Черно-белые фотографии, несомненно, имеют свою, отдельную, художественную ценность. Это хорошо знают и сами фотохудожники, и - зрители. Даже более того: в мире фотографии есть своя черно-белая «страна», где вторжение цвета попросту неуместно - может уйти вещество искусства, растворённого в этой, казалось бы, «обедненной» гамме.
Хотя и здесь есть свои допущения: внезапное цветовое вкрапление может послужить неожиданному «прочтению» той реальности, которая создается фотоэтюдом.
И все-таки полевые цветы, мне кажется, лучше вообще не фотографировать без цвета.
Потому что цветы могут быть только цветными.
И ещё: вообразить, что кто-то возьмется заново иллюстрировать «Маленького принца», я тоже не смогу: рисунки Экзюпери родственны тексту, это не приемные дети.
Фото Вячеслава Коротихина
Художественный мир поэта Анны Минаковой - в моем сознании - издавна устроен так, что представить Анино участие в «Строфах» - без её живописи или графики я не умею. Спасибо, что она согласилась и прислала рисунки. Но ведь так устроены и все её книги.
Из многих откликов на поэзию Анны
Минаковой (а о её стихах вдохновенно писали разные и весьма изысканные
поэты, например, крымчанин Андрей Поляков и дальневосточник Юрий
Кабанков), - мне особенно дороги слова её отца, известного поэта
и эссеиста Станислава Минакова (бывшего гостем наших «Строф» семь лет
тому назад).
«Я с удивлением обнаружил...» - так начиналась его давняя рецензия на стихи дочери.
Он удивился виртуозности ее обращения со словом, ее владению просодией.
...Аня
пишет нечасто - несколько стихотворений в год. В её последней по
времени издания книге «Сны стеклодува» (2011; а до того были сборники
«Дорогое моё» и «Ода радости») - присутствует статья замечательного
поэта Андрея Нитченко.
Рисунок Анны Минаковой
«Анна Минакова - художник, музыкант, поэт, возможно, что-то еще, возможно даже нечто большее, чем совокупность всего этого...»
Я тоже думаю так. Это - мир, где всё устроено по слову её любимого Баха, который, в свою очередь, говорил о музыке: «...во славу Божию или во имя пробуждения души».
Павел Крючков,
заместитель главного редактора журнала «Новый мир»
* * *
я хочу чтоб всегда вырастала звезда
над твоим молчаливым окном
чтоб стучали шумели всегда поезда
и тянулись сплошным волокном
из далёких и нерастворимых краёв
незапамятных детских краёв
где жуков находил и встречал муравьёв
и апостолов и воробьёв
и летели апостолы в белых плащах
словно перистые облака
улыбались легко говорили «прощай»
Тимофей Иоанн и Лука
исчезали в дыму за дорожной чертой
где растут полевые цветы...
я хочу чтобы ты никогда ни за что
я хочу чтобы ты чтобы ты...
* * *
Меня встречает у порога
аллей берёзовый конвой
и заражает понемногу
своей болезнью лучевой.
И луч проходит, как иголка,
и багровеют на ветру
моя сиротская футболка
и листья, близкие к костру.
Ещё подкожные потёмки
меня не мучат засветло.
И полосатые котёнки
усами тычутся в стекло.
Возьмёшь у сердца обещанье,
как будто всё и навсегда,
и тут же чёрное прощанье
течёт, как мёртвая вода.
Не обещай меня лелеять,
не обещай меня... пока
я, как безлистая аллея,
смотрю сквозь пальцы в облака,
пока мне выправят походку,
пока мне «вольно» разрешат,
пока мою худую лодку
заселит племя лягушат.
* * *
На глазу необъятном, на радужной оболочке
Самой синей из всех - появилось луны бельмо ли?
Я расставлю все галочки, спрятавшись в уголочке,
Свет диезов сменю на увесистые бемоли.
И счастливый билет, что со мною всегда - сомну я.
Острым носом уткнусь очумело в плечо печали.
Мы лечили себя - эту мутную тьму минуя,
И губили себя - если снова её встречали.
Я встряхну волосами - и все захлебнутся в блёстках
И зажжется стекляшкою в ухе моём серёжка.
Это ангел сидит у стены в тишине белёсой
И на палец устало наматывает кудряшки.
* * *
Интересно, когда человек как цветок,
не мигая, глядит на зелёный восток -
в мельтешне ли, толпе ли, пустыне,
словно в жилах его не кровища, а сок,
и внимательный свет в сердцевине.
Будто кто-то ему указал на звезду:
из неровного облака вынул.
И теперь он цветёт в поднебесном саду
меж тюльпанов, ромашек и примул.
А в густых золотых волосах волосах
шебуршит, воскресает пшеница.
Интересно, что весь он - почти в небесах,
стебелёчек и стрелка на Божьих часах,
но ему - вместе с нами - висеть на весах
и к земле неподвижной клониться.
И неспешные очи лилово разув,
обмирая, вздыхая глубоко,
он как будто готов сквозь росу и слезу
посмотреть на неблизкого Бога.
И выходит во двор, где сияют кусты,
полон солнца открытый его рот.
И ложится пыльца на власы и персты,
и рубашки отвёрнутый ворот.
Рождество
Бордовая дробь брусники,
Заезженные салазки,
Заброшенный мир, где духи
Со мною - накоротке.
Скажи, неужель так жутки
Мои ледяные глазки -
В продрогшем до дыма доме,
Полуночном городке?
Мне в хронику, что ль, веселья
Вписать: ледяные звёзды,
Припавшие к щёлкам в тучах,
Холодных наверняка,
И миг, когда грянут звёзды,
Январское «happy birthday»,
И мы задрожим от вздохов
Заблудшего сквозняка.
Я в этом году ни разу
Не плакала, не хворала.
Спасибо Тебе, Спаситель,
И всем, кто живет в раю.
Я знаю на память четверть
Рождественского хорала,
И самую эту четверть
Попробую-пропою.
Источник: Фома
