изекииля говорит Господь: «Дам вам сердце новое и дух новый дам вам; и возьму из плоти вашей сердце каменное, и дам вам сердце плотяное... и сделаю то, что вы будете ходить в заповедях Моих» (36:26). Душевный человек не способен исполнять заповеди Божией, но только тот, кто уже делает шаги в царство Духа...

В этом свете приходится задуматься и над тем, почему и за что любил Господь Иоанна и насколько тем самым выделял его из среды апостолов. Ведь тогда духовное состояние его мало чем отличалось от устроения других учеников. Неужели Господь был подвержен душевным пристрастиям? Или же все-таки сугубая любовь Учителя к юному Иоанну имела духовную природу и свидетельствовала о духовном избрании будущего Богослова? Того, кому по слову преподобного Феофана Начертанного, епископа Никейского, творца множества канонов (в том числе и одного из канонов праздника преставления апостола Иоанна) предстояло великое поприще, на котором «Крепок смысл являя, от всех небрегл еси сущих на земли, и уз естества: и Слову, всемудре, словесне же и умом  сопребывая, от бессловесия бессловесне живущия свободил еси» (1 песнь канона, глас 2).

 

«ОТВЕРГНИСЬ СЕБЯ, И ВОЗЬМИ КРЕСТ»

 

В 9 главе от Евангелия от Луки Господь дважды говорит ученикам о Своих грядущих страданиях, о том, что будет предан, о Своей крестной смерти, но ученики его словно не слышат: слух сердец их закрыт. Видя состояние учеников и озабоченный их воспитанием, Господь открывает здесь им и всем христианам, какой путь ведет к обретению истинно «плотяного», духовного сердца. Он говорит не только апостолам, но всем («Ко всем же сказал» (Лк. 9:23), что нужно отречение от собственной души, от своей гордыни, нужно счесть себя меньшим среди всех, нужно достичь в этом отречении чистоты и простоты дитя, чтобы стать истинным апостолом Христовым по истине. И в это же время, чуть позже, ученикам, как рассказывает Лука, приходит в головы единая мысль: «Кто бы из них был больше»? (Лк.9:46).

 

Вот она, гордыня, меряется силами с другими, сравнивается, готовая уже соревноваться, озабоченная пустой, тщетной славой, - тщеславием. Эта озабоченность земным, гордостным становится смысловой причиной неспособности учеников исцелить бесноватого. Господь же, видя все их сердечные помышления, все страстные  движения в их сердцах берет и ставит перед собой ребенка, как образ простоты и незлобия. И говорит, что тот, кто примет ученика, ставшего таким же простым, и незлобивым как это дитя, примет и Самого Господа, и тем самым и Пославшего Отца (Лк.9:47-48).

Вот тут-то и начинает говорить ко Господу Иоанн: «Наставник! мы видели человека, именем Твоим изгоняющего бесов, и запретили ему, потому что он не ходит с нами». Может быть, сказанное Христом в отношении дитя и простоты незлобивого сердца возбудили в Иоанне сомнения, правильно ли, не гордо ли он поступил, наложив запрет? Иисус запрет не поддерживает, поскольку кто не против Бога, тот за Бога, подобно тому, как тот - с диаволом, кто не собирает с Богом: «Кто не собирает со Мною, тот расточает» (Мф. 12:30).

Но урок, кажется, на сей раз идет не впрок. Очень скоро в той же 9 главе повествования от Луки Иоанн вместе с братом своим Иаковом вновь проявляет горячность и неумеренную ревность характера, и, возможно, даже гневливость...

Господь посылает своих учеников в селение самарянское, чтобы возвестить там о Его приходе и все приготовить, но Самаряне не принимают Христа. «Господи! хочешь ли, мы скажем, чтобы огонь сошел с неба и истребил их, как и Илия сделал»? - изъявляют готовность испепелить самарянское селение Иоанн и Иаков Зеведеевы. Господь не только запрещает им делать это, поскольку Он пришел «не губить души человеческие, а спасать», но и говорит строгое слово: «Не знаете, какого вы духа» (Лк. 9:52-56), показывая тем самым и не сравнимую высоту Его Закона с законом жизни Илии Пророка, который дважды истребил огнем по пятидесяти человек с их начальниками.

Оставив самарянское селение, уже на пути в Иерусалим Иаков и Иоанн просят Господа о почетных местах в Царстве (Мк. 10:85-45, ср. Мф. 20:20-28). Они и тут, разумеется, не правы, грешат, не понимая, какого они духа, и какой природы Слава Христа. Они просят Господа о земной славе, а Господь им отвечает предречением страданий; возмущенным же десяти говорит о служении в умалении.

