Студенты в общежитии - народ неуемный, мастера на всякие выдумки. Кто-то играл на гитаре, кто-то на баяне, пели военные песни. Песни-то были хорошие, но вот слова в них порой встречались разорительные, бездумные. Вспоминается одна такая, уже более поздняя по времени: «И значит нам нужна одна победа,...мы за ценой не постоим».
Если бы я, как командир, придерживался такого же мнения, то ни меня, ни моих бойцов давно уже не было бы в живых. Мы сражались с хорошо подготовленной и вооруженной по тем временам армией врага. Победить такую армию только числом было нельзя - здесь надо было брать умением. Да, тяжело идти против смерти. Но если ты идешь в ногу с ней, то будешь существовать нормально и даже двигаться вперед. Таков простой и непреклонный закон войны.
Для меня и моих друзей победа была достижением поставленной цели и отсутствием больших потерь. Но к сожалению, так было далеко не всегда и не везде. Зачастую нашим генералам большие потери казались возможными. И вся война - от ее начала до конца - не научила таких военноначальников беречь самое дорогое, что у нас было - людей. Ведь сколько полегло по их вине и на фронтах, и в тылу, и в плену! Нельзя списать все эти смерти на жестокость войны. Надо знать и помнить ошибки. Чтобы никогда не повторять их вновь, расплачиваясь, как мелочью, человеческими жизнями для достижения собственных побед.
Или, вот еще пример. С одной стороны, нравилась мне песня «У незнакомого поселка, на безымянной высоте, нас оставалось только двое из восемнадцати ребят». Я, конечно, понимал, что вполне возможно где-то так и случалось. Но только не у меня. Ни в отряде, ни в батальоне. Каждый боец у меня был на особом учете, и как в песне подставлять их под бомбы было неприемлемо. Нельзя становиться заложником ситуации. Надо самому вытаскивать себя из этого положения - иначе конец. Следуя этому правилу, и в отряде, и в батальоне мы предпринимали все возможное, чтобы сделать из молодых ребят опытных бойцов и разведчиков. Именно потому я и мои товарищи и выжили сначала в жестоких условиях партизанской войны, а затем более месяца плутая с батальоном по немецким тылам в Белоруссии. При этом мы порой находились в самых трудных обстоятельствах, не имея возможности общения с близкими по духу людьми, но все-таки выжили.
А выжили потому, что черпали силы не из бездумной пропаганды, а из веры. А вера у каждого, в конечном счете, своя. И дается она Господом человеку в зависимости от его устроения, внутренних сил и духовного подвига, чему на войне было немало подтверждений. И хотя ни дневников, ни записей в то время я не вел, некоторые эпизоды настолько ярко запечатлелись в моем сознании, что описываю их так, как они возникают в моей памяти...
Эта высота господствовала над значительной территорией на дальних подступах к немецкой авиабазе (Ю.О. - оккупированная Белоруссия, 1944 год) Возможно, на специальных картах она и имела свое название и параметры, но для нас она оставалась безымянной. На это природное образование можно было бы и не обращать внимание, если бы у ее подножия не проходила дорога на северо-запад - возможное направление движения нашего батальона, теперь уже в составе целого автообоза, образовавшегося после разгрома ряда немецких эшелонов и захвата части техники.
Данные разведки, наблюдения и анализ содеянного нами за время нахождения на хуторе приводили к неутешительным выводам. По нашим подсчетам и предположениям немцы не будут так долго мириться с тем, что вблизи авиабазы, да и вообще на территории их дислокации, дерзко действует какое-то подразделение Советской Армии. Было ясно, что учиненный нами разгром сначала батальона СС, а затем и карательного антипартизанского отряда, а также пленение генерала и группы офицеров инженерных войск, активно занимавшихся сооружением оборонительных укреплений, нам даром не пройдут. Мне стало также известно, что местному руководству СС удалось добиться от командования вермахта согласия на задержку крупной артиллерийской части, следующей на фронт, с целью принятия участия в нашей ликвидации.
