День словаря

Сегодня более 300 млн. человек в мире говорят по-русски, а многие ещё только начинают изучать наш великий и могучий язык. Но каждый, кто более или менее серьёзно решает познакомиться с русской культурой, обязательно обращается к творческому наследию Владимира Ивановича Даля (1801-1872) и, в первую очередь, к его удивительному «Толковому словарю живого великорусского языка» (1860-1867). В нынешнем году исполнилось 150 лет с момента опубликования первого выпуска Словаря по предложению Общества Любителей Российской Словесности при Императорском Московском университете. На заседании 23 февраля 1860 г. Даль доложил о своих трудах, которые вызвали живейший интерес учёных. А. С. Хомяков, председатель Общества ЛРС (1858-1860) в своей речи отметил: «Наш сочлен, В. И. Даль, захотел соединить с именем нашего Общества честь и, скажу более, славу многолетнего своего предприятия - Русского словаря. <...> Словарь В. И. Даля резко отличается от всех, появившихся прежде его: это будет словарь не языка книжного и письменного, но языка устного; не языка мёртвого, а живого; в нём выступит ясно и отчётливо всё богатство, вся своеобразность, вся затейливость русского слова. В нём, в порядке букв, увидим не простое собрание слов, но самую ту живую мысль, которую привыкли называть языком народным»[1]. Стоит подчеркнуть, что члены ОЛРС относились к слову весьма серьёзно, ибо оно есть «бессмертное знамение величия народного, главная сила ума, орган наук, орудие поучения и нравов, порядка и устройства гражданского, проповедование истины, света и Бога»[2], как сказано в Трудах Общества. Собирание лексического материала для словарей стало одной из первостепенных задач работы его членов (П. Ф. Калайдович, И. И. Лажечников, А. Ф. Мерзляков, А. В. Болдырев и И. И. Давыдов, И. И. Срезневский и др.). К середине XIX в. уже чётко обозначилась тенденция философского осмысления русского языка, изучение его как средства познания народа, домостроя и умоначертания нашего.

Говорят, что Даль вступил на поприще собирателя-словарника по совету Пушкина, с его благословения. Изыскания русского датчанина заинтересовали поэта, он увидел в этом ценнейшее начинание по сохранению духовного богатства нашего народа. И не ошибся. В общей сложности работе над Словарём исследователь-лексикограф отдал почти 50 лет своей жизни. По словам П. В. Анненкова, Даль «принадлежал к числу прямолинейных особ, которые требуют строгой аккуратности в исполнении обязанностей и уважения не только к своим служебным требованиям, но и к своим капризам...»[3]. Что ж, видимо, эти качества и оказались необходимыми в его кропотливых хлопотах по собиранию слов: много путешествуя по России, он неизменно заносил в свои тетрадки новые находки; необходимую помощь учёному в этом деле оказывали и его многочисленные корреспонденты, ведь в сороковых годах он заведовал Особой канцелярией министра внутренних дел. А вот в издании первых выпусков Словаря Даля денежную помощь оказал А. И. Кошелёв, который, кстати, с 1869 по 1872 гг. возглавлял Общество любителей российской словесности. П. И. Мельников-Печерский в своих воспоминаниях о Дале рассказывал, что тогдашний министр народного просвещения А. В. Головнин ещё в 1862 г. докладывал Императору Александру II о трудах учёного над Толковым словарём. «Державный покровитель наук в день празднования тысячелетия России, послал... Далю Аннинскую ленту при Высочайшей грамоте...» В 1864 г. Государю был представлен первый том словаря (А-З), после чего Александр все издержки по его изданию принял на свой счёт. «Таким образом, если мы имеем теперь Словарь, смотря на который едва верится, чтоб это был труд одного человека, Словарь, подобного которому нет в других языках, то этим мы всецело обязаны народолюбивому... Царю нашему, воспитаннику Далева друга, незабвенного Жуковского, от которого он научился любить и уважать отечественную литературу и родное слово»[4], - отмечал М.-П.

Напомним, что общеславянское «язык» и есть «народ». Даль пошёл весьма своеобычным путём - при составлении словаря он использовал этноязыковой подход, надолго упредив зарождение такой научной дисциплины, как «этнолингвистика и фольклор», у истоков которой уже в наше время стоял академик Н. И. Толстой (1923-1996). Не случайно именно Этнографическое отделение Императорского Русского Географического Общества присудило В. И. за его труд свою высшую награду, золотую Константиновскую медаль (учреждена в 1846 г. В. К. Константином Ник., первым председателем Г. Общества).

