Взяла интервью у легенды...
«Я хочу быть с тобой», «Гудбай, Америка», «Князь тишины», «Дыхание», «Крылья», «Прогулки по воде» – эти песни во многом сформировали мировоззрение современных россиян. Музыкант и поэт Вячеслав Бутусов – легенда русского рока, лидер групп «Наутилус-Помпилиус», «Ю-Питер», «Орден Славы». Он очень редко даёт интервью, однако с «Моей Семьёй» поделился мыслями о том, что считает важным.
– Вячеслав Геннадьевич, хотелось бы начать интервью с разговора о том, что приносит вам вдохновение. Вы говорили однажды, что «заполняете свой сосуд золотыми частичками». Что это за частички? Что слушаете, читаете, общение с какими людьми вас вдохновляет?
– Золотые частички – это духовная пища, которую человек должен потреблять так же регулярно, как и обыденную еду. Я по-прежнему слушаю академическую музыку, но отдаю предпочтение песнопениям. Хоровое пение – это своего рода высший пилотаж в музыке, оно наиболее органично для человеческого уха. Читаю в основном жития святых отцов и богослужебную литературу. С большим интересом прочёл о преподобном Серафиме Саровском и святителе Луке Крымском, также вернулся к сборнику проповедей Антония Сурожского. Это не просто интересное чтение, это ещё и кладезь житейской мудрости.
Общаюсь в большей степени со своими родными, но периодически нахожу время для разговоров с близкими по духу людьми – писателем Евгением Водолазкиным, отцом Сергием из Петропавловского храма, режиссёром Сергеем Дебижевым и многими другими.
– А рок-музыка уходит в тень?
– Рок-музыка – моя первая любовь, эту музыку по-прежнему хорошо чувствую и понимаю, она никуда не делась. Я перманентно пишу произведения для новых проектов. Сейчас мы работаем над записью нового альбома нашего музыкального коллектива «Орден Славы». Думаю, в начале следующего года представим его слушателям. В такие сложные времена нужно к каждой песне относиться с особой тщательностью. Есть желание создать такие музыку и слова, чтобы люди могли найти в этом моральную поддержку.
– А в вашем детстве какая музыка чаще звучала – народная, классическая, эстрадная? Что слушали вы будучи ребёнком?
– Я в детстве освоил проигрыватель и слушал все пластинки подряд. Позднее сосредоточился на современной музыке.
– После окончания школы вы учились в Свердловском архитектурном институте. Ваш отец, заслуженный строитель Геннадий Дмитриевич Бутусов, повлиял на вас, когда выбирали профессию?
– Мой отец влиял на меня во всём и во все ключевые периоды жизни. Более того, продолжает влиять. Память – очень интересная вещь, она продлевает жизнь нашим близким, ушедшим в мир иной. Чем дальше, тем яснее для меня становится мысль о родительском благословении. Жаль, что я не смог внять всем советам отца, но тем не менее это даёт мне понимание родительской ответственности перед своими детьми.
– Вы говорили, что воспринимаете города в первую очередь с точки зрения архитектора. И в этом смысле какой город у вас любимый? – Да, я воспринимаю каждый город с точки зрения градостроителя, но, возвращаясь, каждый раз вижу один и тот же город заново и в каком-то смысле иначе. Это удивительный парадокс восприятия. Конечно, теперь мой любимый город – Санкт-Петербург, здесь я провёл большую часть своей жизни.
– А я прочитала, что вы с семьёй живёте в Царском Селе, в пригороде.
– Иногда мне кажется, что это не мы выбрали Царское Село, а оно нас привело к себе, и за это я очень благодарен Божественному промыслу. До сих пор ощущаю здесь дух святых страстотерпцев царской семьи, дух Карамзина, Пушкина, Ахматовой. В конце концов, здесь просто красиво и уютно.
– Вы много говорите о вере. Эта тема звучала и в вашем детстве?
