Часть 1. Глава 1. Малая родина
«О Боже, расшири в нас чувство товарищества со всеми живыми существами, с нашими меньшими братьями, которым Ты дал эти землю, как общий дом с нами. Да уразумеем, что они живут не для нас только, но для себя самих и для Тебя, что они наслаждаются радостью жизни так же, как и мы, и служат Тебе на своем месте лучше, чем мы на своем». (Святитель Василий Великий).
Зорька - это имя волчицы, которая с самого раннего возраста до примерно трех лет жила и воспитывалась у нас на подворье в поселке Белгород. История ее появления и многочисленные жизненные приключения, с ней связанные, весьма примечательны и заслуживают отдельного повествования.
Наш небольшой поселок Белгород, в котором насчитывалось не более 20 домов, располагался на взгорье между двух дебрей. Дебрями у нас называли огромные природные образования (овраги с ответвлениями) глубиной до 150 метров, шириной в верхней части до 250-300 метров и протяженностью до 15 километров. По поверхности эти овраги на всю их глубину заросли разнолесьем (в основном рябина, береза, дуб), а также ивой, орехом, малиной и другими крупными кустарниками. Весной и летом здесь произрастало обилие всевозможных трав, ягод, грибов и орехов. В дебрях были и взрослые деревья. Их местное население использовало на дрова и всевозможные хозяйственные поделки. Дебри были хорошим местом для укрытия птичьих гнезд и звериных логовищ. Так получилось, что в одной из дебрей, в укромном месте, поселилась и обзавелась потомством семья волков. Первое время волчица находилась в логове, кормя и охраняя свое потомство. Волк же должен был снабжать пищей сначала волчицу, а затем и подраставших волчат. Обычно волки соблюдают определенный порядок в выборе территории для охоты. В населенных пунктах, находящихся вблизи расположения своего логова, эти звери стараются не трогать домашних животных и птицу. Однако, в силу каких-то причин, волк нарушил этот порядок и начал ловить и уносить к себе в логово то гуся, то ягненка, то каких-то других мелких животных у жителей нашего поселка, расположенного вблизи от этой дебри.
Прекратить волчьи набеги взялся один из пожилых селян, который в молодости слыл хорошим охотником и сохранил оружие. Когда засады на зверя результатов не дали, он решил найти само логово и там ликвидировать его обитателей. Кстати, за отстрел волков (и особенно волчиц с потомством) полагалось довольно приличное вознаграждение. Эти звери, когда их численность на определенной территории оказывалась слишком большой, приносили немалый вред как домашнему, так и общественному животноводству. Опытному охотнику (назовем его дедом Никифором) удалось сравнительно быстро обнаружить место жительства волчьего семейства. Он устроил там засаду и стал дожидаться появления волка и волчицы. Волк, почувствовав присутствие человека, к логову не подошел. Зато волчица, очевидно обеспокоенная длительным отсутствием своего кормильца, вышла из логова и, не успев оглядеться, тут же была застрелена. Кроме нее, охотник забрал с собой и четырех ее слепых детенышей, найденных им в логове.
Весть о том, что дед Никифор вернулся домой с добычей, быстро разнеслась по поселку. У деда был внук Вовка, лет одиннадцати, который не замедлил воспользоваться таким случаем. Пока дед «обмывал» свою удачу, Вовка стал показывать волчат поселковым ребятам за определенную мзду. Весть о волчатах дошла и до меня, и я опрометью бросился посмотреть на них, думая не удастся ли вдруг мне выменять одного волчонка на щенка от нашей хорошей собаки Белки, которая несколько дней тому назад также обзавелась потомством. После осмотра и небольшого торга, Вовка, не имея других предложений на этот счет, согласился на обмен, но в добавок еще потребовал мой складной нож, которым я очень дорожил. Но что делать - пришлось ему уступить. Я, начитавшись всяких историй о животных, решил воспитать из этого волчонка хорошего охранника и охотника на зайцев, лис и боровую дичь.
Волчонка Белка приняла в свое семейство (из оставшихся трех щенков) далеко не сразу - начала ворчать, беспокоиться и дергаться. Но после того как я ее угостил каким-то собачьим деликатесом, приласкал и поговорил с ней, она успокоилась, хотя на нового члена своей семьи смотрела весьма настороженно и обходила его вниманием: не ласкала и не вылизывала его. Пришлось мне на первых порах эту миссию (конечно, без вылизывания) взять на себя. Сказать откровенно, родители отнеслись к моей затее без восторга. Но вступать в конфронтацию со своим помощником и нянькой для младших детей (братишке было шесть, а сестренке восемь лет) не стали. Сказали - смотри, дело твое, но из этой затеи вряд ли получится что-нибудь путное. На этом и порешили.
Волчонок очень активно использовал молоко своей приемной матери, даже отодвигал в сторону своих довольно сытых и округленных собратьев. Когда же у волчонка (так же, как и у щенят) открылись глаза, на первых порах его зрение явно отставало в своем развитии от остроты его слуха и нюха. Его ушки уже часто становились торчком, тогда как у щенков собаки они еще длительное время оставались отвислыми. С появлением зрения волчонок и щенки начали присматриваться друг к другу, и мало-помалу в них начали проявляться разные природные инстинкты. В природе волка заложена прочная основа для его выживания в тяжелых условиях, включая и умение постоять за себя. С другой стороны, у собаки, долгое время служащей человеку и живущей, практически, на его иждивении, утратились или притупились многие изначальные природные качества.
(Так, например, волки очень заботятся о пропитании своего семейства, даже подвергая себя смертельной опасности. У собак же это качество навсегда утеряно. В результате, их потомство полностью остается на иждивении и прокормлении матери).
