Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 1.
Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 2
Глава первая. Югославянские эксперименты. Часть 3
Глава вторая. Точка невозврата
Глава третья. Болье рат него пакт!
Глава четвёртая. Карточный домик. Часть 1
Глава четвёртая. Карточный домик. Часть 2
Глава пятая. Смерть без свободы. Сто за одного. Часть 1
На первых порах немецкой оккупации никаких репрессий против кого бы то ни было, не было. Не трогали немцы и коммунистов.
Кстати, единственным государственным нецерковным праздником в оккупированной Сербии было 1 мая, День Труда. Сейчас малоизвестно, что Первомай отмечали не только «красные», но и «коричневые».
И потом, был в силе пакт Молотова-Риббентропа, и Советская Россия была союзницей Третьего Рейха. Поэтому гитлеровцы не просто не запретили деятельность югославских коммунистов, но даже рассматривали их как временных союзников в деле окончательного уничтожения носителей великосербской идеи. (Помня о том, что Сербия, да и, вообще, славянство, были головной болью для Австрии на протяжении многих десятилетий, германские нацисты хотели закрыть этот вопрос самым решительным образом).
Одной из первых акций германской военной цензуры был запрет на распространение и тиражирование печатаных изданий антисоветской направленности. Так Гестапо запретило книгу инженера Милослава Васильевича «Правда об СССР». Мотивация была такова:
- Мы не допустим никакой письменной и устной пропаганды против СССР, ибо они наши союзники.
Не нужно забывать о том, что ни граждане Рейха, ни граждане Союза, скорее всего, не особенно удивились бы, если бы узнали о том, что предстоит совместный немецко-русский поход на Англию!
Коммунисты даже смогли ввести в Немецкое Бюро Информации, возглавляемое д-ром Вальтером Груббером члена своей партии, товарища Удичкого. Он редактировал бюллетень, который рассылался функционерам Рейха.
Но так продолжалось лишь до 22 июня. После начала войны, известные в обществе коммунисты в основном покинули Белград для организации подпольной и партизанской борьбы.
***
Руководство компартии Югославии обратилось к членам своей партии с призывом уходить в леса, причем рекомендовано было не смешиваться с четниками Дражи Михайловича, а формировать свои собственные вооружённые отряды.
Для того же, чтобы устрашить своих сограждан, 7 июля 1941 года произошло то, что позже задним числом было преподнесено как «начало народно-освободительной борьбы против иноземных захватчиков». Вот, каким было это «начало»:
В городке Белая Церковь на прославлении Крестной Славы тамошней церкви собралось множество крестьян из окрестных сёл. Порядок поддерживали двое сербских жандармов. Которые и погибли от выстрелов в упор.
Как видим, были убиты вовсе не оккупанты, а двое ничего не подозревавших людей. Причем один из погибших жандармов, Василий Проле, был беженцем из Лики, отошедшей к Хорватии.
Простые люди тогда сетовали по этому поводу:
- Вот, в Матери-Сербии искал спасения от усташей, да погиб от своих...
Студент Жикича Йованович по прозвищу Испанец и юрист Миле Милатович, «казнившие прислужников оккупантов», тут же устроили митинг и объявили о начале восстания. А позже Тито объявил эту дату «народным праздником дня революции».
Мы не случайно обращаем особое внимание на то, что Тито объявил 7 июля началом восстания именно задним числом. Дело в том, что реально восстание началось 13 июля в Черногории, но коммунисты не имели никакого отношения к его организации.
Вплоть до 4 июля ЦК компартии не предпринимали никаких действий и не составляли никаких тактических планов. На вилле у самого богатого попутчика коммунистов - редактора центральной газеты «Политика» Владислава Рыбникара - Тито встретился с краевыми руководителями партии и раздал им поручения. Черногорца Джиласа, доселе возглавлявшего работу коммунистов в Белграде, Тито направил именно в Черногорию, поскольку этот край был единственным в Югославии, где коммунистами были не только рабочие и студенты, но и сельские жители.
Впрочем, в черногорцах бурлила тогда вовсе не классовая ненависть. Нападение Германии на Россию вызвала у обитателей сизых скал подъём воинственного настроения. Тем более, что вскоре и повод появился: итальянцы решили было осчастливить черногорцев реставрацией отдельного от сербиянцев королевства под своим протекторатом, а большая часть черногорцев восприняла это как издевательство «жабарей»[1] над юнаками[2]!