– В моей детской истории практически не звучало имя Бога, за исключением воспоминаний о небольшом красном уголке с иконами в деревенском доме у бабушки Александры. В детстве на моём пути не возникло ни одного храма, поэтому я долгое время находился в несколько растерянном состоянии. В церковь пришёл уже в зрелом возрасте, когда мне было около тридцати лет. Это произошло в Санкт-Петербурге, когда я встретил Анжелику (супруга Бутусова. – Ред.). Собственно, она и привела меня в церковь. Помню, что ощутил необыкновенную радость, когда увидел Анжелику впервые. Кстати, в сербском языке слово «встреча» тождественно русскому понятию «радость». Ощущение радости – это и есть начало воцерковления.
– У вас четверо детей. Надо ли приобщать их к вере? Или лучше, если человека приводит в храм судьба?
– Я считаю, что у нас пятеро детей, потому что внучку Дивну мы воспринимаем как младшего ребёнка. Детям обязательно нужно преподать основы веры, показать церковь, а дальше они уже сами будут осваивать свой путь к Богу, ведь Господь ведёт человека по жизни. Важно, чтобы у детей не возникало ощущения заброшенности, чтобы они не испытывали страха одиночества. Они должны знать, что всегда находятся под надёжной опекой не только родителей, но и всеведущего Бога. Знание веры будет в дальнейшем помогать им в житейских передрягах.
– Вы говорили – чтобы ступить на духовный путь, нужен толчок. «Как сапёр говорю, нужен детонатор». Что лично для вас стало этим толчком?
– Анжелика в буквальном смысле слова привела меня в церковь, более того, убедила в необходимости венчания, а соответственно и крещения. Я очень благодарен Анжелике за то, что помогла мне открыть глаза, проснуться, выйти из состояния анабиоза. Таким образом я обрёл полноценное существование, то есть счастье.
– Несколько лет назад вы говорили, что возите с собой на гастроли Библию и молитвенник. Почему?
– Потому что нужно читать молитвы и Священное Писание каждодневно. А перед концертом очень полезно петь акафисты. Мне это помогает настроиться, укрепиться, ведь в дороге нас часто сопровождают смятение, чувство оторванности от дома. Хотя дом и семья всегда должны быть внутри, в самом сердце.
– Говорят, что музыка – это магия, работа на тонком плане. А может ли такая работа быть опасной?
– Риск в нашей жизни существует на всех уровнях, от испытаний и искушений никуда не деться в этом мире. Я осеняюсь крестом, чтобы оградить себя и близких от всяких лукавых напастей, стараюсь абсолютно всё делать во имя Отца и Сына и Святого Духа. Иначе можно наломать дров, а потом исправлять ошибки очень сложно. В музыке всё проявляется на более тонком уровне, но даже в ней человек может услышать смятение, агрессию, недовольство, злобу. Теперь я стараюсь с большой осторожностью выпускать свои мысли в мир, чтобы в них не было заложено никакой взрывоопасности. Бывают опасные мысли, их нужно обезвредить, прежде чем они коснутся чьего-либо ума.
– Вы родились в Красноярске, в детстве жили в сибирских посёлках и городах. Семья много переезжала, вы сменили много школ. Современные психологи назвали бы это «детской травмой». А как вы вспоминаете кочевое детство?
– Я думаю, для любого ребёнка кардинальное перемещение в пространстве является болезненным испытанием. Когда впервые уезжал из Красноярска, было ощущение, что меня отрывают от родной земли, я слышал треск своих корней. И каждый раз после очередного переезда меня преследовало мучительное чувство тоски и утраты. Но были и обретения, и новые знакомства, и полезный житейский опыт, и в конечном счёте каждое новое место становилось родным.
– Вы сочиняете стихи. Многие поэты утверждают, что являются не создателями, а лишь проводниками строк, которые поступают Свыше. А вы себя ощущаете проводником или создателем?
