- Андрей Евгеньевич, Ваша борьба за независимость Донбасса от Украины началась задолго до событий «Русской Весны». Как это было?
- Это история 10-летней борьбы, которая и создала ту сетевую структуру, оказавшуюся опорой, готовым продуктом, который выстрелил весной 2014 года. Официально общественная организация «Донецкая Республика» была создана 6 декабря 2005 года, флаг появился летом того же года. Кстати, Вы знаете, что означает чёрный цвет на флаге Республики?
- Согласно официальной версии - это уголь. Цвет угля.
- Вот так и рождаются штампы, которые не имеют никакого отношения к реальной истории. Чёрный цвет - это цвет русского православия. Флаг этих цветов впервые был поднят Артёмом в Бахмуте (ныне Артёмовск) в 1917 году при событиях, которые стали предтечей создания Донецко-Криворожской Республики. ДКР входила в РСФСР и занимала территорию бывшего Юго-Востока Украины, охватывая, в том числе, территорию нынешней Полтавы и Полтавской области, часть Сумской, Ростовской области. Вот такая огромная территория. И вышла она из Бахмута. Донецкая Народная Республика является правопреемницей ДКР.
- Это очень важное уточнение. Поскольку у многих вызывает недоумение то, что уголь находится вверху флага, и мы, по сути, живём под углём. Но вернёмся к Вашей борьбе.
- За 10 лет организация «Донецкая Республика» прошла большой путь: преследования, уголовные дела, запреты. Организация была запрещена судами, заведены многотомные уголовные дела - порядка 15 томов - многие доведены до суда. Некоторые наши соратники не дожили до сегодняшнего дня.
Мы внимательно следили за тем, что происходило на Майдане. Первое наше заседание в Донецке, посвященное событиям в Киеве, состоялось 25 января 2014 года. Потом был поток бесконечных встреч, людей, постоянное движение. Там и зародился тот костяк, который совершил революцию здесь, в Донбассе. Это были очень разные люди, со всей территории тогдашней Донецкой области, которые съезжались в штаб революции, скажем так. Эти люди участвовали в событиях 23 февраля. Это первые важные события в Донецке. 23 февраля, 1 марта - события, когда произошел слом. Это предопределило все последующие события в Донбассе. Люди были возмущены и не согласны с государственным переворотом в Киеве. Первого марта на площадь в Донецке вышло около 40 тысяч человек, всё это переросло в большой митинг. Была фактически перекрыта улица Артема, было огромное количество людей. В это время было заседание Донецкого облсовета, а также внеочередное заседание горсовета, на котором решались вопросы по референдуму. Но как мы все увидели, никакого решения в пользу жителей Донбасса они не приняли. Тогда происходило то, что сломило ситуацию и постепенно привело к событиям 7 апреля - провозглашение.
7 апреля 2014 года стало тем днем, когда мы поняли, что если не возьмем ответственность на себя сейчас, другого шанса у нас уже не будет. Народ взял на себя ответственность за регион, провозгласил Декларацию и принял Акт о государственном суверенитете, который был подтвержден на референдуме 11 мая 2014 года. После 6-7 апреля 2014 года начался процесс подготовки к Референдуму. Проходил он тяжело. Была большая бойня над текстом самого Референдума. В итоге Референдум подразумевал не независимость, как многие сейчас говорят, текст подразумевал суверенитет. Суверенитет означает право распоряжаться территорией и своей судьбой. То есть люди голосовали за то, что они готовы что-то изменить в судьбе своего региона, своей Родины и себя.
- Каким Вам виделся итог разворачивающихся тогда событий? Соответствует ли то, что мы видим сейчас, тому, чего изначально планировалось достичь?
- Не совсем. Есть стратегические и тактические задачи. Если схематически представить то, что мы хотели - это 10 ступенек. На данный момент мы поднялись только на одну и впереди ещё очень долгий путь. Мы не планировали замыкаться в рамках Донецкой Народной Республики, мы понимали, что жители и Запорожья, и Днепропетровска, и Харькова, и Одессы - это всё единый народ. Донбасс - всего лишь одна из матрёшек в целой их системе, которые в итоге должны войти в одну большую матрёшку. Мы всегда ощущали себя частью Русского мира, русского цивилизационного пространства. На сегодня, как Вы понимаете, эти цели не достигнуты.
- Каким Вам запомнился день Референдума, каким он был лично для Вас?