Автору этих строк доводилось общаться с очевидцами итальянской оккупации. И жители Черногории: как русские эмигранты, пропитавшиеся специфическим черногорским духом, так и черногорские сербы поражали в своих рассказах тем, что итальянское дружелюбие и любезность однозначно воспринималась ими как проявление слабости!
Помню один рассказ, услышанный в Цетинье:
«Итальянцы вошли в комнату и потребовали сдать холодное оружие. Тогда бывший офицер снял висевшую на стене саблю и с силой вогнал её в пол:
- Если сможете, забирайте!
Итальянцы с кряхтением еле-еле смогли вытащить клинок и, рассыпаясь в извинениях, конфисковали его».
Решив, что вышвырнуть жабарей из Чёрной Горы не составит особого труда, черногорцы лишь ожидали повода.
- Нас и руссов - 200 миллионов! - Восклицали старую присказку одни.
- А без руссов - 4 камиона! [3] - Скептически отвечали им другие.
Впрочем, Тито тогда не просто не собирался устраивать никаких восстаний, но даже предостерегал Джиласа от этого:
- Итальянцы всё ещё сильны и хорошо организованы. Они сомнут вас. Лучше начните с небольших операций.
Этот приказ Тито был невыполним, поскольку компартия не могла контролировать даже тех, кто разделял любовь к Сталину и слышал о марксизм-ленинизме. Тем более, что Черногория была разделена не только на «белых» - т.е. просербиянски настроенных и на «зелёных», т.е. сепаратистов, но и на кланы.
Но когда 13 июля началась стрельба, то никто не остался в стороне. Никто из черногорцев не рискнул прослыть «кукавицей»! [4]
За считанные дни восстание охватило всю Черногорию. Итальянские гарнизоны были разгромлены и заблокированы. Лишь Цетинье оставался под контролем «жабарей». Скорость распространения восстания и его масштабы привели Милована Джиласа в замешательство. Ведь по идее, именно он должен был быть вдохновителем «народно-освободительной войны под руководством компартии»...
Позже в воспоминаниях он напишет:
«Народ превзошёл своих вождей, выйдя за рамки наших ожиданий и наших усилий...
Согласно наставлениям Тито, мы должны были начать с небольшой акции и соответственно проводить подготовительную работу, но народ неожиданно опередил нас».
Оставаясь верным Тито, но, в то же самое время действуя вопреки собственному черногорскому инстинкту, Джилас попытался приструнить восставших, но те только недоумевали, раздражались и отказывались подчиняться.
- Я двадцать лет ждал этого восстания! - заявил Джиласу Моше Пияде, бывший сокамерник Тито. - И теперь, когда этот момент настал, Вы доказываете, будто в этом нет никакой необходимости?
Старый мудрый еврей Моше Пияде не мог простить молодому черногорцу Миловану Джиласу того, что ещё неделю назад тот пустил по всей Сербии слух, будто «старый коммунист Моше, обучавший в своё время самого товарища Тито азам марксизма, нынче пытается сбежать от еврейских погромов к капиталистам на оккупированную англичанами Землю Обетованную. Да вот только между итальянскими и британскими владениями не ходят пароходы...»
Джилас действительно демонстративно не пригласил Пияде на заседание краевого комитета компартии, которое собиралось 8 июля. А ведь ему было известно, что Моше перебрался из немецкой зоны оккупации в итальянскую и находится в данный момент в Черногории.
Много позже, когда Джилас, самый юный из преданных соратников Тито попадёт в опалу, его обвинят, в числе прочего, и в антисемитизме.
А в июле 1941 итальянцы спустя 2 недели после восстания оправились и приступили к ликвидации восстания. Вначале скоординировали силы антисербски настроенных санджаклийских мусульман и албанцев, затем доставили на место Венецианскую дивизию, и к 5 августа окончательно полжили конец беспорядкам на своей территории. Восстание было загнано высоко в горы, а по Черногории прокатилась волна насилия и грабежа, осуществляемая мусульманами.
Ответственность за всё это черногорцы взвалили на коммунистов, не сумевших, по всеобщему убеждению, как следует спланировать войну. Тито не собирался делать никаких скидок на особенности черногорского темперамента, и в ноябре снял Джиласа с поста председателя краевого комитета партии.
А черногорское восстание 13 июля, которое было спровоцировано провозглашением отделения края от Сербии, вошло в историю как начало Сербского Сопротивления.
Дабы присвоить себе во всём лавры первенства в народно-освободительной войне, титовская пропаганда преподнесла в качестве начала Сопротивления теракт, совершённый 7 июля в Белой Церкви. И черногорское восстание, к организации которого компартия не имеет никакого отношения, теперь воспринималось уже как эпизод народного освобождения, последовавший после «7 июля».
