Царская Россия ‒ тюрьма народов. Пропагандистская карта. Вторая половина 1930-х гг. (Источник: https://i.pinimg.com/originals/ac/33/c5/ac33c5272fcce98c39261f8ddcf5d6ec.jpg)
В начале ХХ в. Россия представляла собой национализирующуюся империю. Однако на фоне формирования этого национального единства существовали силы, которые не препятствовали общему вектору развития. Этот вопрос сложно поднимать для интеллектуалов постсоветского пространства. Потому что для ответа на него необходимо обратиться к проблеме коллаборационизма. Данный термин появился после Второй мировой войны для определения деятельности лиц, сотрудничавших с врагом. В массе отношение к коллаборантам периода Второй мировой войны отрицательное. Однако в Первой мировой войне также были люди, сотрудничавшие с оккупационными властями. Люди работали против той страны, в которой жили, но одновременно они представляли собой слой национально мыслящих интеллектуалов. В современной подаче материала по этой проблеме коллаборационизм не упоминается, поскольку эти люди для некоторых стран постсоветского пространства фиксируются как национальные герои или национальные «будители». Это серьёзная проблема современных представлений. В качестве примера можно привести белорусские реалии. С 1906 по 1915 г. в Вильне выходила белорусскоязычная газета «Наша нива». Она вписана в белорусский пантеон как издание, боровшееся за право белорусов «людьми зваться», и постоянно критиковала российскую власть. С началом Первой мировой войны город, в котором выходила газета, стал прифронтовой территорией. Буквально сразу после начала войны «Наша нива» написала: «Одно мы все знать должны: чем бы война не кончилась, сколько бы людей не взяла себе в жертву, народы останутся […]» [1]. Можно задать вполне резонный вопрос: как нужно было относится российскому правительству к «Нашей ниве», если газета в начале войны на первой странице указала, что редакции всё равно, кто победит в войне? Стоит помнить, что газета выходила в прифронтовой зоне. Также не безынтересным будет поразмышлять, как бы отнеслись к какой-нибудь условной газете советское правительство и обычные люди, если, например, в начале июля 1941 г. в прифронтовой полосе вышла бы статья с фразой «чем бы война не закончилась…».
Мэморыя прадстаўнікаў Беларусі на III-ей Канфэрэнцыі народаў. 1-я стр. (Издание хранится в Национальной библиотеке Белоруссии)
Однако заявление «Нашей нивы» было не единственным проявлением отношения белорусского национализма к стране, в которой он зародился. В 1916 г. в Лозанне группа белорусской националистической интеллигенции от лица всех белорусов представила «Мэморыю», в которой говорилось, что «сейчас […] мы имеем возможность первый раз за 120 лет заявить цивилизованному миру о полном отсутствии у нас прав, от которого мы страдали в Государстве Российском». И далее: «какой бы не был конец войны, народы европейские помогут нам утвердить в Белоруссии все политические и культурные права» [2]. Опять же стоит представить, как бы отнеслась власть к подобным призывам к вмешательству во внутренние дела, например, году этак в 1943-м. Как, например, можно отнестись к заявлению ещё одного белорусского националиста Я. Лёсика, который летом 1917 г. в газете «Вольная Беларусь» написал: «Вильгельм воюет как раз за то, что необходимо людям: он хочет увеличить своё государство» [3]. Страна, в которой выходила данная газета, вообще-то воевала с этим Вильгельмом. И снова стоит подумать, как бы отнеслись в СССР к кому-нибудь, кто бы написал о немецком правителе такие строчки где-нибудь в 1944 г.?
Иосиф. (Язеп) Юрьевич Лёсик (Источник: https://upload.wikimedia.org/wikipedia/commons/1/1b/Jazep_Liosik.png)
Представленные случаи можно было бы назвать единичными в отношении белорусских националистов начала ХХ в., если бы не воспоминания одного из них – белорусского националиста и одновременно большевика Д. Жилуновича. Который, вспоминая о событиях 1917 г., писал о состоянии умов белорусских националистов накануне Февральской революции. Осознание того, что Германия проигрывает в войне, белорусских деятелей не радовало. Каждый из них понимал, что победа над Германией «прятала в себе угрозу разгула отвратительного русского самодержавного национал-шовинизма со всеми его красотами». Только вражда к правящему классу объединяла белорусские элементы [4]. Вообще, по мнению Д. Жилуновича, белорусские активисты до Февральской революции имели те же самые настроения, что и большинство населения, «если не считать острого желания победы немцам, которое не покидало белорусских кругов всё время» [5]. А Белорусский комитет помощи беженцам в Петрограде превратился в политический клуб, в котором обсуждались вопросы, не связанные с помощью беженцам [6].