Постепенно щенки стали замечать непохожесть на них их соседа. Возможно, сказывалось и разное отношение матери к своим питомцам. Они стали стараться оттеснять волчонка от сосков матери, при этом больно покусывая его. Вначале волчонок как бы терпел свое униженное положение, но затем стали проявляться его более богатые природные инстинкты и физические данные. Раз за разом он не замедлял ответить своим обидчикам-щенкам то укусами своих небольших, но очень острых зубов, то угрожающими движениями тела или лаями. Постепенно он поставил свое положение в этом обществе так, что с ним предпочитали не связываться даже более крупные по размеру щенки. Когда у меня было свободное время и я видел, что Белка вылизывала кого-нибудь из своих щенков, я подходил к ее логову и гладил волчонка, которому такая процедура очень нравилась. Он расслаблялся, вытягивался во всю свою длину и даже пытался урчать от удовольствия, как это делали его сводные собратья.
Шло время. Щенки и волчонок подрастали. Волчонок оказался самкой и мы назвали ее Зорькой. Я стал брать ее на руки, сажать на колени и играть с нею. Постепенно Зорька привыкла к этому и сама стала проситься на колени. Так как я был единственный, кто ухаживал за этой малышкой, она стала воспринимать меня и как родителя, и как вожака стаи в одном лице. Играя, я не просто ласкал ее, но и разговаривал с ней - и не какой-нибудь скороговоркой, а четко выговаривая слова и подкрепляя их жестами. К моему немалому удивлению, я стал замечать, что Зорька постепенно начала различать и речь, и ее интонацию, и стала вести себя так, как будто она понимала смысл моих слов. Так, например, когда она была у меня на коленях и я уже с ней изрядно повозился, я ей говорил: «Ну знаешь, дружок Зорька, мне с тобой очень хорошо, но у меня еще очень много дел по хозяйству, и я должен еще сделать свои уроки - ведь завтра с утра мне в школу.» Зорька, слыша это, вставала на задние лапы, смотрела мне в лицо своими янтарными глазами и как бы с сожалением спрыгивала и удалялась, повиливая хвостом.
Когда Зорька подросла и перестала зависить от молока своей приемной матери, она не захотела жить вместе с щенками. Для нее во дворе пришлось соорудить отдельную деревянную конуру с определенными удобствами. Она с удовольствием там отдыхала и никого более туда не допускала, хотя по возрасту и повадкам была еще в щеночьем положении. Что касается питания, то сначала оно для щенков и Зорьки было общим. Но постепенно подрастающей волчице стало больше перепадать мясного. Это, в основном, были внутренности от птицы, кроликов и других домашних животных, когда случался у нас их забой (обычно поздней осенью или ранней зимой, перед Новым годом). Кроличье мясо Зорька получала очень часто, так как этих животных на нашем подворье под моим покровительством бывало около шести-семи десятков и более. (Их забой, однако, тоже производился при определенных условиях: хороший набор веса, густота и качество меха.)
Зорька довольно быстро росла. Часто мы с ней забирались на сеновал и устраивали там шумную возню. Я стал приучать ее охотиться на зайцев, лис и боровую дичь. У нас было старенькое ружье - так называемая «берданка». Сначала Зорька очень боялась выстрелов, но постепенно, видя результаты охоты и слушая мои разъяснения, стала к ним привыкать. Немало мне пришлось повозиться с ней, чтобы разубедить ее в том, что подбитого зайца или птицу ей не следует немедленно употреблять в пищу (то есть сразу же съедать на месте обнаружения). Однако, после моей упорной работы в этом направлении, наступил, наконец, день, когда Зорька добычу стала приносить ко мне, получая за это свое вознаграждение. Пришлось немало мне повозиться с ней и над тем, чтобы она могла отличить палку в руках у человека от ружья, и спасалась в случае прикладывания ружья к плечу чужого человека.
Зорька настолько привязалась ко мне, что очень переживала и тосковала, когда я был в школе. Наша школа находилась в селе Соколово, в трех с половиной километрах от нашего поселка. С грустью моя воспитанница провожала меня в поход. При этом не раз она пыталась меня сопровождать, но не получала на это разрешения. Зато с какой радостью встречала она меня еще на подходе к дому! Я начал замечать, что чем взрослее становилась Зорька, тем больше стало проявляться смелости и самостоятельности в ее действиях. И вот однажды, несмотря на мои запреты, она не выдержала и догнала меня на довольно значительном расстоянии от дома по пути в школу. У меня возник вопрос - что делать с таким «самоуправством»? Наказывать? Но я ее никогда не наказывал и трудно было предугадать, как она воспримет такое отношение к себе. Ведь свой поступок она рассматривала, как знак любви и преданности к своему вожаку. В мое же отсутствие она скучала и с поселковыми собаками не водилась. Пришлось разрешить ей идти рядом, хотя для нее, как охотника, это уже, само по себе, было сущим наказанием. Ведь, чтобы сократить путь, я ходил лесными и полевыми тропами, а для нее вокруг было столько всевозможных соблазнов!
По приходу в село, где находилась школа, возвращаться домой Зорька тоже отказалась. Поэтому пришлось с ней серьезно поговорить. Договорились, что она меня будет ждать и встречать недалеко от этого села, в достаточно удобном месте, где можно было спрятаться от посторонних глаз и погулять. Конечно, в первый раз волнений с моей стороны было немало. Еле дождавшись последнего звонка в школе, я с нетерпеньем побежал к условленному месту, и к моей большой радости, увидел бегущую мне навстречу Зорьку! Она прождала меня все это время на поляне, а теперь, дрожа всем телом и по щенячьи повизгивая от радости, бросилась ко мне с широкой волчьей улыбкой (приподняв над зубами верхнюю губу) и нещадно махая хвостом. Подбежав ко мне, она встала на задние лапы, на мгновение посмотрела мне в лицо, и тут же прыгнула на руки и лизнула в щеку. Я приласкал ее и похвалил за верность нашему договору и дружбе. Конечно же, она была голодна и мне пришлось вытряхнуть все, что оставалось в сумке съестного. Зорька быстро справилась со скромным угощением, и мы отправились в обратный путь домой.