Развитие боевых действий следовало ожидать не по суткам, а через несколько коротких часов.
Обуреваемый этими мыслями я (Ю.О. - тогда в звании старшего лейтенанта и должности командира роты) пошел к комбату и кратко изложил обстановку, попросив созвать офицеров на совет для принятия решения. Комбат сначала скептически воспринял мое сообщение, но потом передумал и согласился. Офицеры были быстро собраны, и мне было поручено огласить соображения по стоящей перед нами важной проблеме.
Начал я с того, что мы уже довольно широко о себе известили противника, доставив ему немало хлопот и убытков. И терпеть наше присутствие здесь он больше не намерен. Сейчас быстрым ходом идет развертывание сил крупной артиллерии для удара и наступления на хутор. Нам этому практически нечего противопоставить. Это ведь крупная кадровая часть вермахта. Но проблема не только в этом. Дорога к выходу лежит у подножия сопки, которая господствует над обширной территорией. Мимо сопки с автотранспортом не пройти, а на сопке немало противовоздушных средств, которые легко могут быть направлены на дорогу и препятствовать нашему отходу с хутора. И там уже готовятся прожектора и артиллерия для ведения огня по дороге. Короче, немцы создают нам хорошую западню.
Вопрос: «И что вы предлагаете в порядке выхода из этого тупика?»
Ответ: «Взять высоту пока не поздно. Зайти на нее можно - но не с фронта, а с тыла. Просочиться на высоту небольшими группами, лишить энергообеспечения и связи и уничтожить артиллерийские установки - особенно те, которые могут быть направлены против нас. Для этого необходимо создать несколько групп бойцов. Особенно дерзких поместить в первую группу - для уничтожения связи и энергоснабжения. Неплохо было бы легкую зенитную артиллерию, возможно несколько установок, забрать себе. Еще одной группе необходимо прочесать прилегаемую к дороге площадь на расстоянии, доступном прицельному пулеметному огню. На дорогу скрытно выдвинуть две свободные от поклажи грузовые машины. Остальному нашему автообозу быть готовым по сигналу немедленно выдвинуться в путь. Прекращение операции по зеленой ракете - все выходят на дорогу, где уже должен стоять наш автообоз».
Вопрос: «По вашему мнению, какова будет продолжительность операции?»
Ответ: «Трудно заранее ответить, но чем быстрее, тем целее мы с вами будем. Рассчитывать надо не на часы, а на минуты! Начинать формировать группы надо прямо сейчас. Группе по ликвидации связи надо выдвинуться немедленно. Я готов пойти в составе группы по уничтожению их оборонного потенциала. Первую группу можно поручить лейтенанту Андрею (Ю.О. - самому близкому своему другу, еще по партизанскому отряду). Но, конечно, окончательное решение за комбатом».
Выступило еще несколько человек - все поддержали мои предложения.
Комбат: «Предложение принимается. Атакуем сопку. Промедление опасно и очень дорого может обойтись, если вообще будет кому подводить итоги».
Группы были быстро организованы. В центральной выпала честь идти и мне. Вскоре, как и предполагалось, на сопке погасли прожекторы - первая группа, предварявшая нас, выполнила свою задачу. Подошли и мы. Немцы нас с тыла не ожидали. Была выведена из строя крупная зенитная артиллерия. Несколько пушек и сдвоенных пулеметов со снарядами и патронами мы затем прихватили с собой, спустив к дороге и погрузив на машины.
Сопротивления немцы практически никакого оказать не успели. Ведь все делалось обдуманно и неожиданно для врага. Было взято в плен несколько офицеров. Их отделили от солдат, которых просто обезоруживали и сгоняли в кучи. На допросе офицеры подтвердили, что у них было задание перекрыть наш возможный отход по дороге из той западни, которую они нам устроили. Часть орудий были приведены в готовность и направлены на разные участки дороги. Но к возможности нашего вторжения на саму сопку они не готовились. По их словам, на хутор, где окопалась «какая-то банда разбойников или хорошо вооруженная советская воинская часть», скоро должно начаться наступление.