Дмитрий Фёдорович Жилунович (Источник: https://archives.gov.by/wp-content/uploads/images/belgosudarstv/bgaffd/0-94074.jpg)
И нужно учитывать, что, когда ряд белорусских деятелей заявлял, что им всё равно, проиграет ли их Родина или нет, призывал к вмешательству во внутренние дела своей страны и вообще утверждал, что расширение Германии будет лишь на благо, огромное количество белорусов защищало свою большую Родину, погибало от немецких газовых атак, под обстрелами и бомбёжками. Архивные документы говорят о том, что далеко не все белорусы разделяли мнение своих «будителей». Например, молодёжь Минской губернии поступала в точности наоборот, занимая патриотическую позицию [7]. Как эти люди должны были относится к интеллектуалам, которые сотрудничали с противником? Видимо, белорусские националисты предполагали какое будет отношение к ним после войны и заранее называли его разгулом «отвратительного русского самодержавного национал-шовинизма». Однако на практике этого не произошло по причине революционных событий в России в 1917 г.
Максим Адамович Богданович (Источник: https://avatars.dzeninfra.ru/get-zen_doc/1878571/pub_5e9ef4c76766da1f3c9c195a_5e9efb1db6e0833eb9ee74e4/scale_1200)
Кстати, часть белорусских интеллектуалов того времени не допускала мысли об отделении. Например, один из столпов белорусской поэзии М. Богданович в 1915 г., когда прочитал о том, что некий человек «стоял за полную государственную самостоятельность Белоруссии. Кто же в молодости не стоял за нее?», ответил так: «Да никто не стоял!» и потребовал хотя бы один факт подтверждавший обратное. Так же М. Богданович не видел и в украинской пропаганде стремления к созданию самостоятельного государства [8]. Если учитывать, что белорусские организации поддерживались народом весьма и весьма слабо (например, за Белорусскую социалистическую громаду на выборах в Учредительное собрание проголосовало лишь 12 тысяч человек) [9], при условии, что белорусов в период войны по разным данным насчитывали от 6 млн. до 10 млн., то выступления лидеров этих организаций на конференциях угнетённых народов России с требованием полной белорусской независимости можно рассматривать как самопрезентацию, за которой вообще никакой массовой поддержки не стояло.
Дело в том, что, по мнению французской исследовательницы Э. Каррер д’Анкосс, белорусам «не хватало важного элемента: национального самосознания, объединявшего общество. Да, интеллигенция мечтала о создании собственно белорусской культуры, но в этой части империи смешалось множество народов – белорусы, поляки, евреи, литовцы, – и стремление определить собственно белорусскую культуру (речь о нации ещё не идёт!) формировалось в противовесе скорее с этими культурами, чем с российской» [10]. Даже после запрещения немецкими оккупационными властями русского языка как языка прессы, администрации и т.д. и признания официальных прав за польским, литовским и белорусским языками, белорусские активисты не смогли сами использовать ситуацию. Не белорусы, а немцы организовали в 1916 г. белорусскую учительскую семинарию [11]. Немцы же оплатили и вооружённые белорусские формирования, оказавшиеся полностью небоеспособными [12].
Солидарны в этом вопросе с француженкой и англичане. Белорусская провинция не пошла за своими «будителями». В частности, британский учёный Д. Ливен говорит, что в то время крестьянство белорусской провинции было более русским, чем белорусским, как с точки зрения политической лояльности, так и национальной идентичности. Даже у более национально сознательных украинских крестьян «чувство национальной [т.е. украинской] идентичности […] оставалось довольно слабым, если только существовало вообще» [13], – пишет он.
После Февральской революции стало ясно, что страна постепенно дезинтегрируется. Наивные убеждения «февралистов», что люди оценят «свободу и равенство» и подчиняться Временному правительству не оправдались в принципе. Попытки военных укрепить единство страны (Корниловский поход на Петроград) вызвали у Временного правительства страх потери власти. В итоге сила, способная хоть как-то стабилизировать ситуацию была воспринята негативно. Временное правительство в борьбе против военных было вынуждено опереться на революционеров.
Февральская революция изменила в том числе и положение белорусского национализма. Началась кипучая деятельность по созданию собственных структур. Однако их вес в политической жизни был незаметным. Более того, в массе белорусов, участвующих в работе всевозможных белорусских национальных съездов, встречались и те, кто видел в белорусах часть триединого русского народа, и те, кто являлся противником белорусского языка [14]. Представления о белорусском суверенитете не были распространены в массах. Так, польско-белорусский исследователь А. Борщевский, собирая воспоминания жителей бывшей Гродненской губернии, которые застали революционные события молодыми людьми, указывал: «Практически никто из моих собеседников вплоть до 1917 г. не сталкивался с какими-нибудь информациями или идеями, связанными с белорусской государственностью». Лишь несколько жителей единственной деревни указали, что они до революции столкнулись с газетой «Наша нива» [15]. Представления о том, что белорусы – это не русские, и поэтому они должны иметь отдельное государство появились лишь после Февральской революции под влиянием агитаторов, которые пропагандировали среди солдат минского гарнизона [16]. В том же Минске лишь с 1919 г. отдельные учителя стали учить детей по-белорусски [17]. А в некоторых местах, например, в деревне под Минском, первая белорусскоязычная газета появилась лишь в 1920 г., до этого никто из сельчан вообще не подозревал о существовании газет на белорусском языке [18].