- Этот день уникальный, с моей точки зрения, потому что Референдум проведен самими людьми и для людей. Люди стояли в бесконечных очередях, сами открывали участки для голосования, находили урны. Это абсолютно нестандартное явление, которого до этого не существовало. Аналогов вы не найдете на пост-советском пространстве. Референдум это был гражданский поступок каждого жителя Донбасса. Регион решил совершить подвиг и он его совершил. Придя на Референдум, жители Донбасса вспомнили о самоорганизации, о коллективности, о взаимопомощи. Ломая себя, понимая, что мы являемся частью одного большого экономического региона Юго-Востока Украины, мы вырывались ради отстаивания своей свободы, сохранения своей гордости, мы сохраняли в себе человека. Проведение референдума 11 мая было гражданским подвигом всего населения Донбасса - без денег, вопреки местной и киевской власти. Референдум является серьезным определяющим фактором, который вел нас в определенном направлении. Но на сегодня это всё уже выдохлось и нужны какие-то нестандартные решения для того, чтобы подталкивать ситуацию вперед.
- Какие, например?
- На самом деле не знаю. Это нужно думать, работать. Возможно, это будут не такие масштабные, но нестандартные решения. Ведь референдум - это нестандартное решение, которое было принято и приведено в жизнь, аналогов вы не найдете.
- Вы предполагали, что реакцией Киева на проведение референдума станет развязывание полномасштабной войны?
- Нет. Я предполагал, что процесс будет растянутым во времени, будет балансировать на грани. Но о полномасштабной войне не думал никто.
- Но всё балансировало на грани этого?
- Да. В данном случае слабость центральной украинской власти сыграла злую шутку. По факту войну развязали не военные, которые, в принципе не хотели воевать. Войну начали территориальные батальоны. Решение о создании террбатов и стало спусковым крючком войны.
- То есть именно добровольческие батальоны развязали войну?
- Безусловно. ВСУ на тот момент не были заинтересованы в войне.
- Из-за своей слабости?
- Нет. Очень сложно пересилить себя. Ведь это гражданский конфликт. Они должны были стрелять в своих же граждан, с которыми жили рядом, по соседству. Вы видели Крым, здесь было тоже самое. Без запала в виде бойцов террбатов, без тех людей, которые были готовы развязать войну - ничего бы не было. Я был на разоружении части ВВ в профилактории «Шахтерские Зори». Тогда вв-шников прикрывали сзади снайпера «Правого Сектора», стреляя и по ним, и по нам, чтобы вв-шники открыли огонь. Я понял, что запал существует и он будет использован - есть люди заинтересованные, чтобы пролилась кровь. Тогда уже были первые раненые в Донецке. Стало понятно, что легально вооруженный «Правый Сектор» и террбаты переведут ситуацию в силовую плоскость.
- Как Вы отнеслись к появлению отряда Стрелкова в Славянске?
- Нормально. Нормальное решение патриотов.
- А к его выходу из Славянска в Донецк?
- Я не судил его тогда, не сужу и сейчас. Повторю слова, которые говорил в интервью сразу после его выхода: «Он выбрал из двух плохих решений одно». Какое из двух решений было правильным - мы не узнаем никогда, потому что история не терпит сослагательного наклонения. У него было 2 плохих решения: остаться в Славянске и, возможно, погибнуть там со всеми, подвергнуть город тотальному уничтожению; или выйти. Каждое решение имело свои минусы.
- Какими были Ваши взаимоотношения в период его нахождения в Донецке?
- Как таковых у меня с ним взаимоотношений не было. Я его критиковал за влезание в политическую ситуацию, в хозяйственную деятельность и слабые попытки разобраться в текущей ситуации, в которой жил Донецк, Макеевка и Донецкая агломерация. По военным вопросам - не моя задача судить, где он прав, где нет. Как было, так и есть спокойное к нему отношение.
- Поговорим о Вашей работе на государственных должностях. Вы были первым вице-премьером в правительстве ДНР. Каково это - работать на высших должностях в государстве, которое начинает строиться с нуля?
- На самом деле, это преувеличение. На тот момент всё это было относительно - строительство государства и так далее. Даже сегодня мы ещё только в процессе строительства государственных институций.
- Но, по сути, Вы начинали все с нуля?
- Да.
- Как это было?
- Это была работа, которая требовала постоянных и оперативных решений. Больше напоминало работу пожарного, чем строителя. Работа человека, который должен принимать какие-то оперативные решения, сиюминутные, возможно, ошибочные. Принимались решения фактически на коленках, за 5-10 минут, не было времени с кем-то советоваться. Было много быстрых решений, нестандартных, жёстких. Это была не совсем работа госслужащего, скорее, кризис-менеджера в малопрогнозируемой ситуации.
