.png)
Газета «Русский Вестник», которая ведет духовное преемство от
одноименного катковского журнала, в своем 1000-м номере считает
необходимым рассказать о научной конференции «М.Н. Катков: наследие и
современность», прошедшей 6 марта в стенах Библиотеки истории русской
философии и культуры «Дом А.Ф. Лосева». Круглый стол проводился по
инициативе кафедры русской литературы филологического факультета МГУ
имени М.В. Ломоносова совместно с «Домом А.Ф. Лосева» и научным
семинаром «Русская литература и философия: пути взаимодействия»
Института мировой литературы имени А.М. Горького РАН. Собравшиеся
специалисты в области литературы подходили с разных углов к личности
Михаила Никифоровича и рассматривали различные аспекты его деятельности,
изменение его системы ценностей и взаимодействие с выдающимися
современниками. Прозвучавшие выступления в очередной раз
продемонстрировали многогранность личности и независимый характер
суждений Каткова - критика и мыслителя, сыгравшего большую роль в
формировании русской мысли второй половины XIX века.
Заседание открыл доклад председателя Гоголевской комиссии Научного совета РАН «История мировой литературы», профессора МГУ имени М.В. Ломоносова В.А. Воропаева о связи Каткова и Н.В. Гоголя. Михаил Никифорович живо интересовался личностью певца Миргорода, однако воспринимал ее с долей настороженности. Согласно записям К. Аксакова, еще будучи студентом Московского университета, тот посетил премьеру «Ревизора» на сцене Малого театра в 1836 году и был до того задет постановкой, что ввязался в конфликт со зрителем, едва не дойдя до дуэли. Три года спустя он снова был на постановке и тщетно пытался вызвать на сцену автора. Катков беспокоился о влиянии «Мертвых душ» на общество и в иронической манере писал о культе Гоголя, возникшем в 50-е годы XIX века. Вместе с тем он сам написал некролог в «Московские ведомости» после известия о кончине Николая Васильевича, в котором отмечал, что тот завершал свою жизнь исполненным глубоким религиозным чувством. В дальнейшем он неоднократно публиковал в «Русском вестнике» статьи о Гоголе мемуарного характера. Сведений о встречах писателя и публициста нет, но Владимир Воропаев полагает, что они могли видеться у К. Аксакова. В целом же его взгляд на Гоголя совпадает с мнением таких консерваторов, как Ф. Тютчев и А. Хомяков. Например, Константин Леонтьев находил сатирические произведения Н. Гоголя скорее вредными и в большей степени ратовал за увековечивание самого М.Н. Каткова: «Мы не можем ставить памятники Н. Гоголю, А. Островскому и другим литературным или политическим деятелям нашим, пока не будет поставлен памятник Каткову». Он считал необходимым установить его возле фигуры А.С. Пушкина на Страстном бульваре, где когда-то находилась редакция «Русского вестника».
Специалист по истории русской литературы XVIII-XIX веков, взаимосвязи светской и духовной словесности в русской культуре, доцент МГУ имени М.В. Ломоносова В.Л. Коровин говорил о взгляде Каткова на Ломоносова и Н.М. Карамзина. Фрагмент рецензии 1840 года демонстрирует его восприятие литературы XVIII века: «Дикие, совершенно бездарные сочинения Сумарокова и Хераскова, начавших подвизаться еще при Ломоносове, приветствуют вас на первом шагу в русскую литературу. Хотя произведения Ломоносова и не имеют собственно поэтического достоинства, но в них важен интерес языка, и с этой стороны они заслуживают изучения». Здесь Михаил Никифорович соответствует парадигме, по которой авторы XVIII столетия были творцами словесности, подготовившими язык к возникновению полноценной литературы, в чем он совпадал с В.Г. Белинским и его кругом. Михаил Никифорович позволяет себе иронический тон в рассуждении о литературных и служебных заслугах Ломоносова, но становится серьезным, когда речь заходит о страсти Михаила Васильевича к науке и Отечеству. Конфликт с Ф. Миллером, Августом Шлецером и другими немецкими представителями Императорской академии наук он объяснял любовью Ломоносова ко всему русскому, «национальной гордостью, столь свойственной всем великим народам и великим людям». Однако он не разделял негативных настроений славянофилов, возникших в отношении Императорской академии наук, которая встретила в 1865 году юбилей М.В. Ломоносова слишком сдержанно.
Как считает Владимир Коровин, для Каткова Михаил Васильевич - поучительный пример самосовершенствования для молодежи и символ Святой Руси, а Н.М. Карамзин - пример для интеллигенции, как он выводит в статье, посвященной его юбилею в следующем, 1866 году. Видя в Карамзине влиятельную, хоть и не придворную фигуру, он стремился к той же роли. По замечаниям Каткова, Карамзин «был весь русский в своем европейском качестве» и «весь европеец в своем русском чувстве», любил русскую старину, но только через призму своего времени. Он далеко не во всем разделял взгляды историка, но относился к нему скорее положительно. Характерно, что в завершение юбилейной статьи он приводил близкое ему «Мнение русского гражданина», написанное Карамзиным в 1819 году в связи с идеей Александра I воссоздать Царство Польское и предостерегающее царя словами: «восстановление Польши будет падением России» и «никогда поляки не будут нам ни искренними братьями, ни верными союзниками».
