Размышления епископа Нарьян-Марского и Мезенского Иакова об исторических датах, о новом времени, о книге «Граждане Неба» и о том, как арктическая пустыня способствует любви к Богу.
Шестого ноября тихий заполярный город Нарьян-Мар огласили пафосные аккорды советских маршей: от Интернационала в хоровом исполнении трудящихся до «Надо, надо нам, ребята...» пафосно-бодрым голосом Юрия Гуляева. Центральная площадь была пуста, и только две или три фигуры что-то делали на фоне красно-рыжей стены местной «Пер-Лашез» (бывшие гаражи обкома) с особенно актуальной в эти дни ноября (или всё же октября? - как ни посмотреть, но Великая и Ужасная - всё-таки Октябрьская) известной фигурой известного вождя. Монтажники налаживали трансляцию к предстоящему странному дню календаря. И как же он не странный, если этот день - и октябрь, и ноябрь?..
6 ноября вдоль церковной ограды под отрепетированную музыку пролетарско-советской эпохи прошла колонна к традиционному месту, а именно: на плац перед вождём. Почему-то в этот день вспомнилась глава из переизданной Издательским домом самой северной епархии России замечательной книги известного в своё время московского журналиста Валентина Свенцицкого "Граждане Неба". Эта документальная повесть не что иное, как путевой дневник человека, который в смутные годы начала ХХ столетия в поисках духовной опоры отправился в горы, к монахам-пустынникам Кавказа. И эту опору обрёл...
Грянула Революция - Октябрьская, для одних Великая, для других Ужасная. Валентин Свенцицкий принял священство. Потом - лагерь, потом - лагерная смерть. Остались его книги. Не знаю почему, но именно в этот день столетнего юбилея судьбоносного выстрела "Авроры" (хотя, увы, залпа с крейсера не было, но какое теперь это имеет значение?) вспомнилась именно эта глава именно этой книги...
* * *
От издателя
Документальная повесть протоиерея Валентина Свенцицкого -
удивительное произведение. Оно и во время написания, и сейчас занимает
совершенно особое место в ряду тех книг, которые представляют опыт
обретения настоящего смысла жизни. И потому небольшая книга «Граждане
Неба» заслуживает быть названной «Герой нашего времени». Это «наше
время» - и начало XX «железного» века, столетия войн и революций, и
начало века XXI - «миллениума», так ощутимо приближающего то, о чем
пророчествовал древний мудрец: «Сладкие воды соделаются солёными, и все
друзья ополчатся друг против друга; тогда сокроется ум, и разум удалится
в свое хранилище... И умножится на земле неправда и невоздержание...
Люди в то время будут надеяться, и не достигнут желаемого, будут
трудиться и не управятся пути их» (3 Ездр. 5: 9-12).
Столичный журналист отправляется к пустынникам Кавказских гор. Чтобы сделать фотографические снимки отшельников? Нет. Это лишь внешняя сюжетная линия повествования. Смысл путешествия совсем иной. Поиск ответов на важнейшие вопросы, который человек призван решить ценой своей жизни, потому что драгоценнейшее время земных дней есть единственное наше достояние. Конечно, каждый из нас опытно знает справедливость этой истины. Сенека в письме к Луцилию говорит о том: "Всё у нас, друг мой, Луцилий, чужое; и только время - наше"...
Литература полна историй отрицательных героев, которые почему-то именуются «героями нашего времени». Русская словесность не избежала этого соблазна. А между тем Печорины, Онегины, Инсаровы и Базаровы дополняют собой бесконечную чреду «лишних людей». Но вовсе не они, «лишние люди», при всей их заметности на подмостках ярмарок тщеславия всех времён и народов определяют смысл исканий человеческого духа.
Документальная повесть - очень трудный жанр, потому что суть произведения заключается не во внешней занимательности сюжета, а в поисках смысла бытия мира и человеческой личности. Таких произведений совсем немного. «Граждане Неба» стоят в ряду книг действительно о самом главном - о том, что запечатлено в бессмертном слове псалмопевца: «...только в Боге успокаивается душа моя...» (Пс. 61:2)
Сто лет назад, когда была написана повесть «Граждане Неба», Россия приближалась к катастрофе. Начало XX столетия - новое смутное время. Начало XXI века - смутное время, объявшее мир, в котором умножение соблазнов, оскудение любви, отозвавшиеся потерей очень многими простых и непреложных понятий, определяющих добро и зло, добродетель и порок. Тем более ценен искренний опыт поиска Царствия Божия, пришедшего в силе, московским журналистом, ощутившим необходимость найти это неветшающее богатство веры, - и отправившимся к пустынникам Кавказских гор...