- Будучи на посту руководителя Народного Совета, Вы не раз говорили о том, что законодательство Республики синхронизируется с российским.
- Да.
- Означает ли это, что о возвращении в состав Украины речь уже не ведётся?
- Никогда не говори «никогда». Сейчас ситуация очень сложная, не совсем понятная для меня. На самом деле, структуру, доставшуюся нам от Украины, мы не разрушили, мы не смогли уйти от неё. Там, где нам всё же удалось немного отодвинуться от неё - например, закон о праздниках, музеях - это не является определяющим.
- О какой структуре Вы говорите?
- О структуре функционирования государства. Остались те же структуры - и административные, и производственные. Они те же. И это больше всего напрягает людей. Ведь они ждали перемен, свежего ветра после почти двадцатилетнего нахождения в составе Украины. Последние 10 лет были особо удушливыми. Перемены должны быть структурными. Должна меняться сама структура власти, местная власть должна становится ближе к людям. Если изменились только флаг и вывеска, то люди перестают понимать, ради чего всё это было. Сегодня чиновник, приехавший из Украины, может спокойно вписаться в реалии Донецкой Народной Республики, например, и начать работать приблизительно на том же месте, что и на Украине. Это касается и промышленности, и ведения бизнеса. Это говорит о том, что структуры не задеты. Если бы они были задеты, то чиновнику пришлось бы переучиваться, проходить какие-то курсы, то есть он бы попал в ситуацию, в которой не понимал бы что делать.
- Почему так происходит?
- Мы попали в ситуацию, когда у нас есть чиновничий аппарат, который существовал до «Русской Весны», и есть очень большой соблазн запустить систему, а запустить её проще всего, обращаясь к старым кадрам. В Советском Союзе так же к работе привлекались кадры, которые были при царе, однако это было недолго, ровно до тех пор, пока не выросли свои специалисты. Мы пока идем пассивным путём, по сути, мы меняем кепку - человек остается тот же самый, только флаг другой. Структурные изменения очень малы, мы опираемся на тот же чиновничий аппарат, те же системы, что работали и 15-20 лет до этого. Плюс нужно признать, что область не имела специалистов, которые помогли бы сейчас в становлении Республики. Централизация и унификация Украины, её унитарность, доведенная до шизофрении в открытой форме, привела к тому, что специалистов по бюджетам, глубокой специализации, чтобы наладить жизнь Республики, просто не существовало, в них не было надобности. Потому что из-за глубокой централизации все ответственные решения принимались в Киеве. Вот и вышло, что этих специалистов у нас нет. И опора на старые кадры ещё больше усилилась. То есть, те люди, к которым мы имеем доступ, безальтернативны. Это, с моей точки зрения, ошибка. То есть должны были быть введены новые люди, а не только кепка, и эти люди должны были вытеснять старые кадры. Произошёл же обратный процесс - зашедшие старые кадры вытесняют новых людей.
- К чему это может привести?
- Мы попросту останемся на той ступеньке, на которую поднялись. Это нивелирует то, чего мы добились - и тот пассионарный толчок, который испытал Донбасс, и тот гражданский подвиг, который совершили 11 мая. Мы перестаем идти вперед, то есть та лестница, которую мы должны пройти, остаётся не пройденной. Мы чего-то добились, но просто укореняемся в этом, а это очень плохо. Сейчас весь мир испытывает кризисные явления. Мы острие Русского мира, место, где можно было бы производить огромные изменения, быстро и жёстко менять условия работы, экспериментировать, вводить что-то новое, менять и переделывать. Место, где можно было искать выход.
- В чем причина того, что острие Русского мира, по сути, затупляется? Мы озвучили локальные причины, но, наверняка, существуют и глобальные?