Однако, как не странно, именно на основании вот этих евангельских эпизодов, где Господь не одобряет поведения братьев Зеведеевых, многие агиографы, в особенности ближе к нашим временам, отмечая огненную ревность и пылкость молодого Иоанна и его брата Иакова высказывают обоснования происхождению имени, которое Господь нарек братьям Иоанну и Иакову - Воанергес, что значит, Сыновья громовы (Мк. 3:17). Но если бы это было именно так, то не в осуждение, не в предупреждение ли Господь нарек бы такое имя темпераментным братьям, которым следовало бы несколько поостыть и укрепиться в духовном рассуждении? Но мог ли  т а к  нарекать имена Иисус Христос Своим ученикам?

Как бы то ни было, причины наречения имени «Сыновей громовых», а так же и объяснения того факта, что Господь особенно любил Иоанна, почти всегда трактуются с позиций плотских и душевных, как данную Господом оценку природных естественных черт, свойственных братьям Зеведеевым, нуждавшимся, как то видно из евангельского повествования, в изменении.

Святитель Дмитрий Ростовский, составитель «Четьих-Миней» - наших русских Житий святых, отвечает на вопрос, почему именно Иоанна Господь особенно любил, так: «Будучи чистым, добрым, незлобивым и доверчивым, он (Иоанн) в то же время был полон сильной ревности о славе Божией. Он полюбил Господа со всею силою своего невинного сердца. Оттого и Господь более всех других учеников Своих любил Иоанна». Не сквозит ли в этих словах, возможно, невольное поощрение душевных пристрастий, свойственных сугубо душевному, плотскому состоянию человека, от которого святая Церковь в лице ее святых отцов учит нас избавляться в наших отношениях друг с другом, поставляя на место душевных ощущений чистую духовную любовь, вполне свободную от эгоистического и тленного дыхания плоти и крови?

Неужели же Господь проявлял в отношении Иоанна некую земную «слабину» - душевное пристрастие, какую-то особенную, сугубо человеческую, вызванную душевно-эмоциональными причинами симпатию? Ответ или хотя бы подступы к ответу на этот вопрос мы можем найти благодаря одной евангельской параллели, которая и подскажет нам более надежный путь рассуждения и понимания духовной сущности и великого призвания того, кого 26/9 октября празднует святая Церковь.

 

ПОД ВЗОРОМ ХРИСТА

 

Итак, Иоанн Зеведеев, сын Зеведея и Саломии, дочери Иосифа Обручника до его брака с Девой Марией, и, таким образом, племянник по земному родословию Иисуса, становится Сыном громовым благодаря своему темпераменту, ревности (часто неумеренной) и горячности. Большинство составителей житий Иоанна Богослова именно в таком ключе и толкуют это знаменательное евангельское событие. Один за другим они повторяют с завидным постоянством все те же «душевные» формулировки, сохраняя тем самым автору четвертого «духовного» Евангелия, трех Соборных посланий и «Откровения» (Апокалипсиса) «прозвище» (а именно это словцо и употребил профессор А.П. Лопухин, создатель Толковой Библии), фиксирующее состояние Иоанна в юности; душевное, но никак не духовное, состояние того, кто «На высоту восшед богословия, научился еси неизреченным Божиим тайнам...» (стихира на стиховне).

Но могло ли именно так в действительности обстоять дело? Недоверие наше укрепляет сам Иоанн Богослов, повествующий в своем Евангелии о том, как Иисус нарекал новое имя апостолу Петру. Напомним: Андрей случайно встречает своего брата Петра, который, по-видимому, идет на Иордан  послушать Крестителя, и с радостью сообщает ему, что явился тот Мессия, Которого иудеи так долго ожидали, и приводит Петра ко Христу. Иисус же, взглянув на него, говорит: «Ты - Симон, сын Ионин; ты наречешься Кифа, что значит: камень (Петр)» (Ин.1:42).

Лопухин в толковании этого места подчеркивает, что слово «взглянул» - перевод неточный, так как глагол, употребленный в греческом оригинале, должен был бы звучать на русском языке как: «вперил свой взор». Коли так, то и нам в какой-то мере доступно представить себе, что же отражал наяву глагол «вперил», и каким был тот мгновенный, пронизывающий все бывшее и прозревающий будущее взгляд Всевидящего Ока Божия. Это царственное пронзение мгновенно обнажило глубины духа, личности и судьбы Петра и последующее за сим наречение имени уж никак не могло определяться душевными, преходящими признаками еще не усовершившегося в тому времени характера апостола, что подтверждается не воспроизводимыми при переводе смысловыми оттенками и словесными тонкостями  повествования.