После этого случая Зорька неоднократно сопровождала меня в школу и обратно. Но однажды она вышла из нашего обусловленного места не узнаваемая - помятая, искусанная и с разорванным ухом. Я понял, что было столкновение с собаками, и Зорьке в этой драке досталось от них изрядно. Ведь она была еще, образно говоря, подростком и против сильного пса (а тем более целой собачьей стаи) ее было не устоять. Хорошо, что вообще живой осталась. Я ее приласкал, похвалил за верность и, как обычно, немного подкормил. По приходу домой, сразу же подверг ее тщательному осмотру. Обнаруженные раны от укусов были продезинфицированы йодом. Ухо пришлось сшить с помощью прокипяченной иглы и забинтовать. Все эти операции дались нам с большим трудом. Зорька страшно сопротивлялась, так как лечение ей до сих пор было не знакомо. Этого звереныша надо было очень крепко и осторожно держать, так как в защиту она без стеснения готова была пустить свои острые зубы и когтистые лапы. В последующие за этим дни наши совместные походы в школу были запрещены до ее полного выздоровления.
Зорька очень быстро взрослела и набиралась сил. В ее поведении начали проявляться неординарные особенности. Порой казалось, что когда Зорька была рядом, она была способна читать мои мысли и чувствовать мое настроение. Приходилось только удивляться тому, что она знала то, о чем я только подумал или собирался сделать. Впрочем, в одной из книг, написанной одним старым и весьма опытным охотником, я прочитал, что волки обладают исключительно острыми чувствами, что делает охоту на них чрезвычайно трудной. Образно говоря, нюх у волка такой, что он может даже почуять «дыхание рыбы», а слух создан так великолепно, что волк слышит даже «движение облаков». Для общения между собой волки используют целую систему сигналов. Сюда входят взгляды и движения частей тела (морды, ушей, лап, хвоста, шерсти). Вполне может быть, что их наблюдательные способности распространяются и на других живых существ, включая человека... Конечно, Зорька уже давно поняла, что ее «вожак» не умеет говорить по вольчьи, а знает только несколько каких-то простых движений и может лишь иногда издавать звуки, в которых проявляются знакомые интонации. Между тем, волчица отлично научилась меня понимать.
Вспоминается такой случай. Как я уже упомянул, у нас на подворье водились различные домашние животные и птица. В связи с этим, с Зорькой пришлось провести определенную разъяснительную работу. Однажды, когда я ее застал активно обнюхивающей клетки с кроликами, я несколько раз ей повторил: «Нельзя!» и «Уфф!», что означало опасность. Однако, для верности и уверенности, что она этот урок хорошо усвоила, я взял ее за загривок и несколько раз ткнул мордой в пол, повторяя те же слова. Возможно, это дополнительное действие было излишне жестоко с моей стороны. Волчица отскочила в сторону, посмотрела на меня укоризненно, а затем повернулась и, вильнув хвостом, ушла в свою будку.
Почувствовав свою вину, я решил как-то срочно «выправлять положение». На прилегающих к нашему поселку лугах, часто поросших ивовым и ольховым кустарником, было скошено и уложено в копны сено. Я подумал: «А не сходить ли нам с Зорькой на эти луга? Причем, не на час-другой, а с вечерней и ночевкой - до утренней зари.» Это было бы интересно и мне. Возможно нам удастся добыть какую-нибудь пернатую дичь. А для Зорьки на лугах раздолье - она может вволю побегать, порезвиться и приобщиться к еще пока незнакомому для нее виду охоты. В то время, пока я обдумывал: куда нам пойти и что взять с собой, в дверях приоткрытой комнаты появилась сначала любопытствующая мордочка, а затем и весь мой любимый звереныш. При этом она смотрела на меня своими золотистыми глазками, в которых было столько преданности и любви, что я понял, что от обиды за урок у кроличьей клетки не осталось и следа! Зорька, приласкавшись, включилась в подготовку к луговой охоте. Все, что складывалось в сумку, явно вызывало у нее одобрение. Лишь на ружье она по-прежнему поглядывала с опаской.
И вот мы с Зорькой наконец на лугах! Какая здесь свобода и благодать! Трава между кустов и на полянах скошена и убрана, но в недоступных местах она сохранилась в нетронутом виде. Зорька сразу же бросилась обследовать ближайшие кустарники и копны с сеном. Но, не обнаружив там для себя ничего интересного, она возвратилась ко мне. Заглядывая мне в глаза и нетерпеливо перебирая ногами, она явно приглашала пойти дальше, вглубь лугов. Туда мы и направились. Зорька вела себя, как заправский охотник. Неслышно ступая лапами по земле, пригибаясь, она шла впереди и ловко обходила все препятствия, встречавшиеся нам на пути. Вскоре я услышал утиный вскрик, а через некоторое время появился и сам охотник - в зубах Зорька несла еще слегка трепыхающуюся утку. С гордостью положив свою добычу к моим ногам, Зорька посмотрела мне в лицо, явно ожидая похвалы за удачно проведенную охоту.