- Да, безусловно, очень много и глобальных причин. Сама Россия не выработала своего стратегического видения, она сама находится в поиске. В России по Конституции запрещена идеология. Россия сама для себя не может решить будет ли она тем цивилизационным пространством, чем-то отличным от западного и восточного мира, и будет искать свой путь, будет конкурировать цивилизационно и идеологически с другими; или станет частью западного мира, обычной региональной державой. Это тоже очень серьезный вопрос, на который сейчас российское общество и элита не дали ответа. И стратегического видения того дыма над горизонтом пока не существует. И российская политика выглядит как шараханье и рефлексия, это реакция на совершенные кем-то действия. Системным дискурсом Российская Федерация пока что не владеет. Сейчас, в основном, мир живет в западной, англосаксонской, парадигме, в победившей цивилизационной модели западного мира. Но эта модель привела мир к полному тупику и разрушению, эрозийным процессам. И Россия, как держава с тысячелетней историей, как цивилизационное пространство, спасавшее неоднократно мир, которая не раз предлагала миру свои рецепты выхода из тупиковых ситуаций, сейчас тоже принимает этот вызов. Но только принимает, как большое общество, большая империя, которая медленно мелет, но неотвратимо. И мы попадаем в ситуацию, что это как бы идет рывками. То есть мы сделали определенный рывок, абсолютно нестандартный, но этот рывок закончился. На данный момент у нас преобладают застойные явления, глубокое разочарование людей, что очень опасно. То есть это вариант развала Советского Союза, когда всем было всё равно. Это была одна из причин трагедии, потому что некому было его защищать. Люди не испытывали желания выйти и защитить своё, они были равнодушны. И мы сейчас вводим людей в такое равнодушное состояние, это опаснее всего. Опасно потерять не какие-то материальные блага, неправильно построить систему или неправильные законы принять, самое опасное потерять души людей. Если мы их потеряем, то потеряем и общество. Наши властные вертикали, которые думают, что они какой-то отдельный класс марсианский, глубоко ошибаются. Они прямая часть общества и зависят от общества, если они от него оторвутся, то это приведет к катастрофическим последствиям.
- Вы сейчас описываете ситуацию в России или в ДНР?
- В ДНР, прежде всего. В России ситуация сложнее на самом деле. Нужно понимать, что Россия федеративное государство, там все сложнее, многоступенчато. Россия еще и многоконфессиональная, многонациональная, такая настоящая имперская держава. Русские, в данном случае, такой себе цемент, который связывает огромное количество кирпичей. А эти кирпичи - это сотни народов, десятки религий, укладов, культур и так далее. Там сложнее, на самом деле. Российская цивилизационная машина - она огромная, неповоротливая, очень медленная и развивается по другим, очень сложным законам. А мы, в данном случае, являемся точкой приложения, тем местом, где ускоряются все процессы, есть возможность понять, что происходит, и наработать какие-то рецепты. Но, к сожалению, видимо, у нас этот темп потерян.
- Поговорим о Минских соглашениях?
- Минск - это политическая составляющая бесконечного переговорного процесса и площадка, которая нужна. Возможно, там будут приниматься какие-то решения. Но это где-то 1/8 от всего, что есть. Ну, предположим, что завтра в Минске подпишут, что Донбасс - это Украина, а Захарченко - губернатор Донецкой области. И что с того? Да ничего. Это ведь всего 1/8 процесса, а 7/8 - это общество, люди, политический класс и так далее. К сожалению, у нас четвёртая власть, т.е. СМИ, уже давно стала первой. Общество живёт головой в телевизоре. И судя по телевизору у нас «Минск» - это 7/8, а на самом деле - 1/8. И все принятые там решения будут исполнены, если будут согласны остальные 7/8. Я воспринимаю «Минск» как очень серьезную, наработанную площадку. Во-первых, это наш определённый дипломатический прорыв, мы не должны уподобляться «ХАМАС» или «ИГИЛ», которые отказываются при посредниках вести какие-либо консультации. Ведь это даже не переговоры, по большому счёту. Плюс никто не реагирует на Украину, мы реагируем на приглашение российских и европейских структур провести консультации. «Минск» - это готовая площадка, которая позволяет при сложившихся обстоятельствах, когда 8/8 сложились, претворить эти обстоятельства в жизнь за счёт этой 1/8 дипломатической составляющей. Как площадка, это очень ценно, нужно. Существуют G8, G20, ООН и другие - это, по большому счёту, площадки на которых можно принимать какие-то решения. Если этих площадок нет, то как эти решения будут приниматься вот в этой плоскости. Но это не вся жизнь, мы не живем с головой-телевизором. То есть жизнь существует и кроме «Минска». И если в Минске будет подписано то, что не будет воспринято обществом, нарождающимся политическим классом и так далее, если этими 7/8 это не будет воспринято, то оно не будет претворено в жизнь. 12 февраля были подписаны очередные соглашения, скоро будет почти год, но мы не продвинулись дальше первого пункта, и даже он полностью не выполнен. Подписанный документ - это ещё ничего не значит. Я думаю, что подписанный 12 февраля документ не последний. Но на сегодняшний день, с моей точки зрения, мы попали в такой вот процесс. «Минск», для меня, это процесс и площадка, и я воспринимаю это спокойно. Я не делаю из Минских договорённостей какой-то фетиш. Их нужно принимать во внимание. Не должно быть любви или ненависти - это процесс, какой есть. На сегодняшний день политические процессы не очень хороши, не очень съедобны. Вообще, политика это выбирание из «плохого» и «очень плохого». Вы спросили меня про Стрелкова, я вам ответил - у него было два плохих варианта. Он выбрал один из них. Он плохой? Нет, просто выбрал из двух плохих вариантов. Мир так устроен, что идеальной политической ситуации не бывает. Но преувеличивать я бы тоже это не стал. Я утрирую, но если завтра будет подписано решение, что мы становимся областью, а Захарченко - губернатором, то не думаю, что эта бумажка будет иметь какой-то вес.