 «Христос предвозвещает Петру, - пишет Лопухин, - что он будет со временем - время в точности не обозначено - «называться», т. е. согласно употреблению глагола «называться» в еврейском языке, станет человеком в высшей степени твердым и энергичным. Таково, действительно, значение греческого слова πέτρος, которым передано данное Христом Петру арамейское имя «Kифа» (точнее, «Kейфа», соответствующее древнееврейскому слову «кеф» - скала, камень), и таковым со временем  с т а л  Петр среди верующих. Христос, стало быть, в настоящем случае не менял Симону имени и не повелевал переменить его со временем: Он этим предсказывал Симону только великое будущее».

Не подобным ли было и наречение имени Иоанну (Мк.3:17), сподобившемуся в Церкви среди других евангелистов символа орла? Однако здесь Лопухин, прозревший в духовную суть наречения Петра, как пророческого вИдения его великого будущего апостольского служения, в случае с Иоанном почему-то допускает резкое снижение и предлагает «душевное» толкование. Мол, оба брата Зеведеевы выказали очень большую стремительность и гневную вспыльчивость, что и могло послужить поводом наречения такого «прозвища» - «Сыны грома».

Правда, далее Лопухин добавляет, что некоторые толкователи видели в этом прозвании намек на то могущественное впечатление, какое оказывали на слушателей своей проповедью оба брата (Евфимий Зигабен), а Ориген называл Иоанна Богослова «мысленным громом», что уже было куда ближе к истине, к тем устрашающим «громам» грядущего, провозвестником и живым участником которых вслед за пророками древности должен был стать апостол Иоанн, - истина, по непонятной причине закрывшаяся перед очами очень многих историков и толкователей, и одновременно всегда остававшаяся открытой соборному разуму Церкви.

 

БОГОСЛОВИЯ ТРУБА

 

Служба, посвященная празднованию памяти святого апостола и евангелиста Иоанна Богослова открывается призывом на малой вечерне увенчать песнями «православных догматов списателю», который «возгреме, еже в начале бе слово. Отонудуже громогласен показася, яко благовестие миру просияв многомудренне...».

И сразу все становится на свои места.

Здесь в песнопениях и канонах церковной праздничной службы мы находим ответы на все вопросы, которые не могут не волновать христианское сердце. Апостол Иоанн именуется истинным другом и великим наперсником Учителю Христу, ибо возлежа на персях Христа Иоанн «отонудуже почерпал премудрости догматы». И мы тому несумненно верим, вспоминая кровоточивую жену, двенадцать лет страдавшую кровотечением, издержавшую на врачей все свое имущество и не могшую исцелеть, но убежденную, что стоит ей только прикоснуться к краю ризы Христа, и она будет спасена. И  действительно: мгновенно «изсякну источник крове ея», как только она прикоснулась к ризе Христовой, и Господь почувствовал Сам в Себе, что вышла из Него сила (Мк.5:25-34).

 «Человечество Иисуса Христа есть полный сосуд Божественных даров, которые при едином прикосновении переливаются из него, как из отверстого источника света и воды живыя для омраченнаго и умерщвленнаго грехом естества нашего», - пояснял этот евангельский эпизод свт. Филарет Московский.

Отчего же было и любимому ученику Иоанну не возыметь благодатного духовного научения, когда припадал он на грудь ко Спасителю? Тем более в сугубой благодатной силе и научении нуждался тот, кому предстояло догматами веры обогатить и покорить Богу вселенную, и при этом «от земли переселиться и от земли не отступить», как слышим мы за богослужением в Церкви, но жить в ожидании «страшного Владыки Второго пришествия», как и было предречено Господом. Сам Иоанн запечатлел это предречение о судьбе своей в последних стихах своего Евангелия после троекратного исповедания апостолом Петром своей любви ко Господу и пророческих слов Иисуса о том, какой смертью Петр прославит Бога.

 

Обернувшись, Петр увидел позади него идущего ученика, «егоже любляше Иисус», и несколько смутился: что же, мол, об этом ученике Господь ничего не прорицает? И тогда он вопрошает Учителя: «Господи! а он что?», и слышит в ответ: «Если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того? ты иди за Мною». Весь диалог в точности воспроизводит евангелист Иоанн, и добавляет:  «И пронеслось это слово между братиями, что ученик тот не умрет. Но Иисус не сказал ему, что не умрет, но: если Я хочу, чтобы он пребыл, пока приду, что тебе до того?» (Ин.21:18-23). Поразительная, святая тщательность...