***
16 июля в Сербии было объявлено о принятии «Постановления об ужесточении наказаний». В газетах сообщили о расстреле заложников из числа коммунистических функционеров: в Белграде казнили сорок четыре человека, а в других городах - ещё двадцать три человека.
В августе 1941 начались массовые саботажи и мелкие стычки, стоившие сербскому народу жертв, несоизмеримых ни с июльскими казнями, ни с тем ущербом, который эти стычки принесли оккупантам.
В течении месяца в разных районах Сербии коммунистами были убиты шесть немецких солдат, один офицер, несколько сербских чиновников и старейшина монастыря Чекишина. В отместку за гибель семерых военнослужащих Вермахта, гитлеровцы расстреляли 730 мирных жителя.
В селе Петловачи одна тройка из засады выстрелила из винтовки в проходивший мимо немецкий танк. Немцы в отместку расстреляли 132 жителей села, а само село сожгли.
На дороге между Валево и Косерича из засады был убит немецкий мотоциклист. В ответ на это, немецкое подразделение собрало из окрестных сёл 80 человек и расстреляло их безо всякого суда.
Слухи о немецкой мести доходят до Белграда и создают атмосферу паники.
Льотич, узнав обо всём этом, немедленно предложил комиссарам Управы подать заявление об отставке. Он справедливо полагал, что грядут гораздо более тяжкие времена, ибо коммунисты толкнут Сербию в полнейшую анархию, а немцы не выполнили свои условия и не дали Комиссарской Управе более серьёзных полномочий, обеспечив лишь возможность выполнять гуманитарную миссию. Таким образом, Управа оказывается меж двух огней: оккупанты цинично упрекают Комисаров в неспособности поддержания порядка, а народ Сербии поставит в своём сознании служащих Управы в один ряд с гитлеровскими карателями.
Единственным выходом в сложившейся ситуации было создание мобильных вооруженных отрядов, призванных зачистить территорию от партизанских троек. Существующие отряды жандармерии не в состоянии справиться с этой задачей, им бы удержать порядок в местах своей службы.
Льотич лично написал текст отставки от имени д-ра Стевы Иванича и инженера Милосава Васильевича. Эти отставки символизировали начало кризиса власти.
Белград испуганно перешептывался: «Что же будет дальше!?»
Один из наинеприятнейших немецких функционеров, инженер Франц Нойхаузен, уполномоченный за контроль над хозяйством оккупированной Сербии, предложил разделить территорию оккупированной Сербии между хорватами, мадьярами, болгарами и арнаутами. Белград следовало оставить под немецким контролем как «свободный город». Впрочем, накануне этого, следовало бы, по предложению Нойхаузена, в качестве акции устрашения разрушить предместья города ковровой бомбардировкой. Само название города этот функционер предложил заменить в честь принца Евгения Савойского на Принц-Евген-Штадт.
Гитлеровцы предупредили представителей временной Комиссарской Управы Сербии, что Рейх не потерпит внутри своего политического тела очага анархии. И если сербы не в состоянии сформировать административный аппарат, то такой народ - как бесперспективный в деле созидания цивилизации Нового Порядка - в прямом смысле слова прекратит своё существование.
Вначале солдаты Вермахта парализуют любые перемещения внутри оккупированной зоны, затем хорватские усташи последовательно - квартал за кварталом - зачистят все населённые пункты Сербии. Способные работать будут погружены в железнодорожные вагоны и отправлены на просторы оккупированного Советского Союза. Неспособные трудиться будут ликвидированы. А «зачищенные» города будут заселены гражданами союзных Рейху государств.
Всего этого можно избежать в том случае, если в самой сербской среде будет сформирована достаточно серьёзная сила, лояльная Рейху и способная загнать повстанцев в горы и контролировать промышленно важную территорию.
В Белграде были собраны первые лица общества: руководители партий; академики и профессора Университета; представители индустрии, торговли, здравоохранения, науки и юриспруденции.
Градоначальник Белграда Милан Ачимович объявил:
- Комиссарская Управа подала отставку. Мы с господином Льотичем уполномочены объявить об этом вам, здесь собравшимся, равно как и представителям германского командования. Мы убеждены в том, что нашу страну в сложившейся ситуации может спасти только авторитарная власть.
Некто из собравшихся предложил кандидатуру самого Льотича, но он немедленно взял самоотвод на том основании, что:
- Руководителем власти должен быть непременно внепартийный человек, обладающий в то же время непререкаемым авторитетом во всех слоях сербского общества. Я считаю, что такими качествами обладает генерал Милан Недич, бывший министр армии и флота.