Сами же крестьяне зачастую очень негативно относились к белорусской идее. В частности, Я. Лёсик столкнулся с тем, что на белорусском крестьянском съезде в 1917 г. белорусские крестьяне и учителя выступили с лозунгами «Не нужно нам белорусов, долой белорусов!» [19]. Также однозначно Я. Лёсик оценил и работу Всебелорусского учительского съезда в мае 1917 г, указывая, что он похож на собрание «парафиальных попов», которые хотят выразить «чувство беспредельной любви к обожаемому монарху» [20].
Трагические события начала ХХ в. показали, что белорусские националисты и белорусский народ имели разные ценности. Первые были готовы практиковать коллаборационизм, оправдывая его высокими идеями национального возрождения, а вторые вполне комфортно чувствовали себя в своём текущем этнокультурном самосознании. Однако две революции и гражданская война резко изменили ситуацию, что и дало националистам возможность претендовать на презентацию своих идей как идей всей этнокультурной группы.
[1] а-на-а. Вайна пачалася // Наша ніва. № 29. 25 Лiпня. С. 1.
[2] Мэморыя прадстаўнікаў Беларусі на III-ей Канфэрэнцыі народаў / Падаў і на беларускую мову пераклаў Эпімах-Шыпілло. Мінск: Вольная Беларусь, 1917. С. 7.
[3] Лёсік Я. Хто вінавайца вайны // Творы: Апавяданні. Казкі. Артыкулы / Уклад., прадм. і камент. А. Жынкіна. Мінск: Мастацкая літаратура, 1994. С. 150.
[4] Ж.З.Х. Уступамі да Акцябра [пачатак] // Полымя. 1923. № 5-6. С. 141.
[5] З.Ж. Зьезд беларускіх нацыянальных організацый // Полымя. 1925. № 6. С. 202.
[6] Жылуновіч З. Эпізод з жыцьця беларускай часопісі // Полымя. 1923. № 7-8. С. 111.
[7] Самович А.Л. Патриотическое движение среди учащейся молодёжи Минской губернии в годы Первой мировой войны // Новейшая история России. 2015. № 1. – С. 29-38.
[8] Богданович М. На белорусские темы // Багдановіч М. Поўны збор твораў. У 3 т. Т. 3. Выд. 2-е. Мінск: Белорусская наука, 2001. С. 133.
[9] Гигин В. Могли ли состояться БССР в 1917 г.? // Беларуская думка. 2009. № 12. С. 65.
[10] Каррер д’АнкоссЭ.Евразийская империя: История Российской империи с 1552 г. до наших дней / Пер. с фр. М.; РОССПЭН, 2007. С. 170.
[11] Западные окраиныРоссийской империи. М.: Новое литературное обозрение, 2006. С. 415.
[12] Там же. С. 418.
[13] Ливен Д. Российская империя и её враги с XVI века до наших дней / Пер. с англ. А. Козлика, А. Платонова. М.: Европа, 2007. С. 444.
[14] З.Ж. Зьезд беларускіх нацыянальных організацый // Полымя. 1925. № 6. С. 202-203.
[15] Баршчэўскі А. Баршчэўскі А. Вялікая і малая айчына ва ўспрыяцці беларусаў з Усходняй Беласточчыны // Беларусіка-Albarutenika. Кн. 6., ч. 1. Мінск: Нацыянальны навукова-даследчыцкі цэнтр імя Ф. Скарыны, 1997. С. 299.
[16] Там же. С. 301.
[17] Улашчык М. Хто мы такія? // Улашчык М. Выбранае / Уклад. А. Каўкі і А. Улашчыка; Навук. рэд. Г. Кісялёў і В. Скалабан; Прадм. і камент. А. Каўкі. Мінск: «Беларускі кнігазбор», 2001. С. 322.
[18] Там же. С. 326-327.
[19] Лёсік Я. Нацыянальны ўціск // Лёсік Я. Творы: Апавяданн. Казкі. Артыкулы / Уклад., прадм. і камент. А. Жынкіна. Мінск: Мастацкая літаратура, 1994. С. 133.
[20] Лёсік Я. Настаўніцкі з’езд // Лёсік Я. Творы: Апавяданн. Казкі. Артыкулы / Уклад., прадм. і камент. А. Жынкіна. Мінск: Мастацкая літаратура, 1994. С. 134.