– В случае с музыкой всё очень просто – я её слышу. Она приходит ко мне и звучит внутри, пока я её не изложу в сочинении. В случае с текстами – немного сложнее. Сначала приходит настойчивая мысль, которая впоследствии развивается, чтобы стать стихами. Но эту мысль нужно выразить особенным образом, и иногда требуется время. Автор есть дверь, через которую приходят различные творческие идеи. Но все эти идеи уже созданы на небесах, прежде чем явиться нам. Это дар Божий. Возможно, творческий человек является соучастником вселенского творения, он имеет возможность представить миру нечто важное. И от того, каким образом он эту мысль преподнесёт, зависит восприятие её окружающим миром. Это большая ответственность – пропускать через себя вещи, которые могут стать публичными. В каком-то смысле все мы – «пограничники рассудка», как говорил Илья Кормильцев.
– «Чем больше я читаю умных книг, тем меньше у меня появляется желания вообще писать песни», – ваша цитата 2006 года. Поясните её, пожалуйста.
– Имеется в виду, что, чем больше я читаю мудрых книг, тем лучше понимаю свою ничтожность. Конечно, я обогащаюсь полезными знаниями, но если не применяю их в жизни, не делюсь с людьми, то они утрачиваются.
– Ваша группа называлась «Наутилус Помпилиус». Недавно я прочитала, что название появилось по аналогии с «Лед Зеппелин». У них дирижабль, у вас – подводная лодка. И то и другое связано с желанием оторваться от обыденности и изолироваться. Так ли всё обстояло?
– Скорее всего, это влияние так называемого андеграунда. Спустя годы я понимаю, что стремление затаиться, спрятаться связано с подсознательным страхом сделать нечто противозаконное. А человеку, который не совершил ничего крамольного, скрывать нечего. Наверное, это было следствием нашей мнимой подпольной деятельности, которая, в свою очередь, являлась проявлением юношеского нигилизма. Хотелось острых ощущений. В то время у нас отсутствовал опыт, всё основывалось на художественной самодеятельности и воспринималось нами в большей степени как развлечение. Тем не менее нам было очень важно чувствовать уверенность в том, что мы делаем. Но для этого нужна определённость. Нужен правильный настрой. В период студенчества мы ещё не умели этого достигать, так что наша музыкальная деятельность носила неустойчивый характер.
– Вас не удивляет, что сегодня ваша песня «Последнее письмо» («Гудбай, Америка») 1985 года приобрела очень актуальный смысл? Можно ли сказать, что вы тогда опередили время почти на сорок лет?
– Думаю, это забавное совпадение. «Последнее письмо» нельзя назвать ни предсказанием, ни прозрением. Это скорее интуитивное ощущение чего-то малоизвестного.
– Когда вспоминают перестроечные годы, то часто говорят: Бутусов, Цой, Шевчук совершили революцию. Вы согласны с этим утверждением? Песню «Скованные одной цепью» вы сами когда-то называли «программой действий». Сейчас вы ощущаете себя участником революционных событий?
– Раньше я об этом не задумывался, но сейчас меня ужасает даже сама мысль о мятеже, бунте. Я ассоциирую это с сотрясением головного мозга. Недаром многие художники и писатели воспринимали революцию семнадцатого года как одержимость бесами.
– Недавно вы признались, что очень любите советскую эстраду – например, песни Пахмутовой. «В них нет никакого глумления. В них всё по делу». Но при этом раньше говорили: «В молодости мы всё предавали глумлению с большой лёгкостью».
– Отрицание предшествующего опыта – это тоже проявление юношеского нигилизма. И ещё – недостаток воспитания, поскольку старших нужно почитать, и уж тем более людей, заслуживших почёт добросовестным трудом. Эту паразитическую ядовитую сущность нужно в себе искоренять беспощадно.
– А вот современные дети слушают ваши песни, написанные тридцать-сорок лет назад. Хотя с тех пор изменилось всё.
– Во многом это заслуга Ильи Кормильцева – автора большинства текстов. Он писал интереснейшие тексты.
– В молодости вы были вынуждены существовать в атмосфере запретов и цензуры. И вот наступила полная свобода, пришли слава, почёт, деньги. Но в 2006 году вы вдруг откровенничаете: «Выйдя в это поле относительной свободы, я понял, что ничего особо выдающегося сделать в общем-то и не могу». Вы сказали это на этапе творческого кризиса, или свобода действительно давалась вам тяжело?