Похвалив ее, я осмотрел утку. Она не произвела на меня хорошего впечатления. Это была или больная, или когда-то покалеченная птица. Я взглянул на Зорьку - ей явно хотелось получить свое вознаграждение сразу же, и решил отдать всю утку в ее распоряжение. Наблюдая за тем, как Зорька ловко расправлялась со своей добычей, я вдруг отметил про себя то, что до этого мне не бросалось в глаза - моя четвероногая подружка сильно повзрослела. Ее мягко ступающие лапы стали намного длиннее и мощнее. На теле, особенно на плечах, отрастала густая черная шерсть. Да и голос у нее изменился - в нем уже не слышались бывшие щенячьи повизгивания. Все в обличии и повадках Зорьки уже напоминало мне взрослого волка. И эта узкая, светловато-серая морда, и чрезвычайно подвижные уши с черными кончиками, и черные ободки вокруг больших золотистых глаз, и ее чуткое подергивание ушами...
Насытившись, Зорька привела свою морду в порядок, встряхнулась пару раз и приступила ко мне, сидящему на копне сена, как бы спрашивая: «А ты чего здесь сидишь и не двигаешься? Кругом раздаются птичьи голоса, в кустах кто-то шевелится, а ты не охотишься? Не понимаю тебя - то ли ты сыт, то ли ничего не слышишь и не чуешь?» Да, это она давно заметила, что ее старший друг и вожак, хотя и был по повадкам чем-то похож на волка, но многое в нем все-таки было не то. Какая-то у него странная, плоская морда, губы не черные и уши какие-то бледные и не шевелятся, и нет хвоста. Зато глаза полны света, могут меняться и выражать настроение - это глаза настоящего волка. Поэтому, Зорька, подходя ко мне, всегда, прежде всего, смотрела мне в лицо, ища моего взгляда, и таким образом, по-видимому, определяла, как себя нужно вести. Одним словом, природным талантам этого молодого зверя нельзя было не удивляться, и не позавидовать...
Начало смеркаться - наша дневная охота подошла к концу. Проблем с устройством ночлега у нас не было. Слегка разворошив копну с сеном, можно было в ней с удобством разместиться. Зорька внимательно обследовала место нашего предполагаемого лежбища. Оставшись довольной и посидев пару минут со мной рядом, она нырнула куда-то в кусты. На мой зов она не откликнулась, но вскоре я услышал ее голос. Это был настоящий волчий вой. Не какое-нибудь, срывающееся на визг, завывание молодого волчонка, а чистая, протяжная, хватающая за душу песнь юной волчицы. Конечно же, это был голос моей Зорьки. Птичий гомон при этом сразу умолк, и вокруг воцарилась необыкновенная тишина. Я понял, что Зорька этим пением изливает всю свою душу, свою любовь к жизни, к лесу, к лугам. Ей никак нельзя сейчас мешать. Видимо, у нее и раньше была потребность к этому, но не было такой возможности.
Через некоторое время вой (кстати, безответный) прекратился. Зорька вернулась к копне и опустилась предо мной на колени. Я взял ее за передние лапы, прижал к себе и ощутил очень частое биение ее сердца. Она лизнула меня в щеку и начала устраиваться на ночлег рядом. Уткнув свой нос в мой левый бок, она скоро засопела во сне. Но ее уши даже во сне были настороже - слегка подергиваясь, они как бы прислушивались сами по себе ко всем звукам вокруг нас. Я начал спокойно засыпать, зная, что нахожусь под надежной охраной преданного друга.
Разбудила меня Зорька очень рано. В бодром настроении после вчерашней утиной охоты, она, тыкая своим носом в мой бок, звала меня на новые подвиги. Вокруг нас, на разные голоса, всевозможные птички с упоением встречали новый день. Зорька нетерпеливо тянула меня дальше вглубь лугов по направлению к лесу. При этом она вела себя, как опытный охотник. При подходе к небольшому озеру она стала передвигаться чуть ли не по-пластунски и, как мне казалось, укоризненно смотрела в мою сторону, когда у меня из-под ног слышался даже небольшой шорох или звук. На озере в это время плавала стая уток. Они стали мишенью для моей берданки. При выстреле Зорька вздрогнула, но увидев, что на воде остались две убитые утки, она взвизгнула от радости, посмотрела на меня и начала носиться по берегу. Доставать уток из воды мне пришлось самому вплавь. А было еще довольно прохладно. Зорька во все глаза смотрела, как я снимаю «свою шкуру», вхожу в воду и плыву к добыче. Очевидно, добывать добычу из воды у волков не принято, а обучать Зорьку этому у меня не было времени. Зато сколько радости было проявлено с ее стороны, когда я, с обеими убитыми утками, оказался обратно на суше. Больше нам никакой дичи не встретилось, и я решил возвращаться домой. При этом Зорьке я дал «свободное время» - сказал ей: «Иди, бегай, ищи добычу, но не теряй моего следа».
С каждым днем мы с Зорькой все лучше понимали друг друга. Я, со своей стороны, усвоил немало волчьих повадок и сигналов, подаваемых отдельными частями тела. К трем годам Зорька стала уже практически взрослой волчицей. Она отлично помнила мой урок в отношении домашних животных и никогда их не трогала. Я заметил, что иногда она стала отлучаться со двора - сначала ненадолго, а затем все чаще и на более продолжительное время. Меня это стало настораживать. Иногда, невдалеке от нашего дома, был слышен волчий вой. Видя мою озабоченность таким положением, отец сказал мне однажды:
«Ты учти, сынок - она ведь уже взрослая волчица. Природа делает свое. Она ее призывает в стаю, чтобы стать матерью».