Были заданы и другие вопросы, на которые мы получили обстоятельные ответы.
На сопке нашей группе пришлось организовать несколько костров для уничтожения орудий, снарядов и карабинов. Автоматов у этих людей не было. А карабины, в том числе и давних лет производства, были в наличии. Все они, вместе с боеприпасами, пошли в костры. Были сожжены и палатки-бараки для отдыха и сна персонала. Попытки оказать нам сопротивление тут же пресекались.
Наконец, главное были сделано, и я, как старший группы, дал зеленую ракету и предупредил, чтобы всех бойцов проверили по именам - необходимо убедиться, что никого из наших на сопке не осталось. Ни раненых серьезно, ни погибших у нас в этот раз не оказалось. Ну и хорошо - главное, что все живы. Были бойцы только с ушибами, включая и меня - получил повреждение правой ноги. Но передвигаться, правда с помощью палки, смог.
Через некоторое время, когда мы уже были в пути, по хутору был открыт мощный артиллерийский огонь, в том числе и из пушек (судя по взрывам снарядов) крупного калибра. От хутора ничего не осталось. Жаль его, но он сослужил очень хорошую службу, хотя и недолго.
В автообозе был установлен порядок движения и охраны. Для этого были задействованы и трофейные крупнокалиберные пулеметы. Далее нам предстояло «навестить» две немецкие базы - продовольственную и боеприпасов. Эти объекты располагались в непосредственной близости от железнодорожных путей и находились в направлении нашего движения в северо-западном направлении. Настроение у нас было отличное - мы не только выскользнули из западни, но и предотвратили возможный удар артиллерии с сопки по нашему обозу. И главное - в результате продуманности наших действий эта безымянная высота была взята практически безкровно с нашей стороны.
За свою жизнь я не раз убеждался в том, что пути Господни воистину неисповедимы.
Хочу поведать об одном таком случае, произошедшим уже после возвращения нашего батальона из похода по тылам врага. Помню, как радушно нас встретили. Вскоре мы оказались приписанными к одному из полков, двигающемуся на запад. Командир нашего нового полка оказал мне содействие по встрече с офицерами для передачи боевого опыта, а также ходатайствовал о присвоении мне звания майора. И разве мог я подумать тогда, что в колонне шагающих к фронту бойцов мне не только придется встретить одного своего знакомого, с которым судьба меня сводила уже дважды в совершенно необычных условиях, но и еще раз его увидеть через некоторое время?
А вот пришлось. Но обо всем по порядку.
В тот день я получил приказ срочно прибыть в штаб дивизии. За мной была прислана машина командира дивизии. Я уже был готов, и мы поехали. Справа от фронтовой дороги широкой массой шла пехота только что прибывшей воинской части. Направление движения - западное. По опыту знаю, что если случайно заденешь бампером какого-нибудь зазевавшегося солдата, то можно схлопотать такое, что будешь выглядеть, как вареный овощ, да и машине не поздоровится. И концов не найдешь. Недолюбливала пехота разъезжающих в легковых машинах.
И вот вдруг на одном из небольших поворотов я слышу один, а затем второй голос. Сначала «Товарищ командир!», а затем «Товарищ майор!».
Ну, это уже явно ко мне.
Я тронул за плечо водителя, и он притормозил. Смотрю, ко мне, сквозь гущу своих пеших собратьев пробиваются два бойца в солдатском обмундировании. Я стал внимательно всматриваться в их лица, и что-то знакомое в них показалось, но что? Между тем они подошли к машине и протягивают руки для пожатия. В ответ я неуверенно протянул свою - разве можно отказать солдату, даже в такой малость непредсказуемой обстановке?
