Какой чиновник должен управлять русской культурой

Видя постоянные регулярные, неотступные, преследующие замордованного ещё реформами русского человека «прорывы» «культурного фронта», нельзя не думать о планомерно осуществляемой и строго целенаправленной политике растления основной части населения Российской Федерации.

Столь планомерное растление возможно у нас по трём причинам:

- по глупости, головотяпству и нерадению и федеральных, и региональных чиновников, не только разрешающих к производству и показу поистине кошмарные действа в кино, театре, живописи, скульптуре и литературе, но ещё и щедро (полностью или частично) финансирующих производство и показ за счёт бюджетных средств в силу недопонимания сущности явно антихудожественного и тем самым растлевающего явления,

- из рабски колониального преклонения перед всем, что «выглядит загадочно» (модернистски) в рассуждении будущих похвал за «смелость и инициативу», несмотря даже на то, что «смелость» автора кошмарного действа порой ограничивается показом обнажённой натуры или сквернословием,

- цинически холодного понимания «конечных целей», то есть прямого, колониально-вассального исполнения внешнего заказа западных институтов влияния в отношении насильственно растлеваемого населения.

Так или иначе, под современной российской культурой нельзя не понимать самого драматического, если не трагического противоборства двух видов заказа – внешнего и внутреннего, порождённого внутренним же пониманием культуры в России, который сплошь и рядом не выдерживает никакой конкуренции с внешним заказом, поскольку, в дополнение к внешнему давлению, идеологическому и финансовому, и приоритеты чиновничества расставлены прямо противоположным интересам страны образом.

Внутренний заказ на подлинное насильственным же образом скрыт от людского взора – с ним борются, его ненавидят, его замалчивают подобно тому, как на новогодних «огоньках» до сих пор не появилось ни одного исполнителя действительно русских по духу песен – засилье дешёвых поделок, заботливо подлаженных под «мировые» (антинациональные) «тренды» вопиюще.

Две крайности.. Бедная русская классика, успевшая сто раз покрыться не стираемой уже пылью десятилетий, зажата сегодня меж двух могучих титанов – Модерна и Лубка. Рядом с ней – такая же безвинно гибнущая жертва – расширяющая по мере сил рамки национального канона современность, но если у классики есть за душой авторитетные визы пробежавших десятилетий, то у современности с её зычным криком – ничего, кроме редких сочувствующих рецензий.

Засим, что экспертные институты у нас находятся или при смерти, или на стадии неуверенного балансирования между выгодой и правдой, никакая оценка, кроме вкусовой, не способна придать чиновнику желания способствовать или одному, или другому виду искусства, кроме продавливаемого. Так действует отрицательный отбор: достойное вылёживается невостребованным ровно столько, сколько требуется для его постепенного истирания с карты национального искусства. Так над нами стараниями управляющих искусством лиц или их бездействием властвуют суррогаты.

Лубок представляет собой продукт опустошения (примитивизации) народных начал, и знаком каждому по той атмосфере, что создаётся на каждый праздник на площадях небольших уездных поселений: натужное веселье с привизгами, разбавленное растленными попсовыми голосами дешёвых певичек. Множество шариков, связанных в толстенные вязанки, гирлянды флажков, и примитивная пиротехника, сквозь которую пробивается нахрапистый голос «профессионального ведущего-тамады», по-советски – «массовика-затейника». Предлагается «не унывать, смотреть веселее», хохотать, обжираться, глазеть, прыгать в мешках и бежать эстафету с куриными яйцами в ложках. Серое небо Руси скорбит над позорным торжищем, повод которого становится не важен. Широка ярмарка…

Модерн, полный таинственного, насквозь «эстетического» и бесчеловечного «нуара» (по-русски говоря, «черноты») – предмет завистливо слабоумного восхищения. Стоит пригласить в местный театр «столичную штучку», режиссёра нетрадиционной национальности и ориентации («таинственный иностранец, единственная гастроль»), и дело в шляпе (его и начальства, конечно же, шляпе): «громкие» статьи обеспечены, только бы не забыть проставить плашку «18+». Устроить сатанинскую выставку – раз плюнуть, адский «трансгендерный» или людоедский «пикник» – только предложите, ибо «отрицательные отзывы тоже отзывы», а за «промашку» вряд ли снимут, ибо дефицит специалистов, да и за должность, кому надо, заплачено, и согласована она поэтому давным-давно. Так… разве что предупреждение «до следующего раза».