– Просто мы о разной свободе говорим. Как утверждают отцы Церкви, истинная свобода – это свобода от всякого греха. А та мнимая свобода, о которой многие иногда ошибочно рассуждают, – всего лишь заблуждение и недоразумение. Такая «свобода» представляет собой примитивную вседозволенность, которая приводит к развращению и упадку, ведёт в пропасть.
– Современные события в России и мире вы воспринимаете отстранённо, философски или как личное переживание?
– Для меня это одновременно и персональная скорбь, и общечеловеческая трагедия. В такие моменты испытываешь потребность в покаянии, понимаешь долю ответственности за происходящее. Тяжёлое испытание для всех нас. Но я молюсь каждое утро о скором прекращении кровопролития. Ищу подсказки в проповедях отцов Церкви и наткнулся на слова афонского старца Фаддея: «Третья мировая война уже началась. Сейчас силы зла пытаются объединить человеческий род, чтобы установить «новый мировой порядок» для прихода антихриста… И всё же покуда среди нас есть смиренные и кроткие души, которые постоянно молятся, чтобы Господь не попустил зла, ради таких душ не может сатанинский план состояться… Ещё светит солнце, и Бог благословляет нас».
– Влияет ли политика на ваше мировоззрение, на образ жизни?
– Мне политика представляется непонятной игрой. Я не понимаю правил этой запутанной игры. Не понимаю смысла слов, которые употребляются в политике. Слова есть, но они условны, а какой за ними смысл – нам неведомо, об этом знают только специальные люди.
– Можно ли сегодня быть «вне политики»?
– Взрослому человеку очень сложно абстрагироваться от политических событий. Поэтому нужно учиться ориентироваться в пространстве, жить в предлагаемых обстоятельствах. Главное – не унывать и не терять веры.
– Ровно сорок лет назад вы познакомились с поэтом Ильёй Кормильцевым, на чьи стихи написаны самые известные песни «Наутилуса». Незадолго до своей смерти, в начале двухтысячных, он говорил об опасности западной и украинской русофобии. Как вы тогда воспринимали его слова? – Мы с Ильёй мало общались на политические темы, но разжигание межнациональной розни и культивирование человеконенавистничества всегда были неприемлемы для нас.
– Некоторые ваши коллеги с началом СВО уехали из России и сейчас, наверное, искренне выступают «против российской агрессии». А как вы могли бы объяснить то, что происходит сейчас между Россией и Западом?
– Я это объясняю просто как земную проекцию борьбы светлых сил с тёмными. Это давнее противостояние.
– У вас когда-нибудь была мысль уехать из России?
– Гипотетически я когда-то предполагал такую возможность, но после того, как побывал в заморских странах, эта мысль меня покинула. Везде одни и те же проблемы. Это старинная история про утраченный рай. А наш рай – в душе.
– Правда ли, что ваши старшие дочери Анна и Ксения стали в некотором смысле вашими коллегами? Анна трудится на телевидении. Ксения занимается творчеством в кино. Верно ли, что дочери унаследовали от вас художественный дар и прекрасно рисуют?
– У всех детей разные таланты и одарённости, но не все сохраняют интерес к рисованию. В этом смысле Софья исключение. Она самобытный художник и продолжает развиваться. Однако все дети так или иначе тяготеют к творчеству.
– А чем занимается сын-подросток Даниил?
– Даниил благополучно поступил на физмех в Политехнический институт. Теперь он настоящий студент.
– Несколько лет назад у вас появилась внучка. Правда ли, что любовь к внукам более трепетная, чем к детям?
– Внучка Дивна уже учится в школе. На мой взгляд, отношения с внуками менее формальные и более дружеские. Младшие дети всегда любимцы, им действительно уделяется особое внимание.
– Коллеги говорят о вас: «человек мягкий, податливый». Вы действительно такой? Мягкость помогала вам в жизни?
– В конечном счёте помогала. Но я стараюсь совершенствовать эти качества, превратить их в кротость и смирение.
Расспрашивала
Марина ХАКИМОВА-ГАТЦЕМАЙЕР
Фото: Валерий ЛАТЫПОВ
Опубликовано в №39, октябрь 2023 года
