Источник: сайт Архангельской епархии
31 декабря. Три часа дня. На уличном термометре минус 20, морозит.
Сын-пятиклассник предложил вместе сходить в магазин. Он решил, что нужно купить красную икру и мандарины. Нам захотелось прогуляться до того магазина, что подальше от дома.
Коротким путем, «огородами», мы направились за покупками. Шли через пустырь-болотину, занесенную снегом. Раньше здесь стояло несколько домов-«деревяшек». Недавно их снесли, жильцов расселили. Остался один покосившийся дом, с выбитыми во многих окнах стеклами. Его украшали сталактиты, намерзшие от содержимого уборной со второго этажа. Прямо возле дома проступали контуры помойки, нынче поглощённой сугробами.
Мы обошли дом с торца по узенькой тропинке. Вероятно, под ни разу не чищенной за зиму бугристой снежной поверхностью были погребены мосточки. Недалеко от входа в жилье, на мосточково-погребальной бугристости, лежал человек — мужик бомжеватого вида. Лежал на животе, лицом вниз.
Перешагнуть? На кой он мне сдался?
Некоторые, в одном из веков, тоже вот так... мимо, мимо... того, который лежал. Но там же один умилосердился? Да, самарянин... Возлил, перевязал, увез...
— Эй, мужик! Ты живой? Выпил? Давай «Скорую» вызову? — я потормошила его за плечо.
Он приподнял голову, отозвался:
— Не надо «Скорую». Живой... И выпил- то немного. Новый год же. Болею я. В этом доме живу, на втором этаже. А тут недалеко сын живет. Мне бы только до крыльца добраться. Упал, встать не могу. И ползти не могу.
— Господи, помилуй, как же я тебя поволоку-то?
У меня несколько месяцев назад была сломана рука, а сейчас я долечивала пневмонию после коронавируса и мучилась одышкой.
— Давай сюда руки, держись. Ногами отталкивайся, как можешь. Помогай.
Он протянул руки с прокуренными круглыми ногтями и цепко-крепко ухватил меня за руки. Мы начали двигаться.
Метр-два пузом по снегу... мамочка дорогая, что ж так тяжко-то, а до крыльца еще метров десять! Всё, передышка. Но в войну же как-то сестры таскали раненых?
Еще две передышки — и мы у цели, у крыльца, заметенного снегом так, что получилась горка.
— А дальше? Ну как же я на крыльцо-то тебя затащу? Ох, Господи, помоги же ты мне, грешной! Держись давай, поползли...
Тянуть мужика на крыльцо было тяжелее, чем по тропинке. Но мы его одолели. Слава Богу, в подъезде!
— В доме нет никого, я тут один живу.
— Ну давай, садиться будем как-нибудь.
Получилось сначала повернуть его, а потом и посадить. Совсем чуток отогревшись, сидя, он ухватился руками — а руки у него крепкие — за перила лестницы, ведущей на второй этаж.
— Сейчас, сейчас, я встану... как-нибудь...
И, действительно, усилием воли, при моей кое-какой поддержке, он поднялся. Мы поковыляли на второй этаж.
— Вот тут я живу. Сейчас ключ посмотрю в кармане. Есть! Не потерял!
— У тебя тепло? Печку топил? Давай открывай замок, заходи в комнату, да не броди больше никуда.
— У меня обогреватель.
Не обманул. В коридоре горел свет. Из открытой двери пахнуло прокуренной берлогой.
— Как тебя звать? — спросил мужик.
— Да зачем тебе? Ну, Ольга...
— Свечку за тебя поставлю...
— Не стоит, зачем. Заходи домой.
Он чуть задержался у двери.
— На тебе бы я женился...
— Опоздал. Я замужем.
Внизу меня ждал сын. Мы пошли дальше и дорогой размышляли, что человек этот, видно, что-то хорошее сделал в этой жизни. Не дал ему Бог замерзнуть в новогодний вечер у крыльца собственного жилья. Ведь с чего-то мы с сыном именно в то время пошли за икрой непонятно какими путями, где нормальные люди не ходят. Икры, кстати, в магазине уже не было, когда мы пришли.
А вечером мне вспомнилась моя бабушка Маша. Фамилия ее Анисимова, но вот в деревне Заберёзово, где она родилась, называли всех деревенскими прозвищами. Бабушка была Машка Самарёнкова. Ее отец— мой прадед— Алешка Самарёнок. Тогда как же звали его отца, моего прапрадеда Дмитрия? Если по логике вещей, допустим, вороненок у ворона, а Самарёнок? У Самарянина?!
Если считать меня и моих детей, то мне известны двенадцать колен родословной. Но там только факты: родился, крещен, венчан брак, дети, умер.
Был ли кто таким же, как милостивый самарянин, который, проезжая, нашел некоего человека, и, увидев его, сжалился и, подойдя, перевязал раны, возливая масло и вино; и, посадив его на своего осла, привез в гостиницу и позаботился о нем; а на другой день, отъезжая, вынул два динария, дал содержателю гостиницы и сказал ему: «Позаботься о нем; и если издержишь что более, я, когда возвращусь, отдам тебе?»
Бог ведает. А нам остается молиться — за усопших предков, за живых сродников, за того мужика из развалюхи-деревяшки... По вечерам видно: у него горит свет в окошке, ведь не случайной же была встреча.
Да и он вроде хотел... свечку поставить...
Ольга Смирнова
