Когда часы переживут время, а корабли на всех парусах понесутся по песчаным волнам «сплошного прошлого»…
Туда, где возникнет безжалостная способность видеть – себя, окружающее, где пробудится стремление дойти, как писал один ныне почти забытый философ, «до дна не просто любой мысли (что не так трудно, как кажется), но самомалейшего опыта, мельчайшего ощущения». И с мукой, восторгом, страстью завоевателя останется только все силы направить на то, чтобы преодолеть ру-тину времени, течение истории, которая, наконец, растворится в мироздании… Извечно пребудет лишь яркая вспышка в небе над дорогим сердцу деревенским пейзажем – след от пожертвовавшего собой в лихую годину зайца, ставшего алым облаком… Так стародавняя буддийская притча о «лунном зайце» обретает русский смысл…
Эти мысли и образы навеяны чтением прозы Максима Шмырева. И теперь, когда у него в издательстве «Столица» вышло в 2-х книгах продолжение романа «Гавань», о котором мы писали на нашем сайте ( https://infocus.press/ключи-от-вселенной/), стал яснее общий замысел трилогии «Мир Великого древа», возможно, подсказанный лишь творческой интуицией автора, что не умаляет, а открывает новые глубины его литературного дара. Но не исключаю и то, что целостное восприятие этого фантазийного цикла меняет моя собственная оптика под влиянием драматической повседневности, привнося изначально не свойственные прозе Шмырева мировоззренческие акценты и аллюзии. Такова участь всякой значительной литературы: она открыта множеству культурных сближений, интерпретаций и толкований. А у читателей возникает увлекательная возможность самому «опознать» «духовные звезды», ведущие автора, погружаясь в его потрясающе разнообразные книги, как в пристанище от засилья мнимостей очевидного.
Обложки книг Максима Шмырева, оформление художника Анны Просековой
«Гавань» вместе с новыми романами «Устье» и «Ключ» образуют трилогию-путешествие в пространстве, погруженном в сны, предведения и предчувствия неведомого сказителя, для которого бывшее и небывшее уже стали мифом, иллюзорной реальностью, где существующее здесь и сейчас – не существует. Он преодолел линейный ход времени и творит свою сагу в безвременье, непостижимом для нас, пребывающих в настоящем. С его войнами, политическими интригами, борьбой властных сил за богатство и сферы влияния, с погоней за успехом, комфортом и зрелищами. С торжеством бушующей плоти (праха! по сути), которую ничто ничему не учит.
И в отпущенном нам настоящем актуально звучат слова, написанные почти две тысячи лет назад: «1:20 Где мудрец? где книжник? где совопросник века сего? Не обратил ли Бог мудрость мира сего в безумие?» ( Святой Апостол Павел, 1-ое Послание к коринфянам).
В грозной неотвратимости этих вопросов чудеса, тайны, сказочки, радужные морские пейзажи, прелестные девы и злые карлики, благородные рыцари и мужественные борцы со злом – все, что очаровывало, интриговало, притягивало в «Гавани», по мере чтения романов «Устье» и «Ключ» постепенно сбрасывает шутейные карнавальные маски и неожиданно обретает черты неведомого нам будущего, сулящего новые испытания и проверку на человечность тех, кто называет себя людьми. Там, на обломках нашей, уже свершившейся, «пишется» иная история, но, увы, с роковыми повторами многих прежних пороков и подгнивших начал…
Уроборос неутомимо кусает свой хвост, как знак постоянных перемен несменяемого порядка.
Уроборос, древнейший из символов, известных человечеству. Изображение в алхимическом трактате и в древнеегипетском папирусе.
А если все же предположить, что и это видимость? Что прорыв в иное, справедливое, честное, светлое бытие возможен? У Максима Шмырева подсказок нет, однако напрашивается маленькое открытие: на самом-то деле «все уже сбылось, все произошло», его персонажи, мы все, – лишь часть некой головоломки, большого плана, не знающие, куда заманивает их Большая Игра. И не развеивает сомнений надежда на возникающий в романе образ готового вот-вот отбыть Поезда Вне Расписания — он не доставит нас в точку готовых ответов. Ведь еще в «Гавани» было сказано: главное — вопрошай, рано или поздно, ответ найдется или «ты сам станешь ответом», чему не сможет воспрепятствовать даже символический «Зимний сон» в ледяной пустыне одиночества… Оно тоже обманчиво… Потому что по высокому счету нет разлуки, нет смерти, а отрезанный локон золотых волос, отданный в качестве оберега любимому, совьется в кисть, чтобы нарисовать его потрет… Лишь в такие моменты преображения чувств морок кривляющегося тленного мира рассеется по углам, а пропавший без вести, сбитый над вражеской эскадрой раненый летчик, принесенный волнами к далекому пустынному острову, придет по прибрежному песку к той, которая ждет его, вопреки всему, в древней башне у моря, где «стучали и шуршали старые часы», которые «порой … забывали пробить нужный час и потом — в следующий день или через неделю — отдавали это время с избытком, устраивая перезвон…».
В композиции своей трилогии Максим Шмырев проявляет себя не только как романист, органично соединяющий разнообразие сюжетных линий, фантастических допущений, игровых эпизодов и глубоких мыслей в единое многоголосое полотно. Он поэт и художник, мастерски владеющий словом, что немалая редкость во времена необязательной болтовни и засилья мусорной лексики.
Не соглашусь с теми критиками, кто считает, будто обилие в текстах М. Шмырева эпиграфов и цитат из произведений блестящих умов прошлого, признак некоторой творческой несвободы автора, дерзнувшего создать собственную художественную вселенную. Наоборот, писатель приемом цитирования расширяет масштаб этой вселенной, раздвигает ее временные пределы, привлекая в спутники по воображаемым мирам близких ему по духу творцов-предшественников. Именно в использовании такого приема в некоторой степени скрыт ответ на вопрос, где находится ключ, размыкающий темные, а, порой, непреодолимые тупики обыденного сознания. Ключ в нас. Читайте, обращается к нам автор, не блуждайте впотьмах пустых штампованных мыслей, ищите опору в богатейшем культурно-философском наследии человечества, чтобы не оказаться нравственными калеками от навязчиво предлагаемых с разных сторон хитроумных рецептов «счастья».
Еще одна разгадка трилогии «Мир великого древа» кроется в скромно вынесенном писателем вслед за оглавлением «Ключа» Приложении, которое можно назвать эпилогом всего цикла. В Приложении собраны просмотренные одним из героев романа фрагменты книг из Библиотеки вымышленного города Штаде. В этих вроде бы не связанных между собой фрагментах, и находим сюжет о всепобеждающей любви в новелле «Башня, у которой шумел прибой», поражающей неподдельной искренностью настроений и переживаний, поэтической образностью, тонкостью стиля, превращающих прозу в музыку.
Но даже не это, по-моему, главное в трилогии М. Шмырева. Вершина ее – притча «Заяц-облако», где без всякого пафоса говорится о самом главном в судьбе каждого в эти трагические дни, насыщенные «жонглированием словами, художествами акробатов и эстетов, эквилибристикой пустозвонов». Когда из нашей литературы исчез Герой…
Людмила Лаврова
( В оформлении статьи использовано фото 3D – модели знаменитого Дома Сутягина, деревянного небоскреба в Архангельске. Автор – вологодский архитектор Павел Диков)