Хотя мне до слез было жалко расставаться со своей любимицей, я, поразмыслив, решил смириться со всем. Будь, что будет! Призывный вой Зорьки не прошел даром. Вскоре (а это было поздней осенью 1939 года) в нашей местности появилась стая волков, которые также объявили о себе воем. Это были настоящие волчьи песни - то в хоровом исполнении, то в выступлении какого-нибудь «солиста» - молодого волка. Зорька в это время вела себя крайне беспокойно. Она бегала по подворью, часто подходила ко мне, заглядывала в лицо, и не забывая лизнуть в щеку, прижималась всем телом к моим ногам. Я понял, что наступил момент расставания с моей питомицей.
Я обошел с Зорькой все наше подворье, все время показывая ей что-то и рассказывая о наших прошлых делах. От какого-либо угощения она отказалась. Мы вышли в сад-огород. Я сел на скамейку. Зорька тут же взгромоздилась ко мне на колени и начала лизать мне то руки, то голову. Я ее обнял, крепко прижал к себе, поцеловал в морду и понял, что пора прощаться - мы встали и вышли за ограду. На прощание я поблагодарил ее за всю ее преданность и любовь ко мне. Я также добавил, что, возможно, мы с ней еще встретимся, и что я буду этого очень ждать. Погладив напоследок ее по спине и слегка подтолкнув вперед, я сказал:
«А теперь иди к своей стае и устраивай свою судьбу».
Она обернулась, посмотрела мне в глаза, завиляла хвостом и сначала словно нехотя, а затем все быстрее и быстрее, побежала навстречу своей новой жизни.
По всей видимости, на первых порах Зорьке в волчьей стае пришлось не легко. В корне изменилась окружающая ее обстановка - теперь ей нужно было строить взаимоотношения со своими собратьями, разными по нравам и возрасту. Но у Зорьки были и неоспоримые преимущества. Она была знакома с жизнью людей и хорошо понимала их поступки, прочно усвоив, что люди живут не ради охоты. Зорька также хорошо изучила образ жизни домашних животных, находящихся под опекой людей. Она знала, что все эти животные враждебно относятся к волкам и боятся их. Так, когда мы с Зорькой появлялись у моих сверстников, пасущих в ночное время коней на специально выделенных для этого лугах, то кони сразу же сбивались в кучку, ржали, выражая тревогу, а некоторые даже пытались убежать. Их успокаивали, но Зорька видела, что такие большие животные боятся одного молодого волка. Я же, в свою очередь, объяснял ей, что если кони разбегутся, то они станут легкой добычей. Аналогичные эксперименты проводились мной с коровьими и овечьими стадами. В коровьем стаде только один огромный бык не испугался волчонка и пошел на него в наступление, но до столкновения, к счастью, дело не дошло. (Сейчас, конечно, можно сказать, что проводить такие эксперименты с моей стороны было неразумно. Но в то время я, еще мальчишка, был, образно говоря, в «творческом поиске» и, вполне вероятно, допускал в воспитании волчонка ошибки и перегибы. Однако, как показала дальнейшая судьба, многое из этой учебы пригодилось и Зорьке, и мне...)
В жизни иногда происходят события, которые трудно себе вообразить, и в которые с трудом верится. Такой случай произошел со мной в конце 1939 года. Судьба свела меня буквально «нос к носу» с целой волчьей стаей. В нашей школе, в селе Соколово, встречали новый, 1940-й год. Была новогодняя елка, какие-то кулечки с подарками, танцы. Возвращался я домой (в поселок Белгород) уже поздновато. И вот где-то на полпути к дому, в поле, я неожиданно оказался в окружении волчьей стаи. Более десятка волков перекрыли мне дорогу и вперед, и назад. Они легли на животы, выставив передние лапы вперед, так что над ними торчали их головы. Хотя снег и был белым, было довольно темновато - луны видно не было. Я, можно сказать, остолбенел от такого поворота событий. Страх пробрал до костей. Вдруг, от стаи отделяется и подходит ко мне один очень симпатичный волк. При этом он «улыбается» и машет хвостом! К огромной своей радости, присмотревшись вблизи к подошедшему ко мне зверю, я узнал в нем Зорьку!
Думаю, что это была не случайная встреча - меня она не просто узнала, а намеренно выследила. Никаких объятий, конечно, не было. Зорька легла вблизи меня в метрах двух и не сводила с меня своих блестящих в темноте глаз. У меня же вертелась в голове одна мысль - что же мне делать в сложившейся обстановке? Очень спокойно, ласково, но прерывающимся от волнения голосом, я начал с ней разговаривать. Рассказал о себе, о том, что произошло в нашем доме с момента ее ухода, вспомнил о наших совместных с ней приключениях на охоте. Спросил, как ее приняли в стае, как ей живется на свободе, не обижают ли ее, не скучает ли она по дому, по мне.
Зорька слушала мою речь очень внимательно - работала ушами, слегка повизгивала, шевелила шерстью. Я сказал, что не знал о нашей встрече и не приготовил ей специального угощения, но найдя в своей сумке кусок хлеба и небольшую дольку сала, положил их рядом с Зорькой. Неожиданно, встал на ноги и подошел ко мне довольно крупный волчище. Понюхав воздух, он приблизился к угощению, разложенному перед Зорькой. Обнюхав его, он поднял морду и, произведя звук, очевидно означающий «несъедобное», отошел на свое место. Только после этого Зорька приподнялась и съела то, что я ей предложил.
После подхода и отхода от меня огромного волка (по всей видимости, вожака стаи), напряжение в стае, как мне показалось, спало. Некоторые из волков стали даже позевывать. Я уже довольно долго простоял в их окружении, не прекращая разговаривать. У меня с собой была какая-то палка. Я показал ее волкам и сказал, что для них она не опасна, так как не выбрасывает огонь. Для них опасно ружье - изделие из металла и дерева, с помощью которого охотник убивает добычу. И Зорька, и стая проявили к этим словам интерес. Многие из моих «собеседников» зашевелились. Вполне возможно, что Зорька уже передала часть опыта из ее человеческого образа жизни своим сородичам.