Бывший министр иностранных дел Александр Цинцар-Маркович и Милан Ачимович предложили кандидатуру генерала Данилу Калафатовича. Льотич возразил:
- Я предложил кандидатуру Недича на том основании, что он находится в Белграде. В то время как генерал Калафатович в германском плену. И на то, чтобы установить с ним связь потребуется немало времени. Которого у Сербии сейчас нет.
После этого все согласились с кандидатурой Недича.
***
Ещё во время Балканских войн Милан Недич заслужил много похвал и был награждён медалью за храбрость. Уже в 1915 году в возрасте 38 лет становится полковником генштаба - самым молодым офицером такого калибра. Во время Ледяной Голгофы - перехода сербского войска через Албанию - Недич оставался в отряде прикрытия. Первую Мировую он завершил генералом, командиром дивизии.
Недич в то время был в заключении как военнопленный. Он пребывал в подавленном состоянии духа, поскольку 5 июня в результате взрыва в Смедерево погиб его любимый сын, Душан, невестка Мара и пятилетняя внучка. Тела погибших найдены не были. Внучка носила имя Лепосава - так звали младшую дочь Милана, которая умерла перед самой войной в возрасте 19-ти лет. Всего у Недичей было пятеро детей: сын и четыре дочери. Точнее, теперь уже не было ни младшей дочери, ни любимого сына.
Когда Недича посетил тогдашний глава Гражданской Управы Белграда господин Тюрнер и предложил плененному генералу возглавить администрацию, то последовал отказ, сделанный в самой грубой форме.
В следующий раз Тюрнер через Милана Ачимовича и бывшего австрийского посла в Белграде Кронхольца, известного своим расположением к сербам, повторил своё предложение Недичу уже в ультимативной форме:
- Поскольку Вы отказываетесь помочь нам навести порядок в Сербии, то я сообщу Вам вот что: фюрер приказал в случае продолжения анархии передать Белград усташам, северную Сербию - мадьярам, а остальную часть земель разделить между Албанией и Болгарией!
- Спасти миллионы сербских жизней, может сейчас только авторитарная власть. Медлить нельзя: немцы уже всё подготовили для показательного избиения. - Закончил Кронхольц.
После этого генерал Недич вместе с Кронхольцом, который в данном случае совмещал в себе и дипломата, и переводчика прибыли к генералу Данкелману.
Данкелман повторил Недичу то же самое, что Недич слышал от Ачимовича, но к сказанному добавил подробности и продемонстрировал карту Сербии, испещрённую красными линиями.
На карте обозначались районы, которые будут передаваться усташам, болгарам, мадьярам и арнаутам, а также то, что планировалось оставить в немецких руках.
- Вот, усташи занимают Мачву и продвигаются до Колубары. Тут они встречаются с арнаутами, тут - с болгарами. Белград, точнее Принц-Евген-Штадт, мы оставляем Рейху в качестве военного и административного центра Балкан. Часть жителей будет депортирована, а часть - оставлена в качестве заложников...
Недич попросил 48 часов на раздумье. Ачимовичу он поручил созвать конференцию, на которой должны быть собраны около 300 человек, представлявших собой элиту Белграда.
Председатель Сербской Королевской Академии Наук, доктор Александр Белич, со слезами на глазах приветствовал Недича:
- Господин министр! Вы занимали наивысший пост в нашей стране и во времена свободы. Вы - командующий армией, начальник генштаба и министр армии и флота. Пользовались тогда уважением и честью. Сейчас другое время. Сейчас нужно решиться взвалить на себя крест тяжёлой и неблагодарной работы под оккупантом. Вы не можете нас сейчас покинуть! Покинув нас, Вы бросаете Сербию на произвол усташей!
Недич ответил собравшимся:
- Готов принять ответственность за руководство территорией, оккупированной противником. Согласно международным конвенциям об оккупированных территориях. Никакой политики. Никаких партий! Только спасение того, что ещё можно спасти.
27 августа Недич представил Данкелману в письменном виде свои предложения и условия, согласно которым он готов выполнить ту задачу, которую от него ожидают. В числе условий было следующее:
«Власть должна управлять всеми делами государства и народа под надзором командующего <германскими вооружёнными силами>;
довести численность жандармерии до 10 тысяч человек, вооружённых отрядов - до 30 тысяч человек; выделить им вооружение;
дать возможность осуществить помощь военнопленным: отпустить из лагерей больных, раненных, а также <под честное слово> тех, чьё лояльное поведение будет гарантировано властью; улучшить питание сербских военнопленных, находящихся в Германии, за счёт пересылки сербской властью необходимого продовольствия» [5].