Глава XVIII. Разбойники
Вечером мы опять сидели около келлии и опять разговаривали до поздней ночи.
Но теперь разговор наш был о другом: мне рассказывали о разбойниках.
Разбойники нападали несколько раз на отца Сергия и на отца Исаакия. Рассказывали они об этом опять-таки совсем не так, как отец Никифор.
Там «разбойники» окружены были тем же мистическим светом, что и вся личность отца Никифора. Он чувствовал их приближение. Они являлись как бы орудием бесов, искушавших его. Они были не столько «разбойниками», сколько «искушением» - одним из внутренних препятствий на пути его спасения.
Здесь подвижники были другие - другие были и разбойники. И отец Исаакий и отец Сергий говорили о них без тени злобы, с удивительно милым добродушием. Почти с юмором. В рассказах этих вместе с тем выражалось много смирения и истинно христианского отношения ко злу, но разбойники их были простые определённые люди, внушающие страх тоже не мистический, а самый простой общечеловеческий страх.
У отца Никифора - это бесы в костюме разбойников. Здесь - самые настоящие мингрелы с револьверами, кинжалами и винтовками.
- Один раз он так напугался, что убежал от них, - подсмеивается отец Исаакий над отцом Сергием.
- Я не испугался, - говорит отец Сергий, - я думал, так лучше будет... Отец Исаакий в келлии был, а я вон на том конце поляны. Вижу, схватили они его. Как, думаю, быть? Спрячусь, думаю: одного-то скорей отпустят. Вот когда первый раз пришли, верно - испугался... Без привычки! Как схватили они меня, приставили револьверы к груди: «Деньги!» - кричат. Я весь дрожу: и руки трясутся, и ноги трясутся - зуб на зуб не попадает - право! И главное, сделать-то с собой ничего не могу. Трясусь и трясусь... Денег, конечно, не было. Перерыли всю келлию: даже под лавку слазили! Сапоги, чашки, ложки - всё начисто взяли... Ушли они - а я всё в себя прийти не могу, точно в лихорадке озноб сделался...
- А у вас, отец Иван, бывали разбойники?
- Как же! Один раз пять рублей взяли - да ещё чужих! Дали мне эти деньги в монастыре, передать одному брату пустыннику. Передать-то я ещё не успел, а они как раз и пожаловали. Первым делом, конечно: «Деньги!» Это у них всегда первое слово. Деньги спрятаны хорошо были. Может быть и не нашли бы их. Только подумал, подумал я - нет, всё равно отдам! Пошёл в келлию - достал пять рублей и отдал.
- А ты расскажи, отец Сергий, как разбойник тебе сапоги вернул, - сказал отец Исаакий.
Отец Сергий засмеялся.
- Да, да - вот какой разбойник хороший попался! Дело так было. Пришли как-то разбойники. Все вооружённые: винтовки, револьверы, кинжалы. Я на молитве стоял. Вывели меня из келлии, а сами начали шарить. Всё обыскали. До последней тряпки в мешок к себе поклали. Были у меня сапоги - и те взяли. Осталось только то, что на себе: подрясник да скуфейка. А нога у меня тогда болела. Я и говорю одному из них:
- Отдай мне сапоги назад.
Взял, завернул вот так и показываю ему ногу:
- Видишь, говорю, нога у меня болит, мне никак без сапог нельзя.
- Хорошо, хорошо, - говорит.
Пошёл к мешку, достал сапоги - принёс:
- На, говорит, - носи!
Уж и не знаю, что это с ним сделалось...
- Помните, в Драндском монастыре монах к вам приходил? - обратился ко мне отец Иван.
- Как же, конечно, помню, - отец Нафанаил?
- Да, да! Ведь он немного жил у нас: и как раз на разбойников попал.
И почему-то все при этом воспоминании улыбнулись.
Отец Исаакий стал рассказывать:
Были у нас разбойники. Всё, что только можно было, забрали и ушли. Мы думаем, надо отца Вениамина предупредить. Поскорей собрались - и чуть не бегом к нему! Приходим, а они уж там! Раньше нашего пришли: в гостях у отца Вениамина сидят. Крик такой, беда! Деньги давай!.. Грозятся. И отец Нафанаил тут. На нём золотые очки были. Схватил он эти очки, подаёт разбойнику:
- Возьми, - говорит, - вот самое ценное, что у нас есть.
Не взяли! «Нам, - говорят, - очков не надо. Нам деньги надо». Чудаки!