Я был очень рад встрече с Зорькой и тому, что у нее все хорошо. По всему было видно, что в стае она пользуется авторитетом и вожак, наверное, был ее другом. Однако, бесконечно наша встреча продолжаться не могла. Но как ее закончить? Волки, очевидно, не устали от нашего общения. Они по-прежнему лежали в своих первоначальных позах, а мне, после перенесенного потрясения, уже трудно было стоять на ногах. Поэтому я решился на отчаянный шаг - взял палку за один конец и наступил на нее с усилием. Раздался громкий треск и палка сломалась пополам. Волки вздрогнули. Я взял обломки, поднял их над головой, и повертев, запустил их поочередно в разные стороны через их головы. Затем, подняв руки вверх, сказал громким и твердым голосом:
«Уважаемые властители наших лесов и полей, на этом нашу первую встречу объявляю законченной. Я вам желаю всего доброго. Но я устал и мне пора домой».
Первой встала Зорька. Она внимательно посмотрела на меня, повиляла хвостом, но ближе не подошла. За ней встали и остальные волки, освободив мне дорогу. Я помахал рукой своим внимательным слушателям и медленно двинулся вперед. Оглядываться и останавливаться не стал. Лишь искоса, на ходу, взглянул в сторону и увидел, что стая, собравшись вместе, в мою сторону не двигалась.
Моя дорога была свободной, и я прибавил шагу. Ведь мне предстояло еще перебраться через большой овраг (так называемую первую дебрю) по довольно крутой и заснеженной тропе. Домой прибыл благополучно, но довольно поздно. Теперь меня на подходе к дому встречала наша собака Белка с одним из ее взрослых сыновей. О своей встрече с волчьей стаей я решил пока никому не рассказывать - иначе начались бы всякие «охи» и «ахи», и даже возможно, что родители стали бы меня отговаривать от посещения школы. Поэтому я только сказал, что очень устал на новогоднем вечере, выложил на стол свой кулек-подарок и плюхнулся в постель. Однако после всех пережитых волнений я долго не мог уснуть. В голове снова и снова прокручивалось все происшедшее в поле. Кто и как организовал такую встречу? Ведь для этого надо было знать о моем пребывании в школе, в то время как занятия за первое полугодие уже закончились и шли каникулы. Каким образом было определено время моего возвращения? Я ведь мог идти и не один, а мог и заночевать у родственников в селе. Почему волки вели себя так достойно, не проявив никакой агрессивности, хотя, как известно, отношения с людьми у них более чем напряженные? Неужели влияние Зорьки на своих спутников было столь велико, что эти опасные звери стали действовать против своих природных инстинктов?
Незаметно я уснул, но возникшие вопросы потом долго не давали мне покоя. Я много уже знал о волках: читал различные книги и внимательно слушал рассказы бывалых людей, особенно охотников. История общения человека с этими зверьми очень не простая. Сельские жители, особенно те, кто содержали домашних животных и птицу, считали волков своими злейшими врагами и всячески стремились к их уничтожению: отстреливали, разбрасывали отравленные мясные приманки, ставили петли и капканы. Но эти звери были весьма осторожны и редко попадали впросак (чаще всего это были молодые особи). На волков объявлялись специальные охоты - облавы. При облавах большая площадь леса и прилегающих полей в предполагаемом районе нахождения волков блокировалась и отгораживалась красными флажками и тряпками, надетыми на веревку, которая крепилась на колышках высотой примерно в один метр.
Обыкновенно волки почему-то боялись красного цвета - может быть, он у них ассоциировался с пламенем и звуком выстрела. Охотники располагались в скрытных местах возможного выхода волков к этой «ограде» и производили их прицельный отстрел. Но чтобы волков заставить покинуть свои постоянные убежища, применялся так называемый «загон». В нем обычно участвовало немалое количество людей с собаками и всевозможными трещотками. Однако далеко не все гонимые волки попадали под пули охотников. Бежали они не стаей, а поодиночке или парами. Опытные животные, уже бывавшие в подобных ситуациях, часто перепрыгивали через веревку с флажками или подлезали под нее. После облавы в месте ее проведения на некоторое время устанавливалась тишина. Но затем уцелевшие звери, со своим новым потомством, возвращались в старые логовища, которые были пожизненно закреплены за ними. В других же районах, в которых были свои хозяева, они считались чужаками и по этой причине долго задерживаться там не могли.
Нам известно, что в далеком прошлом люди и волки вели очень похожий, «стайный» образ жизни. Волки выступали (и сейчас выступают) реальными конкурентами человека в охоте. В обычных условиях они не стремятся вступать в конфликт с человеком и предпочитают охотиться только за дикими животными. Однако, когда их численность в каком-нибудь месте начинает превышать оптимальную (при которой существуют возможности для их естественного прокорма), волки начинают совершать набеги на домашних животных. Специалисты считают, что волк - это санитар леса, изымающий из природного оборота больных и слабых животных и птиц. Несмотря на подробные исследования образа жизни волков, складывается ощущение, что эти звери знают о человеке гораздо больше, чем человек о них. Они весьма наблюдательны, чувствительны, выносливы и неприхотливы. В волчьих семьях четко прослеживается любовь к подруге (другу) и потомству. Только несчастный случай может переложить заботы о детях на другого родителя. Для лучшего понимания всего вышесказанного примечателен следующий случай, произошедший со мною летом 1940 года.