- Действительно, СМИ преподносят Минские договорённости так, как будто это столп, на котором держится абсолютно всё.
- Одной из причин сегодняшнего мирового кризиса, того тупика, в котором сейчас находится общество, является как раз то, что четвёртая власть стала первой. Масс-медиа имеют огромное влияние на умы. Поэтому всегда необходимо спокойно и трезво рассуждать о том, что происходит. Думать своей головой.
Кстати, документ от 5 сентября 2014 года ни я, ни Корякин не подписывали. Этот документ был предложен Россией и ОБСЕ как основа, в нём были обозначены темы для обсуждений. Но подписей под ним не стоит. Вы нигде не найдете документ за подписью Пургина или Корякина. Документы в Минске были подписаны 19 сентября 2014 и 12 февраля 2015 года Захарченко и Плотницким.
- Андрей Евгеньевич, что произошло на пункте пропуска Успенка 4 сентября? Что это было?
- Это было подготовленное действо, которое ставило меня в безвыходную ситуацию для того, чтобы получить то, что получили.
- Кем подготовленное?
- История всё поставит на свои места. Бенефициары, на самом деле, известны.
- Но Вы не хотите их называть?
- Я не хочу опускаться до каких-то разборок. С одной стороны, было острое желание коллекционирования должностей. С другой - был определенный глубинный конфликт. Я считаю, что превращение сегодняшнего правящего класса в отдельную общность людей, оторванную от остального общества, не есть хорошо. У нас произошел такой микс позднего КПСС и «Партии Регионов» с таким грузинским акцентом. В Грузии, на самом деле, построено общество, которое служит государственным служащим. Такое странное общество на самом деле.
- Вы современную Грузию имеете в виду?
- Да. Это современная Грузия. Там сложилась уникальная ситуация. Грузия живёт ради людей, состоящих на госслужбе. Не власть для людей, а люди для власти. 40% населения там просто не нужны, и, если бы они исчезли, это было бы идеально для власти. А остальные работают на власть. Госслужащие - это отдельная каста. Это новая модель, но она тупиковая, ведет к отрыву элиты от людей. И приводит к тому, что рано или поздно возникает конфликт между элитой и обществом.
- Каким образом в Грузии зародилась эта модель?
- Это был эксперимент. Западный эксперимент. По сути, была построена колониальная администрация, которой только на зарплаты госслужащим Америка выделяла 300 миллионов. Это сработало. Но это очень плохой пример. И многие начали его перенимать.
- В ДНР происходит нечто подобное?
- Частично. Наша новая властная и чиновничья элита начинает отрываться от земли, от общества в целом, перестает быть частью общества. Это отдельный класс, который начинает жить своей жизнью. Как поздний КПСС со своими отдельными магазинами. Даже недавно попался на глаза закон, что госслужащие не должны платить госпошлину, как-то звучит не очень. В нормальном обществе такое никому в голову не могло прийти, сегрегация какая-то. Госслужащие сегрегируются в отдельный класс, но получается, что мы возвращаемся к классовому обществу. Эти проблемы существуют на сегодняшний день. Мы были против этих изменений, мы этого не хотели.
- Чего Вы хотели?
- Мы хотели разрабатывать нетрадиционные способы продвижения общества вперед. Традиционные способы ведут к укоренению, остановке. Референдум был прорывом, мы сделали то, чего до этого никогда не делали. Сейчас мы возвращаемся к традиционным методам, например, у нас работают те же чиновники, что работали при Украине. Я не хочу их ни в чём обвинять. Эти люди умеют делать то, что умеют, то, чему их учили, на что натаскивали все эти годы. И сейчас, оказываясь уже в новой власти, они воспроизводят ровно то, что умеют. Иного они не знают и не понимают. Но в глазах общества это глубоко ущербно, общество это не воспринимает уже. Нужна новизна, движение вперёд. К сожалению, сейчас выбран другой путь, путь консервации системы.