И где же, простите, сама культура, русская культура, поминальным рыданием встречавшая беды страны, русская культура, радовавшаяся, как могла, победам русского оружия, такая отзывчивая, истинная, что мир до сих пор читает о русских людях достоевских сумерек, слушает русскую музыку Глинки и Бородина, играет на сценах русских людей чеховского переломного периода?

Её нет. Или затоптана она так, что мочи нет ни звучать, ни сбываться как-то иначе.

Отсюда вывод: не так управляете. И не те вы люди, господа, чтобы управлять.

Долг чиновника от культуры. Чиновник не семафор. Такая редукция упрощает натуру и преобразует её в шлагбаум, чистую функцию, причём с учётом произвола – в функцию необъяснимую.

При не колониальном типе существовании культуры, не зависимой коррупционного продавливания в себя худших образцов, каждое разрешение или запрет обязаны достойно (не прикормленной экспертизой) мотивироваться, а если зависят они единственно от усмотрения должностного лица, «конъюнктуры» (диктатуры денег), то грош им цена.

Чиновничество от культуры у нас в массе своей вкуса не имеет совсем. Вкус – дитя достоинства, а какое же достоинство у персоны, сведённой к функции? Какой у неё кругозор, если, по обычаю духовных своих предков (клерков разных степеней материальной свободы), она пятничные вечера проводит сперва за рулём дорогой иномарки, а затем в ресторане средней руки? Может ли быть чиновник в культуре мещанином? Универсализм сословия таков, что ему чем ни управляй, на всё он вроде бы сгодится, но нет, господа, просто нет. Не сгодится, ибо для того, чтобы что-то понимать в культуре, нужно не просто в ней что-то понимать, а быть ей.

Понятно, что у нас тут не Китай, но надо же хоть немного понимать, кого вы, откуда и куда назначаете. Положим, я совершенно не понимаю, откуда берутся кадры в муниципалитетах, местных советах и прочих органах ИВ. Вроде бы образование, и вроде бы даже временами оно даже профильное, но лично я знаю только одну выпускницу Литературного института по имени Анна, которая работала некогда в Министерстве культуры, и то в должности сугубо, такое впечатление, музейной, а не литературной, поскольку – чудо чудное, диво дивное – Министерство культуры у нас литературой не занимается. Не знаю, каковы её успехи сегодня, и есть ли они вообще. То есть, как писал замечательнейший Николай Бурляев совсем недавно, в Министерстве культуры Российской Федерации у молодых чиновников лично он при беглом опросе никакого знания культуры не обнаружил вообще: не смогли эти юные господа ответить на самые элементарные его вопросы о русской словесности, споткнулись и на театральной семантике, и на киношной. Ничего. Пустота. Ноль.

Следовательно, если уж мы взялись говорить о кадрах, приходится констатировать, что прежний отбор в чиновничество от культуры более невозможен. Каким же он должен быть, и что должен уметь и знать чиновник от культуры, которого у нас, как в Китае, не просят написать хокку или хайку, чтобы точно убедиться в том, что претендент на должность априори является человеком, индивидом и личностью возвышенной?