Несколько дней спустя, 29 августа власть генерала Милана Недича была образована [6].
Вот какие слова вкладывает в уста Недичу крупный сербский писатель и общественный деятель Добрица Чосич [7] в книге «Верный»:
«- Я не политик. Политики свою роль уже отыграли. Державу погубили. Срушили сам фундамент её. Остался народ, который нужно спасти. А справиться с этим сейчас могут лишь военные, которые веруют в то, что существует долг и их долг - жертвовать собой... - Генерал обратился к собеседнику:
- Неужели вы боитесь скомпрометировать себя сотрудничеством с оккупантами!? Боитесь, что коммунисты назовут вас предателем? - голос генерала становится лютым, - Сейчас все скомпрометированы. Все, кто ещё ходит ногами по сербской земле. Все живые - предатели! Вы меня, вероятно, считаете человеком немцев? Немецким наймитом? Слугой оккупанта, генералом, мечтающим о власти!?
- Нет, господин генерал. Я так о Вас не думаю.
- Или смотришь на меня как на размазню, который, в отчаянном желании спасти свою шкуру, отстаивает немецкие интересы, подавляя коммунистическое восстание?
- Нет, я так не думаю, господин генерал.
- А что же тогда думаешь?
- Думаю, что Сербию никто не может спасти. Решено, что она исчезнет с карты мира...
- Нет, сербский народ такого решения не принимал! Это решили большевики и английские агенты и масоны. А Сербия не самоубийца! Она - жертва Лондона и Москвы».
***
В своей первой речи Недич объявил главной задачей текущего момента подавление коммунистического восстания. 1 сентября он, в числе прочего, говорил:
- Пришёл к власти, чтобы спасти народ. Чтобы мы не истребили друг друга. Чтобы воцарился мир и порядок, труд и братство. Чтоб мы дождались конца войны собранные лозунгом «Лишь в единстве спасение сербов». Что мы можем сейчас сделать? Ничего. Только самим себе вред. Мы - пешка в бурлящем мировом океане. Сейчас всё решается наверху - в столкновении наисильнейших сил. Мы не можем ни помочь кому бы то ни было, ни помешать.
И в заключении:
- Не смеем вмешиваться в чужие дела. Ибо, тот, кто мешается не в своё дело, обычно кончает плохо.
В послании народу от 9 сентября говорилось следующее:
«Пришло время расплаты. Время, когда нужно думать своей головой, сербской головой. Настал последний час, чтобы мы успели отворить сербские очи и ясно и чётко увидеть то, что творится вокруг нас, и тех, кто творит это. Прежде всего, нужно успеть разглядеть интересы сербского народа.
Дети мои, не травитесь чужим мутным варевом! Напейтесь чистой воды из источника здравого сербского смысла. Только там можете найти наилучшие примеры из истории, которые только могут выпасть народу. Там можете найти, если только благодатным духом исполнитесь, можете найти подвиги своих отцов, и сердце задрожит от радости того откровения.
Дети мои, сыны Сербии!
Я поднимаю сербское знамя, которое развевается честно и чисто благодаря тому, что миллионы лучших детей Сербии добровольно отдали свои жизни за это самое знамя. Вступайте под это знамя веры и надежды, чести и героизма под знамя, которое отгонит от нас все беды и поражения наши. Возьмите его и носите его, берегите его и защищайте его!
Молодёжь сербская!
Мои слова - это залог и завещание тех, кто сквозь моё сердце и сквозь мою душу говорит с вами из миллионов могил, в которые полегли те, кто славно, жертвенно пали на полях сражений ради нас, ради того, чтобы нам было хорошо.
Настал последний час. Вернитесь в свои дома, к родным очагам. Вернитесь на Родину.
Вернитесь к Матери нашей, Сербии. Вернитесь и скажем вместе с вами:
Всё за неё, ничего против неё!»
Спустя несколько дней, 14 сентября, Недич включает в текст этого послания и обращение, в котором было уже недвусмысленно указано на того, от кого проистекает главная опасность:
«В настоящий момент Сербия стоит на пороге Гражданской войны. Соберитесь и осознайте: какая опасность нас ожидает в случае такого развития событий! Тяжелейшие последствия войны лягут как на тех, кто её приближает, и на тех, кто сопротивляется ей, как на тех, кто виноват, так и на тех, кто прав.
Откуда приходит опасность?