В один из ранних летних вечеров я возвращался из полевых перелесков, расположенных на пригорках, которые прилегали к домашним огородам. Днем я там занимался заготовкой корма для кроликов (туда входили молодые ветки различных деревьев, крупные питательные травы и другие растения в свежем и сухом виде). Вдруг, недалеко от нашего дома, из низкорослых кустарников на тропинку навстречу мне выходит трудно узнаваемая от нелегкой жизни, но все так же дорогая мне, моя любимица Зорька. Она, с каким-то виноватым видом, сначала посмотрела на меня, а затем опустив голову, приблизилась и потерлась боком о мои ноги. Я тут же обратил внимание на то, что она, будучи весьма рослой волчицей, выглядела изнуренной и тощей. А когда я погладил ее по спине и по бокам, то обнаружил чуть ли не выступающие через кожу кости, что было явным признаком серьезного истощения. Кроме того, я тут же заметил, что из травы, подняв ввысь головы, на меня смотрели мордочки четырех волчат - очевидно, ее сыновей и дочерей.
Я поговорил с Зорькой на только нам понятном языке, состоящем из разных по тональности звуков (рычаний, тявканий, и.т.д.) и жестов. Этот язык я усвоил и довольно успешно применял на практике, когда Зорька жила еще у нас на подворье. Из нашего «разговора» я понял, что Зорька, в силу каких-то обстоятельств, осталась одна, без друга и кормильца, со своим многочисленным потомством. Живя сама впроголодь, она, возможно, все еще продолжала кормить малышей своим материнским молоком. Мне стало понятно, что обращение ко мне было ее последней надеждой. Не исключено, что в звере боролись, по крайней мере, два чувства. В стае ее могли научить, что человек - это враг. Но, с другой стороны, она помнила о конкретном человеке, с которым она прожила бок о бок три года, и которого считала своим воспитателем и вожаком. Мне надо было срочно как-то помочь моей воспитаннице и этим бедолагам.
Наказав Зорьке с ее потомством оставаться на том же месте, я пошел к себе во двор, выбрал одного крупного, но со слабой шерстью кролика, сунул его в сумку и вернулся к волчьему семейству. Все были на своих местах. Я вынул из сумки живого кролика и предложил Зорьке. Она явно не ожидала такого подарка, но тут же набросилась на него, и, быстро сделав свое дело, намеревалась уже утащить мясо своим волчатам (которые все это время внимательно наблюдали за всем происходящем), когда я ее остановил. Разрезав тушку пополам, я заставил Зорьку тут же съесть одну половину. Сначала она выразила несогласие с моим решением, но потом смирилась и съела то, что я ей предназначил. Остальное мясо Зорька отнесла волчатам. Затем она вернулась ко мне (уже с чистой мордой), встала на задние лапы и лизнула меня в обе щеки (губы я предварительно отвел в сторону).
Но надо было что-то делать для этих голодающих и дальше. Я знал, что некоторые зажиточные жители, а также совхозная ферма, имели крупные стаи гусей, которых поутру выпускали на вольный выпас. Гуси заходили далеко в луга, где паслись и набирали вес. Я отвел Зорьку и ее потомство в луга, подальше от домов и фермы, и приказал в течение пяти дней (и не более) пребывать здесь и питаться забредшими сюда гусями, а затем уйти на другие места. На том и порешили. По моим данным ничего плохого с Зорькой и ее детьми не произошло. Думаю, что они основательно подкрепились за это время гусиным мясом.
Закончив семилетную школу в поселке Соколово, с 1-го сентября 1940 года я пошел учиться в 8 класс в новую школу в поселок Навля, который находился от нашего дома на расстоянии около тринадцати километров. Жилье пришлось снимать там же. Домой я приходил пешком только по субботам, да и то не каждую неделю, а когда заканчивались продукты. Никакого автотранспорта не существовало. Да и грунтовые дороги были все разбиты и часто труднопроходимы. Однажды, в один из сравнительно ранних осенних дней, нас отпустили с занятий раньше времени из-за болезни учителя, и я решил навестить родительский дом. Шел домой, избегая пыльных грунтовых дорог, своим обычным путем - лесными тропинками.
Неожиданно, уже недалеко от дома, в том самом месте, где мы с Зорькой разделывали кролика, я снова увидел свою воспитанницу. Она и на этот раз была в сопровождении своих, уже основательно подросших детей, которые, однако, держались от меня на некотором расстоянии, при этом внимательно наблюдая за мной и своей матерью. Зорька, как обычно, подошла вплотную ко мне и заглянула в лицо, виляя при этом хвостом. Я присел на корточки, обнял ее за шею, погладил, приласкал. Ее тело выглядело сильным и плотным. Волчата также выглядели в меру упитанными. После обмена любезностями и некоторыми звуками, Зорька показала свою улыбку во всю пасть, а затем, легонько взяв меня за штанину, пригласила следовать за собой.
Пройдя метров двадцать в сторону, я увидел такую картину. В небольшом овражке, все еще подавая признаки жизни, лежал барашек средних размеров с хорошим шерстяным покровом (видать, его не разу еще не стригли). Я сразу же понял, что Зорька принесла этого барашка мне в подарок - в качестве благодарности за кролика и гусей! Я стал отказываться, но она была весьма настойчива и даже стала показывать признаки обиды, недовольно повизгивывая на мои возражения. Немного подумав и решив не портить хороших отношений со своей подружкой, я поделился с ней своим планом. Не знаю, что она поняла из этого, но возражений не последовало, и она успокоилась. Довольно сдержанно и степенно вели себя и ее дети - хотя они вставали и слегка прохаживались, никаких угрожающих звуков с их стороны я не слышал.