Пожалуйста:

- чиновник от культуры обязан горячо любить свою Родину. Россию. И ради её блага он обязан действовать, не только соблюдая её законы (указ Президента о культурно-нравственных ценностях – особенно), но и стараясь изнутри выправить ситуацию так, чтобы никто из людей искусства не помышлял их нарушать,

- чиновник от культуры, поклявшийся в любви к своей Родине, должен доказывать эту свою любовь не декларациями, а делом – справедливыми решениями относительно той или иной культурной сферы, отдельного культурного явления или целого культурного фактора (а то знаете, как бывает, приходят к чиновнику ребята, рисующие комиксы, и он дарит им в детской библиотеке целый зал – творите, мол, и все ликуют, фатально не понимая, что современные комиксы порождены исключительно визуальной культурой, и культурой почти всецело импортной, и заводят они нашу бедную молодёжь не просто в стойло «молодёжной культуры», а в канон, освоение которого привнесёт лишь мысли об отъезде в чудесную далёкую страну, «где тебя понимают»),

- чиновник от культуры – не двухфазный диод, а искатель культуры с фонарем, и в идеале он сам находит в своей местности скрывающихся от назойливого внимания творцов собственной реальности, говорит с ними, выстраивает линии поведения и направляет в сторону исполнения внутреннего национального заказа, о котором у него как раз душа и болит.

Как вызвать к жизни поколение таких чиновников, отличных от гоголевских ну буквально каждой фиброй своей души? Нужно радикально сменить мотивацию ухода в управленцы, на место материальных и социальных благ, полусонной неприкосновенности и круговой поруки – тяжелейшую пахоту на земле, и не с бумажками, а с людьми непростого характера, и очень может быть, что с теми, кого принято величать «солью земли». Какова земля, такова и соль! Едкая, горькая, кислая, с тьмой внутри, раздираемой внезапными лучами, грозовая, склонная к трагедийному осмыслению действительности. Что греха таить – славолюбивая, колеблющаяся, ищущая. Кто же сможет объяснить этакой «соли», кто она есть, и что ей нужно, чтобы положить судьбу с трудами на алтарь своей, а не чужой земли, какую силу возыметь от своего духа? Исповедовать художника может лишь художник – в точности, как митрополит Филарет (Дроздов) насытил Пушкина верой и в себя, и в Господа. Значит, не только управленец, но ещё и христианин?! Обязательно. И такой же, как Иосиф Аримафейский! Чтобы и с креста мог снять, и плакать по утрате.

Чиновник в сфере культуры – человек и работник штучный, как яростная Фурцева. Стоит фамилию назвать, и горячая волна разольётся по всему существу. Любила она советское искусство? Больше жизни. До сих пор помнят. Орала на творцов? Орала. Только что не била, барыня, но – любила же. Чего искусство не переносит – равнодушия. От чего оно вянет – от ненатуральности. Фурцева была из когорты стальной. Знала, чем руководит, и зачем: чтобы вместо ощетиненной танками и ракетами страны возник ещё на Западе и Востоке образ другой России – страдающей, мыслящей, устремлённой в невозможное. Оттого и гастроли по всему миру, и овации до треска ломаемых стульев.

Что говорит нам эта женщина из простой русской семьи (отец-рабочий пал на Первой Мировой, мать неграмотная) спустя столько десятилетий? Что министр – не пустое место, как минимум, и что государственная фигура здесь – не фигура речи. Чиновник от культуры не гоголевский, не выродившийся в нечто физиологическое – пылающий столп, и не «разрешитель-запретитель», а со-работник вечности, личной ответственностью своей такой же помощник творцу, как, например, Гильгамешу Хумбаба, если ассоциация понятна. Если по-русски – Серый Волк он Ивану-царевичу, только вспомните, как на спине своей вывозил, как спасал от братьев-завистников, как прикрывал. Друг.

Инкубаторные пометы. Из класса сегодняшних управителей получить штучного слугу Отечества подобного Фурцевой (или Лапину, который управлял ЦТ СССР) масштаба немыслимо.

