В понедельник, 18 ноября, в Зале церковных соборов Храма Христа Спасителя состоялась встреча Святейшего Патриарха Московского и всея Руси Кирилла с рукоположенными Предстоятелем священнослужителями — клириками г. Москвы, сообщает Патриархия.ru. Святейший Патриарх обратился к собравшимся с Первосвятительским словом.
«Для меня большая радость даже просто всех вас увидеть, - сказал Предстоятель Русской Церкви. - Благодарю за инициативу собраться всем вместе, потому что, взирая на вас, я понимаю, что за эти годы в моей жизни произошло много светлых событий. Мы с вами находимся в центре Русского Православия — в Москве. Город Москва как Патриаршая кафедра и Патриаршая епархия задает определенный тон всей Русской Православной Церкви, и я хотел бы подчеркнуть: от того, как мы служим, как мы молимся, как мы проповедуем, как мы организуем приходскую жизнь, от того, какие между нами отношения, от того, каков нравственный и духовный уровень духовенства, зависит то, что будет происходить во всей Русской Церкви. Ведь сюда приезжают архиереи, священнослужители, паломники, и они, соприкасаясь с Москвой, должны видеть для себя добрый пример. Поэтому я бы начал разговор с вами, желая подчеркнуть нашу общую ответственность не только за московские дела, но и за то, что происходит в Русской Церкви, а в каком-то смысле — и за то, что происходит в мировом Православии».
Первосвятитель напомнил, что «к священнику предъявляется много требований, особенно в наше время, когда информация о жизни Церкви стала доступна всем. Не только потому, что у нас есть собственные телевизионные каналы и средства массовой информации, но и потому, что церковная проблематика стала занимать определенную часть информационного пространства в стране, да и за ее пределами. Конечно, чем больше о нас знают, чем больше интереса к жизни Церкви, тем больше на нас ответственности. И поскольку влияние Церкви на жизнь общества возрастает, то возрастает и противостояние нашему с вами деланию. Это как третий закон Ньютона — действие вызывает равное противодействие; а в нашем случае противодействие иногда становится сильнее, чем действие. Поэтому мы должны быть готовы ко всему этому и не дремать, а бодрствовать. Об этом бодрствовании я бы и хотел сказать несколько слов».
«С чего начинается успех священнического служения? – задается вопрос Патриарх. - На этот вопрос можно отвечать по-разному. Одни скажут — с уровня богословского образования, другие — с уровня воспитания, которое получил человек, с уровня воцерковленности или же с уровня интеллигентности и так далее. Конечно, каждый из этих уровней очень важен. Но я, может быть, несколько неожиданно сказал бы совсем другое: успех зависит от нашей молитвы. Если священник перестает молиться, то это не признак утомления или выгорания. Это свидетельство внутреннего состояния души. Если священник перестает молиться, то он перестает быть религиозным человеком. А в чем проявляется религиозность? Не вам говорить о том, что означает слово religare. Это связь, связь с Богом, а как же эта связь осуществляется, если человек не молится? Если нет связи, то нет религии. А если человек нерелигиозный, то что означает его служение в Церкви? Спектакль или просто зарабатывание денег? Если нет личной религиозности, то не может быть никакого пастырского служения, даже если у человека хорошо язык подвешен, память хорошая и проповеди он неплохие говорит. Все эти способности и достижения не меняют главного. Почему? Да потому что вера — это не просто наша связь с Богом. Вера имеет и вертикальное, и горизонтальное измерения, особенно если говорить о христианской общине. Внутренний духовный опыт священника, сила его молитвы влияют не только на его связь с Богом, но и на его отношения с окружающими. Человек, который сам глубоко не верит, не может быть убедительным, — его слова становятся пустыми, даже если они очень красивые. Не может человек, не имеющий внутреннего содержания, наполнить свою проповедь тем, что захватит душу людей».