Старший промолвил: «Ну, Кондрашка, не узнал майор нас, придется кое-что напомнить. А ведь я, например, ношу твою отметку у себя, на всю жизнь сделанную».
И вдруг в моей памяти произошел какой-то всплеск. Да ведь это те люди, с которыми волею судьбы мне пришлось встретиться на выпасе колхозных коней! (Ю.О. - см. «В ожидании грозы», Глава 10. «Ночное происшествие»)
Хотя эти молодцы и были тогда в другом одеянии, да и выглядели иначе. Они посетили наш выгон ночью, чтобы украсть несколько наших колхозных тружениц-лошадок. Когда же почувствовали противодействие, старший из них схватился за карабин, готовый пристрелить меня. Я опередил его и из пистолета сделал ему дырку в правом плече. Их выпустили на свободу - авось одумаются. Но, очевидно, сразу не одумались. Двое старших - свояки, вместе с сыновьями, немного позже решили свести со мною счеты в другом месте (Ю.О. - см. «Серые волки», Глава 4. «Охота на Серого»). Не удалось.
Старший (Панкрат) напомнил, как усадив всех четверых, я забрал у них оружие «под видом зажатой в руке гранаты, которая Бог весть как у этого некрупного, так средних размеров, подростка оказалась».
Он продолжил:
«И ты продержал нас, не ругая, не угрожая так до часу. А мы сидели и дрожали - а вдруг пальцы у тебя ослабнут, и граната-то сработает. А ты все про свое доброделание, что мы славяне, немцы нас не любят, и что нас много уже погибло. А тут еще друг друга взрываем, да звереем. Ну вот, отпустил ты нас, оружие хрен с ним, лошадок вернул, никаких выстрелов в спину не последовало. А как отъехали подальше - рванула-то гранатка. Правду ты говорил. Стал вспоминать обо всем. И вижу - что-то со мною происходит на глазах, хотя скажу, что далеко не сразу мы прозрели. Но от тюрьмы ушли подальше, ну ее к лешему. И вот, однажды, видим, выходит из боев наша воинская часть, крепко потрепанная. Ни одного офицера не видать - поубивали их, покалечили проклятые фрицы. Я обращаюсь к Кондрату (сыну) и говорю: хватит, сынок, погуляли мы с тобой, видишь, что с людьми-то происходит. А он был в это время такой злой, что лучше не трогать. Хватит, говорю, Кондрашка, сынок, ты как хочешь, а я иду вместе с этими бедолагами. Определят в какую-нибудь роту, пойдем в бой, а там посмотрим».
«Так вместе и сделали. Определили нас в батальон, которому поручили выполнять и особые поручения - прорыв, разведка боем. Постояли мы, постояли - вдруг ночью тревога, подъем, быстрые сборы. Вышла задача - в одном месте прорваться и прощупать противника, который днем потеснил нашу часть. И вот, понимаете, товарищ мой, когда увидел я этих поганых фрицев, меня аж перекосило. А был у меня на вооружении ручной пулемет и много дисков к нему. Так он не успел остывать. Когда взвилась ракета об отходе, я даже не хотел уходить с поля боя. Гляжу, а где же Кондрат? А он не промах - схватил какого-то фрица, перекинул его через плечо и прет ничего впереди, не разбирая. Я к нему, подсказываю, что впереди яма, там бугорок. Так и выбрались мы, значит, к своим».
«Встречают нас офицеры, высокие чины. Командир полка, его я лично запомнил, и еще подобный ему в плащ-палатке - впервые вижу. И вот этот незнакомец и говорит: «Победа, мол, хорошо, хотя и не без потерь, а вот стоящего-то языка пока нет». «Это как-так нет?» - громко сказал я. «А этот длинный, например, и на генерала потянет». Кондрат и сложил свою ношу к ногам незнакомца. Тот посмотрел впотьмах на его погоны и говорит: «Ну уважили, братцы, вы меня, я-то я уже расстраиваться начал». Задал этому длинному фрицу несколько вопросов на немецком языке, и затем сказал: «Вполне годится». Кстати, это оказался капитан, командир той части, с которой наш батальон схватился в дневном бою. «Так кто эту ценность притащил сюда?» Я ответил: «Извините, не знаю вашего звания, да вот он - Кондрат».