В Апокалипсисе Ангел говорит апостолу Иоанну: «Тебе надлежит опять пророчествовать о народах и племенах и языках и царях многих» (Откр. 10:11). «Здесь, - объясняет святой Андрей Кесарийский в своем «Толковании на Апокалипсис», - показывается... что надлежит Блаженному [Иоанну Богослову] даже до кончины мира предсказывать читающим о дальнейшем, - или что он не вкусит смерти; при конце же придет, чтобы препятствовать принятию прелестей антихристовых».

Достойна глубокого постижения эта сугубая близость юного Иоанна ко Христу. Близость, не эмоциями и пристрастиями человеческими рожденная, а тем великим предназначением, для которого избран был Сын Громов, в свое время ставший возвестителем неизреченных Божиих тайн, «Богодвижной цевницей духовных пений и тайнописцем», явившим миру четвертое Евангелие - «духовное», открывающее «громогласным языком Божия мудрости», - неизмеримые высоты и глубины Слова Божия о судьбах мира. От юности бывший избранным учеником Христа, кому еще предлежало и предлежит пробыть до самых последних грядущих времен, - до Второго Пришествия Христова.

 

ЭФЕС И ПАТМОС. АПОСТОЛ ЛЮБВИ.

 

После Успения Богородицы, которое историки Церкви мыслят бывшим в пятидесятые годы первого века, Иоанн Богослов отправился к месту своего служения, указанного жребием. Вместе с ним так же по жребию в Эфес отправился Прохор - один из первых диаконов Иерусалимской церкви, а в будущем - апостол и первый списатель жития Иоанна Богослова. Корабль, на котором плыли сорок шесть человека и в том числе Иоанн с Прохором, потерпел крушение. На обломках судна до берега добрались все. Но святой Иоанн пропал. И только через сорок дней Прохор, идя по берегу, увидел, как огромная волна прибила к берегу живого апостола.

Иоанн и Прохор прожили в Эфесе до конца земной жизни апостола Иоанна, за исключением тех лет, когда он пребывал в ссылке на острове Патмос, где и продиктовал Прохору явленное ему Духом Святым «Откровение» о грядущих судьбах мира - Апокалипсис.

Эфесский жребий выпал Иоанну, разумеется, не случайно: именно эта церковь слыла одной из самых духовно замечательных малоазийских церквей, на которую преизобильно излился Святой Дух, когда апостол Павел крестил эфесян. Здесь сохранялось чистое Евангельское учение, и Церковь Ефесская, по словам святого Иринея Лионского, была истинною свидетельницею апостольского предания. Эфесских христиан отличала сугубая «духовная вместимость», ее чада способны были воспринимать мистические вершины христианской догматики, иначе как бы апостол Павел мог бы сообщать эфесянам возвышеннейшее учение о Церкви и Святом Духе, запечатленное в его Послании Ефесянам?  Как гласит одно из преданий, именно по просьбе пресвитеров эфесских Иоанн записал уже после «Откровения» четвертое евангельское Благовестие.

Однако реальное бытие Иоанна и Прохора в Эфесе совсем не походило на тихий молитвенный затвор книжного труда ради: великие искушения, страдания и опасности предшествовали тем не многим дня, когда в пещере на острове Патмос Иоанн диктовал Прохору «Откровение Иоанна Богослова».

...Найдя живым своего учителя Иоанна, которого выбросила волна на берег после страшного сорокадневного пребывания в пучине, Прохор и Иоанн пошли в ближайшее селение просить хлеба. Придя в Эфес они уселись на «позорище Артемиды», где рядом были бани градоначальника.  Нищие, без пропитания и крыши над головой пришли они в Эфес. Но Иоанн учит Прохора: «Чадо Прохор! пусть никто не узнает в городе этом, ради чего мы пришли, или кто мы, доколе Бог не откроет нас, и возымеем дерзновение». Преподав урок терпения, урок мужества и послушания воле Божией, Иоанн вместе с учеником сразу попадает в руки злой и хитрой женщины, которая заправляла этими банями. Она делает святых своими рабами: Иоанна ставит топить баню, а Прохора - обливателем. Прохор дает потрясающий портрет ее в своем «Хождении Иоанна», он говорит, что она была сильна как лошак, и хитра настолько, что «одно око ее блудно, а другое чисто. Так видели (ее) имеющие разум».