А план мой был таков. Поскольку барашек был обречен и было неизвестно, откуда он появился - то ли с совхозной фермы, то ли с частного подворья (хозяина в это время не найти), то имеет смысл снять с него очень хорошую шубу, а основную часть мяса вернуть волкам. Так было и сделано. Дома, в огороде, повесив барашка к дереву, я быстро справился с привычной для меня работой. Оставив себе часть мяса с задней части, я остальное вернул своим любезным друзьям. Они с удовольствием принялись за трапезу. Однако, когда я увидел, что каждый волчонок пытается урвать себе кусок побольше и получше, а мать остается как-бы в стороне, то я сказал: «Э, ребята, так дело не пойдет!» Забрав (не без усилий) у них мясо, я разрезал его поровну на пять частей и выдал каждому его долю. При этом каждому волчонку досталось по ножке - пусть поточат свои зубы.
Зорька, наблюдавшая всю эту картину со стороны, в дележ не вмешивалась и вела себя очень сдержанно. Трудно сказать, о чем она думала в эту минуту. Одно был ясно - она полностью мне доверяла. Может быть, она также оценила и то, что я, выдав ее семейству мясо, освободил его от неприятной на вкус шерсти. В этом умном, преданном и выносливом животном соединились воедино природные инстинкты и знания, полученные от людей. После того, когда волчата закончили трапезу и привели свои мордашки в порядок, я подошел к ним довольно близко, но ни один из них не позволил мне хотя бы дотронуться до него и погладить. Было ясно, что природа в них брала свое.
Стало потихоньку темнеть. Волков, конечно, наступление темноты никак не смущало. Они ее ждут. В темное время запахи и звуки становятся резче и волки, ориентируясь в темноте так же хорошо, как и днем, чувствуют себя намного свободнее. Однако, хотя наша встреча была и приятной, нужно было ее как-то заканчивать. Я очень мило попрощался с Зорькой и ее семейством, поблагодарил их еще раз за прекрасный подарок и пожелал им всего хорошего. На прощание я крепко обнял Зорьку. Мы были в хорошем настроении и расставались друзьями.
Но все та же мысль, которая вертелась у меня в голове после той памятной зимней встречи, не выходила у меня из ума и на этот раз. Каким образом Зорька вычислила меня, чтобы в это время и в этом конкретном месте встретить и преподнести свой оригинальный подарок - еще живого барашка? Моему уму это было непостижимо. И откуда такая тонкая реакция на когда-то подаренных ей и ее детям кролика и гусей? Мне думается, что она оценила не только нашу с ней дружбу, но и мое внимательное, доброжелательное отношение к ее потомству. Очевидно, что добро, сделанное даже в отношении к зверю, даже такому, у кого на уровне инстинкта сидит вражда к человеку, не проходит даром и не умирает...
Уже в зрелые годы, будучи по работе в командировке в одном из приволжских городов, я услышал в гостинице интересный рассказ одного человека, часто разъезжающего по командировкам. Далее рассказ привожу от его первого имени.
«В ожидании приема в одной из организаций, я вышел в сквер и уселся на скамейку, чтобы отдохнуть и перекусить. Во время обеда ко мне подошла довольно рослая, явно бездомная и голодная собака и стала внимательно наблюдать за тем, как я поглощаю бутерброды. У меня еще был небольшой их запас и я угостил ими собаку, при этом разговаривая с ней. Когда наш импровизированный обед закончился, я показал собаке пустые руки, пустой бумажный пакет и попросил меня извинить, что больше съестного у меня для нее нет. После этого я встал и пошел по своим делам, а пес остался на месте.
Через несколько дней, закончив свои дела уже поздним вечером, я пошел пешком на вокзал. Чтобы сократить путь, я двинулся через парк, где неожиданно столкнулся со стаей бродячих собак. С лаем, злобным рыком и визжанием они бросились на меня. Для защиты у меня ничего, кроме небольшого чемоданчика, не было. И вдруг, ко мне подбегает какая-то собака и ложится у ног, как бы для моей защиты. Стая остановилась в растерянности, хотя в глазах собак и был виден злобный блеск. Я, изрядно перепугавшись, посмотрел на пса у моих ног и узнал в нем моего знакомого собеседника, с которым мы вместе делили бутерброды в сквере! Стая вскоре успокоилась и направилась по своим делам. Так уже полуодичавшая собака отплатила мне за небольшое угощение и добрые слова в ее адрес».
Но животные не только хорошо запоминают добрые дела, но и помнят недобрые поступки по отношению к ним. Мне рассказывали, что в одном цирке был зверинец, в котором водились и слоны. Слоны, в известной мере, довольно мирные и доверчивые животные. Этим и воспользовался один молодой, безалаберный человек. Предварительно положив слону в хобот что-то съестное, он затем сунул туда горящую сигарету и быстро ушел. Вскоре после этого случая он уволился из цирка. Через несколько лет этот человек вновь устроился в цирк. Когда он подошел к знакомому слону и захотел погладить его по хоботу, тот схватил его, и обвив хоботом, бросил через себя. Администрация цирка, посчитав слона опасным и непригодным для цирка животным, решила передать его в зоопарк. К счастью, повзрослевший и, очевидно, поумневший пострадавший признался во всем, и слон был реабилитирован. Из всего этого напрашивается один вывод - мы знаем о диких и домашних животных гораздо меньше, чем мы в этом готовы признаться!
Тогда, в теплый осенний день, я не знал, что все мои последующие встречи с Зорькой уже будут происходить вдалеке от дома, при совсем других обстоятельствах. Не знал я также, что и самого дома скоро у меня не будет - он будет сожжен фашистами и их пособниками. Впереди была война - жестокое время и для людей, и для зверей. Не мог я тогда и представить, что не только моя дальнейшая судьба, но и сама жизнь окажется невероятно сплетенной с судьбой этой удивительной волчицы - Зорьки.
(Продолжение следует)