«Обращаясь к Кондрату незнакомец говорит: «Фамилия-то у тебя есть?» Тот отрапортовал по полной форме: «Рядовой такой-то». «Значит с сегодняшнего дня ты будешь старшим сержантом, а за твои заслуги - вот тебе орден Красной Звезды». Снял он со своей груди орден и прикрепил Кондрату. «Ну, что, доволен?» «Доволен, товарищ генерал-майор!». Он, оказывается, рассмотрел генеральские погоны под плащ-палаткой у незнакомца, когда нагнулся к пленному. Генерал, оказывается, это был, командир нашей дивизии».
«Обращается тогда генерал к нашему командиру полка и говорит вслух: «Вот что мне представляется, полковник. Подберите-ка таких необычных солдат десяток-другой, и пусть займутся ими как следует - да не политграмотой, а делом. Вместо батальона - уж очень это накладно - будем засылать их в тыл. Они нам и сведения, и живых фрицев притащат. Посмотри-ка, у этого Кондрата какие емкости: и в карман, и в сумку можно фрица засунуть, да и через плечо взять. Научите бойцов разбираться в их чинах. Унтеров брать - только от нашей бедности. Надо научиться вытаскивать на свет Божий крупную рыбу».
Тут генерал говорит мне: «Ну а ты, отец, кажется, Панкрат, что делал в бою?»
«Только я начал «Товарищ комдив...», как тут вмешался Кондрат: «Посмотрите, товарищ генерал, у него остался последний пулеметный диск. Он не давал стволу остыть: косил направо и налево и во все стороны, а на обратном пути предостерегал меня - говорил, где бугорок, где ямка, пенек. Вот так и провели мы этот бой, помогая друг другу». «Оказывается, ты тоже молодец», - говорит генерал. «Присвоить тебе звание младшего сержанта и наградить медалью «За отвагу». Хочу, чтобы эти награды у вас были не последними». Обернулся он к полковнику и сказал: «Награды бойцам надо по традиции обмыть», на что тот ответил: «Товарищ генерал, все будет сделано по традиции!»
«Радость такая, что ее нарочно не придумаешь! И радоваться-то есть чему: вместо двух бандитов, явившихся когда-то убивать тебя, благодаря твоему благотворному зерну, на свет Божий явились два полноценных солдата, которые уже на первых порах принесли богатые всходы».
Вот так и поговорили мы в тесной обстановке.
О своем свояке Панкрат сказал, что тот ушел с сыном в партизанский отряд. Тоже хорошо, подумал я. Побольше бы таких «крестников». На этом и простились. Пожелал я моим теперь уже дорогим бойцам удачи и нового с ними свидания - и не знал вовсе, что одного из них увижу уже через несколько месяцев.
Я зачем-то понадобился нашему полковнику и должен был прибыть в расположение части, а она как раз занимала рубеж обороны. И надо же было такому случиться, что вскоре со стороны неприятеля начался интенсивный артиллерийско-минометный обстрел наших позиций. То ли в наступление немцы хотели пойти, то ли попугать нас. Но главное, что во время этого обстрела один из осколков мины или снаряда угодил мне в ногу. Рана оказалась приличная, крови потерял не мало. Отправили меня в госпиталь в нескольких километрах от передовой. Там врачи что-то поколдовали, перевязали и приказали - дня три покой и не бегать.
И вот, вышел я однажды на прогулку и вижу - стоит передо мной перевязанный старший сержант Кондрат.