Это существо ужасно издевалось над апостолом и его учеником, она колотила и поносила Иоанна всячески. Прохор еле терпел эти надругательста над учителем. А тот, разумея духом мысли ученика, говорил: «Чадо Прохор! за сомнение мысли моей знаешь, в какую беду мы попали; не только мы, но и другие неповинные осуждению этому, которое случилось с нами, пострадали. И я совершил сорок дней и сорок ночей, носимый по морю бурными волнами, доколе Бог, пред Которым я согрешил, не захотел, чтобы я вышел на сушу земли. А ты скорбишь и тяготишься из-за заушения женского и прещения мерзкого. Итак, иди на порученное тебе дело и делай его от всего сердца».

Какие дивные уроки на все времена, какая Божественная глубина в этом святом христианском научении! Прохор далее повествует о том, как терпел и смирялся - поистине мирно смирялся! - апостол перед этим «лошаком». Словно перед ним стояла душа христианская. Когда же Бог открыл одним происшествием святость и величие апостола, эта жена глубоко раскаялась, хотела даже умереть от стыда и горя, но Иоанн с состраданием любви «перекрестил трижды, и утвердил» ту, которая столько мучила его. Имея столь высокий пример истинного христианства перед глазами своими, эта жена уверовала со многими другими вместе с ней во Христа, и апостол крестил их всех.

Жития апостола Иоанна Богослова подробно описывают многолетний мученический искус, который Бог благословил претерпеть Иоанну. Апостол, закованный в узы, попадает по доносу к императору Рима Домициану (так как разрушал одним своим словом языческие капища в Эфесе). Древние отцы, в особенности латинские, сообщают о том, какие мучения претерпел Иоанн от Домициана. Апостол должен был выпить чашу, наполненную смертоносным ядом. Когда же по слову Христову: «если что смертоносное выпьют, не повредит им» (Мк. 16:18), он не получил от нее вреда, тогда был ввергнут в котел с кипящим маслом, но и оттуда вышел невредимым. Кесарь же, сочтя Иоанна бессмертным, осудил его на изгнание на остров Патмос.  И там страдания и испытания сопровождали жизнь апостола и его ученика вплоть до возвращения в Эфес.

Апостол Иоанн был жестоко и не раз оклеветан как чародей бесноватым сыном Патмосского игемона. И вновь он был связан и брошен в темницу в ожидании растерзания зверями. В другом случае Иоанну Богослову грозило утопление. Но всякий раз апостол являл беспредельное и поистине тишайшее смирение, предаваясь посылаемым ему обстоятельствам как святой воле Божией. Он не уклонялся от ударов судьбы, не страшился и не терял любви к людям, а возрастал в ней непрестанно несмотря ни на что.

Известен один  случай с учеником Иоанна, который в отсутствии учителя стал жесточайшим разбойником. Климент Александрийский в своих «Строматах» подробно повествует о том, как трогательно и горячо боролся уже очень престарелый Иоанн за душу своего падшего ученика, совершал труднейшее восхождение в горы, чтобы увидать свое духовное чадо, ставшее разбойником, как бежал за ним с воплем о том, что готов взять на себя все его страшные грехи, когда ученик от великого стыда и страха пытался скрыться от Иоанна. И как обрел ту, уже казалось бы, совсем погибшую душу...

Предпоследнее свидетельство земного жизнеописания апостола Иоанна Богослова, переданное Блаженным Иеронимом,  всем известно. Ученики приносили своего старца в храм на праздники на руках. Но он, будучи уже более чем столетним, не в силах был произносить проповеди и говорил только одно слово: «Деточки, любите друг друга», поскольку это слово сосредотачивало в себе все заповеди Божии. Он знал и всей своей жизнью являл эту любовь в доказательство того, что к такой любви ведет только путь великих страданий, путь Креста. А так же оставил нам и некое невысказанное, но читаемое во всех событиях и поступках этой святой жизни, поучение о том, что пережить все грядущее, о котором он поведал в своем «Откровении», понести все то ужасное, что ждет христиан и весь мир в будущем, может только истинная Христова любовь, и тот, кто стяжал эту любовь великим трудами, кто соблюдал ее в себе паче зеницы ока в любых и даже самых трудных обстоятельствах, тот все сумеет претерпеть, Христу не изменит, Антихристу не подклонится, и сохранит свою бесценную душу для Царствия Божия.

Велика и прекрасна иконография апостола и евангелиста Иоанна Богослова. Но мы выбираем в качестве иллюстрации нашего рассказа пречудный лик мужественного тайнозрителя и апостола любви кисти святого Андрея Рублева -  фрагмент фрески «Страшный суд» в Успенском соборе Владимира, как наиболее дивно, полно и духовно сочетающий в себе все то, о чем вспоминали мы в день этого церковного праздника.