В самом деле, Словарь Даля - явление уникальное в нашей культуре, он востребован и поныне, о чём, например, свидетельствуют многочисленные переиздания сего замечательного труда в последние годы. Наконец-то это подлинная сокровищница русского слова стала широкодоступной. Текст Словаря размещён и в Интернете, что позволяет при работе без лишних усилий, быстро найти нужную лексическую единицу. Надо только знать, что при составлении словаря Даль прибег к гнездовому способу организации собранного материала, т. е. это гнездовой словарь и таким он вошёл в историю русской лексикографии. Гнёзда часто составлялись по этимологическому принципу: в одну статью объединялись слова, связанные по происхождению, но утратившие окончательно смысловую близость. Например, ветую, ветия, вития, завет, новозаветный, обет, ответ, приветливый, привечаю... Очевидно, что составитель в основу гнездования положил корень -вет- в качестве общей части родственных слов, т. е. здесь мы видим способ корнесловный. Конечно, это вело к смешению этимологии и синхронного словообразования. Но необходимо помнить о состоянии лингвистической науки той эпохи, когда ещё не было чёткой границы между принципами диахронии и синхронии. Конечно, Далю, с другой стороны, были известны и современные алфавитные словари. Однако он считал подобный способ упорядочения материала «тупым и сухим», поскольку «самые близкие и сродные речения... разносятся далеко врозь и томятся тут и там в одиночестве; всякая живая часть речи разорвана и утрачена; слово, в котором не менее жизни, как и в самом человеке, терпнет и коснеет; одни и те же толкования должны повторяться несколько раз; читать такой словарь нет сил, на десять слов ум притупеет и голова вскружится, потому что ум наш требует во всём какой-нибудь разумности, постепенности и последовательности»[5]. Вместе с тем лексикограф попытался выбрать нечто среднее между азбучными и корнесловными словарями, т. е. остановился на алфавитно-гнездовом способе размещения однокоренных слов.

Чтение же этого обширнейшего сочинения (в 4 тт.) - занятие весьма увлекательное, словно прикасаешься к какому-то всеобъемлющему русскому историческому и вместе современному эпосу. Чего тут только нет. В словарь вошло более 200 000 русских слов, пословицы, поговорки, идиоматические выражения, просторечия, историзмы, диалектизмы и жаргонизмы... Словарь этот есть подлинный учебник и учитель русского языка. Важно, что он даёт представление о философии бытия народа, помогает постигать наше миропонимание и мировоззрение, обычаи, традиции, верования и суеверия, уклад жизни и её ритм, позволяет проникать в глубины национального сознания - история и культура Отечества распахивают перед читателем свои необозримые горизонты, и всякий, самый взыскательный вкус найдёт здесь себе утешение.

И. С. Аксаков назвал Словарь Даля «вековечным памятником», который воздвиг себе учёный, ибо он, по выражению мыслителя, обладал «особенным художественным слухом и глубоким сочувствием к народу для того, чтобы в слышимом говоре услышать его живые особенности, его красоту, подметить, уловить все изгибы и оттенки смысла и таким образом обратить их в достояние науки, словесности, - вообще народного самосознания»[6]. Разумеется, эти качества писателя-лексикографа отразились и в его художественных произведениях. И, может быть, именно поэтому, даже безотчетно сие сознавая, жаждущий именно русской пищи Вел. Кн. Александр Александрович (будущий Государь Александр III), предпочитая чтению напыщенных французских писателей сочинения русские, «с... увлечением зачитывался... такими изредка и случайно попадавшими ему в руки книгами, как, например, рассказы Даля, изданные под заглавием «Были-небылицы Казака Луганского», или печатавшиеся в «Современнике» исторические сочинения Костомарова о Богдане Хмельницком»[7].

Существует мнение, что Даль «даже принёс в жертву словарю своё писательское дарование: как знать, сколько он мог бы создать книг, не будь у него этого изматывающего, длящегося десятилетиями труда - собирания слов. Но раз начавши, он уже не мог его оставить. Даль понимал, что несметные сокровища народного языка должны быть собраны воедино»[8].

Напомним, что вопрос об издании Обществом ЛРС Словаря Даля решался одновременно с обсуждением труда И. С. Аксакова «Опыт русской грамматики» (1860), который сам составитель назвал «философиею русского языка». Хомяков же, анализируя сочинение Аксакова, заметил, что автор «признал язык тем, чем он есть, - словесным выражением народа. Действительно, русское слово... - живое проявление мысли самобытной и самоправной...»[9]. Очевидно, что рассуждения о языке членов Общества двигались в русле философического осознания словесного богатства, в смысле народности национального духовного наследия. И как верно и точно подметил тот же А. С. Хомяков: «Язык наш... в его вещественной наружности и звуках есть покров такой прозрачный, что сквозь него просвечивается постоянно умственное движение, созидающее его....он - тело органическое, вполне покорное духу, а не искусственная чешуя, в которой мысль еле может двигаться, чтобы какими-то условными знаками пробудить мысль чужую»[10]. По мнению Хомякова, если в словаре В. И. Даля «в порядке букв увидим ту живую мысль, которую привыкли называть языком народным», то К. С. Аксаков посвятил свой труд «другой стороне той же живой мысли, стороне грамматической»[11].

Выход словаря Даля в 1867 г. был встречен русской публикой на подъёме; академик, профессор Московского университета М. П. Погодин писал: «Словарь Даля кончен. Теперь Русская Академия наук без Даля немыслима. Но вакантных мест ординарного академика нет. Предлагаю: всем нам, академикам, бросить жребий, кому выйти из Академии вон, и упразднившееся место предоставить Далю. Выбывший займёт первую, какая откроется вакансия»[12]. Академия наук в 1868 г. избрала В. И. в свои почётные члены; а немногим позже присудила выдающемуся лексикографу Ломоносовскую премию. Стал Даль и почётным членом Общества любителей российской словесности. Хотя в Общество он был принят гораздо ранее - в 1859 г.