- А то ещё вот искушение-то, - покачал головой отец Сергий, - это в первый же раз было, когда я больно напугался-то. Мучили они меня, мучили угрозами своими. И кинжал к горлу приставляли и револьвером грозили, всё деньги требовали. Я бы и рад дать, чтобы отпустили поскорей - да денег никаких нет. И вот один пристал:
- Покажи, где товарищи живут!
Ну, нет, - говорю, - никаких товарищей показывать я вам не стану; если надо вам, сами ищите!
И ведь вот: не то плохо, что вещи все забирают, а самоё это устрашение. Не бьют ничего, а страхом истерзают всего. Ты живёшь, думаешь: смерти не боишься. А тут видишь: не хочется ещё умирать, страшно... Беда с этими разбойниками. Боже сохрани!
Отец Исаакий сказал:
- Я недавно объездчика видел: «Теперь, - говорит, - разбойники не будут вас трогать - можете не беспокоиться». Не знаю, почему так сказал.
- А потому, - уверенно проговорил отец Иван, - что в Сочинском округе недавно разбойников у пастухов нашли и воспретили им за это на горах пасти скот. Жил там горный инженер или землемер - не знаю кто. Только, жил в горах и лес измерял. Разбойники ограбили его и убили. Через некоторое время этих разбойников нашли в горах у пастухов. Теперь казна и не даёт пастбища, и негде им скот пасти. Вот они и боятся... Ведь все эти разбойники или сами пастухи, или живут с пастухами.
- Может быть и так, - согласился отец Исаакий.
- А всё-таки, - сказал отец Иван, - хорошо и то, что разбойники к нам приходят. Пустыня больше всего тем и хороша, что нигде так не чувствуешь Промысл Божий, как здесь. В миру на то надеешься, на другое надеешься: на себя, на знакомых, на деньги, на полицию, на сторожей - решительно на всё... А здесь один. И прямо перед Богом. И ни на кого, как на Бога, надеяться не приходится.
- В пустыне жить и трудно, и хорошо, - своим задумчивым тоном сказал отец Исаакий, - сначала кажется, что никакого смысла нет одному жить, на горе, с дикими зверями,.. а как поживёшь подольше, так и видишь, что только тут и открывается настоящий смысл жизни... потому что в Боге он, а не в мирских заботах... Я вот рад, что Господь болезнь посылает... Ближе к концу. Слава Тебе, Господи.
Стало совсем темно. И опять, как накануне, встал отец Исаакий и сказал:
- Пойдёмте помолимся. А потом отдыхайте. Завтра вам дорога дальняя, надо как следует отдохнуть. А то, может быть, погостите? - с полуулыбкой спросил он.
- Нет, не могу.
- Пойдёмте помолимся, - повторил отец Исаакий. Это был последний мой вечер на Брамбских горах.
* * *
Северное пояснение к главе «Разбойники»
Пятилетие жизни и служения в арктической пустыне - самой северной епархии России - принесло свои благие плоды: есть уже те, кто из категории разбойников перешёл к жизни по заповедям Христа, обрел причастность жребию разбойника благоразумного. Кому-то, верю, этот подвиг ещё только предстоит...
Пустыня, особенно арктическая, действительно много способствует тому, чтобы научиться крепкой надежде на Бога.
P.S. Революция, свершившаяся сто лет назад, продолжается на Украине - такая же великая, как и ужасная. Новое издание "Граждан Неба" мы делали с Леонидом Заволокой - прекрасным художником-полиграфистом и добрым христианином - именно тогда, когда на Украине начался, если говорить словами В. Мейерхольда, революционный монтаж аттракционов - продолжающийся демонтаж важнейшей части исторической Руси...
Киевлянин Лёня Заволока не смог вынести происходящего в матери городов русских и на всей Украине. Болезнь сожгла его буквально в считанные месяцы. Последней работой мастера стали "Граждане Неба" и "Иноческий молитвослов"... До этого мы сделали с Леонидом две большие книги Патриаршего проекта "Самый Дальний Восток России. Сахалин и Курилы" (альбом и иллюстрированную книгу: миссионерские экспедиции на Российский Дальний Восток).
"От Восток Солнца" Путешествие к православным островам. Сахалин и Курилы.
"Сахалин и Курилы. Самый Дальний Восток России"
Когда служу, всегда поминаю Лёню - художника Леонида Заволоку, верю - стяжавшего, обретшего небесное гражданство...
Источник: "Вестник Архангельской митрополии", №5/2017
.jpg)