Существуют, конечно, технологии, позволяющие определить, куда смотрит человеческая душа. Миниатюрным программно-аппаратным комплексом сегодня можно «снять» эмоцию любого государственного служащего при проигрывании ему некоторых опорных для русской цивилизации композиций. Вот вы ему, подключённому к датчикам, «Матушка-матушка, что во поле пыльно», «Прощание славянки», «Соловьи», «Тёмную ночь», и видите – корчится человек, не выносит, а чуть сменили репертуар на какую-нибудь педерастическую мерзость на импортном языке – и сразу ничего себе, затих, порозовел. И куда ему такому?

Новое поколение управителей давно уже следует в нашей державе воспитать. Культурой управлять? Пожалуйте в специальную школу-инкубатор, что не хуже по оснащению, чем разведывательно-диверсионная. Там юному управителю и присягу принимать на верность Отчизне, там и образовываться у лучших преподавателей, которые объяснят и про течения, и про направления, и про тенденции, и про лучшие и худшие образцы. А самое главное – как распознать подделку, «фальшак», и как углубиться в авторский замысел настолько, чтобы можно было советовать автору не губить его, а лишь контрастнее оттенить.

Не понимают у нас, что в такой тонкой сфере, как отечественная культура, не частные меценаты нужны, а люди государственного ума, поскольку лучший меценат у нас всегда был и будет нашим родным государством. Отсюда, из инкубаторных стен, как некогда из ЦПШ, и стартуют новые фурцевы и лапины – кровная родня всему, что сотворится в стране.

Ошибка советской власти. Ошибка тех управленцев была – анонимность и закрытость разрешительно-запретительной сферы, келейные худсоветы, служебная роль службистов. Кончилось известно, как: шторки на «чайках», спец-распределители, «берёзки»-пайки, охотничьи домики да баньки, территория огорожена. Надолго ли? На три-четыре десятилетия такой элиты и хватило, и теперь народ ещё в ожидании, когда же кончится комедия с новыми элитариями, чем заслужили, прославились, кроме того, о чём в уголовных романах можно поинтересоваться.

Никакой анонимности у требуемого управленца в будущем быть не может: он и сам артистичен, и не постесняется своего имени на афише, поскольку мраморные сколы с великого замысла отламывал и своими ногтями, и помогал сбыться, и был такой же акушер чуда, как и автор. Не стыдно им будет стоять рядом, и в мемуары вписать названия явленых детищ.

…Достаточно одного первоклассного поэта для создания текста присяги, чтобы его слова повторяли потом три-четыре поколения клянущихся на верность Родине. И спецшколу управителей культуры, оснащённую по последнему слову техники, создать – полгода работы вместе с межеванием. Дело не в том, а в координатах нравственных.

Чиновник-соратник, чиновник-государственник, сколь бы странно ни звучало, теперь огромная редкость, и действовать он в одиночку сейчас практически не может, «система» отторгает его сразу, как только видит, куда он смотрит вместо «целевых показателей» и «акцента бюджетных трат». Но не туда он должен в нашем обильно цифровизирующемся государстве смотреть – не в алчность и не в устройство собственных дел. Приоритетом его должны стать нужды государства и совмещённые чаяния народа, который без культуры, выращенной на его земле, обращается во всякую нечисть вроде лешего, водяного и домового, дичает, слушает и смотрит всякую подлую дичь, захлопывает за собой крышку ментального гроба. Народ же государству нужен умный, по-хорошему въедливый и не отчаивающийся по пустякам, не уходящий в алкогольную спячку на триста лет, чтобы пережить очередное духовное иго.

Если хотим еще тысячу лет своей, а не заёмной или тем более придуманной и искажённой истории, если шествуем не в мелкую вражду, а во вселенскую гармонию, самое время и меняться, и менять.

Сергей Сергеевич Арутюнов, доцент Литературного института им. Горького, научный сотрудник Издательского совета Московской Патриархии