Я ходил с палкой, держа ее то в левой, то правой руке. Рассказал ему о себе, что стряслось с ногой. Он же, в свою очередь поведал свою историю:
«По рекомендации генерала наш полковник приказал комбату отобрать 15-20 крепких, здоровых бойцов и создать как бы группу «охотников» за языками и для других напастей немцам. Отобрали, стали готовить, обучать. Не у всех все получалось, кое-кого заменили на других. И пошли мы на охотничью тропу. Многое у нас получалось. Пробирались по-тихому в оборону к немцам, брали по возможности офицера, а всех, кто встречался нам на пути, отправляли в мир иной без выстрелов, с помощью ножей. Зачем еще шум поднимать, когда все можно сделать тихо и спокойно. Все у нас шло хорошо. Были награды и у меня, и у отца».
«Но вот однажды ночью, во время сна я вдруг очнулся и чувствую в темноте, как кто-то пытается воткнуть мне в грудь нож. Но, наверное, не рассчитал расстояние, и конец ножа соскользнул мне в ребро по левой части груди. Я так схватил налетчика за горло, что он тут же отвалился от меня. Схватил свой автомат и начал стрелять по теням, движущимся вокруг меня в плащ-палатках. Поднялась тревога. Бойцы вскакивали со своих лежаков и вступали в бой. Я прекратил стрельбу и тоже попытался встать, но меня заливала кровь. Оказали помощь, перебинтовали и сказали не двигаться. Отец мой, Панкрат, надеюсь помнишь, получил сквозное ножевое ранение груди, но сердце не задето. Тоже попал в госпиталь, но другой - с тяжелыми ранениями. Что же оказалось, почему такое случилось? Оказалось, что у нас на посту был новичок, не обстрелянный солдат, прибывший с пополнением. Он то ли уснул, то ли чем-то отвлекся. И в это время пришли вражины, специально посланные по наши души, так как мы крепко к тому времени достали немцев. Такая же группа «охотников», но только за нами. Тихо проникли и начали уничтожать бойцов. Кстати, наш командир, лейтенант, тоже оказался связанным по рукам и ногам с кляпом во рту. Его готовились похитить, но не успели. Все же в него выстрелили из пистолета. Но ли впопыхах, то ли пистолет дерьмовый - пуля вместо груди попала в предплечье левой руки и его бросили неподалеку на нашей территории. Из-за разгильдяйства часового четыре наших человека погибли и трое были ранены. Всего их группа состояла из восьми человек. Троих мы убили (в том числе и того, которого я задушил), двое сбежали. Остальные оказались у нас в плену, раненые. Так вот эти пленные были довольно крепкие ребята. Они рассказали, что переняли у нас тактику действий в обороне малыми группами. Но у них с самого начала что-то пошло не так».
Выслушав Кондрата, я порадовался за него и его отца и сказал: «Ну что же, Кондрат, рад тебя видеть живым. Выздоравливай, передавай привет своему отцу. Я вас хорошо помню и очень рад, что вы нашли свое настоящее место в жизни. Ведь встретились мы в первый раз с тобой далеко не в лучших условиях, да и сейчас тоже - оба раненные фашистами. Но их срок не долог. Скоро им прийдет конец. Большой привет от меня отцу и пожелания скорейшего выздоровления. Надеюсь, что следующая моя встреча будет уже с лейтенантом».
Тепло попрощавшись с Кондратом, на следующий день я покинул госпиталь. Больше, к сожалению, наши жизненные пути не пересекались.
Неисповедимы Пути Господни. Вчерашние, казалось бы, непремиримые враги становятся друзьями и соратниками - а ведь такое тяжело представить тогда, когда ты их в первый раз встречаешь лицом к лицу в схватке, в бою...
Что же побеждает вражду и ненависть? Думается мне, что каждый человек наделен голосом Правды. И когда один человек взывает к другому не своим, а голосом Совести, тогда уже не сам человек, а Всевышний обращается к его собеседнику. И Голос Его проникает в самое сердце человека, творя чудеса.