Святейший Патриарх привел пример из истории: «Вы знаете, что некогда было раскольническое движение, именуемое обновленчеством. Для вас это уже давно прошедшее время, а для меня достаточно близкое: я родился в 1946 году, когда обновленческий раскол как раз сошел на нет. Среди раскольников были выдающиеся проповедники, потому что к обновленчеству примкнула достаточно интеллигентная и образованная часть и петербургского, и московского духовенства. Обновленцы считали, что нужно обновить жизнь Церкви, что Церковь устарела, что нужен некий новый импульс для движения вперед. Мои родители застали этот раскол в Ленинграде, и я спрашивал у мамы, заходила ли она когда-нибудь в обновленческие храмы. А мы жили на Васильевском острове, где в 30-е годы обновленцами был захвачен Андреевский храм. И мама вспоминала, что заходила в этот храм, где служил «митрополит» по фамилии Платонов. Кстати, уже став «митрополитом», он венчался со своей супругой — в темно-синем костюме, в галстуке, при этом стоя на кафедре. Мама рассказывала, что у Платонова был очень красивый голос, и я спрашивал: а народ слушал? А народа, отвечала мама, и не было — на весь храм человек десять… Вот вам и красивый голос — народ каким-то внутренним чувством все это отвергал, не принимая этот маскарад, потому что никакой веры у обновленцев не было. Это совершенно очевидно — иначе бы они не насмеялись ни над канонами, ни над традицией, ни над верой своего народа. Это были просто приспособленцы, которые получили сигнал от властей, пообещавших им поддержку, и пошли по страшной дороге раскола и разделения. А народ ответил ножками. В немногочисленных храмах тихоновцев, как тогда называли каноническую Церковь, народ ломился, когда огромные храмы тогдашнего Ленинграда, захваченные обновленцами, стояли пустыми. И как же закончился этот раскол? Власть поняла, что народ не идет, а раз не идет, так зачем раскол поддерживать? После войны государственная поддержка прекратилась, и раскол в одночасье исчез. Не было у обновленцев никакой живой веры; а если бы вера была, то и раскола бы не было. Никакая поддержка власти, никакие материальные факторы, никакое образование духовенства не помогли отвратить верующих людей от канонической Церкви».
«То же самое можно сказать и про нынешнее время, - считает Первоиерарх. - Если нет веры в сердце, то не будет и движения людей к Церкви, к Богу, к священнику. Конечно, личная вера очень важна, а личная вера не может быть без молитвы. Речь не только о том, чтобы правила читать, которые, конечно, надо читать обязательно. Знаете почему? Однажды мне один монах сказал: "Так устаю на послушаниях — с ног валюсь. Начинаю читать правило — засыпаю. Ложусь в кровать, снова начинаю читать, стыдно все-таки, — и снова засыпаю. Тогда зачем вообще мне это правило читать?" Я говорю: "Все равно читай" — "Но у меня мысль не работает!" — "Все равно читай" — "А почему?" — "А потому что ты подвиг Богу приносишь, маленькую жертву, — тебе спать хочется, а ты себя переламываешь. Мысль, может быть, далеко, но ты стоишь". Когда мы на долгой службе стоим и ноги отваливаются, разве мы пребываем постоянно в молитвенном горении? Конечно, нет! Так что, бросать все и уходить? Нет, потому что даже отваливающиеся ноги, эта тяжесть, это напряжение, этот труд — все это и есть жертва Господу. Мы ее приносим, даже когда голова неспособна соображать и язык не в состоянии артикулировать какие-то слова. Поэтому никогда не надо бояться усталости, которая приходит в связи с молитвой или в связи с церковным послушанием».
«Теперь несколько слов о духовной жизни священника. Как понятнее охарактеризовать это явление? Духовная жизнь — это религиозное состояние нашего духа, это религиозное состояние нашей души, - пояснил Предстоятель. - Если религиозный фактор не присутствует постоянно внутри нас, то никакой духовной жизни и быть не может. Как я уже сказал, для того чтобы религиозный фактор присутствовал, непременно нужна молитва как средство воспитания духа и как сила, привлекающая Божественную благодать, которая восполняет наши немощи».
«Есть и иные показатели нашей с вами религиозной жизни, например, потребность в очищении грехов, потребность в исповеди, - сказал Патриарх. - Однажды для меня оказалось очень трудным ответить на вопрос «Почему мы должны перед каждым причастием исповедоваться, а батюшки не исповедуются? Они что, из другого теста? Или обладают святостью?» А ведь это очень серьезный вопрос, ведь мы говорим, что нельзя подходить к Чаше без исповедания своих грехов. Конечно, невозможно требовать от священника исповеди перед каждой службой и даже каждую неделю, но это не значит, что у нас не должно быть осознания своих собственных грехов. Это не значит, что у нас не должно быть собственного контроля над тем, что происходит с нами, с нашим умом и с нашим сердцем. Ведь исповедь — это не только чтение молитв и получение разрешительной молитвы. Исповедь — это в первую очередь переживание своего духовного состояния, осознание своей греховности и, конечно, молитва к Богу, просьба к Господу простить эти грехи. Такая исповедь должна быть у нас с вами каждый день и уж, конечно, перед совершением Таинства Евхаристии. Когда мы читаем правило, у нас должно находиться время для этой исповеди пред Богом, когда мы раскаиваемся пред Ним за все свои грехи, когда мы просим прощения у ближних и просим снять с нас тяжесть греховную».