От тех самых, кто нам уже принёс столько зла.
От тех, кто служил чужбине, веруя в то, что сейчас, в дни нашего страдания, в державе без свободы, легче всего достичь тех целей, которые проповедует коммунизм...»
***
Как только Недич образовал власть, он тот час же попытался наладить контакт с Дражей Михайловичем, дабы договориться о координации усилий по спасению сербского народа. Дража отправил на встречу с Недичем подполковника Драгослава Павловича и майора Александра Мишича - сына воеводы Живоина Мишича.
3 сентября, на пятый день образования власти, Павлович и Мишич прибыл в кабинет Недича. Недич настоятельно рекомендовал им отправиться в Боснию и собирать там вокруг сербского национального флага всех тех, кто «по-сербски пишет и по-сербски дышит».
Но Михайлович посчитал советы Недича неприемлемыми для сербского четника. И вместо того, чтобы защитить сербский народ от усташеской резни, четники совместно с партизанами подняли бессмысленное восстание против гитлеровцев.
Восстание, изначально обреченное на жестокое подавление.
Восстание, в принципе не способное вдохновить кого бы то ни было на борьбу против Гитлера.
Кто должен был последовать примеру сербов? Преданные Германии хорваты, встретившие солдат Вермахта букетами цветов? Союзники Рейха - венгры, румыны и болгары? Или албанцы Косова? Те самые, которые именно от рук итальянских фашистов получили вожделенную независимость от «шкё».
Даже если бы повстанцы смогли перебить хоть 20 тысяч немцев (что, кстати, в сложившейся ситуации было совершенно нереально), на стратегическую ситуацию это бы никак не отразилось. Зато уничтожение 2 миллионов сербов - согласно указу «сто за одного» - означало бы биологическую смерть всего народа.
***
Итак, Дража ничего не ответил Недичу на его предложение перенаправить острие своей борьбы с немцев на хорватов. Командир четников был твердо убеждён в том, что через два, самое большее, через три месяца могучая Красная Армия сомнёт Гитлера и всех тех, кто примкнул к нему. Зачем же компрометировать себя коллаборацией, если такими реальными казался тогда близкий триумф в освобождённом Белграде!
Не дождавшись ответов от четников, Недич отправил на Равну Гору жандармского подполковника Марка Олуевича. Но Олуевич попался в руки красных партизан, которые расстреляли его после того, как при обыске нашли у него письмо Недича с призывом увести четы в Боснию.
Через несколько дней, уже другой дорогой, на связь с Дражей был отправлен другой посыльный, но его постигла та же участь.
Недич пришёл в отчаяние из-за невозможности повлиять на ситуацию в Равной горе.
- Во всём виноват этот несчастный Драгиша Васич и несколько красных, которые окружили Дражу и сознательно толкают в пропасть и его, и весь сербский народ, - горестно причитал генерал армии Милан Недич [8].
***
К этому времени Дража получил из Лондона рекомендацию безотлагательно решить вопрос с коммунистами. 25 октября на Равну Гору прибыла английская военная миссия в составе капитана Билла Хадсона, которого сопровождали майоры Югославской Армии Захарий Остоич и Мирко Лалатович, а также радиотелеграфист наредник Велько Драгичевич.
Посланцы были высажены из подводной лодки на черногорском побережье, а оттуда пешком добрались в штаб Дражи. Джилас, в то время ещё возглавлявший черногорских красных партизан, к британцам относился настороженно. Тем не менее, он не позволил своим людям убрать непрошенных гостей.
Именно эта делегация передала пожелание У.Черчилля о недопущении конфликта между партизанами и четниками.
Между тем офицеры из Дражиного штаба были недовольны союзом с коммунистами. Капитаны Вучко Игнятович, Милош Глишич, а также подполковник Драгослав Павлович решили уничтожить Тито, когда тот будет возвращаться из Равной Горы в свой штаб в Ужице. К заговорщикам примкнул и Драгиша Васич, который не мог простить партизанам того, что коммунисты его самого чуть было не поставили к стенке. Кстати, именно это и привело Васича в ряды сторонников Михайловича, которого Драгиша не уважал за пристрастие к пьянству.
Но Дража узнал о готовящемся покушении и пригрозил заговорщикам трибуналом. Так Тито был спасён от верной погибели. Дража долго не мог поверить в то, что Тито - не русский, а хорват. О Дражином панславизме и русофильстве знали все, в том числе и Сталин. Сталин постоянно давил на партизанский штаб, принуждая югославских коммунистов стать под начало генерала Михайловича и влиться в четническую армию.