- К чему, на Ваш взгляд, может привести такая консервация?
- К эксцессам. На мой взгляд, такая ситуация может привести к эксцессам. Общество требует перемен, мир требует перемен, он меняется с катастрофической быстротой. А мы делаем вид, что вокруг ничего не происходит. Отрыв правящего класса от потребностей общества ни к чему хорошему не приведёт. Это как раз то, что мы наблюдали, зайдя 1 марта 2014 года в облсовет. Там заседало 180 человек, они смотрели на нас квадратными глазами, как на марсиан. Но на самом деле, марсианами были они. Они не понимали потребностей общества, чем оно живёт, что оно хочет. Они создали свой мир и жили в нём - эдакие марсиане, которые случайно узнали, что живут на Земле. Если мы вернёмся к событиям 2014 года, то самым опасным тогда для нас, людей, которые хотели что-то поменять и меняли, было заседание облсовета. Если бы после 1 марта и до 7 апреля где угодно собрался облсовет, они перехватили бы политическую инициативу. Это были законно избранные депутаты областного совета. Произошло бы вклинивание в ту политическую ситуацию легального украинского политического класса. Но вы не поверите - эти люди не смогли собрать кворум, не смогли собрать из 180 депутатов 90, чтобы начать заседать. Эти люди были настолько далеки от ситуации «на земле», что, не понимая её и боясь, просто покинули Донецк. Политическая элита Донецка сбежала. Это пример того, насколько далеко правящий класс может уйти от интересов общества. Сейчас мы идём приблизительно по тому же пути.
Увидев новое лицо, покопайтесь внутри министерства или исполкома - вы увидите всё те же лица из прошлой жизни. Повторюсь, это не плохо, через это прошёл СССР времён военного коммунизма, когда к работе привлекались царские специалисты, но потом произошла замена их на людей, имеющих новые навыки, необходимые для тогдашней ситуации. У нас ныне нет направленности на воспитание специалистов, которые имеют другие навыки. Мы консервируем ситуацию. Системно мы не меняем ничего.
- Можно ли говорить о том, что из названия «Донецкая Народная Республика» слово «народная» постепенно выпадает?
- Да, выпадает. Потому что нет концепции. Кучма, когда был премьер-министром, кричал в Раде: «Вы определитесь, что мы строим: социализм, коммунизм, капитализм, что хотите. Скажите, и я как премьер, буду это строить». Здесь то же самое. Скажите, что строим? Вот у нас есть народная республика. Какие признаки, что она именно народная? Какое у нас отношение к земле, к собственности, к методам налогооблажения? У любого государства всегда есть вектор развития, его можно определить даже по каким-то косвенным моментам. Какой вектор у нас? И есть ли ответ на этот вопрос? Занимается ли кто-то поиском этого ответа? На мой взгляд - нет.
«Русская Весна» имела многогранный характер. Это было антиолигархическое выступление, направленное на восстановление социальной справедливости. Сегодня идёт огосударствление многих отраслей, но получают ли от этого хоть что-то люди? Не идём ли мы к государственному капитализму? Тогда причём тут народная республика?
Народная - подразумевает максимальное сближение власти и народа. Я не устаю повторять слова Владимира Владимировича Путина о том, что нужно двигаться в сторону проведения местных референдумов, чтобы мнение народа по тому или иному вопросу имплементировалось напрямую, без искажения или подтверждения законодательной властью. Это снижает коррупционную составляющую, потому что финансовая элита через представительскую демократию очень сильно искажает волю народа. Сколько бы левые социалисты не приходили ко власти во Франции, социализма там никто не строит, хотя люди, голосуя, ожидают получить какие-то социальные изменения.
Чем ближе власть будет к народу - тем будет лучше. Пока, к сожалению, этого нет. Перед кем наша власть ответственна? Где вы можете получить информацию? Если вы почитаете опросы, их правда мало кто сейчас делает, вы увидите, что у людей властные структуры слиплись в единый ком. А этого не должно быть. Даже ущербная демократическая власть, навязанная Западом, подразумевает деление на законодательную, исполнительную, судебную, независимую прокуратуру. Если это слипается, то больше напоминает нечто тяжёлое, громоздкое, поставленное на одну ногу.
- Спасибо за беседу, Андрей Евгеньевич.