«Поэтому исповедь должна быть, конечно, чаще, чем раз в год, - призвал Первосвятитель. - Нужно чаще обращаться к своему духовнику, исповедоваться, приносить покаяние. Но вообще-то каждый день мы должны подвергать свою совесть испытанию. И когда мы честно себе скажем: вот в этом я согрешил, здесь у меня были неправильные слова, а здесь — неправильные мысли, то нужно не дожидаться исповеди, которая будет через месяц или через два, а сразу просить у Господа прощения и раскаиваться перед каждым совершением Божественной литургии, если есть нечто, что омрачает душу».
Далее Святейший Патриарх поделился личным опытом исповедуемого: «Я родился в очень религиозной семье, и, естественно, мы часто исповедовались и причащались. А некоторые батюшки, сослужители моего отца, знали, что я часто бываю в храме и как-то опускали планку Таинства и вообще всего события покаяния (а для меня это было событие!). Когда батюшка говорил: "Ну, в чем ты грешен? Ну, давай: Господь и Бог наш Иисус Христос…" — я испытывал неловкость. Думал: ничего еще не успел сказать, а ведь я и с сестрой поругался, и еще что-то сделал, столько у меня грехов накопилось, а батюшка говорит: "Все в порядке, иди". Так вот, нужно со вниманием относиться и к исповеди детей, нужно дать возможность ребенку осознать свою неправду, навести его на мысли о своих грехах».
«Тем более ни в коем случае нельзя давать самим себе поблажки, когда мы размышляем над своей духовной жизнью. А если что-то замечено, если совесть нас о чем-то предупредила, то ни в коем случае не надо отмахиваться, - предостерег Первоиерарх. - Нужно приносить покаяние, если есть возможность — исповедоваться перед духовником. Стало быть, исповедоваться надо почаще. Нельзя, чтобы исповедь была событием года — например, на Страстной седмице, перед Великим Четвергом или еще когда-нибудь. Исповедь должна присутствовать в жизни, а для этого должен быть и духовник. Знаю, что это очень непростое дело, но избрать себе духовника так же важно, как избрать себе путь в жизни. Ошибается человек с выбором профессии, специальности, и его жизнь идет неправильно. Ошибся человек с духовником — и его духовная жизнь может пойти не по тому пути».
«На исповеди не должно быть многоглаголания, не нужно читать лекции, не нужно долго говорить от себя. Задача духовника заключается не в том, чтобы научить всему и сразу, хотя иногда это необходимо, когда вы чувствуете, что перед вами человек малоцерковный и вообще ничего не понимает — тогда понадобится хотя бы краткая катехизация. Но важно, чтобы человек говорил, чтобы он открыл свое сердце и сказал о том, что его отягощает. Если же священник хочет сам говорить, говорить, говорить, то инициатива переходит от исповедующегося к священнику. Это плохо, потому что главное действующее лицо на исповеди — не священник. Аз же точию свидетель есмь, как говорится в последовании. Главное действующее лицо — тот, кто исповедуется, - подчеркнул Предстоятель, - он должен говорить. А задача священника заключается в том, чтобы помочь ему избавиться от ложного стыда. Все в священнике должно к этому располагать: внешний вид, опрятность, речь, настроение, выражение лица. Если кающегося встречает священник нахмуренный, сердитый, в мятой потертой рясе, неряшливо надетой епитрахили — это одна картина. А если ваш внешний вид, ваше выражение лица, ваши слова, ваша добрая улыбка располагают к себе, то это может действительно повлиять на тех, кто боится исповедоваться. Таких очень много, особенно среди тех, кто в первый раз приходит на исповедь. А ведь иногда с самого первого раза и начинается подлинное воцерковление человека. Поэтому огромная ответственность ложится на нас, когда мы вступаем в личный контакт с людьми во время исповеди».
Также Патриарх сказал несколько слов и о проповеди: «Должен сказать, что уровень проповедей в Москве очень вырос — иногда меня просто захватывает то, что священник говорит. В этом случае я всегда выражаю ему благодарность, обязательно говорю, почему мне понравилась проповедь и стараюсь поддержать его в той работе, которую он, несомненно, над собой производит. Поэтому в вашем лице я хотел бы поблагодарить большинство московского духовенства, которое стало хорошо проповедовать. Дай Бог, чтобы это великое делание ни в коем случае не обернулось вспять, чтобы сила слова священника возрастала и впредь».