Нерасположение Сталина по отношению к Тито проистекало, в числе прочего, из того, что Иосиф Броз почитался Сталиным как убеждённый троцкист. Об этом Москве не забывал напоминать Драгиша Васич, который находился в центре событий.
Васич был убеждённым русофилом и столь же убеждённым англофобом. Как таковой, он имел большое влияние на Михайловича, придерживавшегося подобных взглядов. Так Драгиша, будучи главным редактором четнической подпольной газеты «Равна Гора», был категорически против линии восхваления Великобритании.
На этой почве у него возник конфликт с англоманом Стефаном Мольевичем, который собирался посвятить Англии один из первых номеров газеты. Васич, вне себя от гнева, поставил в этом вопросе «точки над i»:
- Господин Мольевич, Вы принесли подборку материалов, которой хватит, чтобы сверстать целый номер «Равной Горы». Пока я являюсь главным редактором газеты, ни один из этих материалов опубликован не будет. Англичан я считаю гробовщиками нашего народа, и из-за этого ненавижу их до такой степени, что мечтаю после освобождения основать кафедру по изучению тех последствий, которые ваша англомания принесла нашему народу! А ещё я приложу все усилия к тому, чтобы выпестовать среди сербов устойчивую ненависть к англичанам!
Этот конфликт не остался незамеченным для капитана Николая Миловановича, который тайно передавал информацию в штаб Тито. В своё время Тито с немалой выгодой для себя передаст англичанам компромат на Дражу.
***
После того, как в Белграде немцы передали административные функции по поддержанию порядка генералу Недичу, германские войска покинули Сербию для переброски в Россию. Тито посчитал, что это является удобным моментом для начала восстания.
В начале сентября Тито покинул Белград и отправился на встречу с Александром Ранковичем, назначенного руководить военными операциями в Сербии. В отличие от молодого и порывистого Джиласа, Ранкович был изворотлив и хладнокровен. Объезжая партизанские отряды северо-западной Сербии, Тито развлекал спутников воспоминаниями из Первой мировой войны.
- Там была одна сербская гаубица, что постоянно попадала в нас. Мы даже научились распознавать её и прозвали эту пушку «Святым Николой».
Ранкович предупредил Тито, чтобы тот не слишком распространялся о своей службе у Габсбургов, поскольку это оскорбляет сербов. В сельской местности партизаны не имели никаких шансов на приобретение сторонников. Отряды партизан состояли в основном из студенческой молодёжи, идейных коммунистов, а также профессиональных революционеров-коминтерновцев.
***
Сербские крестьяне готовы были восстать против оккупантов «с верой в Бога, за короля и Отечество», но раздувать пламя мировой революции охотников не было. Авторитетом для сербских крестьян, составлявших толщу народа, были четники.
Но в среде четников произошёл раскол. Авторитетнейший воевода Коста Печанац был категорически против восстания, поскольку понимал всю безнадёжность его в тот момент. На Видовдан, 28 июня 1941 года на горе Копаоник Печанац приказал четникам поклясться не нападать на немцев до тех пор, пока не будет дан соответствующий приказ.
Общим местом стало обвинять Печанца в коллаборации и т.п., но мало кто говорил о тех мотивах, которые двигали этим немолодым человеком. Четническая организация Косты Печанца была создана после Первой мировой и поддерживалась государством, занимаясь военно-патриотическим воспитанием подрастающего поколения и неся некоторые функции народной милиции.
После краха державы Печанац издал указ о демобилизации четников, однако, через региональных воевод поддерживался контакт с более чем 10 тысячами членов организации.
Как правило, четниками были зрелые женатые мужчины, имеющие крепкие хозяйства. Четники выезжали по приказу на районные сборы, а в остальное время оставались дома на хозяйстве.
Часть четнических региональных воевод примкнула к Драже на Равну Гору, а генерал Любо Новакович даже призвал четников немедленно восстать против оккупантов, пренебрегая приказом Печанца. Печанац отстранил Новаковича от занимаемой должности, что вызвало некоторое замешательство в четнической среде. Часть четников влилась в отряды красных партизан непосредственно под команду людей Тито, часть присоединилась к Драже, но большая часть осталась верна Печанцу.
Почему же Печанац запретил сербским патриотам восстать против немцев?
Весной 1917 года Верховное командование Сербской армии, расположенное в Салониках, спланировало генеральное наступление, успех которого должен был быть усилен крупным восстанием в тылу врага.