Полемики с апологетами независимой Польши коснулся ведущий заседание профессор кафедры истории русской литературы филологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова Д.П. Ивинский. Сатирическое стихотворение князя П.А. Вяземского «Хлестаков», апеллирующее к жесткой позиции Каткова по польскому вопросу, как принято считать, выставляет того болтуном, переоценившим собственное политическое значение. Что советские, что современные комментаторы чаще сходятся в описании 1935 года: «В своих редакционных статьях Катков с невероятным апломбом, крайне самоуверенно и назойливо призывал правительство усилить репрессии по отношению к революционным силам России. Между тем Вяземский, не веря в "левую" опасность, с презрением относился к позиции Каткова». Как настаивает профессор Ивинский, они не были идеологическими оппонентами в этом вопросе, и, вероятнее, князя просто раздражала манера публициста выстраивать свой образ на страницах своих изданий.
Важнее, что в 1856 году именно П. Вяземский писал министру народного просвещения А.С. Норову, препятствовавшему выходу журнала «Русский вестник», и, будучи с ним в хорошем знакомстве, убеждал разрешить издание. Более того, князь печатался в журнале не только в относительно либеральный период 50-х, но и в 1865 году, когда Катков окончательно склонился в сторону консерватизма.
Еще интереснее динамика отношений Михаила Никифоровича с Ф.М. Достоевским на фоне эволюции его идеологических взглядов и эскалации конфликта между революционно-демократическими и консервативными лагерями в конце царствования Александра II. Об этом рассказывал основатель и президент фонда Достоевского, вице-президент Международного общества Ф.М. Достоевского, действительный член РАЕН, профессор факультета журналистики МГУ имени М.В. Ломоносова И.Л. Волгин. Как он заметил, это не просто взаимоотношения двух лиц, а драматическая история отношений внутри русского духа. В 1858 году из ссылки в Омске Федор Михайлович отправил в «Русский вестник» повесть «Село Степанчиково и его обитатели», запросив по 100 рублей за печатный лист, и Катков без комментариев вернул рукопись. Зато в драматическом для Федора Михайловича 1865 году, когда все издания, куда он обращался с заявкой на новое произведение, отказывали, и он послал в редакцию «Русского вестника» письмо с изложением сюжета «Преступления и наказания», Михаил Никифорович сразу выслал аванс. С 1866 года роман издается на страницах журнала и развивается их сотрудничество. Болезненной для Достоевского стала цензура Каткова, который оберегал религиозные и нравственные чувства читателя. Федор Михайлович жаловался на запрет ключевой для него сцены с чтением воскрешения Лазаря Сонечкой и Раскольниковым. Оригинал фрагмента до нас не дошел, поскольку писателю пришлось основательно переделывать главу, максимально разделяя злое и доброе. Профессор И.Л. Волгин рассказал о прямом вмешательстве Каткова в авторский текст. Это будет продолжаться даже с ростом известности и влиятельности писателя, и даже в зените славы, работая над «Братьями Карамазовыми», Федор Михайлович негодовал и жаловался на требования Каткова исключить или исправить спорный или слишком откровенный фрагмент. Тем не менее следующие четыре великих романа Достоевского публикуются именно на страницах «Русского вестника». Михаил Никифорович оказывает невероятное доверие писателю, высылая большие авансы, когда тот проигрывает все деньги и откровенно сообщает, что «Идиот» еще не начат. Именно Катков разглядел талант Федора Михайловича, став основным проводником его творчества и гарантом его материального благополучия. Более того - в 1878 году он разрывает с ранее публиковавшимся в «Русском вестнике» Л.Н. Толстым, отказав тому в печати последней части «Анны Карениной», где Левин выказал равнодушие к освободительному движению на Балканах. Достоевский становится основным и самым значительным автором катковского «Русского вестника».
В 1880 году общество бурлило в ожидании перемен и споров о том, какая из партий победит в противостоянии консерваторов и либералов. Последние лоббировали конституционный проект, и Александр II начал склоняться к его осуществлению, созывая земства. Расцвет свобод, отмена казней, либеральный курс министра М.Т. Лорис-Меликова создавали импонирующий либералам фон, враждебный Каткову. В этот момент знаковым событием стали торжества в честь открытия памятника А.С. Пушкину на Страстной площади. Как отмечает Игорь Волгин, оппоненты из круга И.С. Тургенева повлияли на главу Общества любителей российской словесности С.А. Юрьева, чтобы задеть Каткова. Он получил два письма: одно - с приглашением на вечер его как редактора уважаемого «Русского вестника», а другое - с опровержением приглашения, поскольку редактор реакционных «Московских ведомостей» - нежеланный гость. Опубликовав грубый текст письма, Катков заявил, что редакция «Русского вестника» вернула свой билет за ненадобностью. Этот эпизод вызвал волну обсуждения в литературных кругах, а Ф.М. Достоевский застал его реакцию на полученное письмо и назвал поведение Общества - Свинством. Михаил Никифорович посетил торжественный обед в Московской городской думе, где в числе великих русских писателей выступил с тостом за примирение в обществе и за торжество разума. Многие присутствующие его поддержали: Аксаков, Достоевский, Майков обнимали его, подходили даже противники, чтобы столкнуть бокалы.