В том же, 1859 г. в Общество вступил и Л. Н. Толстой. И, любопытно, что взгляды Даля и Толстого на родной язык во многом совпадали. Толстой, как известно, с 1849 г. уже приступил к обучению крестьянских детей; педагогику он почитал за одно из важнейших своих занятий; в 1861-1862 гг. открыл несколько начальных школ для крестьян Тульской губернии, в одной из которых и сам учительствовал, а также издавал педагогический журнал «Ясная Поляна». И, конечно, мысль о написании и разработки собственной «Азбуки» совсем естественно явилась ему. В январе 1872 г. он писал: «Работа над языком ужасная, надо, чтобы всё было красиво, просто и, главное, ясно». «Я изменил приёмы своего писания и язык... Язык, которым говорит народ и в котором есть звуки для выражения всего, что только может желать сказать поэт, - мне мил. Язык этот, кроме того - и это главное - есть лучший поэтический регулятор. Захоти сказать лишнее, напыщенное, болезненное - язык не позволит... Люблю определённое, ясное и красивое и умеренное и всё это нахожу в народной поэзии и языке и жизни»[13]. Составляя «Азбуку» и «Книги для чтения», как отмечал сын писателя, С. Л. Толстой, «он [отец] не переставал изучать русский язык и собирать слова, поговорки и пословицы. В то же время он читал словарь Даля... <...> В разговоре он нередко приводил русские пословицы... записанные им от крестьян и богомольцев. Он говорил, что народная мудрость, выраженная в пословицах, поговорках, легендах, сказках и т. п., рассеяна по всей России; частицы её можно услышать то от одного русского человека, то от другого; а в целом они, дополняя друг друга, выясняют мировоззрение русского народа. <...> Вообще в семидесятых годах он больше, чем когда-либо, изучал русский язык и русскую народную литературу, чем и воспользовался позднее в своих народных рассказах и других произведениях»[14]. И как знать, сколь повлияло на «народничество» великого Толстого его участие в таком почтенном собрании, как Общество Любителей Российской Словесности, почти все члены которого были именно открыты к изучению духовного наследия русского народа, или просто взгляды совпали - ведь часто идеи переполняют воздух, который мы все вдыхаем. Во всяком случае, «Азбука» (1872) и «Новая азбука» (1875), «Русские книги для чтения» (1875) Толстого оказались весьма востребованными именно в начальном образовании и официально рекомендовались для школ. Только при жизни Толстого «Новая азбука» и «Русские книги для чтения» выдержали свыше двадцати переизданий. А русские изгнанники, после 1917 г. живя кто-где, далеко за пределами Родины, учили своих детей русскому слову и благочестию по Далю и Толстому! И сегодня есть, правда, скромный опыт использования этих книг писателя в отечественной школе. Хотелось бы, чтоб он нашел более широкое применение.

Так уж получилось, что в двадцатых числах нынешнего ноября встретились две важные даты истории российской - 100-летие кончины Л. Н. Толстого и День словаря, приуроченный ко дню рождения В. И. Даля в связи со 150-летием выхода в свет первого выпуска «Толкового словаря живого великорусского языка». Замечательно, что живут они в благодарной памяти народа, который всегда помнит, како не подобает забывати учителей своих.

* * *

Любопытное послесловие

Перед вами - икона свв. Косьмы и Дамиана, врачевателей, бессребреников и чудотворцев-мучеников, весьма почитаемых на Руси.

Икона последней трети 19 в. По мнению сотрудников Музея истории религии (СПб., где и находится), на ней изображены А. С. Пушкин и В. И. Даль (они предлагают своё разъяснение и просят давать ссылку на сайт www.museum.ru). На наш взгляд (если это так), подобное изображение, очевидно, говорит только об одном, но усложненном (многослойном) содержании образа, где Пушкину и Далю, в облике святых, вменяется почти сакральное значение (или просто сакральное) врачевателей духовных. Такое изображение, вероятно, ещё и продиктовано известным преданием, которое, в частности, передаёт в своих воспоминаниях о Дале Мельников-Печерский: Пушкин, умирая, снял с руки своей кольцо с изумрудом, кое прозывал талисманом, будто бы хранителем тайны его творчества и вдохновения. Таким образом, В. И. и принял благодатный пушкинский завет - творить. Т. е. Словарь, который, как считают некоторые, Даль и начал составлять только по совету Пушкина (действительно, труд неподъёмный для одного человека, но тем не менее выполненный Д.), словно освящён пушкинским гением и его чудесной помощью. К тому же на иконе именно Пушкин держит в деснице крест, которым будто осеняет Даля, т. е. благословляет. Думается, тут не о вольности изографа-живописца следует говорить, но о стремлении преклониться перед священной памятью обоих, и не только самого художника, а и побудить к тому всех русских людей.