Для организации восстания через линию фронта на аэроплане был доставлен Коста Печанац, уже имевший к этому времени тринадцатилетний стаж непрерывной борьбы. С 1904 по 1912 - в качестве воеводы македонских четников, сражавшихся за независимость от турок; затем, во время обеих Балканских войн и Мировой - как кадровый пехотный офицер.
Прибыв в долину реки Топлица, Коста приступил к подготовке восстания, которое должно было начаться одновременно с началом наступления союзников на Солунском фронте.
Восстание быстро охватило огромную территорию Сербии, бывшей под болгарской оккупацией: Нишский, Враньский, Пиротский и Крушевацкий округи. Была создана свободная территория, с нетерпением ожидавшая встречи с регулярной армией.
Но встречи не произошло.
Наступление союзников свелось к артподготовке.
Печанац был не в силах защитить народ от свирепой карательной экспедиции, поэтому вынужден был объявить о складывании оружия, а сам двинулся поначалу к болгарской границе, а после - свернул в сторону города Печь.
Но восстание вспыхнуло - тяжко его остановить. На место Печанца, встал другой воевода и борьба в тылу врага продолжалась до тех пор, пока не полегло около 30 тысяч повстанцев.
Все эти жертвы легли в народном сознании на совесть Печанца, поскольку Верховное командование уже после прорыва фронта и победы так и не объявило о том, что Печанац был лишь исполнителем того плана, который был провален по вине командующих.
Вот и теперь, в сентябре 1941 воевода Коста Печанац углядел призрак Топлицкого восстания. И энергично выступил против.
Среди четников Печанца были и те, кто симпатизировал коммунистам, и те, кто надеялся на Дражу, и те, кто понимал Новаковича. Дабы воспрепятствовать «новой Топлице», уже более кровавой, Печанац принял решение выступить против повстанцев.
Позже, уже после ультиматума «сто за одного» члены развалившейся четнической организации, оставшиеся верными Печанцу, составили основу недичевских вооружённых формирований, и усиленные ротными комиссарами-льотичевцами, повели беспощадную борьбу против своих братьев, сражавшихся в отрядах красных партизан.
***
Первая встреча Дражи с Иосифом Брозом, прикрывавшимся кличкой «Тито», произошла 19 сентября 1941 в Струганике. Вместе с Тито прибыло тогда 2 партизана. Четников представлял сам Дража, а также Драгиша Васич и Александр Мишич.
Четники были убеждены в том, что Тито, говоривший с акцентом, - русский. Как уже сообщалось, славянофил Дража не хотел верить в то, что Тито - хорват, но по-детски радовался, что «Сталин прислал своего человека».
На второй встрече, 25-26 октября того же года Тито пришёл в сопровождении хорошо вооружённого отряда из 20-ти человек, включая нескольких пулемётчиков.
Переговоры походили в духе директивы Коминтерна. Драгиша Васич закончил встречу словами:
- Будем уважать народную волю. Когда сделаем дело, народ сам решит. И никакого принуждения!
- И никакого принуждения! - Подтвердил Тито.
По свидетельству участников встречи, на переговорах не было сказано ни слова о массовых расстрелах заложников. А ведь после Крагуевацкой и Кралевской трагедий не прошло и семи дней.
Продолжение следует
[1] жабари - лягушатники (сербск.) полупрезрительное название итальянцев
[2] юнаки - герои (сербск.)
[3] камион - кузов, тут - грузовик (сербск.)
[4] кукавица - наиболее точным аналогом этого словечка является такой синоним слова «трус» как «нюня»
[5]Stanislav Krakov, General Milan Nedić, knj. I. Na oštrici noža, Minhen 1963, S.146
[6] в следующем составе: председатель власти - генерал М.Недич; министр внутренних дел - М.Ачимович; министр при председателе власти - Момчило Янкович; министр путей сообщения - армейский генерал Дьжюра Докич; министр почты, телеграфа и телефона - армейский генерал Йосиф Костич; министр труда - бригадный генерал Панта Дашкич; министр просвещения - профессор университета д-р Милош Трифунац (вскоре его заменил Велибор Йонич); министр правды - д-р Милош Радосавлевич; министр строительства - инженер Огнен Кузманович, бывший министр путей сообщения; министра финансов Душана Летица вскоре сменил д-р Любиша Микич, вицегувернёр Народного Банка
[7] Кстати, Чосич придерживался национально- коммунистической ориентации. Во времена свержения Милошевича, он умудрился угодить в «оранжевые»
[8] Станислав Краков, «Генерал М.Недић», кнь I, Минхен, 1963, С.149-156
2. Ответ на 1., никола :
1. Смерть без свободы