Важнейшим событием вечера стала пламенная речь Ф.М. Достоевского, предлагавшего сплотиться вокруг фигуры А.С. Пушкина как символа национального единения. Его призыв «Смирись, гордый человек», по мнению Игоря Леонидовича, адресован и революционному подполью, и правительству, а содержание воспринималось как программа выхода из предреволюционного положения. Эффект был такой, что присутствующие падали в обморок в состоянии чрезмерной экзальтации, а овации не смолкали. На публикацию «пушкинской речи» претендовали как минимум три издания, но она вышла именно в «Московских ведомостях» под редакцией самого Каткова. Выбор этой реакционной с точки зрения прогрессивной общественности площадки привел к тому, что бешеный восторг публики сменился гвалтом, травлей и оскорбительными выпадами.
Волгин приводит слова В.В. Розанова, который называет Каткова «золотым пером», но считает, что его слово было сильнее, чем его ум, зоркость и дальновидность, ему повиновались со скрежетом, но никто не любил его, хотя тот был «почти великим человеком».
Ведущий научный сотрудник отдела новой русской литературы Института русской литературы (Пушкинский дом) РАН, профессор К.А. Баршт рассказал о критических суждениях Достоевского в адрес Каткова в ранний период. Он заявил, что работа Михаила Никифоровича представляла собой тот редкий случай, когда «четвертая власть» действительно укрепляла власть государственную, которая и была приоритетом Каткова, в то время как Достоевский думал именно о народе, и в этом они расходились, хотя их роднило осуждение нигилизма. Примечательно, что в 60-е годы Федор Михайлович не нашел понимания и у Тургенева, когда поделился соображениями о благе русского народа, а Иван Сергеевич ответил, что не ассоциирует себя с русским народом, видя себя немцем.
Гость из Петербурга, доцент кафедры отечественной истории, политологии, социологии Государственного университета морского и речного флота имени адмирала С.О. Макарова А.Э. Котов анализировал консервативную платформу Каткова. Александр Эдуардович предложил рассматривать ее как комплекс разных идеологий, делая акцент на принципе институциональной или ценностной преемственности, подметив, что либерализм везде одинаковый, а консерватизм - различный. В западной традиции консерватизм предполагал сословную либо национальную основу преемства, и в Российской Империи преобладал национальный принцип. Принадлежность же Каткова к русской партии была предметом дискуссии. Славянофилы Ю.Ф. Самарин и К.С. Аксаков видели в нем самолюбивого оппортуниста, что следует из их переписки.
На вопрос корреспондента газеты «Русский Вестник» о градации правителей, которых застал М.Н. Катков, докладчик констатировал благожелательное отношение к монархам. Очевидно, как и другие консерваторы, к концу 70-х годов Катков испытывал разочарование курсом либеральных реформ Александра II. Фигура Александра III, с одной стороны, была воплощением чаяний консерваторов, однако на него тоже оказывали влияние различные силы больше, чем казалось внешне, и Катков, по сути, сгорел в борьбе с этими влияниями.
Идеологические разногласия в стане консервативных журналистов в лице Ивана Аксакова и Михаила Каткова рассматривала доцент Новгородского государственного университета имени Ярослава Мудрого Н.Н. Вихрова.
Старший научный сотрудник ИМЛИ РАН, историк русской философии и литературы серебряного века, поэт и переводчик Н.В. Котрелев рассмотрел отношения Каткова и Владимира Соловьева - не единомышленника, но человека из ближнего круга публициста. Михаил Никифорович опубликовал его исследование на тему отвлеченных начал «Афины и Карфаген», для конкретизации исправив заголовок на «Античность и иудаизм». Затем метаморфозы взглядов В. Соловьева, увлеченного католицизмом и сблизившимся с епископом Штроссмайером в Загребе, способствовали их разрыву.
Профессор кафедры управления в сфере межэтнических и межконфессиональных отношений факультета государственного управления МГУ им. М.В. Ломоносова А.Ю. Полунов обратился к отношениям Каткова и К.П. Победоносцева в 1880-е годы. Принято считать, что именно эти два политика стали конструкторами правого поворота государства после гибели Александра II, но в дальнейшем их отношения были не так просты. Ключевое различие их мировоззрений было в перманентной динамике взглядов Каткова и в стремлении к статичности государственного курса Победоносцева.
Хочется верить, что это не последнее крупное событие, приуроченное к юбилею выдающегося русского мыслителя, публициста и издателя, и в своем время памятник М.Н. Каткову действительно появится напротив фигуры А.С. Пушкина - где и должен быть.
Филипп ЛЕБЕДЬ
